Алексей Небоходов
Трамвай отчаяния 2: Пассажир без возврата
Глава 8
В подземном зале старого комплекса свет струился мягко, призрачно, теряясь в тенях сводов. Стены из чёрного гранита, испещрённые знаками, будто дышали – тёмные символы вспыхивали лиловым свечением, отражая невидимое присутствие.
После казни управляющей в воздухе остался след – не материальный, но ощутимый, как запах перегоревшего ладана. Пространство казалось пропитанным тревогой, словно само место помнило произошедшее.
Раймонд сидел в центре, сцепив пальцы на столе, будто замыкая в этом жесте собственные мысли. Он устремил взгляд в пустоту, пока линии напряжённого лица выдавали желание контролировать ситуацию, которая ускользала сквозь пальцы. Сейчас он не двигался, но его молчание весило больше любого приказа.
Симеон, устроившись чуть в стороне, медленно листал голографическое досье, позволяя цифрам и отчётам складываться в узоры, которые он уже почти понимал. Ему не требовалось озвучивать догадки – его сознание строило связи, ускользающие от тех, кто видел только поверхность.
Аурелиус откинулся в кресле, пальцы неторопливо постукивали по гладкой поверхности стола. Его поза казалась расслабленной, но в этом спокойствии скрывалась отточенная наблюдательность. В отличие от остальных, он не пытался что—либо анализировать – он чувствовал. Слова были для него вторичны. Важнее был ритм происходящего, тот скрытый пульс, по которому можно определить, когда система рушится.
В их молчании ощущалась не обычная настороженность. Это была та особая тишина, в которой слова обретали вес, где любое случайное движение могло запустить цепь событий, которых лучше было бы избежать.
Наконец, когда Раймонд заговорил, его голос был ровным, но лишённым прежней уверенности.
– Подмосковная база. Сто девушек. Все мертвы. Ни ран, ни взрывов. Они взяли и… исчезли, – Раймонд коснулся проекции, и на экране вспыхнула фотография. Чёрные, маслянистые пятна на полу. Живые. Дрожащие. – Это не случайность, а самая настоящая зачистка.
– Половина девушек были представительницами Лифтаскара, – добавил Симеон, не поднимая глаз от отчёта. – И уничтожены лучшие. Те, кого они готовили годами.
Аурелиус нахмурился, перестав постукивать по столу.
– Значит, это не просто атака. Это выборочная зачистка. Кто—то целенаправленно устраняет элиту.
Раймонд сжал пальцы на краю стола. Его взгляд оставался холодным, но теперь в нём читалось нечто большее – не страх, но осознание реальной угрозы. Лифтаскар не потерпит такого удара. Если лучшие из их представителей исчезли, то последствия будут куда более серьёзными, чем просто несколько уничтоженных точек влияния.
Симеон провёл пальцем по голографическому дисплею, вырезая из обилия информации только самое важное. Ему не нужно было подбирать слова, он знал: всё, что он сейчас скажет, изменит восприятие ситуации, и заставит остальных взглянуть на угрозу иначе. Он поднял голову: взгляд его был напряжённым, но голос оставался ровным.
– Это работа Миркана, – сказал он, будто ставя печать на уже вынесенном приговоре. – Только теперь нам известны все детали. Лифтаскар подтверждает: это не сбежавший пленник, а демон, который пробыл среди них два века, дожидаясь момента, когда можно будет нанести удар. Он не просто бежал – он выстраивал путь к разрушению.
Раймонд, прищурившись, медленно провёл пальцем по гладкой поверхности стола.
– Ты хочешь сказать, что он всё это время скрывался? Ждал? – его голос был тихим, но в этом тоне скрывалась угроза.
Симеон кивнул: сейчас его очки отражали лишь слабый свет проекций.
– Именно. Он не просто сбежал. Это был подготовленный побег, продуманный шаг. И теперь он действует, стирая наши следы, уничтожая связь между двумя мирами.
Он сделал паузу, осматриваясь, словно ожидая, что воздух в комнате дрогнет.
