Алексей Толстой
Граф Калиостро
VII
Алексей Алексеевич не закрывал глаз всю ночь. На рассвете он накинул халат, спустился к речке и бросился в невидимую за туманом воду, она была, как парная, но в глубине – студёна. После купанья, одетый и завитой, он выпил горячего молока с мёдом и вышел в сад; мысли его были возбуждены, и голова горела.
Утро настало влажное и тихое. По траве бегали озабоченные дрозды. Свистала иволга, точно в дудку с водой. Над озерцом с полуспущенными фонтанами, в голубоватой мгле, в высоких и пышных деревьях нежно рыдал дикий голубь.
Дорожки были влажные и вымытые, и на одной из них Алексей Алексеевич заметил следы женских ног. Он пошёл по их направлению, и на поляне, там, где из голубоватой мглы проступали очертания круглой беседки и по сторонам её – огромных осокорей, он увидел графиню. Она стояла на мостике и, опустив руки, слушала, как в роще куковала кукушка.
Когда Алексей Алексеевич подошёл ближе, у него забилось сердце: по лицу молодой женщины текли слёзы, обнажённые плечи её вздрагивали. Вдруг, обернувшись на хруст шагов Алексея Алексеевича, она вскрикнула негромко и побежала, придерживая обеими руками пышную юбку. Но, добежав до озерца, остановилась и обернулась. Её лицо было залито румянцем, в испуганных синих глазах стояли слёзы. Она быстро вытерла их платочком и улыбнулась виновато.
– Я испугал вас, простите, – воскликнул Алексей Алексеевич.
– Нет, нет, – она спрятала на грудь платочек и сделала реверанс; Алексей Алексеевич поцеловал ей руку почтительно. – Утро так хорошо, кукушка так славно кричала: мне стало грустно, а вы меня не испугали. – Она пошла рядом с Алексеем Алексеевичем по берегу озерца. – Разве вам не бывает грустно, когда вы видите, как хороша природа? Знаете, я думала о вашем вчерашнем рассказе. Жить в таком изобилии одному, молодому… И всё-таки, почему, почему нет счастья?…
Она запнулась и поглядела ему в глаза. Алексей Алексеевич ответил первое, что вошло в голову, – о грубости жизни и невозможности счастья. При этом он широко улыбнулся, улыбка так и осталась на его губах.
Продолжая прогулку и разговаривая, он видел перед собою только синие глаза, – они словно были насыщены утренней прелестью, в ушах его раздавался голос молодой женщины и отдалённый, немолчный крик кукушки.
Графиня рассказывала, что родилась в деревне, близ Праги, что она круглая сирота, что зовут её Августа, но настоящее имя её Мария, что она вот уже три года путешествует с мужем по свету и столько видела – другому бы хватило на всю жизнь; и что сейчас, в этой утренней мгле, всё прошлое пронеслось перед нею, и она расплакалась.
– Я вышла замуж ребёнком, и сердце моё за эти года созрело, – сказала она и опять ласково и пристально взглянула на Алексея Алексеевича. – Я вас не знаю, но почему-то верю вам так, будто знаю давно. Вы не осудите меня за болтовню?…
Он взял её руку и, нагнувшись, поцеловал несколько раз, и, когда целовал в последний, её рука перевернулась ладонью к его губам, легко сжала их и выскользнула.
– Неужели вы не могли найти жены и подруги, не полюбили женщину, а предпочли мечту бездушную какую-то? – проговорила Мария задрожавшим от волнения голосом. – Вы неопытны и наивны… Вы не знаете – какой ужас ваша мечта… – Она подошла к каменной скамье и села; Алексей Алексеевич опустился рядом с нею.
– Почему же ужас, – спросил он, – что грешного, если я мечтаю о том, чего в жизни нет?
– Тем более… В такое утро нельзя, нельзя мечтать о том, чего быть не может, – повторила она, и глаза её снова налились слезами. Алексей Алексеевич придвинулся ближе и взял её за руку:
– Я чувствую, вы несчастны…
Она молча поспешно закивала головой. Она была взволнована и трогательна, как маленькая девочка. Алексей Алексеевич ощущал, как она всеми силами души стремится привлечь на себя его мысли и чувства. Стало горячо сердцу, – словно ветер, наклоняющий травы и листья, прошла по нему нежность к этой женщине.
– Кто заставляет вас страдать? – спросил он шопотом.
И Мария ответила торопясь, точно в страхе потерять минуту этого разговора:
– Я боюсь… я ненавижу моего мужа… Он – чудовище, каких не видал ещё свет… Он мучает меня… О, если бы вы знали!.. Во всём свете нет близкого мне человека… Многие добивались моей любви, – что мне в том… Но ни один участливо не спросил – хорошо ли мне жить… Мы с вами не успели встретиться – и расстанемся, но я навеки буду помнить эту минуту, как вы спросили. – У неё задрожали губы, – видимо, она делала большое усилие, преодолевая застенчивость, и вдруг залилась румянцем. – Едва я увидала вас, мне сердце сказало: доверься…
– Ради бога… этого нельзя вынести… Я убью его! – воскликнул Алексей Алексеевич, стискивая рукоять шпаги. И сейчас же за спиной сидящих громко кто-то чихнул. Мария вскрикнула слабо, как птица. Алексей Алексеевич вскочил и между стволов лип увидел Калиостро. Он был в той же зелёной шубе и в большой шляпе с белыми падающими на плечи и спину страусовыми перьями. Держа в руке табакерку, он страшно морщился, собираясь ещё раз чихнуть. Лицо его при дневном свете казалось лиловым, – так было полнокровно и смугло.
