Алексей Федотов
Воронцов. Книга 2
© Алексей Федотов, 2025
ISBN 978-5-0064-4296-2 (т. 2)
ISBN 978-5-0059-1943-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1. Продолжение войны 1829 года. Адрианопольский мир. Севастопольский бунт. Смерть отца С. Р. Воронцова. Начало Строительство дворца в Алупке. Развитие виноградарства в Крыму
Новый 1829 год семья Воронцовых встретила в Одессе. Государь-император поручил ему в первые зимние дни заготовлять продовольствие для армии, которая должна была продолжить военные действия с началом весны.
В первую очередь он совместно с Грейгом разрабатывает планы по транспортировки грузов из Одесского порта в сторону Константинополя. Для этих целей у них есть три парохода «Метеор», «Надежда» и «Одесса». Ещё с прошлого года инженер-гидротехник Бернард Фон дер Флис руководил работами в порту по его предложению выписали землечерпальную машину. Он так же одновременно занимался обеспечением питьевой водой населения города. Для этого он послал в Европу своего секретаря Алексея Левшина чтобы тот посмотрел, как делают водоводы французы и итальянцы. Он писал: «с первым курьером отправил вам рисунок труб для стока нечистоты из улиц и чертежи труб для водопроводов. После многих изысканий и опытов ученые возвращаются к мысли, что самыя лучшия трубы из обожжённой глины. Здесь видел прекрасную и препростую машину для поднятия воды из Роны в два резервуара, из коих она расходится по всему городу. В ней нет ни паров, ни котлов; вся машина приводится в движение тою же водою, которую она поднимает. Здесь есть также славная труба пожарная, коей одна кишка сосёт в себя воду из реки, а другая бросает её на огонь. Ваше сиятельство конечно слышали о способе доставать воду посредством артезианских скважин. Из малого отверстия, прорытого буравом, вода поднимается на поверхность земли из глубины 300 футов».1
От нового Воронцовского дворца в Одессе продолжает улучшаться Николаевский бульвар (ныне Жванецкого), вдоль которого строятся красивые дома богатых купцов, а внизу генерал-губернатор заложил Новый бульвар (ныне Приморский). Немного выше Воронцова строится Сабанеев и Толстой, до сих пор в городе существует Сабанеевский мост через овраг (ныне Военный спуск). Он как-то писал «дай Бог тебе здоровья, любезнейший друг. Я приехавши сюда, пользуюсь твоим экипажем, без которого здесь из дому шагу сделать нельзя такая грязь… сделай дружбу попроси Боффу чтоб он поспешил отделкою моего дома». Сам он в этом году находился на лечении в Дрездене по поводу болезни желчного пузыря. На старой гравюре Боссоли видим слева дом Петра Толстого, затем дом Сабанеева и там, вдали на фоне моря справа высокий дворец Воронцова.
Михаил Воронцов в этом году разрешил еврейской городской общине купить новое построенное здание на углу улиц Мясоедовской и Госпитальной для размещения там приюта для бедных «букурим-холим» и при нём больницы. Он так же заказывает за границей мрамор для отделки домов в городе.
Государь-Император, понимая, что войну с Портою придётся продолжать назначает генерала Дибича главнокомандующим, а начальником штаба становится генерал-адъютант барон Толь. Генерал-адъютант Киселёв получает в командование 4 резервный кавалерийский корпус. Генерал-майор Бутурлин занял должность главного квартирмейстера второй армии, а генерал Пален назначен командиром 2 пехотного корпуса. Государь Николай I отказывается вмешиваться в командование и меняет стратегию, где намечается переход через Балканы. 15 февраля новый главнокомандующий граф Дибич прибыл в Яссы. Проведя смотр войск, он далее перевёл свою штаб-квартиру на юг в Галац. Генерал-губернатор Михаил Воронцов отправлял из Одессы продовольственные припасы на кораблях и пароходах к устью Дуная в Сулин и оттуда вверх по реке. Военные действия нашей армии должны были начаться осадой крепости Силистрия.
