Алексей Лишний
Вольга и Микула
– А, может, мне того и надо было, Микула-богатырь, чтобы именно так ты меня и встретил? – лукаво сказал Вольга и с теплом пожал мозолистую ладонь.
И крепко обнялись богатыри, будто встретились друзья, которые сотню лет не видались.
– Ты понимаешь, что происходит? – Мориц снова оказался возле Трюггви у куста, где Микула упрятал соху. – Князь говорит на равных с пахарем, с мужиком, с деревенщиной! Куда мир катится?!
– Мир стоит на месте, Мориц, дубинноголовый ты индюк. – Трюггви всё ещё продолжал доставать щепки из-под пластин доспеха. – Разве мужичьё одевается, как на праздник, чтоб землю пахать? Кафтан из чёрного бархата и шляпа пуховая, да? Или у тебя глаза бычьим пузырём залеплены?
– Дык я… Ну, может, он странный просто…
– Конечно, он странный! Он ведь тоже князь, тоже богатырь.
Мориц окончательно перестал что-то понимать.
***
В Гурчевец прибыли под вечер. В посаде все лавки и ставни домов уже были закрыты, но мальчишки выбегали со дворов посмотреть на процессию нежданных гостей, тыкали тощими пальцами в могучего Микулу и стройного Вольгу и перешёптывались, прячась за плетнём.
В детинец стража их пропустила, сняв шапки.
– Явился избавитель наш! – не поднимая головы, прохрипел солдат с пышными усами в становом кафтане.
Вольга ухмыльнулся и бросил ему горстку кун. Пускай и после дежурства продолжает радоваться.
Наместник встретил их с меньшей радостью. Лучина сама собой погасла в его светце, когда он увидел в дверном проёме дюжину всадников во главе с князем.
– Не ждал гостей, Мокша? – Вольга спешился и подошёл вплотную к наместнику. – Дошли и до меня слухи о здешнем беззаконии. Не справляешься сам-то?
– Н-нет, княже, – поник головой наместник. – Они ж, разбойники, мне нож к горлу, а людей своих мало. Их обуздать не могу. Да и семья всё-таки есть родная, детишки малые.
– Что ж ты мне даже весточку не отправил?
– Виноват, княже. Не вели казнить, смилуйся.
– Так что ж не послал? Говори!
– Боюсь я их, княже. И за вас боюсь. Худое они и вам сделать могут, а потом и мы останемся, как сироты, без защиты.
– Значит, думаешь, не справимся с разбойниками?
– Справитесь, княже. Они ж не всегда такими были. Околдовал их злой язык. А потом и дальше пошёл народы смущать: в Ореховец, в Крестьяновец… Не знаю, где он сейчас.
– Кто же это такой?
– Люди кличут Прорицателем, а настоящего имени я не знаю. Смуту сеет в народе. Говорит, будто сам убил первого князя и подстрекает прочих убивать. Говорит, не нужны, мол, князья, коли без них мы и так сила. Он так говорит…
Вольга только диву давался, а Микула нахмурился, прошептав чуть слышно:
– Яд течёт по земле русской. Не знаю, какой колдун его разлил, но нам его остановить нужно.
Вольга промолчал. В темноте не разглядеть было его лица.
– Мокша, что стоишь? – повелительно спросил князь у наместника. – Вели коней отвести да накормить. И нам всем в доме место для ночлега найди.
Наместник тут же побежал будить челядь, перед этим пригласив Вольгу подняться в покоевые хоромы. Князь без размышлений взял с собой одного Микулу и приказал Богдану стоять на часах перед их дверью.
– Но сначала проследи, чтоб наших людей накормили хорошо. Да за столом намекни им тихонечко, пока Мокша не видит, чтобы рано спать не ложились. На всякий случай…
Богдан кивнул и отправился исполнять приказ.
Внутри горницы было душно от сильно накаленной за день крыши. Мухи сидели на яблочных огрызках, сваленных в кучу на тарелке возле жировой лампы. Микула осмотрелся, снял кафтан, свернул, потом, положив его под голову, примостился в углу.
– Доброй ночи, Вольга Святославич. Изловим поутру и разбойников всех, и злоязычника окаянного найдём. Всё будет хорошо. Да и утро вечера мудренее. Чего ты испереживался весь и людям приказал поздно ложиться?
– Доброй ночи, Микула Селянинович. Боюсь я вероломства от наместника. Раз угрожали ему бандиты, значит, путь нашли, чтобы он стал душой кривить. Знать бы, насколько он искривился…
– Раз сознался он в том, что угрожали, то все карты на стол перед тобою и выложил.
– Если бы так… Нелёгкой будет ночь, нелёгок и день будет завтрашний. Я рад, что ты с нами, Микула. Если кому в этом доме и можно довериться, так только тебе…
– Спасибо на добром слове. Редкий князь видит во мне человека.
– А князя в тебе видят ещё реже, ведь так?
– Твоя правда, – ласково усмехнулся собеседник.
Вольга погасил лампу и прилёг на широкую скамью возле паисного окна. Лёг, но засыпать не желал – тревога с сердца не спадала. Не нравился ему всё-таки Мокша; боялся и за стойкость дружины, если придётся с грозным врагом столкнуться; больше всего страшил неведомый враг – зачем тот в русские земли пришёл честной народ с пути сбивать?
Вскоре к воркованию сверчков и уханью совы добавился громкий беззаботный храп Микулы. Но сам Вольга ворочался: неуютно было на жёсткой лавке. И беспокойные мысли не отступали.
Час сменялся часом, за окном уханье совы сменила трель соловья.
Почему же хозяин до сих пор не идёт в свои покои? Неужели решил в сарае или в конюшне заночевать? Или…
На миг князю показалось, будто он слышит отдалённый то ли шум, то ли звон. Как будто ржание коня ещё…
Наверное, уже сон предъявляет свои права на княжеский слух.
Или…
Может, услышал он, как Мориц на первом этаже уронил подсвечник, задев его затылком. На звук тут же выскочил Трюггви.
– Чего шумишь, балда?
– Да н-не заметил я!
– Как можно не заметить в переходе свет?!
– Нам будто подмешали что-то в вино. Я в-выпил всего рюмку, а голова гудит и в сон клонит. Князь же требовал…
– Да ты пьяный, что ли, урод?
– С-слушай, Трюггви, я тебе сейчас ударю, и князь меня оправдает. Ты всю дорогу меня унижал… Хватит!
– Дурак, я же тебя учу. Лучше спасибо скажи. Уйдёшь из дружины – тебе правду в глаза больше никто не скажет. Все будут пользоваться тем, что ты дурак. Просто знай, кто ты, и прими это сейчас, пока среди своих. Пока своих. А это прими в знак извинений. Завтра опохмелишься кружкой пива. – Трюггви бросил куну, которую Мориц, конечно же, не поймал. Монета завертелась на полу и провалилась в подпол. – Иди проспись, дурак. Скоро рассвет.
– Князь не велел с-спать! – с горечью опускаясь на пол, Мориц смотрел, как закрывается дверь в комнатушку ненавистного Трюггви.
Или, может, услышал Вольга, как в хоромы наместника тихо постучали?
Никто не ответил.
Тогда постучали снова. Сонный холоп, дежуривший у входа, осмелился открыть: бояться-то нечего, когда в доме ночуют с дюжину воинов.
Но к горлу приставили острие – и ни звука не раздалось из уст холопа. Он отошёл, впуская толпу новых гостей, с цепами, молотами и топорами. Последний с силой придавил его дверью и зарубил саблей.
Шли тихо, заглядывали в комнатушки подклета. В одной нашли спящего дружинника. Улыбка стала кровавой – на голову опустился кистень. Во второй человек даже успел проснуться, но так и не понял, что за шар летит прямо в лоб. В третьей наёмник пробовал выбраться через узкое окно – его догнали и забили цепом, сапогами и кулачищами прямо во дворе.
