Александр Васильевич Дёмышев
Витькины небеса. Жить ради Победы
***
Часа через три Витька, висевший в тот момент на столбе, ввёртывая изоляторы, увидел вдалеке идущего к ним начальника.
– Малышев к нам с проверкой идёт, – крикнул он вниз напарнику.
– Ага, слазь, пора в бильярд играть! – весело отозвался тот.
Витька, обхватив покрепче столб, скинул с ноги петлю. Проволочная петля, скользнув по столбу, упала на землю. Витька же, оставшись на верхушке без всякой страховки, слегка разжал обхватывающие дерево руки и лихо, со свистом спикировал по столбу на землю. Вообще-то, работать на высоте без страховки запрещалось. Но таскать с собой железные «когти» и страховочные ремни ребятам неохота. Вот и изобрели они такой способ лазанья по столбам – с помощью одной только проволочной петли. А сколько радости в лихом скоростном спуске, от которого все телогрейки у монтёров спереди в занозах и мелких дырках… ну, да это всё мелочи!
Бросив работу, связисты скрылись из-под самого носа подслеповатого начальника в пожарном бараке. Там имелась небольшая комната отдыха. На стенах висели свежие газеты, а посреди помещения стоял неведомо откуда притараканенный биллиардный стол. Схватившись за кии, мальчишки, как ни в чём не бывало, принялись гонять шары. Вошедший следом Малышев не стал их прерывать. Он долго рассматривал, щурясь, газеты; ожидал окончания партии. Наконец, Толян радостно вскрикнул, закатив решающий шар. Начальник прокашлялся и спросил:
– Как идёт работа?
– Очень хорошо, – дерзко заявили пацанёнки. – Только мозоли на ладошках от кия натёрлись.
– Пойдёмте, проверим, что вы сделали.
– А, ладно-ладно, идём! – ответили, перемигиваясь, ребята и направились вслед за начальником к двери. Но едва Малышев вышел на улицу, ребята быстренько юркнули обратно к столу и начали новую партию. Постояв, ожидая непутёвых подчинённых, на ветру, вернулся начальник в комнату отдыха. Молча, скрипя зубами, дождался он окончания и этой партии. Скомандовал, на этот раз грозно:
– Хватит! Марш на улицу!
– Да-да, идём-идём, – ответили, забавляясь, шутники и пулей вылетели из барака. Начальник шёл следом. Пацаны же, выскочив на улицу, спрятались за телегой с пожарной помпой, стоящей во дворе. Лошадь, запряжённая в телегу, мирно пофыркивала, ожидая появления возницы. Видать, огнеборцы ехать по воду собирались.
Малышев вышел. Обойдя остатки почти растаявшего на весеннем солнышке сугроба перед воротами, близоруко огляделся и направился к телеге. Ребятам показалось, что начальник их увидел. С гиканьем выскочили они из засады. Вздрогнув от неожиданности, выругался разгневанный фронтовик такими отборными словесами, каких ребячьи уши ещё и не слыхивали. От этого переполоха даже лошадь вся встрепенулась и чуть на дыбы не встала.
– А ну, живо на телефонную станцию! Если, когда я приду, вас там не будет – тотчас же отдаю обоих под суд! – взревел начальник.
Ребят как ветром сдуло. Долго их в тот день песочили и начальник, и мастер. Поняли сорванцы, что на этот раз палку сильно перегнули. Пришлось извиниться и пообещать исправиться. Впрочем, отношения ребят к новому начальнику всё это не изменило.
Однажды заметили ребята-связисты, что Марина, девушка, пришедшая работать телефонисткой вместо призванной на фронт Вари, очень уж быстро похудела и как-то сразу ослабла. На вопросы о здоровье – отвечала, что всё в порядке. В столовую она ходить перестала; говорила, мол, мама ей из деревни продуктов привезла, ими сыта. А у самой глаза ввалились, да и ходит – еле-еле ноги переставляет. А потом и вовсе прямо на работе, сидя за коммутатором, в обморок грохнулась. Когда привели её в чувство, ребята, понявшие что здесь что-то не так, потребовали показать её карточки на продукты. Тут-то Марина и расплакалась – и всё рассказала.