Мост Сабанеева в Одессе. Худ. Карло Боссоли
Воронцов экстренно переправил потоки снабжения в Кюстенджи (Констанца), а затем в Бургас. Он записал: «…я принимал активное участие в порученной мне Императором миссии по отправке морским путём в Бургасский залив всех военных утверждений для армии маршала Дибича. Мне было очень приятно в этой глуши, и наша армия продвигалась вперёд после прохода через Балканы, находила во всех прибрежных портах на своём пути всё необходимое»2.
Командующий флотилией контр-адмирал Михаил Николаевич Кумани ещё раньше взял приступом с моря турецкую крепость Сизополь (Süzebolu). Порта пыталась отбить потерю, но наши выстояли за счёт помощи, пришедшей по суше. Именно сюда генерал Воронцов направил свои транспортные суда с провиантом и военными припасами. Адмирал Алексис Грейг так же уже весной привёл корабли Черноморского флота в эту гавань. Сам Михаил Кумани позже получил за эту операцию орден «Святой Анны» 1 степени.
В это то время произошёл один интересный конфликт между Воронцовым и одесским картёжником полковником Александром Раевским. Михаил Семёнович довёл до сведения императора Николая Первого, что младший сын заслуженного генерала Николая Николаевича Раевского в Одессе везде осуждает начавшуюся войну и постоянно критикует действия правительства. Государь, услышав губернатора, своим указом приказал выслать этого полковника в его имение на Полтаву. За него, конечно, вступился отец, который считал, что «несчастная страсть сына к графине Воронцовой вовлекла его в поступки неблагоразумные… и что хотя любовные безумства неприличны, но извинительны, а политические обвинения графа Воронцова, предъявленные сыну, – донос и клевета». Этот полковник с молодости знал Елизавету Ксаверьевну, и та когда-то в молодости даже одно время была в него влюблена.
Сохранились с того времени просто слухи, что как-то на улице Раевский с хлыстом в руках, остановил на улице экипаж графини и крикнул ей раздражённо: «заботьтесь хорошенько о наших детях». Он постоянно надоедал Елизавете Воронцовой и распространял различные слухи в городе, пока генерал-губернатор отсутствовал. Существует письмо отца об этом событии, в котором старший Раевский писал: «…мне весьма прискорбно, что граф Воронцов вмешивает полицию в семейственные свои дела и через то даёт им столь неприятную гласность. Я покажу более умеренности и чувства приличия, не распространяясь далее о таковом предмете». Так же я нашёл письмо самого генерала Николая Раевского сыну Николаю в Кахетию: «Я возвращаюсь из Петербурга, мой друг Николушка, и письмо сие в третий раз начинаю писать тебе. Пушкин хотел из Петербурга к тебе ехать, потом из Москвы. Брат Александр дурачествами навлёк себе и нам огорчений, которые, как только дурачествами не заслуживали бы случившихся последствий. Я ездил в Петербург, чтоб представить истину, и хотя был принят с благоволением, но мне сказано было, чтоб я о сем не говорил ни слова государю, ни от него о мнимых неприличных разговорах, о коих я писал тебе, следственно все состоит в его истории с Воронцовой. И так, прожив больным в Петербурге месяц, я представился и откланялся, и через два дня уехал». Отец сильно переживал за своего непутёвого сына и в итоге не перенёс стыда и умер в этом году в селе Бовтышке недалеко от Чигирина. Александр был уволен от должности и сослан в Полтаву. Второй сын, тот самый Николушка, за связи с декабристами был уволен Паскевичем от должности командира драгунского полка.
