Алина Кононова
Третья палата от Солнца
Я так хочу ей сказать. Посмеяться над ней, выкрикнуть в лицо. Она ничего не может мне сделать. Её терапия не работает! Эда уже не пьёт таблетки, я не пью таблетки, я смогу уговорить остальных, и она будет нам не нужна, и она больше никогда не подойдёт к Киту!
– Адреналин? – говорит Птичник, и я засыпаю опять.
Наконец-то я высыпаюсь. Меня переносят в палату, оставляя дверь открытой. Заглядывает Ольга, приносит своё чистое покрывало, стелет поверх моего одеяла и, сидя на краю кровати, читает мне Бальзака.
Ольга любит длинные романы с налётом истории. Я смотрю на её красивый профиль – аккуратный, будто у фарфоровой статуэтки. И кожа такая же бледная.
Птичник предлагает принести обед прямо в палату, но я не хочу есть одна. К тому же, я соскучилась по голосам, так что выхожу к остальным. Обед, правда, проходит тихо, Кит улыбается мне и передаёт записку.
Я принимаю листок плотной бумаги. Это набросок: несколько ирисов, тонкие голубые и сиреневые лепестки. Ирисы цвета сирени – забавно, но очень красиво. Я рассматриваю набросок в туалете, куда зашла после обеда, чтобы выплюнуть в унитаз таблетки.
Птичник и Хриза всё ещё ни о чём не догадываются. Если всё будет так же хорошо идти, у меня получится стать нормальной.
В общей комнате снова тихо. Ольга предлагает почитать мне ещё, но я немного устала от её голоса. Странный день – я отказываюсь от всего, что мне предлагают. Кроме наброска Кита, конечно.
День стремительно движется к киновечеру. Когда мы собираемся, сестра уже ждёт в углу. Я жду, что Кит снова сядет рядом, но его вообще нет в комнате.
– А Кит? – спрашиваю я. Птичник пожимает плечами.
– Не хочет выходить из палаты.
– Оу, – а мне хотелось, чтобы Кит уснул на моём плече ещё раз.
Пальцы свободной руки не дёргаются, уголки губ даже не опускаются, но сестра всё замечает.
– Давай, заплачь прямо здесь, – смеётся.
Птичник ещё смотрит на меня, поэтому я не могу даже ответить.
– Ну и ладно, – говорю я и тороплюсь первой занять место в кресле.
Фильм проходит мимо моих мыслей. Часто я смотрю не на экран, а на Ольгу, которая складывает оригами в виде журавликов. Белая бумага в свете телевизора кажется розовато-синей. Ник иногда хрипло смеётся, и я повторяю за ним.
Хочется спать. Может, снова получится вырубиться, и потом Ян отнесёт меня в палату. Я даже согласна на кошмары, только дайте мне уснуть, отключить сознание от реальности, хоть ненадолго.
На экране тянутся титры. Ольга собирает свою птичью стаю, Птичник говорит Нику ждать вечерней порции уколов в палате. Коридор, когда я выхожу в него, абсолютно пуст. Моя палата почти напротив, всего несколько шагов.
Из-за перепада напряжения мигает лампочка, даря несколько секунд полной темноты. Сестра не пошла за мной, я одна и могу делать всё, что хочу. Быстро, пока никто не видит, я иду к палате Кита.
Дверь не заперта, свет внутри погашен. Бесшумно проскальзываю внутрь, закрываю за собой створку, отрезая лучи света. С трудом просматривается прямоугольник окна, контуры мебели, кровать – пустая.
– Кит, – зову я. Не знаю, что буду говорить дальше.
В ответ, ожидаемо, тишина.
– Кит, ты здесь? – главное, чтобы сейчас через створку не просочилась сестра. Я имею право немного побыть одна.
Наощупь прохожу дальше в комнату. Если прислушаться, то можно услышать приглушённое дыхание из угла. Почему-то здесь все – сестра, Эда, Кит – любят сидеть по углам, но я не хочу об этом думать. Не сейчас.