Оказалось, ещё неделю назад, когда направлялась она вечером в заводскую столовую в Северном посёлке и несла газетный свёрток, в котором хлеб и кошелёк с деньгами и всеми продовольственными карточками, подскочил к ней сзади какой-то парень и, выхватив драгоценный свёрток, убежал. Рассказать об этом горе на работе Марина постеснялась. Знала, что все и так голодают, а тут ещё она со своими проблемами. Решила, что оставшиеся до выдачи новых карточек десять дней уж как-нибудь выдержит. Марину недавно мобилизовали на 32-й завод из далёкой деревушки в Лальском районе, в Кирове родни у неё не имелось. Два дня продержалась она на припасённых сухариках, а потом есть стало нечего. На пятый день без еды и грохнулась девушка в голодный обморок.
Узнавший об этом Малышев сразу выдал талон дополнительного питания. Ребята сбегали, приволокли из столовки тарелку жидкой каши и 200-граммовую пайку хлеба и начали кормить Марину.
– Только сразу всё ей съесть не давайте, а то плохо станет, желудок-то ейный отвык, – предупредил знающий это по собственному опыту Витёк. – Три ложки, и хватит, а через час-другой можно и всё остальное.
Ребята сделали Марине выговор за то, что сразу им всё не рассказала; да и в милицию стоило обратиться, чтобы преступника поймать. А оставшиеся до выдачи карточек дни подкармливали девушку кто чем мог; в результате получалось, что кушала она даже больше, чем обычно.
Но зато, когда, получив от дочери письмо, приехала из деревни к Марине мама и привезла хлеб, молоко и даже пирог с рыбой – благодарная девушка притащила всё это на телефонку и устроила ребятам пир!
***
Воскресным тёплым вечером возвращался Витёк домой из барака заводского клуба. Это был тот очень редкий вечер, когда показывали кино. В клубе завода № 32 имелся лишь один кинопроектор вместо нужных двух. По причине этого фильмы, каждый из которых был записан на нескольких катушках киноплёнки, шли с перерывами. А фильм в тот раз показывали – что надо! Одно название чего стоит: «В 6 часов вечера после войны»! Эх, когда же настанет это самое «после войны»? А в голове всё крутились слова песни из кинофильма:
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Из тысяч грозных батарей
За слезы наших матерей,
За нашу Родину – огонь! Огонь!
Витька перепрыгивал лужи и вспоминал Варю. Да и как не вспомнить! Ведь главная героиня фильма так на неё похожа, да и имя у неё то же – Варя. Вспомнилось, как пригласила его красавица на танец в этом самом клубе. «Понятное дело, – думал с горечью Витька, – здесь в тылу мужчин почти не осталось, вот и позвала его Варя. А на фронте, там всё по-другому. Наверняка ей там офицеры проходу не дают, вон они в фильме-то какие красавцы! Есть ей теперь с кем потанцевать. Да и глупо ему, Витьке на что-то надеяться».
На душе стало как-то особенно грустно. Навстречу ему попался Толян. Он стрельнул у Витьки табачку и ребята, усевшись на лавочку, скрутили цигарки.
– Что грустишь, Витюха? Из-за Вари, поди? – спросил приятель.
– Вот ещё, с чего бы? – встрепенулся Витька, удивляясь про себя: «Неужели это так заметно?»
– Так ты что же, не слыхал, что ли?! – взглянул вопросительно Толька. – Убили Варю.
– Как?!.. – только и смог вымолвить, задыхаясь, Витёк. Он поперхнулся. Ядовитый табачный дым колом встал в горле. Мальчишка что есть мочи зажмурился, чтобы не выскочили слёзы. На миг Варя представилась ему как наяву. Вспомнились её последние к нему слова: «Хоть бы ты курить бросил, Вить. Глаза у тебя голубые, как небо в погожий день, а если курить не бросишь – потемнеют!» С ненавистью швырнул Витька в грязь дымящуюся самокрутку, растоптал её сапогом.