Но вернёмся в Одессу, где началась чума, и Воронцов срочно предпринял ряд мер для изоляции этой заразы. На одном из хуторов близ города от чумы умерло несколько человек, и генерал-губернатор приказал немедленно закрыть город. Без особого разрешения никто не мог ни войти в город, ни выйти из него. Он записал тогда: «…город был настолько изолирован, что ни один дом не общался с другим, а движение по улицам было запрещено для жителей, за исключением нескольких комиссаров по каждому району, которые носили специальные медали на груди, которые показывали, что они имеют право передвигаться по городу… всё что можно погружалось в раствор хлора, а что нельзя было погрузить в воду очищалось химическими средствами… был создан Высший медицинский совет и комиссары следили за осмотром бедных больных людей за счёт города и около 20 врачей были разбросаны по всем районам осматривая больных у дверей и окон и отправляли больных в карантин. Сам я ежедневно ходил в назначенное место для консультаций с комиссарами по всем нужным вопросам. Подобные меры являются необходимыми и сопряжены с большими расходами, но и успех от них гарантирован. Чума может распространяться только через прикосновение и заражение можем получить только через контакт. Примерно через 6 недель инфекция полностью должна была исчезнуть»3. Многие старые деревянные постройки с чумными признаками сжигались. Все остальные предметы окуривались серным горением «письма, газеты, книги и многое другое, что поступало в город или вывозилось из него».
В мае наши сухопутные войска (включая донских казаков Карпова 3 полка) обложили Силистрию с суши. С реки Дунай действовала Дунайская флотилия контр-адмирала Патаниоти. В конце месяца командующий Иван Иванович Дибич, поручил генерал-лейтенанту Афанасию Красовскому идти на решительный штурм крепости с конниками и егерскими полками. После удачных действий турки в июне сдали крепость Силистрия.
Карта расположения войск 1829года.
Турки не сидели без действия и визирь Решид-паша, собрав 40 000 армию двинулся на местечко Козлуджа а затем к Праводам, где окружил наш отряд (3000 человек) генерал-майора Павла Купреянова. Пока турки осаждали геройски оборонявшихся солдат Купреянова, барон Дибич, сделав длительный скрытый марш отрезал своими войсками турок от Шумлы.
Османы, сняв блокаду города Праводы, двинулись в сторону Шумлы. Подойдя к селу Мадеры донские казаки, повстречав 1500 турок, ударили по ним. Бросив всё, они, сев на коней побежали к своему главному лагерю. Более 300 конников было убито и ранено во время погони, длившейся на протяжении 6 вёрст. Противник выслал из Шумлы 3000 подкрепление и подойдя к речке Буданлык занял позицию. Наши казаки Борисова и Ежова полков совместно с уланами 4 дивизии под командованием генерал-лейтенанта барона Крейца начали форсировать на конях эту речку. Казаки полковника Ежова и уланы Харьковского полка перетащили на плотах 8 пушек. Донские казаки, перейдя речку сразу же ударил по левому флангу турок. Далее переправились основные силы, и противник отступил в Шумлу. Отряд генерал-майора Якова Отрощенко с пехотою и гусарами Иркутского полка пройдя село Мадеры прибыли в район Кулевчи и Черковни. Вышедшие из Силистрии ночью основные наши войска оказались в тылу неприятеля. Генерал от инфантерии Логгин Осипович Рот с батальонами 30 мая разместился левее Главного штаба нашей армии. Турецкая армия (около 5000 бойцов) очутилась в окружении. Турки, не зная расположения наших войск, утром спустились с высокой горы и остановились в версте от деревни Черковни. В центре стояла пехота с 6 орудиями, а по краям конница. Противник передвинул свои войска на правом фланге по высокому берегу. Генерал Отрощенко первым начал палить из пушек по противнику и тот не замедлил ответить. Османские ядра летели через головы наших солдат и ложились позади в долине. Внезапным броском егерей подполковника Севостьянова он выскочил наверх с 2 пушками и оказался на правом фланге турецкой батареи и открыл беглый огонь «турки были поражены неожиданным ударом, оставшиеся в живых и не раненые побежали в лес, оставив свои орудия». Спустя некоторое время подошли основные силы и наши стали отстреливавшись отступать в низину к речке. Удачным выстрелом артиллеристов генерала Ивана Карловича Арнольди (который ранее потерял ногу) был подорван склад зарядных турецких ящиков и произошёл большой взрыв. Затем туда была направлена кавалерия, от которой противник бежал, оставив все пушки. Основные силы генерал- адъютанта Карла Толя пришли в движение и поднялись выше по широкой равнины. Увидев свежие войска турки, не обращая внимания на своих командиров «побежали в горы кучами и поодиночке». «Визирь, не имея резерва, не мог подкрепить рассеянных своих войск, ибо все они пущены были в действие против авангарда, и отступить в порядке также не мог; узкая дорога в тесной дефиле была заставлена, как сказывали, на восемь вёрст обозами. Посему он не мог спасти с места сражения ни артиллерии, ни даже багажа: все досталось в руки победителей»4.