– И знаешь, что самое интересное? Двести лет назад именно он похитил с Земли одну из первых смертных женщин, которых Лифтаскар взял к себе. Она была особенной. Избранной.
Аурелиус, до сих пор лениво наблюдавший за разговором, вдруг приподнял голову. В его взгляде промелькнул интерес, почти незаметная тень эмоции.
– Избранной? Ты хочешь сказать, что она не была случайной?
Симеон усмехнулся, только в его усмешке не было ничего лёгкого.
– Разумеется. Она не просто женщина. Она когда—то была известна как баронесса Анна Сереброва, одна из фавориток императора Александра Первого.
Аурелиус тихо свистнул, подаваясь вперёд.
– Это имя исчезло из истории, – добавил Симеон, сверяясь с проекциями архивов. – Но в Лифтаскаре оно жило. Она правила одним из самых крупных островов. И что делает всю эту историю особенно интересной…
Он позволил паузе зависнуть в воздухе, прежде чем продолжить:
– Теперь она мертва. Миркан уничтожил её.
Раймонд медленно вдохнул, глядя на строки перед собой.
– Ты хочешь сказать, он убил ту, которую сам же похитил?
– Именно, – кивнул Симеон. – Он привёл её в тот мир, он взрастил её статус, дал ей власть, а потом, когда наступил нужный момент, стёр её из бытия.
– Почему? – Аурелиус сузил глаза, и его пальцы скользнули по стеклянной поверхности стола.
– Думаешь, я знаю? – усмехнулся Симеон, хотя в его голосе не было веселья. – Но мы можем предположить.
Аурелиус молчал. Раймонд смотрел на голографическое изображение зала, где произошла катастрофа. Женщины исчезли. Как и та, которая когда—то стала символом власти Лифтаскара.
– Значит, он не просто мстит, – задумчиво произнёс Раймонд, вглядываясь в ряды цифр и размытых снимков. – Он целенаправленно разрушает всё, что держит их структуру.
– Да, – коротко ответил Симеон. – Мы имеем дело не с обычным беглецом. Мы имеем дело с тем, кто решил, что Лифтаскар больше не имеет права существовать.
– Нам нужно понять, почему именно она, – пробормотал Аурелиус. – Она что—то значила. Что—то большее, чем просто фаворитка императора.
– Я думаю, он уничтожал не просто её, а саму основу власти Лифтаскара, – сказал Симеон. – Если в Лифтаскаре были правители, способные держать порядок, то без них всё рушится.
Раймонд выпрямился.
– Значит, он готовит нечто большее, чем убийства.
Тишина в зале стала гуще, более давящей. Теперь они не просто осознавали, что в их мире началась война. Они понимали, что противник ведёт её по правилам, которые они ещё не разгадали.
Воздух в зале задрожал, словно под его сводами пробежала невидимая рука, натягивая нити пространства до болезненного скрипа. Стены, вырубленные в тёмном камне, пошли тонкими волнами, как поверхность чёрного зеркала, в котором отражался мир, но искажённый, сломанный, дрожащий в предчувствии катастрофы. Пространство словно не могло выдержать натиска невидимой силы, сжимаясь в одном месте, растягиваясь в другом, будто его кто—то насильно перекраивал, изменяя саму его структуру.
Глухой, низкий гул прорезал зал. Это был не типичный человеческий звук – он давил, сотрясал стены, растекался вибрацией, которую можно было ощутить внутренностями, как будто воздух внезапно наполнился металлом, заставляя клетки крови в жилах дрожать в унисон. Светильники, спрятанные в нишах, затрепетали, а их огни начали угасать, словно сама темнота вытягивала их, жадно вбирая в себя остатки живого света.
И тогда в центре комнаты началось нечто новое.
Воздух задрожал. Пространство сжалось, словно кто—то сминал его в кулак. Тёмная глубокая воронка, будто ночь сжалась в точку, развернулась в зале. В её центре – рваные, лилово—чёрные всполохи, как трещины реальности.