– Ты чего так?! – удивился Толян.
– Не курю я больше, хватит! – ответил Витёк и, не стыдясь уже слёз, поднял на товарища свои светлые глаза.
25. ЗАВОД-ГЕРОЙ
Жизнь шла своим чередом. Взамен ушедших воевать на предприятие регулярно прибывали новые пополнения. Однажды, выйдя после отработанной смены за проходную, увидал Витёк длинную колонну молоденьких девчат, мобилизованных на завод № 32 из колхозов Кировской области.
Шли они строем, вздымая тучи пыли, по Филейскому шоссе мимо Витьки и заворачивали на размещение в сторону бараков Южного посёлка. Обуты деревенские девчушки были в лапти с онучами.* Из озорства местные мальчишки-малолетки подбегали к ним и на ходу развязывали у лаптей верёвки. Онучи спадали и путались в ногах. Наклониться и подвязать нельзя, нарушился бы строй колонны. Так и шли девчата, путаясь и ворча, только кулачками грозились – на смех филейской детворе.
[*Примечание: Онучи – портянки. Когда их носили с лаптями, то привязывали к голени верёвками.]
Рассмеялся и Витёк, провожая взглядом «боевое пополнение» – девчушек, уходящих вдоль заводского забора. Взор мальчишки задержался на портретах, висящих на этой ограде. Было их там с десяток, с изображёнными на них гвардейцами трудового фронта. Сиротенко, Ярцев, Золотарёв, Панов… Гвардейцев знали в лицо, их считали героями. Это люди, совершавшие настоящий трудовой подвиг. Витька вздохнул: «Смогу ли я когда-нибудь оказаться в их числе? Работая на телефонке – едва ли!» И вновь его потянуло в станочники…
На следующий день ребята-монтёры наблюдали в аккумуляторной странную картину. Пропало напряжение на зарядку, которое поступало от ртутного выпрямителя переменного тока. Их начальник Малышев, недолго думая, подошёл к подключенному к сети выпрямителю и стал руками щупать контакты.
– Там же 220 вольт! – вскрикнули связисты.
– А? Да-да, знаю, – задумчиво отвечал Иван Николаевич.
Он, послюнявив пальцы, прощупал все контакты. Определив в чём причина, не спеша устранил неисправность. Проверил – работает. И вышел. Пацанята примолкли, словно пытаясь в тихом гуле трансформатора расслышать объяснение загадки. Вскоре тишину нарушил зашедший работник восьмого цеха. Явился он, чтобы оставить заявку на устранение обрыва проводов, но разговор с другого начал:
– Вот вы мне объясните, ребятки! И что же это за человек такой ваш Малышев?! Иду я, значит, вчерась мимо котельной, и вижу, как начальник ваш залез на кучу угля и голыми руками провода трогает. Я, говорит, так напряжение проверяю. Но ведь там же 380 вольт!
Рассказ привёл пацанов-связистов в неописуемый восторг. Отношение к новому начальнику после этого в корне изменилось. Позднее сам Малышев на удивлённые расспросы ребят рассказал, что после контузии на фронте стал малочувствителен к электрическому напряжению.
– Бог меня от верной смерти спас, когда немецкий снаряд в наш ДОТ прямой наводкой попал. После этого случая стал я напряжение до 600 вольт спокойно выдерживать, – скромно сообщил Иван Николаевич, словно о чём-то само собой разумеющемся. Вот это человечище! Куда уж бывшему начальнику Климуку с таким тягаться!
После таких дел атмосфера в бригаде совсем другая стала. Пацаны и раньше старались выполнять задания, а тут их охватил настоящий патриотический подъём, характерный, впрочем, для всех работников завода. С тех самых пор установился на телефонной станции под руководством Н.И. Малышева твёрдый порядок, нарушать который никто больше не пытался. Да, если честно, мальчишкам и самим давно уж надоел затянувшийся конфликт.