Фрагмент карты боевых действий с турками.
После этого сражения османы потеряли более 5000 убитыми и ранеными. Взято в плен 1450 человек, 49 орудий и 6 знамён. С нашей стороны был ранен генерал Отрощенко и генерал Глазенап, который неправильными действиями погубил целый батальон Муромского пехотного полка. Турецкая кавалерия «разорвав фас» изрубила командиров и офицеров. После этого сражения Император наградил всех офицеров и главнокомандующего графа Дибича различными орденами. Спустя несколько дней в середине июня всё же сдалась крепость Силистрия. Нашим досталось 253 орудия и флотилия из 76 судов с пушками и порохом, более 100 знамён. Турецкий гарнизон более 9000 человек вышли из крепости и ушли на лодках и пешком в южном направлении «пашей Силистрийских, с свитами их, приказано было отправить в Одессу водою, на тех судах, которые привозили провиант».
Все наши офицеры получили различные награды: генерал Красовский получил орден «Святого Владимира» 1 степени, Берг и Шильдер ордена «Св. Георгия» 3 класса, инженер-полковник Капель и Сорокин получили ордена «Святого Владимира» 3 степени.
В мае этого года состоялась в Варшаве коронация Императора Николая Павловича и его супруги Александры Фёдоровны в Царстве Польском. Там его встретил брат Константин Павлович, который в первую очередь показал свои войска. Обряд коронования совершился 12 мая в Королевском замке в зале Сената. Далее Император отправился в Берлин, где прошла свадьба племянницы Николая принцессы Августы с принцем Вильгельмом.
В это же время Генерал-Губернатор Михаил Воронцов принял пленных турок в Одессе, но сначала отправив их в карантин. Затем их путь лежал в Петербург. Чума распространилась по Бессарабии, и он по реке Днестр сделал сильную линию карантинов, отделив тем самым сообщение с Малороссией. В Одессу вторично проникла чума на одном из пароходов прибывшего из Кюстенжи. «22 октября, город был заперт, и прекращено его сообщение с Империей. По черте одесского порто-франко оцепление состояло из служителей таможенной стражи, потом их заменили пехотные части из ближайших гарнизонов. Суда, находившиеся в военной гавани, были задержаны и объявлены в карантинном положении. Вольные рабочие, занимавшиеся постоянно на Платоновской пристани и общавшиеся со служителями карантинного батальона, взяты в карантин, переодеты и чистое платье и изолированы на 28-дневный срок. Погрузку товаров через карантин и выгрузку с судов на пакгаузы приостановили». Город обнесли второй заградительной цепью из солдат батальона Минского и Виленского егерских полков, было выставлено более 110 постов. Закрыты были все питейные заведения, погреба, продажа хлебных изделий была под особым контролем. Деньги передавались через тарелку, наполненную разбавленным уксусом. Специальном распоряжением Воронцова было оговорено «что сокрытие больных ни к чему не послужит, ибо раньше или позже больной заразою умрёт, и тогда поневоле должно будет о том объявить; между тем через это самое увеличится опасность для всех живущих с ним». В одном из районов города после различных жестких мер карантина удалось остановить распространение болезни при этом все вещи жителей окуривались горящей серой и закладывались на несколько часов в уксусную воду и затем проветривались. Это помогло устранить передачу заразы через одежду. Чумным кварталом в городе заведовал штаб-лекарь Моисей Григорьевич Черников. Дивизионным доктором был Герасим Семёнович Мещерский. Полицмейстером назначен полковник Станислав Тимофеевич Василевский. Всей канцелярией правил Михаил Иванович Лекс. Военными чиновниками по особым поручениям у губернатора были полковники: уланского полка Отто Пфейлицер-Франк, егерского полка Виктор Фролов-Багреев, московского полка Василий Русанов. Среди гражданских лиц в канцелярии были действительные статские советники: Александр Казначеев, Дмитрий Башмаков, Иван Бларамберг, Павел Марини, Алексей Левшин и другие. Все эти люди помогли Михаилу Семёновичу Воронцову остановить эпидемию чумы до конца года в городе Одесса. В ноябре там произошло довольно сильное землетрясение продолжавшееся несколько минут и некоторые дома дали трещины в стенах.