Свободной рукой я хватаюсь за спинку стула.
– Я тебя слышу. Слушай, если ты хочешь, чтобы я ушла, то… – договорить я не успеваю. Кит поднимается на ноги.
Луна выглядывает из-за облаков и темнота немного расступается. Этого хватает, чтобы я увидела его глаза. Они такие же, как у Эды в одну из наших последних встреч.
Пустые.
Кит делает шаг вперёд. У него кудряшки в беспорядке и футболка задралась, оголяя белый живот. И он что-то сжимает в ладони.
Он поднимает руку, и раздаются щелчки, Луна уже скрывается назад за облака, но я успеваю заметить блеск.
Кит оглядывает меня – с ног до головы – пустыми глазами и выбрасывает руку вперёд.
Время замирает. Блестящая полоска стали – это нож, мой нож! Тот самый, которым я хотела самоубиться. И, похоже, сейчас Кит поможет мне с этим. Будет очень быстро, только больно. И я не знаю, не уверена, что хотела именно так, но если это будет Кит…
– Не тормози, идиотка! Сделай что-нибудь!
Это мой голос.
Время замирает и снова начинает свой ход.
Я вскидываю гипс. Нож скользит по нему, белое крошево летит на пол. Кит не издаёт никаких звуков, кроме резкого, сбитого дыхания. Он заносит нож снова, и я отшатываюсь назад, пытаюсь докричаться до него.
– Стой! Кит, это же я!
Следующий удар зацепляет предплечье. Больно, гипс пробит, залит кровью, Птичник убьёт меня. Если – глупая шутка – я, конечно, выживу.
– Прекрати! – он не слышит, совсем не слышит.
Не знаю, что творится с ним, где он, настоящий. Сейчас я вижу только чудовище с пустыми глазами, которое хочет меня убить.
– Кричи! Зови уже не помощь!
И я слушаюсь.
– Помогите! Ян! Ни-ик! – следующий удар по плечу, ближе к шее. Он вцепляется в мою руку, дышит так близко. Подставляю гипс под нож. У Кита, как всегда, тёплые пальцы, и его волосы лезут в глаза.
Дверь ударяется о стену. На пороге замирает ещё один белый призрак.
То, что это всего лишь Ян, до меня доходит через несколько секунд.
Кит кусает меня. Его зубы врезаются в ладонь, снова кровь, слишком много. Не знаю, как долго ещё смогу отталкивать его. Я запуталась и устала. Заприте меня в палате, даже в Клетке, только заберите отсюда.
Пальцы Яна смыкаются на ручке ножа. Кит пытается вырвать руку, но с Птичником справиться сложнее. Наконец Ян отстраняется, тяжело дыша. У него в руке резак, Кит на коленях, понятно, кто здесь победил.
Я не знаю, как реагировать.
Мне хочется обработать свои укусы и порезы, сочащиеся кровью. Или утешить Кита, который свернулся в клубок на полу и издаёт звуки, похожие на всхлипы. Или поблагодарить Яна и, может, даже сестру. Кроме того, у меня есть столько вопросов, даже не знаю, с какого начать.
К счастью, всё решают за меня. Двое санитаров оттаскивают Кита, ещё один делает мне укол. Птичник уносит нож, а я хочу прислониться к ближайшей стенке, сползти по ней и уснуть. Так и делаю.
Последнее, что я слышу, перед тем как закрыть глаза, это непривычно длинная для Птичника фраза:
– Знаете, кажется, мне слишком мало платят за эту работу.
Я просыпаюсь – удивительно – не в Клетке.
Я у себя в палате, и мои руки ни к чему не привязаны. И я могу нормально думать. А стул придвинут к столу, на нём не сидит санитар, или сам Птичник.
Мне кажется, что всё ночное: Кит, нож, покромсанный гипс и кровь – было сном. Но потом я вижу бурые пятна на потрёпанном гипсе, обмотанную бинтами, как у Эды, ладонь, и мне больше не кажется.
Встаю с кровати. Слишком резко, голова начинает кружиться, пол плывёт под ногами. Хватаюсь за железную спинку, держась за стены, добираюсь до двери. Во рту пересохло, и в глазах темнеет, будто я падаю в обморок. Мне бы лечь, и станет легче. Но я должна понять, что случилось. Поэтому висну на ручке двери, толкаю створку. Она открывается наружу, и я выплываю в коридор.
Первая, кого я вижу – Ольга. У неё на каждом плече по чистенькому полотенцу и в руке зубная щётка. Волосы аккуратно забраны в хвост. Она смотрит на меня… как на призрака.
В глазах темнеет, и я успеваю только спросить:
– Где Кит?
Она чуть не роняет зубную щётку.
– Яа-ан! – я морщусь.
Зачем так кричать? У меня голова болит, и руки, кстати, тоже.
Птичник уже летит ко мне, халат развевается за спиной. Кажется, на нём новые пятна, может, это моя кровь, может, Кита, не знаю.
– Где Кит? – спрашиваю я ещё раз.
– Внизу, – он тащит меня к кровати.
Позволяю усадить себя. В глазах проясняется, я даже вижу Ольгу, которая заглядывает в дверь, придерживая свои полотенца, и Ника, идущего на пробежку. Кит внизу, то есть, в Клетке. Может, он в смирительной рубашке, или Хриза накачала его снотворным, плевать, я должна его увидеть. Но я не смогу, пока Птичник торчит здесь, пытаясь посчитать мой пульс. Нужно сделать что-то с ним, правда, я не знаю что, пока он сам не предлагает выход.
– Голова кружится?
– Да, очень.
– Схожу за лекарством, сиди здесь, – и он пролетает мимо Ольги, устремляясь к своему посту.
Опускаю обе ноги на пол. Главное, чтобы никто не успел закрыть дверь наружу. Ольга осуждающе смотрит мне вслед, но, можно подумать, меня интересует её мнение!
Ник уже стоит на нижней ступеньке лестницы, когда я повисаю у него на плечах. Проблема в том, что голова снова начинает кружиться, и я могу упасть в обморок. Нет, не могу. Нельзя терять сознание, пока не увижу Кита. Я должна сама спросить его, зачем он это сделал.
– Он не ответит тебе, идиотка.
Отмахиваюсь от неё и толкаю терпеливо держащего меня Ника.
– Что встал? Веди меня к Клетке.
– Психе, ты…
– Эва! – Птичник уже увидел, что меня нет в палате.
– Ник, быстрее! – он закатывает глаза, но подхватывает меня на руки. Хлопает дверь наверху, у нас меньше пары минут, даже минуты, сколько там нужно Птичнику чтобы сбежать вниз?
Ник несёт меня вперёд. Птичник гонится за нами, сестра смеётся где-то над головой. Кит ждёт меня там, если Ник ускорит шаг, а он ускорит, я успею его увидеть, я…
За нашими спинами шаги Птичника замирают. Мне плохо. Всё периферийное зрение – чёрные пятна, я вижу что-то только прямо перед собой. Надо поднять голову. Она такая тяжёлая, но надо, иначе я не смогу добраться до Кита.
Взгляд цепляет пожелтевшую траву, заляпанные грязью кроссовки и чёрные джинсы. Свитер с высоким воротником, очки в пятнистой оправе, чёрные с красным. Божья коровка, приходит мне в голову.
В руках у неё чистый белый халат.
– Привет, – противный высокий голос.
Спасибо Нику, он держит меня. Сестра зависает над нами. Птичник всё ещё где-то сзади, нам надо успеть убежать от него, пока они не увезли Кита.
– У вас больные всегда так разгуливают?
– Вы новый стажёр? – голос Птичника так близко.
– Конечно, кто же ещё? – я уже не могу видеть её лица.
Последнее, что я слышу это:
– Ник, унеси Эву в палату. Пожалуйста.
Хриза сидит у моей кровати.
– Ты не пила таблетки, – говорит она.
На ней чёрный шарф в красную полоску, как очки на той девчонке. На стажёре.
– Пришли твои анализы, Эва. Ты точно не пила таблетки. Эдуарда тоже, она бросила даже раньше тебя. И Кит.
Я поворачиваю голову на звук имени. Ожидаю увидеть ремни, привязывающие меня к кровати, но их нет.
У Хризы в руках большая чашка кофе, на халате коричневые пятна. Сколько таких чашек она успела на него пролить?
– Теперь ты понимаешь, – она прикасается к моей руке. Пальцы холодные, чувствую даже через бинт. Там под бинтом шрамы, как у Эды, сломанная кость под гипсом, мелкие белые осколки навсегда остались в мышце. Мои руки, мои бедные руки, почему именно им так досталось?
– Я могла бы посадить вас всех на уколы и капельницы, но суть лечения не в этом. Ты должна понять, что у тебя проблемы. И что тебе нужны лекарства, чтобы избавиться от неё, – она оглядывается назад. Там в углу сидит моя сестра.
– Кит… – выдыхаю я.
– Мы не могли его оставить. Нет, честно говоря, могли, но из-за этой комиссии, я решила не рисковать, – она наклоняется, сжимая мою руку.
Кофе тонкой струйкой течёт на пол.
– Как ты себя чувствуешь? У тебя ведь бессонница? Давление постоянно низкое. Тебе плохо, ты уже с трудом сама двигаешься. Постоянно теряешь сознание, – всё правда, и она это видит.
У меня была ужасная неделя. Но, кажется, она подошла к концу.
– Ну что? – Хриза улыбается мне. – Ты готова попробовать?
Пусть даже не ждёт, что я улыбнусь в ответ.
Но я могу ей ответить.
– Да.
Нептун
Та фраза Кафки про чёрный кофе1 – почти полностью правда. Почти, потому что учёбой дело не ограничивается.
Я закончила мед одиннадцать лет назад, и до сих пор каждый день выпиваю минимум по чашке чёрного кофе. Чёрного, как моя душа. Как край ночи. Как мои зрачки, огромные из-за переизбытка стимулирующих.
Моя жизнь это одна длинная зависимость. Но – вот парадокс – она помогает мне жить.
Хотите несколько фактов о кофеине? Первый: зависимость передаётся по наследству. Спасибо мама и папа, спасибо родственники, чьи гены я ношу в себе. ДНК не оставила мне выбора. Я не могла стать другим человекам. В последовательности кислот записан весь мой характер, а если верить в судьбу, то и вся моя жизнь.
В девять я уже говорила, что хочу стать врачом. В пятнадцать начался мой роман с кофе. В двадцать – с работой. Другие романы, с людьми, например, никогда не длились так долго. Кофе и работа, две моих страсти. Взаимных страсти, отмечу.
Второй факт: избавиться от кофеиновой зависимости непросто. Поверьте, я пыталась. Ещё в университете. Избыток кофеина вызывает бессонницу, постоянную нервозность и скачки давления. Я прочитала пару статей на эту тему, и решила, что мне оно не нужно. Пора бросать.
Было легко, но только первый день.
Я держалась. Ела шоколад – в нём есть кофеин. Ещё чай, пять-шесть чашек в день вместо одной. Справлялась с желанием отбирать у одногруппников картонные стаканчики с логотипами кофеен, терпела головную боль, но работала над собой. Так прошла неделя. Целая неделя без кофе. Я решила отпраздновать это, наградить себя чем-нибудь приятным.
Только самым приятным для меня была бы большая чашка чёрной арабики.
Звучит жёстко, но эксперимент был захватывающим. Мне стоило учиться не на психиатра, а на нарколога. С таким опытом я поняла бы любого пациента. Ломка не как описание в книжке, а что-то реальное, терзающее тебя днём и ненадолго отпускающее ночью.
На второй неделе я начала срываться на людей. Работоспособность упала: не могла дописать курсовую, не знала, что делать с надвигающейся практикой. Я всё ждала, что синдром отмены пройдёт, что ещё день или два, и я почувствую себя свободной. Но становилось только хуже. Две плитки чёрного шоколада, десять чашек чая в день, не знаю, до скольких бы я дошла, если не поняла главного.
Да, главным в моём эксперименте стал не отказ от кофе, а принятие того, насколько он мне нужен.
Энергетик, кофеин, наркотик – название не имеет значения – был частью меня. И попытки избавиться от него причиняли боль. Это как медленно вырезать себе почку или печень. Бесполезно, неприятно, и без них станет только хуже.
Для меня это было важное открытие.
Да, я до сих пор пью много кофе. Может, излишне много, но он помогает мне работать. А работу свою я очень люблю. Никто не мешает экспериментировать. В университете говорили, что у меня слишком много идей, и я вряд ли могу найти место, где их можно осуществить. Но нашла же.
Третий факт о кофеине: однажды и его становится мало.
Я врач. Сейчас уже врач с опытом. Я ходила на курсы по химии, наркологии и фармакологии, знаю, как определённые вещества влияют на организм. Я достаточно разумна и к тому же осторожна.
И ещё – я вам этого не говорила.
Не только мои пациенты пьют таблетки. У меня тоже есть упаковка маленьких белых капсул. Не больше одной в день и трёх в неделю. Это не зависимость, только необходимость.
Я одна разбираюсь со всеми пациентами в отделении, работаю с кучей бумаг, составляю схемы, читаю статьи и книги, узнавая, что нового в медицине. Мне не хватает двадцати четырёх часов в сутках. Даже кофе не может вытянуть такой объём работы.
Когда мне совсем плохо, я выпиваю одну капсулу, и силы находятся.
Я не говорю, что это хорошо или правильно. Просто я не могу иначе. Главное не злоупотреблять, но Ян знает о моей привычке и помогает себя контролировать.
Ещё раз: я вам этого не говорила.
Закончим на позитивной ноте: четвёртый факт о кофе. Он тормозит развитие некоторых болезней, например Альцгеймера. Чашечка в день не повредит никому… если, конечно, у вас нет индивидуальных противопоказаний, вроде болезней сердца, аллергии, или гастрита. Если противопоказаний нет, то можно даже две чашки.
И ещё это очень притягательный наркотик.
Попробуйте и вы.
8
Ник учит меня правильно дышать.
– Постарайся держать темп. Три-четыре шага это вдох, ещё столько же – выдох. И ни в коем случае не дыши ртом, а то заболеешь. Плевать, что ещё лето, всё равно заболеешь.
Я киваю, разминая лодыжки. Пару дней назад я не разогрела мышцы и потом терпела ноющую боль в ногах. Больше не буду такой неосторожной. Потянуться и – вперёд. Утра всё холоднее, осень надвигается на отделение, но мы не успеваем пробежать и круга, как становится жарко. Ник на пару шагов впереди, он легко дышит, а я, знаю, уже через пару кругов начну задыхаться. Огибаем угол, ещё один круг, и я замечаю Марго.
Она стоит в лабиринте, наблюдая за нами.
Не сбавлять шаг, не сбиваться с ритма, не делать вид, что заметила. Не хочу её видеть. У неё глаза вечно закрыты очками, руки и шея водолазкой, будто что-то прячет. Халат всегда чистенький, можно подумать, его Ольга стирает. И ещё с первого дня в отделении она начала постоянно следить за нами.
Что ей от нас надо?
Пока я думала, Ник обогнал меня и скрылся за поворотом решётки. Я ускоряюсь, чтобы догнать его и убежать от взгляда из-за очков.
Никогда не думала, что скажу такое, но она хуже моей сестры.
– Меня зовут Марго, – говорит она нам. – Как у Булгакова.
Следует пауза. Никто не смеётся, и она опускает голову, сверкая очками. Неоново-жёлтая оправа, будто специально подбирала к карим глазам.
– Меня отправили к вам не просто так. Не хочу хвастаться, но у меня один из самых высоких средних баллов на курсе, и я специально попросила дать мне практику посложнее, потому что я не боюсь трудностей, и тогда…
Я откидываю голову на спинку дивана. Какой. Интересный. Потолок. С одной стороны Эда толкает меня коленом, с другой Ник шепчет:
– Зачем нам ещё одна Хренза?
– …с успешной практикой, – всё ещё разливается Марго. – Мне бы хотелось…
Все в сборе в комнате отдыха. Мы втроём сидим на диване, Ольга на своём любимом кресле. Сестра заняла подоконник, где любил рисовать Кит, и нагло усмехается мне. Птичник на страже у дверей.
– …это должно быть очень полезно. Думаю, я смогу кого-то вылечить.
Эда осматривает свои пальцы.
– У меня есть идеи для новых схем лечения, и я…
Птичник оживает.
– Нет.
Стёкла очков блестят непонятливо и осуждающе.
– Почему? У меня есть хорошие идеи, и я думаю…
– Нет, – так ей и надо. – Лечение – работа Хризы.
На несколько секунд повисает тишина. Сейчас она опустит голову, извинится, скажет, что поняла, где её место, и что она была неправа.
Марго опускает голову – чтобы резким движением вздёрнуть подбородок.
– Тогда я поговорю об этом с ней. Уверена, как только она увидит мои схемы, сразу передумает.
Сестра фыркает так громко, что могли бы услышать и остальные. Ян молчит. И я, и Ник, и Ольга. В повисшей тишине мы слышим, как Эда облизывает губы, и все поворачивают головы. Фокус смещается с Марго на неё.
У Эды прокушена подушечка большого пальца, зубы в крови. Она улыбается, показывая их, Ольга вздрагивает.
– Простите. Я просто не была уверена, что это, – тычок пальцем в сторону Марго, – не моя галлюцинация.
Кровь капает на пол.
– Убери её, – Ольга закрывает глаза, тяжело дышит сквозь зубы. – Убери её и почисти зубы, быстро.
Марго ойкает и начинает рыться по карманам своего чистого халатика. Птичник вздыхает и берёт дело в свои руки.
Через несколько минут пол протёрт, у Эды забинтован палец. Она выкрикивает в спину Ольге извинения, но та уже скрывается в своей палате.
– Не галлюцинации, – говорит Эда нам с Ником, дёргая за бинт. – А жаль.
Марго приходит в мою палату следующим утром. Я ещё встать не успела, а она распахивает дверь, пододвигает себе стул. Большие круглые очки в тонкой оправе делают глаза удивлёнными.
– Что ей надо? – шипит сестра.
– Доброе утро. Хочу обсудить с тобой пару теорий. Мне говорили, что это не работает, но откуда они знают, никто же по-настоящему не пробовал…
Пытаюсь зарыться головой в подушку. Почему таких людей не выпускают с пультом, регулирующим громкость?
– Расскажешь, что тебе снилось? Если ты будешь вести дневник сновидений, это ещё лучше. Так, сегодня, – она достаёт из кармана халата блокнот и ручку.
Это уже слишком.
Неловко перекинув загипсованную руку, я отворачиваюсь к стене. Марго что-то щебечет, не давая отключиться. С Хризой работает, а это ещё одна Хриза, должно сработать и сейчас.
– Эва, – зовёт сестра. – Кажется, она не собирается уходить.
Да, Марго притихла, но я слышу её дыхание. Могла бы и понять, что если человек отвернулся к стене и закрылся подушкой, он однозначно не хочет с тобой общаться.
– Кажется, я понимаю, – снова начинает она, ручка чиркает по бумаге. – Ты можешь просто…
Дверь в палату открывается снова. Не поворачиваюсь. Не хочу видеть, как она сверкает очками.
– Психе? Ты только пробежку решила проспать или завтрак тоже? – я слышу, как Ник пинает дверь и всё ещё движется по бумаге ручка.
– Вы снова собираетесь на пробежку? Я пойду с вами.
– Эм, нет, – отвечает Ник.
Откидываю одеяло и хватаю кеды, брошенные под кровать. Хорошо, что я спала в одежде.
– Как нет? Вы ведь не можете мне отказать, – зачем-то я оборачиваюсь. Она стоит, опустив руку с блокнотом, за блеском очков я не могу рассмотреть её глаза. – Я стажёр, а вы пациенты, поэтому что делать, решаю я.
Ник молча смотрит на неё. Я вспоминаю, как он, рыча, пытался избить Эду, а потом и метнувшегося ей на помощь Птичника. Как он почти сломал прутья решётки, как быстро и легко он бегает. Под его руками треснули бы её очки и тонкая, закрытая воротником водолазки шея.
Но Ник отворачивается и тянет меня за плечо.
– Пошли, Психе.
– Но, я…
– Пошли. Не обращай внимания, – мне даже нечего на это ответить.
Сестра летит за нами и шепчет:
– Ты же хотела её убить? Как меня.
– Заткнись, – шепчу я в ответ.
Мы хлопаем дверью на улицу так, что дрожит всё отделение, но Марго всё равно идёт за нами.
Жарко. Мы бежим уже третий или четвёртый круг: Ник впереди, я за ним. Сестра лениво прогуливается вдоль ограды, Марго стоит в лабиринте, я часто наталкиваюсь на неё взглядом, белое пятно халата на зелёном фоне.
Почему именно сейчас? Только выпустили Эду, увезли Кита, и я хотела попытаться успокоиться и пожить нормально. Даже ненормальные хотят жить нормально!
Я не замечаю, что Ник остановился перевести дыхание. Ему приходится догонять меня, хватать за плечо.
– Психе!..
Марго шелестит ветками кустов, и мы снова срываемся с места. Ритм ускоряется слишком резко, я давлюсь воздухом, лёгкие начинают гореть.
С пробежки я обычно возвращаюсь в хорошем настроении. Обычно. Не сегодня.
Марго идёт за нами, не выпуская из рук блокнота. Я спиной чувствую её взгляд.
– Не обращай внимания, – говорит сестра. – Она специально. Просто не обращай внимания.
Не так уж и просто.
Мне нужно смыть пот. В душевую я иду мимо палаты Эды и замечаю, что дверь, обычно распахнутая, закрыта. Она снова не в себе, думаю я. Снова захвачена галлюцинациями и очень далеко от нас.
Не беспокоясь о том, что подумает Марго, я прижимаюсь ухом к двери. Изнутри доносится голос Хризы. Слов не разобрать, но это точно она.
Слишком много вопросов для одного утра, но: что она там делает?
– Что там? Подслушивать, кстати, плохо, – Марго хватается за ручку, но открыть дверь не успевает.
В коридоре появляется ещё одно действующее лицо.
– Туда нельзя.
Птичник сегодня в чёрном – рубашка, джинсы – выглядит ещё мрачнее, чем обычно. Он прячет руки в карманах халата и холодно смотрит на Марго.
– Хриза разговаривает с пациентом.
– Но я ведь могу послушать? – возмущённо отвечает она.
Сестра толкает меня в плечо. И я ухожу. В спину бьют отзвуки зарождающегося конфликта: визги Марго и ледяные ответы Яна. Но я не слушаю.
Мне нужно понять, чего Хриза хочет от Эды. И постараться не думать о том, что недавно наш врач выгнала Кита из отделения.