И из этих трещин шагнул он. Высокий. Тонкий. Давящий. Пространство перед ним отступало, а сами стены дрожали, как если бы даже материя не могла выдержать его присутствия.
Он даже не шагал – он скользил, словно не касаясь пола, а сам воздух под ним был его дорогой, его рабом, позволявшим ему идти, куда он пожелает.
Его одеяние было чернее самой темноты. Это был не просто плащ или мантия – это была сама тьма: струящаяся, живая, плотно облегающая его фигуру и в то же время бесконечно изменяющаяся. Тени на ней извивались, сползали к его ногам, проскальзывали обратно к плечам, словно сама его суть не была статичной, а менялась каждую секунду.
Но главным было его лицо, которого попросту невозможно было увидеть.
Гладкая поверхность, отполированная, словно стекло, отразила свет умирающих ламп, но отражение было неправильным. Оно не показывало реальность – оно искривляло её, выворачивало, изменяло. Раймонд, Симеон и Аурелиус увидели в этом зеркале себя, но в то же самое время не себя. Их лица, их движения искажались, будто они наблюдали за собственными тенями в искажённой версии мира, в котором что—то пошло не так.
Трое мужчин мгновенно напряглись.
Раймонд медленно потянулся под стол, чтобы его пальцы поскорее нащупали рукоять оружия. Симеон не пошевелился, но его глаза за стёклами очков двигались быстро, анализируя, просчитывая, разбирая по крупицам последствия присутствия существа. Аурелиус, не меняя позы, положил руку на стол, и его пальцы медленно, но незаметно сжались, будто готовясь высвободить скрытую силу, которой никто не должен был увидеть раньше времени.
Тишина стала вязкой, заполнила собой зал, замедлила всё вокруг. Гость заговорил, но его голос не звучал. Он дрожал в воздухе, вибрировал в костях, как отдалённый звон металла:
– Я – Зеркон.
Это имя не было словом – оно резонировало, как удар молота о камень.
– Я пришёл по воле Ливианы.
Имя, произнесённое им, будто изменило давление в комнате. Оно повисло в воздухе, осело в тканях пространства, заставило всех троих обменяться взглядами. Это было не просто послание, не просто имя. Это было напоминание.
Ливиана редко вмешивалась напрямую. Но если она послала кого—то в их мир, это значило, что мир уже не принадлежал им.
Зеркон сделал ещё один шаг, его зеркальная маска слегка дрогнула, изменив отражение:
– Мне нужна женщина.
Голос не был громким, но сдавил воздух, словно выдавил из него кислород. В зале кто—то неловко втянул воздух. Раймонд крепче сжал подлокотник кресла, а Симеон скользнул взглядом по Зерконy, но теперь в его глазах не просто интерес – в них было расчётливое напряжение.
– Ты кто? – его голос был ровным, но отточенным, будто каждое слово высекалось с точностью скальпеля. – Зачем пришёл?
Зеркон наклонил голову, в зеркальной поверхности отразился силуэт Симеона, но его лицо было искажено, растянуто, будто он видел не себя, а другую, далёкую версию.
– Мне нужна та, что станет новой владычицей острова.
Раймонд сузил глаза. Его голос прозвучал чётко, резче, чем он хотел:
– Ты из Лифтаскара?
Напряжённость в зале стала почти физической. Вопрос висел в воздухе, но был ли ответ тем, что они хотели услышать? Или тем, что могло перевернуть их реальность?
Атмосфера в зале сгустилась, стал вязкой, насыщенной чем—то неуловимо чуждым, не принадлежащим этому миру. Свет, дрожащий в нишах стен, сопротивлялся невидимой силе, теряя свою плотность, словно его вытягивало что—то из—за пределов реальности. Тени, отбрасываемые редкими источниками освещения, начали удлиняться, сплетаться между собой, создавая иллюзию, что сама темнота начинала шевелиться.
Зеркон стоял неподвижно, позволив этой аномалии разрастись, впитать напряжение, разлитое в воздухе. Его зеркальная маска холодно отражала пространство, искажая присутствующих, вытягивая их силуэты, лишая их привычных очертаний. В этом отражении Раймонд видел себя стариком, покрытым трещинами, из-за которых его тело вот—вот осыплется прахом. Симеон был растянутым, его черты менялись с каждым мгновением, превращаясь то в безликую тень, то в выцветшее пятно. Аурелиус вообще не видел себя в отражении – там, где он должен был быть, зияла пустота.
– Я служу высшей воле Лифтаскара, – голос Зеркона прорезал воздух, и заполнил пространство гулким эхом, будто он говорил не через рот, а сквозь саму ткань мира. Его слова не звучали – они давили, проникая в сознание, отзываясь глухим вибрационным откликом в костях. – Демоницы потеряли одну из своих. Им нужна новая владычица.
Эти слова прозвучали как свершившийся факт, как закон, который невозможно оспорить. Они не предполагали споров, не требовали объяснений – лишь принятия неизбежного.
Аурелиус, который до этого момента сохранял безмятежное выражение лица, едва слышно выдохнул, но в этой малейшей ноте дыхания скользнуло нечто похожее на тревогу.
– Значит, всё это… это не просто случайность, – его голос, обычно холодный, как камень, был другим, будто он сам не верил в то, что говорил.
Симеон не двинулся, но его глаза пристально изучали фигуру Зеркона. Он видел в нём не только посланника, но и знак, предвестие чего—то, что пока ещё не проявилось в полной мере. Цифры, схемы, расчёты, которыми он привык оперировать, внезапно стали бессмысленными. Всё, что он мог сделать сейчас – наблюдать, искать логику в хаосе.
– Почему именно сейчас? – спросил он, произнося каждое слово медленно, обдуманно.
Зеркон не ответил сразу. Он сделал несколько шагов вперёд, но в этих движениях не было привычной человеческой походки. Он парил, скользил, будто его ноги не касались земли, а были лишь формальностью, имитацией привычных законов мира. Даже воздух, который должен был сдвигаться от его приближения, оставался недвижимым, как если бы он существовал в ином потоке времени.
– Лифтаскар не может позволить себе хаос, – произнёс он твёрдо, с той неизбежностью, которая свойственна законам природы, катастрофам и разрушениям, которые невозможно предотвратить. – Сбежавший демон хочет уничтожить всех потенциальных будущих его жителей на Земле.
Раймонд сжал пальцы на подлокотнике кресла. Он уже понимал, насколько ситуация серьёзна, но теперь это стало чем—то большим, чем просто борьба за власть.
– То есть он хочет разорвать связь между Лифтаскаром и этим миром? – его голос прозвучал резче, чем он планировал, но с холодной чёткостью, в которой не было места эмоциям.
Зеркон замер. На долю секунды даже его одеяние перестало двигаться, словно фигура застыла во времени. Затем, медленно, подтверждая неизбежное, он кивнул.
– Да. И вы все теперь – его цели.
Эти слова прокатились по залу, как глухой раскат грома перед бурей. Тишина, наступившая после, была глубже любой паузы: она наполняла собой всё пространство, делая воздух вязким, давящим, тяжёлым.
Все трое поняли: теперь они не просто свидетели, не просто участники. Они стали частью неизбежного конца, который надвигался медленно, но неотвратимо.
Тишина, повисшая в зале, давила, заполняя собой каждый угол, проникая в сознание, оседая на коже липким ощущением неизбежности. Она становилась весомее, чем любые слова, тяжелее, чем страх, который никто не осмеливался озвучить. Свет, дрожащий в нишах, казался слабее, воздух стал плотнее, а напряжение в лицах троих мужчин отражало не просто тревогу, а осознание, что баланс, который они так долго поддерживали, рушится.
Раймонд, всё так же неподвижный, перевёл взгляд на голографическую проекцию отчётов. Красные линии потерь, исчезновения, нападений складывались в узор, который раньше казался хаотичным, но теперь проявил свою структуру. Удары по их сети шли не случайными всплесками, а по точному, методично выстроенному плану. Всё, что происходило в последние месяцы, всё, что они пытались объяснить совпадениями, внутренними предательствами или простой чередой неудач, теперь выглядело иначе.
– Мы ошиблись, – тихо произнёс он, скорее для себя, чем для собравшихся.
Симеон медленно провёл рукой по стеклянной поверхности стола, ощущая её прохладную гладкость. Он уже давно догадывался, но догадки – это одно, а знание, подтверждённое фактами, совсем другое. Его глаза, затенённые линзами очков, медленно двигались по цифрам, отчётам, видеозаписям, сопоставляя данные. В его уме уже складывалась картина, в которой не оставалось пробелов, но именно это и вызывало его тревогу.
– Если он продолжит убивать, Лифтаскар отвернётся от нас, – произнёс он, и в его голосе прозвучала та редкая, едва уловимая напряжённость, которая у него появлялась только в самых критических ситуациях.
Аурелиус, сидевший напротив, казался расслабленным, но его пальцы едва заметно стучали по столу, задавая ритм – быстрый, ровный, словно он обдумывал не одно, а сразу несколько решений. Он был врачом, но его интересы всегда выходили за пределы физиологии. Он изучал не тела, а влияние силы на разум, на структуру власти. Он понимал, что сейчас вопрос стоял не только о выживании их секты, но и о будущем самой системы, которая связывала их с Лифтаскаром.
– Нужно его найти. Остановить, – его голос прозвучал ровно, без колебаний.
Но как остановить того, кто до сих пор действовал незримой тенью, кто шаг за шагом уничтожал их сеть, вырывая из неё самые важные звенья?
Раймонд на секунду отвёл взгляд от отчётов и посмотрел на Зеркона. До этого момента он воспринимал его лишь как посланника, как орудие высших сил Лифтаскара, но теперь он начинал понимать – этот демон был не просто вестником. Он был частью того механизма, который начал рушиться.
– А кто станет новой владычицей? – спросил он, и в его голосе не было ни страха, ни любопытства. Только сухая, выверенная необходимость знать.
Зеркон замер. Его зеркальная маска, отражающая пространство, на мгновение исказилась, будто в её поверхности пробежала едва заметная волна. В зале снова стало тихо, но теперь эта тишина несла в себе предчувствие, она была не просто паузой, а чем—то большим – неуловимо чуждым, вырывающимся за рамки логики.
В воздухе начало нарастать напряжение, как перед грозой, когда кажется, что вот—вот раздастся раскат грома, но он не приходит. Само пространство вокруг Зеркона слегка дрожало, будто не выдерживало его присутствия.
Когда он наконец заговорил, его голос прозвучал гулко, низко, с лёгким отголоском чего—то далёкого, нечеловеческого, проникающего глубже, чем простая речь.
– Я скоро её заберу.
Эти слова прозвучали без нажима, но их смысл был неоспоримым. В них не было вопроса, не было сомнения. Они были констатацией неизбежности.
Аурелиус убрал руку со стола и наклонился вперёд, сжав пальцы обеих рук в замок.
– Значит, она уже выбрана?
Зеркон не ответил сразу. Он словно позволял им осознать каждое сказанное им слово, давая им время понять, что выбор был сделан ещё до их вопросов.
– Она уже связана с этим местом, с этой силой, – наконец произнёс он, голос его стал тише, но от этого не потерял своей тяжести. – Её сущность уже вплетена в ткань Лифтаскара. Она должна занять своё место.
Симеон откинулся назад, скрестив руки на груди.
– И если она откажется?
Зеркон наклонил голову, а его зеркальная маска на мгновение потемнела, словно отражение в ней провалилось в пустоту.
– Она не откажется.
Эти слова прозвучали с такой уверенностью, что даже Раймонд ощутил нарастающее давление в груди. Не было угрозы, не было приказа – но было ощущение, что Лифтаскар уже подготовил всё.
– Если я скажу, что нам нужно время? – Раймонд сузил глаза.
Зеркон слегка развернулся к нему, и отражение Раймонда в его маске исказилось ещё сильнее. Теперь оно выглядело так, будто он стоял в другом мире, размытом, нестабильном, в котором он уже потерял власть.
– Время? – тихо повторил он. – Вам не дано время.
Эти слова легли на зал, как невидимый груз, заставивший всех троих понять: они больше не хозяева положения. Они стали частью игры, в которой правила уже были написаны – но не ими.
Зеркон исчез, растворившись в воздухе, словно его присутствие было лишь колебанием реальности, мгновенным разрывом в привычном порядке вещей. Место, где он стоял, ещё несколько секунд пульсировало слабым отсветом, будто пространство не могло сразу принять свою прежнюю форму. Затем всё стихло, но тишина, наполнившая зал, не была пустой. Она несла в себе отголосок чужого голоса, след его слов, который, казалось, впитался в сам воздух.
Раймонд сжал пальцы, словно проверяя, действительно ли всё вернулось в привычные рамки, а затем медленно поднялся. Его лицо не выражало эмоций, но внутри него клокотала ярость. Он не привык быть фигурой на чужой доске.
– Срочно собрать всех наших людей, – его голос прозвучал жёстко, разрезая напряжённость, оставшуюся после исчезновения Зеркона. – Нам нужно найти Миркана.
Симеон, который всё это время молча анализировал каждое слово, произнесённое демоном, медленно кивнул:
– И выяснить, кто эта женщина.
Его тон был ровным, но в глубине голоса звучало нечто холодное, механическое, лишённое ненужных эмоций. В нём уже не было прежнего спокойствия: это был расчёт, сухая необходимость адаптироваться к новой реальности.
Аурелиус не двигался – лишь смотрел в пустоту, где несколько мгновений назад стоял Зеркон. Его взгляд был рассеянным, но в этом отстранённом выражении читалась не беспечность, а глубокое, тяжёлое раздумье.
– Кажется, Лифтаскар впервые требует от нас слишком многого, – наконец сказал он, не поворачиваясь к остальным.
Тишина в зале снова сгущалась. Теперь она была другой – не той, что предшествовала разговору, не той, что висела в воздухе в момент осознания, а наполненной давящей неизбежностью. Часы на стене продолжали свой размеренный отсчёт, а их механический тик был единственным, что нарушало вязкую неподвижность пространства.
Секунды растягивались, словно пропитывались осознанием того, что произошло. Впервые за долгое время они не были хозяевами положения. Их заставили принять условия, которые они не выбирали. Их втянули в процесс, в котором они не могли диктовать свои правила.
Раймонд провёл ладонью по лицу, словно отгоняя наваждение.
– Нам нужно действовать быстрее, чем он, – сказал он, и его голос был уже не приказом, а констатацией суровой необходимости.
Симеон продолжал изучать схемы на голографическом дисплее, но теперь уже не так, как прежде. Раньше он анализировал, а теперь искал уязвимость, возможность повернуть ситуацию в свою пользу.
Аурелиус, наконец, оторвался от пустой точки в пространстве и посмотрел на них.
– Мы даже не знаем, с чем имеем дело, – тихо сказал он, но в этих словах не было растерянности. Это был факт, с которым они теперь должны были работать.
Тиканье часов продолжало отбивать ритм. Время, которое они не могли себе позволить терять, уходило.
Тишина, заполнившая зал, больше не казалась привычной. Она давила, оседала на плечах, заполняла собой каждый уголок помещения, напоминая о том, что только что произошло. Их лишили власти. Лифтаскар больше не видел в них ключевого звена, не доверял им решать вопросы, которые веками находились в их ведении.
Раймонд провёл рукой по лицу, словно стирая остатки прошлого разговора, а затем перевёл взгляд на Симеона и Аурелиуса. В их глазах читалось одно и то же: понимание того, что они больше не контролируют ситуацию.
– Мы вышли из доверия, – тихо произнёс Раймонд, сложив руки на груди.
Симеон не сразу ответил. Он сидел, глядя в пустоту, будто пытался мысленно вернуться в несколько минут назад, проанализировать каждую деталь, найти точку, где они упустили контроль.
– Выбор новой демоницы всегда оставался за нами, – наконец произнёс он, голос его был глух, наполнен не просто холодным анализом, но редким оттенком настоящего раздражения. – Сотни лет этот вопрос решался здесь, в этом зале. Мы выбирали, мы утверждали, мы направляли.
Аурелиус тяжело выдохнул, откинулся в кресле, сцепил руки на животе, будто обдумывал произошедшее не как политик или стратег, а как хирург, осматривающий больного перед неизбежным разрезом.
– Они решили сделать это без нас, – проговорил он, в его голосе не было удивления, только осознание. – Лифтаскар больше не спрашивает нас, не ожидает подтверждения. Они сами решают, кто станет новой владычицей.
Раймонд медленно кивнул.
– Это означает одно, – он говорил жёстко, чеканя слова, чтобы они не распались в воздухе без твёрдой формы. – Мы потеряли их доверие.
Симеон чуть приподнял уголки губ, но это не была улыбка. Скорее, выражение человека, который осознаёт, что только что оказался в ловушке, но пока не готов с этим смириться.
– Потеряли доверие? – его голос стал тише, но в нём звучало что—то похожее на горечь. – Они не только лишили нас выбора. Они фактически исключили нас из процесса, который мы контролировали сотнями лет.
Раймонд сделал короткий, резкий жест рукой, отбрасывая эту мысль, как надоедливую муху.
– Они считают нас ненадёжными. Они видят, что сеть рушится, что наши люди исчезают, что бордели больше не работают как прежде. Они хотят вернуть контроль в свои руки.
Аурелиус покачал головой.
– Если бы они просто хотели вернуть контроль, они бы дали нам шанс исправиться, дали бы нам новые указания. Но они этого не сделали. Они пришли сюда не за советом, а с уже принятым решением.
Он посмотрел на Раймонда, затем на Симеона, и на мгновение в его глазах мелькнуло то, что он редко позволял себе показывать – настоящее беспокойство.
– О, нет, нас не исключили. Они всерьез рассматривают вариант, в котором мы больше не нужны.
Симеон медленно выдохнул, словно сбрасывал с себя последние остатки иллюзий. Потом резко ударил ладонью по столу.
– Чёрт! – короткое слово, но оно эхом отразилось от стен. Он вскинул взгляд на Раймонда. – Нас выбросили. Мы больше не совет. Больше не власть!
Он осёкся, перевёл взгляд на Раймонда, который наблюдал за ним с непроницаемым выражением.
– Мы просто… – Симеон медленно опустил взгляд на стол, где всё ещё мерцала голографическая проекция отчётов. – Пустая оболочка. Без силы, без влияния.
Раймонд сжал кулаки и наклонился вперёд, опираясь локтями о стол.
– Это мы так считаем. Но мы не мертвы, пока мы ещё можем двигаться. Они хотят убрать нас? Отлично. Но это ещё не значит, что мы позволим им это сделать.
Аурелиус вскинул на него взгляд, в его глазах промелькнул лёгкий интерес.
– И что ты предлагаешь?
Раймонд выпрямился, его взгляд стал жёстче, холоднее.
– Мы возвращаем контроль. Любой ценой.
Симеон снова посмотрел на голографические экраны, его пальцы сжались вокруг запястья.
– Нам нужно знать, кто эта женщина. Нам нужно понять, что делает её столь важной, что Лифтаскар решил перешагнуть через нас.
Аурелиус задумчиво кивнул.
– И если мы не сможем её остановить?
Раймонд не ответил сразу. Он перевёл взгляд на гаснущую проекцию. Красные линии исчезающих точек словно осыпались прахом. Он сжал пальцы, заглушая ярость.
– Мы не позволим ей сесть на этот трон.
– Любой ценой.
Тишина снова наполнила зал, но теперь в ней было иное – не обречённость и не страх, а раскалённая решимость. Если Лифтаскар решил избавиться от них, они должны были сделать шаг первыми.