Пока Воронцов занимался эпидемией, в Крыму во всю идёт обустройство территории вокруг строящегося дворца. Директор Никитского сада Николай Андреевич Гартвис писал ему: «Я только что получил от садовника Вагнера из Риги извещение о том, что в конце мая прибыли новые сорта камелий из заведения Лоддижиса из Хакней возле Лондона, очень хорошей сохранности, его цена за растение от 20 до 30 рублей (цена Лоддижиса на месте 15 шиллингов). Я тотчас написал Вагнеру, чтобы он проставил сумму для Вашего сиятельства за шесть камелий и две магнолии и несколько других вечнозеленых кустарников, которых у нас еще нет. Все это прибудет в августе или в сентябре. Я позабочусь о их перезимовке в Никите, в оранжерее для того, чтобы в апреле или мае высадить в Алупке». Первые розы отечественной селекции, выведенные Николаем Гартвисом, названные «Алупка» и «Графиня Элизабет Воронцова», были высажены в Воронцовском парке. Чуть позже княгиня Анна Сергеевна Голицына, купившая земли в Кореизе и по его предложению завела там большие плантации винограда. Она писала Воронцову: «…сейчас я должна Вам сообщить, месье граф, что мы были в Алупке. Я, мадам Бергхейм и мадемуазель Маурер <…>. Славный Герасим нас встретил с радостью и тут же приготовил завтрак. Затем мы присоединились к Кебаху <…>, обошли верхний сад, все осмотрев и все проверив, уставая восхищаться <…> Мой дорогой граф, я не нашла ничего похожего, что было при Ревильоти <…>.
Алупка 1829 года. Гравюра худ. Карла Кюгельхена.
Кебах английский сад перекрыл дорогами <…>. Он посадил 6000 декоративных деревьев на побережье, питомник и 5000 гранатовых деревьев, и все обрисовано как нельзя более совершенно, со вкусом и простотой. Алупка уникальна. Ни один государь не обладает ничем приблизительно подобным <…>, и Кебах рождён, чтобы быть садовником. Если бы император увидел Алупку, какой она стала, он дал бы Кебаху 10000 дублонов, чтобы тот ему сделал Царское Село <…>. Месье граф, этот славный человек имеет всего только 12 работников для двух садов и масличной плантации». Княгиня Голицына на своих землях к тому времени высадила уже 30 000 лоз винограда (бордо, мускат, пино-нуар, траминер, кокур, клебер и другие) и делала вино, которое продавала по всей Малороссии. Анна Сергеевна очень гордилась своим «рислингом» которого она высадила около 4 000 кустов. Гартвис ставил этот сорт выше всех прочих немецких лоз и отзывался о нем весьма высоко: «Великолепный сорт. Самый известный по деланию из него лучших рейнских вин, Иоганнисбергского и других, занимает первое место между сортами столовых вин». Швейцарский архитектор Карл Эшлиман выстроил для княгини специальные подвалы из камня, доставленного из Феодосии. На гравюре К. Кюгельхена видим, какой была татарская деревня Алупка. За домом видны громадные камни малого хауса и основание древней круглой башни. Слева от домика сад-огород, а на плоской крыше другого целая татарская семья.
Таврический губернатор Казначеев в сентябрьском письме писал Воронцову: «Я постигнуть не могу, почтеннейший Граф, почему не хотят позволить сформирование другого Балаклавского баталиона. Это бы 1-е, во всякое время избавило нас от недостатка в Карантинной Страже, а 2-е, и самое полезное, доставило бы нам случай тотчас начать город в Судаке. Теперь надобно в скором времени ожидать мира, а по замирении может трудно будет настоять в прибавке баталиона по каким либо политическим отношениям. Нельзя ли воспользоваться настоящим случаем и поспешить совершением полезного дела: будем иметь и достаточную стражу и основание новаго города. Иначе Судак долго еще останется без полного и надежного сбыта своих вин. Потом, с Божиею помощию, начали бы мы основание города в Ялте на земле Вашей на положении польских местечек, как я Вам лично докладывал и Вы ето одобрили; к названию Ялты могли бы мы половину города наименовать Александриею в честь помещицы графини Александры Михайловны Воронцовой (дочери Воронцова) по примеру Измаила с Тучковым, Крылова с Кременчугом. В Алуште, как в центре, соединяющем две стороны Южного берега и губернский город, само собою образуется городок, особенно когда дорога по берегу продолжится без перерыву. Если ета мысль Вам не противна, мы бы с Левшиным занялись обработанием оной, а я с усердием привёл бы ее в скорое исполнение. Покуда по щастию моему меня все любят и охотно слушают, я бы успел многих согласить к поселению в новых городках наших».
В эту осень наши войска перешли Балканы тремя колоннами почти без больших потерь. Главнокомандующий граф Дибич получил от Императора находящимся в Варшаве титул Забалканского. Войска заняли города Сливно, Ямболь, Тырново, Факи и другие населённые пункты. На море адмирал Грейг имея у себя 60 вымпелов Черноморского флота продвигался к Константинополю. Именно в этом походе совершил подвиг капитан-лейтенант Александр Казарский на своём бриге «Меркурий», который вёл трёхчасовой бой с двумя турецкими линкорами. Вот как написал про это один из турецких штурманов: «…корабль капитан-паши и наш открыли тогда сильный огонь. Дело неслыханное и невероятное. Мы не могли заставить его сдаться: он дрался, ретируясь и маневрируя со всем искусством опытного военного капитана, до того, что стыдно сказать, мы прекратили сражение, и он со славою продолжал свой путь на вёслах торжествуя спасение и победу». Бриг был весь как решето, но оставался на плаву «пробоин в корпусе оказалось 22, повреждений в рангоуте 16, в парусах 133 и в такелаже 148». Позже Алексей Грейг в подробном донесении Императору Николаю I подчеркнул, что экипаж брига совершил «подвиг, которому в летописях морских держав нет подобного». Государь присвоил этому кораблю «Георгиевский флаг с вымпелом и его имя во флоте никогда не исчезали и переходя из рода в род на вечныя времена служили примером потомству». Казарскому присвоили внеочередное звание капитана 2 ранга и наградили орденом «Святого Георгия» 4 класса «всем нижним чинам знаки отличия военного ордена и всем офицерам, и нижним чинам двойное жалование в пожизненный пенсион».
В занятом нашими войсками Адрианополе шли переговоры с турками, и Император тогда писал графу Дибичу «настаиваю, что в том случае, если переговоры прервутся, вы должны направить отряд войск к Дарданеллам, дабы быть уверенным, что незваные гости не явились там… при неуспешности переговоров следует вам немедленно двинуться к Константинополю и, овладев им вы будете ожидать новых приказаний. Не дозволяйте никакому иностранному флоту войти в Дарданеллы впердь до приказания». Англичане и немцы, видя такое положение, надавили на турок и срочно был подписан мирный договор с Османской Империей. От России подписали генерал-адъютант Алексей Орлов, прибывшим из Петербурга и Фёдор Пален. Орлов даже ездил в Константинополь для вручения Султану письма Государя-Императора. По статьям этого договора Анапа, Суджук-кале, Ахалциха, Ацхура и Поти присоединены навечно к Российской империи «земли, лежащие на север и на восток от черты к стороне Грузии, Имеретии и Гурии, а ровно и весь берег Чёрного моря от устья Кубани до пристани Св. Николая включительно, пребудут в вечном владении Российской Империи». Проведена ликвидация ряда крепостей на Дунае и подтверждены автономные права Сербии, Молдавии, Валахии и Греции. Открыты навсегда все проливы, включая Босфор и Дарданеллы для торговой навигации в Чёрном море. Турция обязывалась уплатить России контрибуцию в размере «10 000 000 голландских червонцев, а вознаграждение русским подданным и негоциантам в 1500 000 дукатов». В Петропавловской крепости был произведён салют в 201 выстрел, которым возвещали всем жителям столицы об окончании войны.
Из книги Н.К.Шильдера «Император Николай Первый его жизнь и царствование» т2. стр 254 издание Суворина. СПб1903г.
Да, генерал-адъютант Михаил Семёнович Воронцов за свои военные заслуги в этой войне получил долгожданный «Орден Святого Андрея Первозванного», который помимо медалей стал двенадцатым Российским орденом на его груди. К концу года заболел «нервической лихорадкой» Государь-император Николай I. Он лежал с большой температурой, и всё окружение было очень обеспокоено, припоминая «печальные таганрогские дни». После 12 дней болезни он сильно похудел, но постепенно стал выздоравливать. Лишь 10 декабря Николай Павлович впервые вышел из спальни и написал письмо графу Дибичу: «…я почти совсем оправился от паразившаго меня сильного потрясения; милосердие Божие на этот раз сохранило меня жене и детям; чувствую только слабость в ногах, однако я могу сегодня сесть верхом и следовательно готов на службу»5. В Одессу в конце года прибыл чрезвычайный посол турецкого султана Галиль-паша со свитою. Михаилу Воронцову пришлось принять посольство и временно поселить на одном их хуторов, так как в столице Император ещё был в стадии выздоровления.
По наступлению 1830 года эпидемию чумы в Одессе почти нейтрализовали. Никаких праздников и карнавалов в доме Воронцова не устраивалось. Болела его дочка Александрина. За ней неотступно ходила Елизавета Ксаверьевна. Таврический губернатор Александр Казначеев раздобыл особую траву и писал из Симферополя Михаилу Семёновичу: «Сей час только получил траву от Гортьма для Сашиньки Вашей, Почтеннейший Граф, и теперь же ее спешу отправить к Вам. Дай Бог ей здоровья».
Приехавший Турецкий посол после разрешения из столицы был успешно отправлен в Петербург, куда прибыл в конце января. Там праздновали день рождения Великой Княгини Елены Павловны. На торжествах присутствовала вся царская семья, включая младшего брата Михаила Павловича. Из Пруссии приехал принц Альберт, который привёз от Короля «ордена Чёрного Орла» для русских фельдмаршалов Дибича и Паскевича. Царские особы, многие богатые люди и правительство веселилось в столице. Министром двора князем Петром Волконским был дан грандиозный бал-маскарад. Генерал-адъютант Александр Христофорович Бенкендорф писал в одном из писем: «…я не помню зимы, которая была бы более наполнена балами, празднествами и удовольствиями». Как говорится в русской поговорке «пол мира скачет, пол мира плачет».
Генерал-губернатор Воронцов в эти зимние месяцы постоянно находится в разъездах между Одессой и Николаевым и далее он так же посещает Бессарабию, где кордоны держат чуму по линии Днестра. То же самое происходило в Севастополе, где порт и город были в карантине. Временным военным губернатором там был генерал-лейтенант Николай Столыпин, назначенный Государем. В марте Воронцов находит время и едет в Крым. Там началось строительство «большого дома в Алупке» по проекту Франца Боффо и Томаса Харрисона. Оттуда он возвращается в Одессу, где Елизавета Ксаверьевна сообщает, что у дочки Александрины начала прогрессировать «желтушная болезнь» и сын Мишенька то же болеет. Граф Михаил Семёнович призвал всех своих военных врачей обратить внимание на здоровье своих детей. Сам же он в середине апреля выехал в сторону Киева. Он должен был встретиться с врачами по поводу болезни своего глаза. Туда же, должен был прибыть из Варшавы Государь-Император. Генерал-губернатор Михаил Воронцов был принят Николаем Павловичем. Он доложил о результатах борьбы с чумой на своих территориях и получил разрешение на поездку в Вену для лечения своей дочери. Далее он через Белую Церковь вернулся снова в Одессу, где его ждала Елизавета Ксаверьевна с больными детьми. Дочке Александрине тогда исполнилось 9 лет, и в июне она вместе с матерью и отцом отправилась на лечение за границу. Вместе с ними так же были 7-летний Симон (Семён), 4-летний Михаил (Мили) и 5-летняя София. Граф Михаил Семёнович должен был сопровождать своё семейство до границы. Они выехали в специальной карете, но в дороге Воронцова догнал его адъютант с приказом Императора срочно выехать в Севастополь и остановить бунт. Обняв, поцеловав детей и больную дочку, он направился в Крым.
В городе Севастополь продолжался бунт наиболее бедных слоёв населения, недовольных продлением карантина. Начальником эскадры был в то время контр-адмирал Иван Семёнович Скаловский. Военным губернатором Николай Алексеевич Столыпин, а комендантом города генерал-лейтенант Андрей Турчанинов. Во время бунта пьяной толпой был убит Столыпин, инспектор Стулли и бригадный командир Степан Воробьёв, а Турчанинов издал указ о прекращении карантина. По приказу из Петербурга к Севастополю подтянули части 12 пехотной дивизии генерал-лейтенанта Василия Тимофеева. Генерал-губернатор Воронцов прибыл в Севастополь, остановился на Северной стороне и организовал расследование этого бунта.
Он отправил вице-адмирала Константина Юрьевича Патаниоти на корабле до Феодосии чтобы он привёз дополнительно в порт верные Государю морские подразделения. Вот как писал об этом Воронцов: «…эта операция была успешно проведена и через 4 дня я получил несколько боевых батальонов с которыми моя позиция стала сильной… на следующий день после возвращения флота я разместил часть прибывших войск в самых удобных местах города, а остальных оставил в резерве, одновременно отправив в казармы батальоны старого гарнизона, которые проявили слабость во время восстания. Это было сделано, и в тот же день я арестовал значительную часть главных виновников, список которых я уже получил, и особенно тех, мужчин и женщин, которые убили генерала Столыпина, и других жертв того ужасного дня. Этот арест был произведён без малейших затруднений, потому что матросы прекрасно знали, что я не буду преувеличивать количество этих главных убийств, они почувствовали всю серьёзность своих преступлений и начали раскаиваться, а также потому что прибытие новых войск сделало невозможным любое сопротивление с их стороны. Я ввёл в действие все санитарно-гигиенические меры, установил линию карантина с надлежащими резервами вокруг южной части Севастополя и привёл в карантинный режим бывшую крепость и казармы на Северной стороне для приёма всех тех, кого мы арестовали и отчасти для всех, кого мы должны были привести из Севастополя. Я обосновался на этой стороне города и за пределами Следственного комитета и с тех пор всё происходило с большей лёгкостью и без малейшего сопротивления или вмешательства со стороны кого бы то ни было. Адмирал Грейг по приказу императора так же находился в моём подчинении поселился в самом городе в отдельном доме под охраной, чтоб предотвратить контакт с заражёнными людьми. Против меня были настроены много матросов, за исключением двух или трёх адмиралов и часть населения видела во мне палача с поручением расстреливать бунтовщиков.