По всему заводу постоянно велась работа по улучшению качества и увеличению количества выпускаемой продукции. Сами рабочие всё время вносили рационализаторские предложения, чтобы дать как можно больше продукции нужной фронту. Не осталась в стороне и телефонка. По инициативе её начальника по всему 32-му заводу, а чуть позже – и по всей Филейке началась постепенная замена устаревших воздушных проволочных линий связи на более надёжные многожильные кабели в свинцовой оболочке.
Немало творчества в этой, казалось бы, обыденной работе проявляли монтёры Пётр Стуков, Семён Криницын и демобилизованный по ранению молодой фронтовик Николай Потапов, который то и дело рассказывал пацанам, каково оно там, на фронте. Да что объяснять! Ведь у каждого отцы и старшие братья воевали, у многих – уже и лежали во сырой земле.
Ребята настолько зауважали начальника, что даже договорились не курить в аккумуляторной, потому что израненный фронтовик, так легко справляющийся с электричеством, плохо переносил табачный дым. Но больше всего этому обрадовался не так давно бросивший курить Витька. Не хотелось ему дышать этой гадостью.
***
Витя, как и все монтёры, старался изо всех сил добросовестно выполнять порученную ему работу связиста, но станки всё чаще всплывали в его грёзах. От мечты работать на строгальном станке пришлось на время отказаться (нужно ещё подрасти, да силёнок поднабраться). Но попробовать устроиться на токарный станок – можно.
Каждый обеденный перерыв околачивался паренёк в цехе около токарей. Смотрел заворожённо, как трудятся гвардейцы трудового фронта. А вкалывали они самоотверженно, ни на что не отвлекаясь, каждую секунду рабочего времени посвящая выполнению задания. Витька знал, что у гвардейцев есть уговор: пока задание не выполнено – из цеха ни ногой! Так и работали они, бывало, не выходя с завода по нескольку суток. Лишь иногда, когда сил уж совсем не оставалось, прикорнут у батареи ненадолго – и снова за дело.
Если бы не ждала своя работа, Витёк любоваться бы героями сколь угодно долго, не обращая внимания на смог от сгоревшего масла работающих станков и обгоревшей смазки электродов сварки. И пусть в цеху из-за отсутствия вентиляции еле дышалось, а дым стоял коромыслом, так что редкие лампочки еле просматривались, но висящий и тут огромный транспарант с призывом: «ВСЁ ДЛЯ ФРОНТА, ВСЁ ДЛЯ ПОБЕДЫ!» видел каждый.
Витька всё обдумывал: как бы ему попроситься в токаря – да так, чтоб не отказали. Но дело это решилось само собой. Однажды к Витьке подошёл зам. начальника цеха, давно заприметивший увлечённого станками паренька. Поговорили. Так получил Витёк приглашение учиться на токаря.
Сразу же сообщил он эту радостную новость в ответе на полученное недавно послание от Мирона и Кузи. Его друзья заканчивали обучение в школе юнг на Соловецких островах и готовились к службе на боевых кораблях. Писали, что, скорее всего, направят их на Черноморский флот. Значит, Мироха всё-таки попадёт туда, где потеплее. Витька улыбнулся, вспомнив, как замерзали они в товарном вагоне, пытаясь убежать на фронт осенью 41-го. Главное, что ребята живы! Кто его знает, кому сколько осталось? Вон сколько похоронок приходит.
Вспомнилось Витьке, как и в их дом в 1942-м пришла беда. Казалось бы, сколько воды утекло с тех пор, а словно вчера это было: рыдающая почтальонша тётя Глаша суёт в его руки похоронку.
Мальчишка зажмурился, и вновь перед глазами – папка. Вот выезжает он на своей лошади с территории строящегося завода. Молодой, удалой, сильный. А маленький Витька уже поджидает, кричит ему: «Папка, папка!». Отец оборачивается на голос сына, и добрая улыбка озаряет красивое лицо. Батя подхватывает довольного Витьку, садит рядом, и они направляются домой, к маме. Такого не будет больше никогда…
***
Обучаться токарному ремеслу прикрепили Витьку к одному из самых опытных на заводе специалистов – 19-летнему Паше Сечину. Познакомившись с ним поближе, Витёк узнал историю своего учителя. Родом он был из-под Брянска. Перед самой войной оказался в Москве, попав в первый набор только что созданных ремесленных училищ. Жил в общежитии у Киевского вокзала, а учился в РУ № 18.
Когда началась война, ремесленники встали к станкам взамен ушедших на фронт взрослых рабочих. С первого дня – никаких поблажек. Работа без выходных и отпусков ежедневно по 12 часов; а бывало, и все 24 часа (если сменщика вдруг болезнь свалит). 19 октября 1941 года, когда фашисты подошли уже вплотную к Москве, ремесленникам отдали приказ следовать пешком на Владимир. В училище открыли вещевой склад, чтобы ребята могли взять в путь-дорогу кому что надо. Пашке достались перчатки, калоши и одеяло. Два дня шлёпали они по грязи среди многотысячной толпы беженцев. Добрались до Ногинска. Денёк там отдохнули, и снова в путь до следующего города. Пару раз случались бомбёжки. Тогда беженцы разбегались врассыпную, чтобы затем вновь продолжить путь.
Так и шли они день за днём, неделя за неделей, пока не попал Павлик в отряд, формирующийся для отправки на 32-й завод. Дальше ехали железной дорогой, подолгу стояли на станциях, пропуская эшелоны, спешащие на фронт. Несколько раз над их поездом кружили самолёты со свастикой, но всё обошлось.
По прибытии в Киров разместили ребят на ночлег в клубе мясокомбината. Местные вятские жители встретили их весьма радушно, помогали, как могли, отрывая от себя последнее. На следующее утро отправились ребятишки на эвакопункт, что на улице Энгельса. Потом какое-то время жили в помещении опустевшего промтоварного магазина, спали на полках торгового зала. После прохождения санитарной обработки оказались ремесленники на Филейке. Сначала пожил Пашка в землянке, пока не построили барак № 20, надолго ставший его домом. В каждой из четырёх комнат этого барака жило по семьдесят человек, ютясь на двухэтажных нарах.
– Да-а, бывал я как-то в гостях в одном таком бараке! Номер его 25, кажись, – проявил свою осведомлённость Витька. – Условия там, конечно, в начале войны были о-хо-хо!
– Не то слово; буржуйки хоть и топились постоянно, а вода в ведре коркой льда покрывалась, – поёжившись, вспоминал Павел. – Но постепенно обжились как-то.
Начинали работать в возводимых ими же холодных цехах. С питанием была неразбериха. Вначале выстаивали в очереди за хлебом больше часа, затем вставали за супом. Когда подходила очередь, от двухсот граммов хлеба, что давали на обед, уже ничего не оставалось. Вскоре ради экономии времени обеды начали доставлять дежурные (свои же работники) прямо на рабочие места. Завариха из воды с мукой да мороженая картошка с кусочком селёдки весом 37 граммов – стандартное обеденное меню.
На некоторое время переводили Пашу работать в цех, размещённый в центре города, рядом с главпочтамтом, в деревянном здании кинотеатра «Колизей». Работающие станки, стоявшие прямо в зрительном зале, издавали неимоверный шум, усиленный хорошей акустикой. Из-за грохота и крикнешь – не услышат. После смены башка раскалывалась на кусочки. А расположили заводской цех в кинотеатре по причине острой нехватки производственных помещений. Вот и приходилось Пашке ползать на работу по колено в снегу, пешком в одну сторону шесть километров. Тогда, в первое время, приезжие ребята особенно тяжело страдали. Часто случались голодные обмороки.
Как-то двое москвичей, которым наконец исполнилось по 18 лет, пошли в военкомат, чтобы их отправили на фронт. Руководствовались не только патриотическими чувствами, но и здравым смыслом, полагая, что в армии и кормят лучше, и не такая невыносимо-изнуряющая жизнь. А положение сложилось настолько тяжёлое, что даже риск погибнуть в бою уже ни капли не пугал. Так вот, о визите том тут же на завод телефонировали их начальнику товарищу В.А. Шмелёву. Тот сразу прискакал на лошади и прямо перед военкоматом избил добровольцев резиновым шлангом. Бил от души, синяки потом с месяц держались. В чём-то он был прав. Ведь московских квалифицированных рабочих тогда очень не хватало, кто-то должен был обучать прибывающих на завод из местных деревень малограмотных подростков.
Навсегда осталась в Пашкиной памяти картина: чертёжники, конструкторы, технологи, стоя по щиколотку в воде, не считаясь со временем, работают над выполнением срочного задания. Глубокой ночью люди ложатся поспать на верстаки, не уходя с рабочего места домой, чтобы не тратить на дорогу драгоценное время. Но никто не ноет. Все понимают, что здесь, в цехах завода № 32 проходит их линия фронта.
Со временем те, кто смог выжить, начали привыкать к суровому ритму военного времени. Но и теперь, когда перелом в войне уже, очевидно, произошёл, было вовсе не легко. Работали, как и прежде, в две смены по 12 часов. Пересменку проводили по воскресеньям – тогда работали по 18 часов! Одна смена – с восьми вечера до двух часов следующего дня, а другая – с двух дня соответственно до восьми утра. Выходной день – один раз в месяц, обычно в его начале.
Вся страна работала, не щадя сил, ради Победы. Трудились ради великой цели и люди, которых дороги войны привели в Киров – эвакуированные рабочие вместе с местными филейскими жителями, объединённые в коллектив завода № 32. Кровью и потом заслужили они самую высокую награду – переходящее Красное Знамя Государственного комитета обороны СССР по итогам Всесоюзного социалистического соревнования. И многочисленные письма благодарных лётчиков, воюющих на самолётах, оснащённых оборудованием, произведённом в цехах завода-героя.
26. ВИТЁК И НЕБО
Витька радовался новой работе, только оказалась она гораздо сложнее, чем предполагал. В цехе № 1, куда мальчишка попал учеником токаря, все детали обрабатывались по замкнутому циклу. Имелись тут отделы токарный, фрезерный, револьверный, сверлильно-шлифовальный и другие. К постоянному шуму станков и едкому дыму Витёк привык довольно быстро. Но вот с изготовлением деталей как-то не ладилось. Ничего, утешал себя паренёк, на то мне и даден опытный наставник, научит. Но неделя, отведённая на обучение, пролетела, а многое ещё не получалось.
– С завтрашнего дня начинаешь работать самостоятельно, – «обрадовал» Витьку мастер.
– Здорово! Только что-то обучение слишком уж короткое было, – неуверенно ответил паренёк.
– Время такое, в учениках сейчас долго не ходят. В процессе работы поднатаскаешься. В гвардейской бригаде токарей вакансия имеется, нужен им работник путёвый. Справишься?
– Я постараюсь! – у мальчишки дух перехватило, никак не ожидал он такого предложения. Очень хотелось ему стать гвардейцем трудового фронта. Но страшно: вдруг не потянет, подведёт?..
На следующий день его приняли в гвардейскую бригаду с испытательным сроком. Определили Витьке рабочее место. Станок оказался не таким, как тот, на котором обучали. И началось! Дисциплина в бригаде очень строгая, сменное задание ты должен выполнить обязательно. Но как ни старался Витька, уже к середине первого самостоятельного рабочего дня понял, что сильно отстаёт. Паренёк проглотил, почти не жуя, жиденький обедец. Пулей прилетев из столовки в цех, вновь принялся за работу. Но все его потуги были тщетны.
В конце дня, когда бригадир, выстроив рабочих, докладывал старшему мастеру у кого какие показатели, досталось Витьке, как говорится, по самое не хочу: и за невыполненное сменное задание, и за запоротые детали. Оставили провинившегося, как принято, в наказание на два часа после смены таскать из цеха стружку на свалку.
Но намного хуже другое. Посреди цеха висел большой стенд с показателями труда. На нём нарисованы: высоко парящий самолёт, танк и ползущая еле-еле черепаха. Его, Витькину фамилию прикрепили в самый низ стенда, под черепаху. Это позор! Усталый мальчишка таскал стружку, не смея глаз поднять от пола, чтобы рабочие, заступившие в ночную смену, не видели стоящих в них слёз.
На следующий день ребята из бригады косо посматривали на новичка. Витька решил выполнить задание любой ценой. Он даже на обед не пошёл, чтобы больше успеть. Но ничего не вышло. И опять в конце дня пришлось голодному мальчишке краснеть. После подведения итогов бригадир зачитал письмо от ушедшего воевать Жени Акимкина.
«Товарищи гвардейцы трудового фронта! Шлю вам горячий красноармейский привет и желаю успехов в вашей производственной работе.
Вам известно, что я добровольно пошёл на фронт. Моя мечта сбылась! Я давно хотел быть в армии. Все товарищи моих лет ушли раньше меня, и, может, кто-нибудь уже погиб в борьбе с фашизмом, в борьбе за Родину. Я тоже должен бить врага, защищать нашу страну, нашу свободу.
Вместе с вами я работал на заводе плечом к плечу, и боролся за выполнение программы. Сейчас я тоже стараюсь. Я отличник, имею две благодарности и скоро отправлюсь на передовую. Буду бить фашистов, не жалея жизни, буду драться так же, как мы вместе боролись за программу. Как представитель от нашей гвардейской бригады заверяю вас, что на фронте не подкачаю, всей душой и сердцем буду вместе с вами, будто все вы рядом со мной!
Весь завод гордится нашей гвардейской бригадой. Смотрите же, не подкачайте. Вы в тылу, а я на фронте будем бить врага одним оружием – нашим патриотизмом! С приветом всем, Е. Акимкин».
– Понял теперь, на чьём месте работаешь? – спросил бригадир у Витьки, готового провалиться сквозь землю.
– Не справишься и завтра с заданием, пеняй на себя, – вторили ему парни. – Вылетишь из бригады к едрене-фене! Все показатели нам портишь!
***
И вновь, готовый разрыдаться от обиды Витёк таскал стружку на свалку после смены. Как же можно с этим заданием справиться? Ведь он старается изо всех сил! Отработав наказание, мальчишка не пошёл отдыхать домой, а вернулся к станку. Долго наблюдал он, как работает его сменщик, отличный токарь Саня Съедин. Заметил Витёк ряд своих ошибок. Кое-что ему и сменщик подсказал. Было уже далеко за полночь. И усталый паренёк грохнулся спать прямо в цеху, к батарее.
Утром его разбудил сменщик:
– Ну, парень, всё готово, резец заточен, эмульсия залита. Не подкачай.
– Спасибо. Сегодня я справлюсь! – терять Витьке было нечего, но откуда-то пришли к нему и спокойствие, и уверенность.
И вновь – построение перед началом работы. Напряжённые взгляды ребят. Витька тоже напряжён, но глаз больше не опускает. Так решил: «Что от меня зависит – сделаю, а дальше – будь что будет». Не успел начать работать, как сломался резец. Что за невезуха! Много времени ушло на устранение неисправности, и Витька снова отстал. Но всё же к обеду почти догнал товарищей. В столовой заметил, что ребята из бригады смотрят на него теперь по-другому, это его подбодрило. Перекусил и бегом в цех.
В конце смены оказалось, что сработал на этот раз Витька практически без брака, и деталей сумел выточить на одну штуку больше нормы! Бригадир крепко пожал руку. Ребята подходили, трепали Витьку, говорили: «Молодец, вот теперь – наш человек!». Мальчишке, как одолевшему сменное задание, торжественно вручили полагающееся в таких случаях поощрение – маленький ржаной пончик. Фамилию его на стенде, наконец, переместили от черепахи к танку. «Как же нужно работать, чтобы оказаться вверху, у самолёта?», – подумалось Витьке.
Этот день был, пожалуй, самым счастливым за всю войну. Ничего вкуснее того пончика весом 50 грамм паренёк в жизни не ел. Даже деревенские климковские блинчики не могли с ним сравниться! Пока мальчишка приходил в себя от радости, старший мастер зачитывал очередное благодарственное письмо.
«Здравствуйте, товарищи рабочие завода № 32. Мы, лётчики 691-го авиационного полка, хотим сказать вам большое спасибо и выразить нашу благодарность за высокое качество боевого оборудования, изготовленного вашими руками и установленного на наши самолёты.
Мы выполняем самые разные задачи. Бомбим войска противника и днём и ночью. Бомбим артиллерийские позиции фашистов. Как правило, их батареи замолкают после наших налётов. Возим грузы и боеприпасы, выполняем спецзадания.
Желаем вам успехов в работе. Больше давайте вооружения, от этого зависит успешная боевая работа частей ВВС на фронте!».
С тех пор стал Витёк полноправным членом гвардейской бригады. И хоть не всё ещё у него получалось, и случались порой всякие трудности, которые называл Витя в шутку «происками империализма», но старшие ребята, видя его стремление, всячески помогали, поддерживали паренька…
Левитан по радио всё чаще рассказывал о победах Красной армии, освободившей страну и громившей гитлеровцев в Польше, Венгрии, Чехословакии… А где-то далеко, на другом конце Европы союзники открыли долгожданный второй фронт. Навстречу советским войскам наступали американцы, англичане, канадцы, французы.
Филейка постепенно разрасталась; наконец-то ликвидировали последнюю землянку. Да и в многочисленных новых бараках условия жизни хоть чуть-чуть, а стали лучше. Прокатился Витёк с друзьями и на новом диковинном виде транспорта с чудным названием: «троль-лей-бус» – язык сломаешь! И чего только люди не придумают – машина, прикреплённая к проводам!
***
А душа Витькина в ту пору всё больше тянулась к авиации. «Закончится война – пойду в ОСОАВИАХИМ; а там, может и лётчиком стану», – мечтал он. В редкие минуты отдыха наблюдал мальчишка с какой-то жадностью, как, совершив короткий разбег по земляной взлётке филейского аэродрома, взмывает ввысь очередной самолёт. Интересно, каково это – парить над облаками? Хоть бы раз попробовать. Может, попросить у лётчиков, чтобы прокатили? Витька представлял, как несётся он над лесами и реками и все беды, всё горе войны остаётся где-то там внизу, на земле, далеко-далеко. Он летит к солнцу, и есть только свет и радость. Хорошо в небе. Хорошо мечтать.
О чём думают другие ребята, глядя на самолёты, Витька не знал. Наверное, каждый о своём. Как-то мальчишки разговорились. Витёк слушал их вполуха, глядя в небеса.
– Вот кончится война. Жить начнём хорошо, ведь жизнь-то радостная будет. Работать станем по 7 часов, а по воскресеньям – выходной, как до войны!
– Хлеба много будет, и карточки отменят. Конфеты есть станем.
– А ещё, москвичи рассказывали, есть такая штука – колбаса зовётся. По форме, как снаряд противотанковый, только из мяса варёного. Вкусная говорят, попробовать бы. Может и у нас появится?
– А ещё в парке аттракционы разные запустят. Лишь бы фашизм уничтожить, тогда такое светлое будущее начнётся, живи да радуйся!
Примолкнув, ребята проводили взглядами новенький самолёт, улетавший на запад.
– Да. А интересно, когда война кончится, что наш завод выпускать будет? Ведь истребители-бомбардировщики тогда никому не нужны станут.
– Ха! Уж найдётся, чего выпускать-то. Может, трактора какие, или сеялки, например. Или мотоциклы! Да и для гражданской авиации детали надобны. Станут ведь когда-нибудь самолёты из города в город пассажиров перевозить, как теперь поезда.
– Ну-у! Когда такое ещё будет!
– Будет-будет. И мы ещё полетаем.
При этих словах Витёк оживился. Полетать ему очень хотелось. Он спросил:
– Ребят, думаете, как завод наш после войны назовут?
Вопрос этот неожиданный застал мальчишек врасплох.
– В самом деле! Не вечно же ему называться «№ 32», – гнул своё Витя. – Может, в честь какого-нибудь события, или, скажем, известного человека завод наш назовут?
Ребята рассмеялись. Кто-то пошутил:
