Алексей Юрьевич Булатов
Война
Я вышел из комнаты Карла с острым желанием сбежать в Родное как можно быстрей. Находиться тут на военном заводе было для меня невыносимой мукой. Я не мог смотреть на этих немцев без содрогания, меня бесили их слова, когда они ругали СССР и русских, и в то же время мне было их невыносимо жалко, потому что я понимал, какое жестокое разочарование ждет их уже в следующем году. И прозорливость молодого инженера Карла Бенца, который уже сейчас понимал, что немцы проиграли войну, меня поражала, хоть слова, которыми он описывал, и ранили в самое сердце. Я вышел в цех, где на меня практически налетел Ганс:
– Ты где был, Йежи?
– Я был в комнате у Карла, – ответил я ему.
– Ага, и как он?
– Он пьяный в хлам, до завтра работать не сможет.
– А завтра у нас выходной, так что как раз в себя должен прийти. Почему он напился посредине рабочего дня?
– Ой, да он что-то бредит. Сходит с ума от советской техники, говорит, что русские нас победят, в общем, у него депрессия.
– Видимо, нужно писать рапорт, чтобы его отправили в отпуск, а еще лучше – на передовую, – зло сказал Ганс. – Не хватало еще тут в тылу панических настроений.
– Да-да, так и есть.
– Кстати, Август вызвался найти нам мясо для шашлыка, ты в доле?
– Конечно, а когда шашлык будет?
– Ты что, я же сказал: завтра выходной. Пойдем на ту полянку и устроим себе праздник. Август уже ушел на поиски, собрав с нас деньги.
– Ну, я в доле Ганс.
– А еще ребята завтра хотят сделать тарзанку на тех столбах, нашли пружины и лебедку. Приспособили сидение от танка, в общем, будет весело.
– Да, хорошо, – ответил я Гансу. Мне сейчас меньше всего на свете хотелось разговоров, но выпадение главного инженера остановило наши работы, и потому выбор был – либо общество Ганса, либо идти в казарму. И мне хотелось идти в казарму больше, чем терпеть общество Ганса. Но Ганс, видимо, был настроен по-другому. Он рассказывал мне свои планы по подготовке роты и спрашивал моего совета, как правильно готовить солдат:
– Я вот понимаю, что меня совершенно неправильно готовили, меня учили бегать, стрелять, командовать. А нужно было учить выживать и не бояться. Я хочу учить солдат выживать и не бояться. Как ты думаешь, Йежи, как правильно выстроить эту систему? Мне кажется, нужно быть очень жестоким и гонять их в сто раз сильней, чем гоняли меня.
– Я не очень тебе в этом вопросе помочь могу, Ганс. Я не помню, где я и как учился.
– Да я понимаю, но все-таки надеюсь на твою помощь, все-таки тяжелая задача – и работать, и готовить роту к бою. Но я должен выполнить эту задачу, просто обязан. Пойдем я тебя познакомлю с новобранцами, – сказал он и пошел в сторону столовой. В столовой уже был ужин, и ребята все были там. Десять молодых новобранцев сидели рядом с солдатами Ганса, которые рассказывали им про ужасы передовой. Новобранцы были бледней белоснежной скатерти, но слушали старослужащих с открытым ртом. Увидев нас, они вытянулись в стойку, выбросив вперед руку:
– Хайль Гитлер.
Я невольно сморщился от такого приветствия. Ганс увидел мое лицо и сказал:
– Давайте все-таки в столовой без субординации, а то Карл будет сильно против. Вот на плацу – там обязательно, а тут не нужно. Так что вольно, – солдаты были только с учебки, где отдача чести старшему по званию, видимо, вбивалась в любое время суток, и потому им было тяжело это понять, а Ганс продолжал: Сегодня сейчас поужинаем и спать, завтра у нас выходной, будет шашлык и, если повезет с погодой, еще и покупаемся, в вот послезавтра уже будем работать вовсю.
В эту ночь в казарме добавилось десять новых молодых глоток, а я не мог уснуть. Особенность сна в таких местах, как казарма, – это умение заснуть первым. Если ты по какой-то причине не смог заснуть, то слушать трели десятков спящих мужчин – это, я скажу, то еще удовольствие. Не то что для меня это было в первый раз, но от этого было не легче. Я лежал и уже не знал, о чем можно думать. В итоге обратился к коммуникатору и заставил его дать мне снотворное, несмотря на его жесткий протест со ссылками на мое здоровье.
* * *
Утро было теплым, почти душным. Я проснулся от того, что упало одеяло на пол, которое я скинул себя и смял ногами. В итоге бедное одеяло не выдержало и бухнулось на пол с шумным звуком «ффух».
В казарме все еще раздавались трели храпящих мужчин разных тональностей. И потому падающее одеяло никому не помешало. Но меня почему-то это вырвало из сна, и я понял, что уснуть опять я уже не смогу. Я спустился со своей кровати и пошел умываться.
Вода в душевой была холодной, душ принимать не хотелось, по крайней мере, пока что. День обещал быть жарким, солнце было уже достаточно высоко и припекало активно. Я умылся и почистил зубы и пошел на кухню, с которой уже явно тянуло вкусным запахом кофе. Кофе в немецкой армии был в пайке, а поскольку паек тут мы сдавали в общую кухню, то кофе варили на всех и много. Так было более выгодно, хоть кофе, по-моему, получался не очень вкусным. Вот сейчас, видимо, кофе уже заварили, так как запах кофе даже перебил запах машинного масла, которым тут пропахло все. Я вспомнил, что на флоте механиков-мотористов называют «маслопутами», и начал понимать смысл сего прозвища, все, что связано с двигателями внутреннего сгорания и техникой как таковой, было связано со смазкой, которая была крайне прилипчива к человеческим рукам и одежде. Запах ее был, может, даже приятным, но он был повсюду. Хоть через сутки я уже привык к нему и не ощущал практически.
Зайдя на кухню, я увидел чан с кофе на краю стола с раздачей. К столу раздачи спиной стояла какая-то огромная фигура. Скорей всего, это был Федерико, про него еще вчера рассказывал Август. Что Карл вытащил этого повара из рядовых, и он тут сам на ровном месте организовал кухню. И теперь Карл ни за какие коврижки не хочет отпускать Фредерико на передовую. За те сутки, которые я провел на этом заводе, я понимал Карла. Все-таки организация процесса питания была делом крайне важным, и найти тут хорошего повара тоже было искусством.
Фредерико увидел меня, улыбнулся.
– Бонжорно, господин офицер. Вы так рано сегодня. Все еще спят, хотите кофе и бутерброд?
– Да, Фредерико, буду очень благодарен.
– Сейчас все организую.
Я сел за стол, а Фредерико налил мне кофе и принес тарелку с бутербродом и продолжил свою работу по приготовлению завтрака.
Я пригубил кофе, который был очень горячим, и откусил бутерброд с ветчиной, когда на кухню зашел Карл. Выглядел он ужасно, вид у него был потерянный, видно было, что похмелье все-таки его догнало. В руках у него была какая-то жестяная табличка, он увидел меня и подошел к столу, где я сижу. Он положил эту табличку на стол и спросил:
– Йежи, можно составить тебе компанию? – спросил он срывающимся хриплым голосом.
– Да, конечно, Карл, присаживайтесь.
Фредерико, не спрашивая ни слова, поставил перед Карлом большую пивную кружку, наполненную каким-то молочным напитком, и огромную тарелку овсяной каши.
– Что это, Фредерико? – сморщившись, как будто он только что съел лимон, спросил Карл.
– Это простокваша и овсянка, и если вы это не выпьете и не съедите, я подам рапорт и уйду на фронт, Карл!
– Ну что за шантаж, Фредерико? К чему все это?
– Я не желаю наблюдать, как вы тут спиваетесь, и либо вы сейчас же берете себя в руки, либо я ухожу на фронт.
Тон Фредерико был не терпящим возражений, видимо, запой Карла был чуть больше тех дней, что я успел тут увидеть.
– Ладно, ладно, я все съем и выпью, но если это пойло и английская бурда во мне не задержатся, то прости, друг, я сделал все, что смог.
– А вы не спешите, сегодня выходной, и вам некуда спешить, так что пейте по маленькому глоточку и кушайте маленькой ложкой, – прямо-таки по-отечески сказал Фредерико.
Сморщившись еще раз, Карл поднял кружку с простоквашей и мужественно сделал два глотка. Поставив кружку на стол, он замер, явно прислушиваясь к своему организму, как он отреагирует, что в желудок совершенно неожиданно для него поступило нечто совершенно не алкогольного содержания. Хотя простокваша вроде как имела небольшой градус, и, может быть, именно поэтому желудок Карла не отторг эту «бурду» и, видимо, потихоньку начал работать.
Карл перевел взгляд на меня и неожиданно спросил:
– Скажите, Йежи, вы же понимаете русский?
– Да, конечно, – ответил я, вспомнив, что по моей легенде я должен был пробраться к партизанам именно потому, что хорошо говорю по-русски.
– Скажите, что тут написано? – спросил Карл, положив передо мной жестяную табличку.
– Настроечная таблица для полевой регулировки топливного насоса высокого давления.
– Как для полевого? – удивился Карл. – А разве такое возможно?
– Ну тут написано, что при наличии стенда «дизель» необходимо регулировать на стенде, но в случае отсутствия пользоваться этой таблицей, но по возможности произвести регулировку более точно.
Карл открыл рот от удивления: «А что там в таблице-то указано?
– Ну тут число моточасов и показатель оборотов по рискам, – ответил я, с трудом разобрав замысловатые надписи на табличке.
– По рискам?
– Ну да, там на валу должны быть риски с номерами и на регулировочных болтах ТНВД тоже.
– То есть вот те самые царапины, сделанные руками?
– Ну, наверное, – для меня было непонятно, что вызывает такое удивление у Карла. Я помнил мопед «Карпаты», который был у меня в юношестве, да и «жигули» моего отца, где вот таких вот табличек с регулировками по рискам было достаточно много. Карл перешел на шепот, хотя на кухне никого не было:
– Нам не победить их, Йежи! Нам не победить! Это не глупость, это гениальные по своей простоте инженерные решения. Они сделали статистический анализ и результаты этого анализа закрепили вот на такой рукописной железке. А мы отказались от дизелей из-за невозможности регулировки их в полевых условиях! Мы сделали ставку на карбюраторные движки, так как регулировка опережения зажигания существенно проще, чем регулировка топливного насоса. Но мы не учли тот факт, что солярка существенно дешевле, и особенно экономить ее нет смысла, какая, в общем-то, разница 40 литров он жрет или 100, если он живет 10–20 минут? И реально можно вот так выставить его по рискам, и бог с ним, что он жрет эту солярку? Что, русские будут беречь солярку? Нет уж, чего-чего, а солярку они варить научились! А итог какой? Под Москвой они выводили наши танки при помощи горючей смеси, так как она проникает в двигатель и в бак и танк выходит из строя, а их танки не горят, так как солярку так просто не поджечь. И пусть этот дизель по КПД просто ужасен, но в итоге он выполняет свою задачу. Но они ведь тоже не сидят без дела, они так же, как и мы, тут разбирают наши танки и вносят изменения в конструкцию. И с двигателями они ведут постоянную работу. Я-то знаю, я видел все модификации этого танка. И поначалу я смеялся, и ведь было над чем смеяться, Йежи. Видел бы ты крепление водительского люка в первых модификациях, я бы расстрелял того инженера, который придумал прикрепить люк на дугу с гребенкой прямо перед головой водителя. Да и вообще, в первых танках, прибывавших с фронта, экипаж гиб не от попадания снаряда, а от травм, которые наносил сам себе из-за неправильного расположения механизмов. У русских совершенно отсутствует чувство эргономики, они мыслят только над тем, как решить боевую задачу. Но тем не менее потом пошли модернизированные машины, где один за другим исправлялись эти недочеты. Но при этом число машин, которые они поставляют на фронт, только растет, и вот итог – они остановили наше наступление, – Карл беспомощно опустил голову на руки, и мне показалось, что он плачет. Я сидел молча, так как идобавить, и к словам Карла я не мог ничего. А он опять припал к кружке с простоквашей и практически осушил ее. Взглянув на меня влажными глазами, продолжил:
– Я знаю, Йежи, что ты теперь напишешь на меня рапорт, что мне требуется отпуск или что меня нужно отправить на фронт за упаднические настроения, и ты будешь прав. Я хочу погибнуть на фронте в одном из лучших немецких танков, чем писать эти бесполезные отчеты о преимуществе оружия рейха. А что я им еще напишу? Что нужно упростить конструкции Т3 и Т4 настолько, чтобы делать в 10 раз больше танков, и нужно выбросить из конструкции все слишком сложное конструктивно? Кто меня послушает? Меня отправят в одну из лечебниц Геринга, где сделают лоботомию как умалишенному, но когда поймут, что я был прав, уже будет очень поздно…
Он сделал паузу и произнес:
– …По-моему, уже поздно, мы упустили этот момент и мы заплатим жестокую цену. Пиши рапорт, Йежи, я умоляю тебя. Я не хочу быть бесполезным, лучше уж танкистом.
– Я не буду писать рапорта, но, если хочешь, может написать Ганс.
– Ты считаешь, что я не прав?
– Ты прав, ты даже не представляешь себе, насколько ты прав, Карл, – я было хотел Карлу рассказать и дальше о его правоте, но в кухню вошел Ганс и прервал наш разговор. Увидев нас двоих с Карлом, Ганс улыбнулся, подошел и сел рядом. Увидев в тарелке Карла овсяную кашу, он сморщился точно так же, как до этого сморщился Карл, и спросил:
– Что это, господа? Мы и тут, что ли, должны жрать эту бурду?
– Успокойтесь, Ганс, это Фредерико приготовил специально для меня, чтобы поправить мое здоровье, для всех он сделал бутерброды с ветчиной на завтрак.
– О, слава богу, а то я уж думал бежать отсюда куда подальше, – шутливо пожаловался Ганс. Он ушел в закуток, где готовил Фредерико, о чем-то с ним поговорил и вернулся с кружкой кофе и тарелкой с бутербродами.
– Фредерико замариновал мясо, которое вчера принес Август, так что обедать мы будем настоящим шашлыком, пожаренным на костре. Сам Фредерико согласился быть ответственным за шашлык, попросил только о помощи ему с углями. Кстати, Карл, хотел спросить твоего разрешения: ребята вчера придумали развлечение сделать что-то вроде катапульты на берегу пруда, ты не будешь возражать?
– Катапульты?
– Ну да, там на берегу пруда забетонированы столбы, я видел однажды такое в парке развлечений, вот вчера придумали взять несколько мощных пружин, связать их вместе и прикрепить к сидению, и можно стрелять человеком в пруд как из рогатки, будет весело.
Карлу явно понравилась идея, которую озвучил Ганс. По крайней мере, это отвлекло его сейчас от мыслей, которые крутились в его голове. Так как он начал живо обсуждать с Гансом, к их обсуждению присоединялись все, кто прибывал в столовую по мере того, как просыпались. Мне стало скучно от этого живого обсуждения, как провести выходной, и я решил прогуляться. Выйдя из столовой, я пошел в сторону платформы, по которой мы приехали. На платформе сейчас не было составов, так как вчера все были разгружены и отправлены, и я пошел по цеху, который сейчас был безлюдным и пустым. Цех напоминал поле боя после войны. Тут и там стояла техника в полуразобранном состоянии, с выложенными железками по кругу. Тут было очень много техники, которой я даже и не видел на картинках, но была та, о которой я знал…
После завтрака все рванули на берег пруда, который вчера мы с Гансом определили как место для отдыха. Я не знаю, как тут отдыхали до нас, возможно, потому что вода была очень холодной, берег был еще не освоен в этом году. И только вторая неделя теплой погоды сейчас и сподвигла для освоения этой территории. Вот чего не отнять у немцев, так это умение подготавливать площадки для отдыха, они подошли к этому вопросу с полной серьезностью. Где-то были найдены косы, и сейчас двое выкашивали траву от берега пруда по всей территории, где трава уже пробила песок, и начали портить пляж. Ганс с Карлом и еще двумя ребятами занимались оборудованием тарзанки. Фредерико с помощниками подготавливал место для приготовления шашлыка. В общем, жизнь на берегу старого пруда просто кипела, и все преображалось. Мне тоже нашлось занятие – мне поручили вопрос организации навеса и стола, и сейчас мы с тремя солдатами пошли в лес, для того чтобы спилить необходимый материал. Доски мы планировали взять с разобранных щитов, которыми укрывали привезенную технику. Спилив несколько некрупных сосен, мы нарезали стойки и вкопали их, потом, соединив перекладинами, мы обшили досками, собрав навес и стол. Получилось неплохо и даже не криво, и сверху мы все это обтянули брезентом цветом хаки. К тому моменту, когда у Фредерико уже была готова первая партия шашлыка, мы подготовили место, где этот шашлык можно было с большим удобством кушать.
Рядом на песчаном пляже ребята растянули волейбольную сетку, которую смастерили из маскировочной, и уже собирались играть в волейбол.
Как только мы закончили импровизированный шатер, его тут же начал накрывать Ганс. Карл же предложил провести испытание получившейся тарзанки и спросил про добровольцев. Добровольцем выступил Август:
– Я буду первоиспытателем, но у меня есть условие, что я хлопну 100 грамм для храбрости.
Никто не возражал против того, чтобы налить Августу, и он, хлопнув, разделся до трусов и взобрался на сидушку рогатки-тарзанки. В тот момент, когда ребята его оттянули за углы сиденья на всю длину пружин и выпустили, я понял, как я вернусь в Родное и кто будет вторым после Августа испытывать эту тарзанку.
Август взлетел метров на 5 ввысь, и, пролетев метров 15, плюхнулся в воду где-то посередине пруда, вынырнув из воды, он показал обе руки двумя пальцами вверх, демонстрируя, что ему очень понравилось. А тем временем я подошел и попросил:
– Можно я буду следующим?
– А тебе тоже нужно 100 грамм? – шутливо спросил меня Карл.
– Нет, Карл, мне не нужно, просто жарко, хочу искупаться.
– Ну так никто не против, давай раздевайся и забирайся в сидушку.
Я разделся до трусов, стараясь не думать, как я буду выглядеть в Родном, вылетев из ниоткуда в одних трусах. Интересно будет, конечно, увидеть глаза Ганса и ребят, когда я растворюсь в воздухе, я явно испорчу им выходной день. Я даже злорадно ухмыльнулся от этой мысли. Я сел на сидушку, которую смонтировали из деревянного сидения. Август, который к этому времени уже подплыл к берегу, начал давать советы:
– Йежи, ты сгруппируйся, как только окажешься в воздухе, прижми колени к груди, и так до самой воды, улетишь дальше, чем я. Я не сообразил сразу и потерял много скорости вначале.
Я послушался Августа, и, когда меня отпустили и сработали пружины, я приподнял ноги и прижал их к груди. Короткая перегрузка сдавила мне грудь, и я совершил переход в Родное…
Глава 11. Путь домой
Сначала я подумал, что переход мне не удался, так как ничего не изменилось: я, пролетев 25 метров, плюхнулся в пруд и ушел на глубину. Вынырнув из воды, я глянул на берег. Все-таки я вернулся в Родное: не сразу, но я понял, что люди на берегу – это не немецкие солдаты и рабочие, а обычные отдыхающие, которые расслабляются на берегу пруда. Берег был другим. И первое, что бросилось в глаза, – это количество отдыхающих, которых было тут очень много. Два столба, на которых собрали тарзанку, тут тоже были, но похоже, что не использовались по назначению, так как были обнесены забором из сетки-рабицы. Я поплыл к берегу, наблюдая за народом, который был вокруг. Видимо, никто не придал значения тому, что я неожиданно приземлился на воду неизвестно откуда. Скорей всего, для тех, кто лежал на берегу, мое появление было воспринято так, как будто я просто плюхнулся из воды в воду, как тюлень или кит. И никто не придал этому какого-то значения. Я живо представил себе лица Ганса и солдат, которые с недоумением стоят сейчас около тарзанки, выглядывая, куда же я улетел. Скорей всего, они придут к выводу, что я плюхнулся где-то в лесу на другом берегу, и пойдут меня искать. А не найдя, подумают, что не заметили, как я вошел в воду, и будут считать меня утонувшим. В общем, выходной я им точно испортил.
Выйдя на берег, я задумался, что мне делать дальше. Судя по всему, за послевоенный период город Люблин сильно разросся, и сейчас я был практически в центре города. Так как в том времени, из которого я прибыл, этот пруд был в пригороде.
На пляже было много полотенец, на которых лежали девушки и молодые люди. Были группы из молодых людей, которые пили пиво и просто отдыхали. В общем, это был обычный теплый день на городском пляже. Я тут выглядел не очень правильно, так как на мне были черные семейные трусы, которые вот уже лет 50 как можно было найти только в антикварном магазине или на киностудии. И, выйдя на берег, я остро почувствовал взгляды именно на этот самый предмет моей одежды. Хотя выглядел я в общем-то неплохо, мышцы мои были в тонусе, пресс живота с кубиками. Все-таки физические упражнения на арене привели мое тело в форму, в которой оно не было до этого, может быть, никогда в жизни, и даже две недели, проведенные в госпитале, не изменили этого. Правда, два дня работы успели мои руки пропитать маслом, которое не получилось смыть целиком ни бензином, ни ацетоном, и потому я выглядел достаточно странно для этих мест. Я выглядел, как работяга из советского прошлого, для внимательного взгляда. Но, может быть, я сильно преувеличивал свою значимость и тот факт, что на меня пристально смотрят. Я вышел из пруда и пошел по песку к парку, думая, что мне делать дальше. Пройдя мимо волейбольной площадки, где висела настоящая сетка, а не обрезанная маскировочная, я набросал в голове план. Он не был хорошим и добрым планом, но выбирать особенно мне было не из чего. Планом номер один было раздобыть одежду, а где было можно раздобыть одежду человеку в моем положении? Только украсть. Поэтому я приметил группу полотенец ребят, которые сейчас играли в волейбол, и направился с целью сесть рядом с ними, как будто я хочу просто понаблюдать за сражением.
Ребят было шесть человек, и сейчас они играли трое против трех в волейбол. Одежда их была разбросана практически на краю лесополосы, и я присел, как бы наблюдая за игрой волейболистов. Они были увлечены игрой и не смотрели в мою сторону. Поэтому я с тяжело бухающим сердцем забрал джинсы, футболку и кроссовки и ушел в лесок, где быстро оделся и пошел в сторону города. Мой расчет был на то, что так быстро пропажу не обнаружат, и я смогу уйти достаточно далеко.
Солнце уже парило нещадно. Выйдя из леса, я попал в город, который обдал меня волной жара и сухости. Майка, которую я только надел, мгновенно прилипла к моему телу. Вопрос был – как мне выбираться из этой местности домой?
У меня не было ни документов, ни денег, и в Радужном было море. То есть попасть домой было не так-то и просто. Но план у меня был очень простой, как достать денег, я знал точно. У меня же был превосходный встроенный компьютер, в котором было достаточно много программного обеспечения, использовать которое можно и с небольшим нарушением законодательства. Так-то я бы не стал, конечно, но мне ведь очень нужно, и поэтому задача номер один – найти не сильно приметный банкомат и снять с него немного денег. Задача номер два – нужно добраться до границы и незаметно перейти через нее. Мне нужно было проделать обратный путь тому, что я проделал два дня назад. Вскрыть банкомат при помощи программного обеспечения, которое было на борту моего коммуникатора, было не сложно, я это уже делал, когда мы со Змеем пробирались через Дальний Восток. И сейчас мне нужно было просто найти банкомат и дождаться человека, который подойдет для совершения операции к банкомату, сосканировать его сигналы и далее расшифровать их, и перевести банкомат в режим технического обслуживания, и заставить его выдать мне денег. В прошлый раз я потратил на это почти весь день, так как мне нужно было еще найти правильные приложения в том наборе, который был у меня в архивах. Сейчас было проще, так как все основное программное обеспечение я уже отладил в прошлый раз.
Я шел по дороге города Люблин, который сейчас выглядел очень пустынным и безлюдным. В субботу в 12 часов дня народу на улицах было очень мало. Как всегда бывает в такие моменты, сразу сильно захотелось пить, и теперь мысль долбила так, как будто я уже умираю от жажды. Хотя вроде не так давно я выпил огромную чашку кофе. Но сейчас во рту стало густо и вязко, и прямо-таки очень сильно хотелось пить.
Я нашел нужный мне банкомат, он был на углу дома, около входа в банк. Сам банк был, видимо, закрыт, по крайней мере, народу в нем я через стекло не видел. Ну а проверять мне было не зачем, еще было очень хорошо то, что на другой стороне улицы был уютный скверик, в котором стояла лавочка, которая сейчас была в тени от дома.
Я перешел через дорогу, сел на лавочку, включил сканер и стал ждать. Минут через 10 к банкомату подошел мужчина и начал манипуляции, что, в общем-то, мне и было нужно. Сканер сразу выдал мне частоту, на которой банкомат обменивался с центральным сервером, и буквально за 2 минуты взломал основной принцип шифрования. И выдал мне содержимое системы данного банкомата. Я дождался, когда человек закончит свою манипуляцию и отойдет от него.
Переходя через дорогу, я послал банкомату задание на проверку выдающего механизма с заданием выдать мне 2 000 злотых, 1 500 по 500 и 500 с разменом. Пока я подходил к банкомату, он захрустел, выполняя мое задание. Я прижался к стенке, чтобы не попасть в объектив камеры, я вынул деньги из выдающего устройства.
Банкомат обиженно запищал служебными сигналами, ожидая завершения транзакций. Я попытался перевести банкомат в рабочее положение из обслуживания, но он продолжал обиженно пикать, так как, видимо, я все-таки нарушил какую-то из систем внутренних проверок. В общем-то, красиво взломать без следов у меня не вышло, и вполне возможно, что через пару минут тут будет уже полицейский наряд. И я пошел быстрым, но спокойным шагом в сторону, как мне казалось, центра города.
Я прошел около квартала, когда увидел автобус, который подъехал к остановке, решив про себя, что поездка на автобусе существенно лучше, чем движение по жаре пешком, я заскочил в открытую дверь. Оплата проезда была через водителя, и поэтому, выбрав самую мелкую купюру в 50 злотых из выданных банкоматом, я протянул ее водителю. Водитель с ленцой отсчитал мне сдачу, и я прошел внутрь автобуса.
В автобусе было душно, существенно хуже, чем на улице. Стало чуть легче, когда он поехал, и в открытые окошки стал поступать свежий воздух. Но пить хотелось все больше, и выдержать эту муку в автобусе долго я бы не смог. Но долго, в общем-то, и не было нужно, я решил, что проеду две или три остановки и выйду и буду уже искать место, где можно перекусить и попить и подумать, как двигаться дальше. Через одну остановку я увидел через окно букву «М» вездесущего общеизвестного ресторана. Не то чтобы я сильно любил его, в общем-то, я и был-то в нем всего один раз в жизни. Но сейчас при виде этой желтой буквы мой рот просто автоматически наполнился слюной, и я понял свою цель.
Автобусная остановка была прямо напротив входа в ресторан, и я чуть ли не бегом забежал в стеклянную дверь. Где на меня обрушилась толпа запахов и кондиционерной прохлады. Внутри ресторана почти не было людей, что меня очень обрадовало, и я подошел к милой улыбающейся девушке, которая стояла на кассе. Недолго думая, я решил не мудрствовать лукаво и сделал заказ на русском языке, благо названия блюд этого ресторана были уже международными. Уже отходя с груженым подносом от кассы, я понял, что все, что я набрал, я вряд ли смогу съесть и выпить. Но в момент заказа мне казалось, что этого будет даже мало. Сев за свободный столик, я присосался к стакану с кока-колой и выпил треть.
Наевшись и напившись до состояния довольного поросенка, я начал думать над своим планом перемещения на родину. План был очень прост: найти таксиста и договориться, чтобы он довез меня до границы, там через Радужное пройти на нашу территорию, или уже остаться в Радужном и двигаться к древу. Или двигаться по Родному в сторону древа Элронда.
Я зашел в вай-фай «Мака» и подключился к интернету. Сразу же после входа в интернет на внутреннем экране высветилось, что у меня 1 800 входящих сообщений в «Телеграме». Немного удивившись подобному объему, я открыл приложение – все 1 800 сообщений были от Коляна. Последнее из которых было:
– Леха, приезжай, как вернешься, сразу ко мне, ты мне очень нужен.
До этого все сообщения были вроде как дневником Коляна про его исследования, о которых мне он говорил. Читать сейчас все эти сообщения было невозможно, поэтому я выделил всю переписку и сохранил в текстовый файл. И написал Коляну:
«Привет, Коль, я вернулся, что-то срочное?» – и отправил. Коляна не было на связи, и в «Телеграме» висело сообщение, что он не заходил в течение недели. Внутри что-то нехорошо шевельнулось – как бы с ним ничего не случилось. Ну, в общем, делать было нечего, нужно было двигаться по направлению к нему, в любом случае это все было близко. Рядом с рестораном стояли машины такси, и я решил, что, в общем-то, искать машину можно прямо тут. Денег я снял в банкомате достаточно много, до границы с Украиной было не больше 300 километров, и мне должно было хватить. По карте я наметил маршрут через Старовойтово, там пересечь границу и добраться до Ковеля. А уж там взять машину до Черкассов.
Выйдя из ресторана, я подошел к стоящим машинам и тоже решил без ломания языка польским по-русски спросить машину. Водители разомлели от жары и сидели в машинах со всеми открытыми окнами, экономя бензин. Я подошел к первой машине и заглянул в окошко.
– Скажите, пожалуйста, вы не говорите по-русски?» – спросил я водителя.
– Нет, – был его ответ, а через секунду он задал вопрос: А чего ты хотел?
– Мне бы машину до границы с Украиной.
– 2 000 злотых.
– Пойдет.
– До Старовойтово?
– Да.
– Садись, поехали.
Я открыл пассажирскую дверь и сел в душный и жаркий салон. Водитель завел двигатель и закрыл окна.
– Сейчас кондиционер заработает, и будет все хорошо. Только нужно будет меня сразу до полного залить на выезде из Люблина, будет 50 % стоимости, и остаток в конце мне заплатишь.
– А там магазин на заправке будет?
– А что ты хотел?
– Да водички купить, жарко, пить охота.
– Я остановлю тебя сейчас на выезде из города, купишь тогда воды.
Водитель был неразговорчивым и грубоватым, может, из-за того, что я говорил по-русски, а может, просто сам по себе был таким. Цену он мне, видимо, назвал огромную в расчете на то, что я откажусь. А мне было лень торговаться, деньги все равно были ворованные, и поэтому особенно выбирать не приходилось. Мы заехали в магазин, где я купил газировки. Потом заехали на заправку, где водитель залил полный бак и еще и канистру бензина.
До границы мы доехали часа за два, не больше, водитель всю дорогу молчал, а я, в общем-то, и не хотел затевать разговоров. Когда он подъехал к пограничному участку, он остановился и буркнул:
