Алина Кононова
Третья палата от Солнца
Сатурн
Там, где меня держат сейчас, мало воздуха. На окнах решётки, двери заперты и тесные мягкие стены. Я задыхаюсь, пытаясь добраться до двери, но в этом нет смысла, она заперта, я же говорил.
Помню их, лица, мелькающие вокруг, руки, тянущие меня из палаты. Пока мне давали таблетки, я мог их терпеть. Временами мне нравилось находиться рядом с некоторыми, и я думал, что это настоящее, правильное, что таким мне и нужно быть. Потом я начал выбрасывать таблетки и увидел правду. Я ошибался. Ненавижу их. Ненавижу!
Я могу говорить. У меня работают голосовые связки, лёгкие, и что там ещё нужно, чтобы разговаривать. Могу, но не хочу. Разговаривать можно только с кем-то ещё, значит, придётся контактировать. Я не хочу ни с кем контактировать. Ни с кем. Совсем.
Но я помню, что когда-то хотел.
Хриза скалила зубы, давая мне таблетки. Не знаю, что в этих таблетках было, но после них я не злился, если Психе трогала мои волосы. Или если Эда предлагала порисовать вместе, хотя графика у неё намного слабее моей. Говорить всё равно не хотелось, и сидеть в своей палате я любил больше, чем с ними. Но когда я выходил, не хотел никого уничтожить.
Психе была даже немного милой. Пыталась улыбаться, таскала для меня сладости. Её тайник я нашёл в палате Принца, когда хотел порисовать, сидя на подоконнике. Забавно, но это был её нож. Тот самый, которым я чуть не перерезал ей горло.
Честно, я ненавидел Психе чуть меньше остальных. Ей просто не повезло побеспокоить меня, когда перестали действовать таблетки.
Когда я снова стал собой.
Я понял, насколько они все меня бесят.
Люди – мерзкие. Я не могу терпеть их рядом, даже если они молчат, даже если только дышат. Знаете, что в людях самое худшее? Они не понимают, что я правда хочу остаться один. Я всегда писал, что нельзя заходить в мою палату! Нельзя разговаривать со мной, прикасаться ко мне, если я не хочу. Забудьте, что я сказал, про Психе, она сама виновата, что сунулась ко мне!
И я даже рад, что так получилось. Пусть здесь тесно и меня постоянно связывают, никто не мешает думать. Шесть раз в день заходят санитары, ставят уколы или приносят еду. В остальное время я погружаюсь глубоко в себя. Но недостаточно глубоко, потому что всегда возвращаюсь в реальность. Из-за таких, как вы, кстати. Это вы мне мешаете своими вопросами, фальшивыми улыбками и якобы заботливыми взглядами. Я ненавижу и вас, потому что вы со мной разговариваете, заставляя возвращаться в этот мерзкий мир и реагировать.
Если бы вас не было, если бы никого вокруг не было, я бы смог запереться в себе.
Я люблю большие открытые пространства. Свет и воздух, и цветы. У меня в голове есть место – бесконечный луг, на котором растут маки, дельфиниумы и фиалки. И ещё трава, высокая, достающая мне до пояса. И воздуха много, чистого воздуха.
Я хочу погрузиться в себя и остаться на поле. Только там я буду счастливым. Но пока не получается.
Постоянно приходится сражаться со всеми, кто пытается мне помешать.
9
Мы сидим в общей комнате и играем в шашки. Мы: я, Эда и Ник. Ольга поссорилась с Ником и, надувшись, закрылась в палате; сестра исчезла куда-то.
Старательно не смотрю на подоконник. Не хочу думать про Кита, потому что знаю, он не вернётся.
Ник рассказал мне, что видел, как его увозили из отделения, спящего и привязанного к носилкам. Хриза не то чтобы вылечить, она даже вернуть всё, как было, не смогла.
Стучу дамкой по доске, отсчитывая ходы. Эда остаётся без половины шашек, Ник будет играть с победителем. Он наблюдает за партией, развалившись в кресле, пока Эда склоняется над доской. Она ничего не рассказала про тот визит Хризы, а я сама не хочу спрашивать.
Скрипит дверь, и мы ждём Птичника с проверкой, но – блестят стёкла очков в старомодной черепашьей оправе.
– Не останавливайтесь, я просто посмотрю. Делайте вид, что меня тут нет, – щебечет Марго.
Она забирается в кресло, держит в руках сразу два блокнота, ручки торчат из кармана. Что у неё там, описание поведения сумасшедших в естественных условиях?
Эда фыркает, съедая мою дамку. У неё на запястье новая нашлёпка пластыря. Сестра появляется из ниоткуда, склоняется над плечом Марго.
– Не нравится она мне.
Хоть в чём-то мы согласны.
Я чувствую, как она смотрит. Похоже на Ольгу, но всё же совсем не так. Взгляд Марго не даёт расслабиться. Я ёрзаю на подушках, отворачиваюсь, а она смотрит. И ручка движется по бумаге, шуршат страницы.
Кажется, я попала в зоопарк. Сижу за решёткой, вроде той, которая на улице, а снаружи стоят люди в белых халатах и очках. Стоят и смотрят на меня, смотрят не отрываясь, постоянно.
Я больше так не могу.
– Эва, подожди! – Марго вскакивает с кресла. Я ожидаю, что она уронит блокноты или споткнётся, но они с Хризой не настолько похожи. А я уже у своей палаты, хлопаю дверью и забираюсь на кровать. Марго не отстаёт, она распахивает створку и останавливается на пороге.
Почему у нас нет нормальных замков?
– Что с тобой… – не даю ей договорить, не хочу это слушать.
– Отвали от меня! – кричу, зажимая уши подушкой.
Она блестит стёклами, приоткрыв рот. Я хочу кричать снова, я готова кричать снова, но дверь открывается шире, и на меня смотрит Ян. «Что происходит?» читаю я в его взгляде. Не хочу, не буду ничего объяснять. Пусть сам разбирается! А я отвернусь к стене, будто их здесь нет.
– Не надо давить, – слышу я Птичника. Марго перебивает:
– Я пытаюсь помочь! Сколько уже вы их тут держите, несколько месяцев? Год? Это не жизнь, им нужно лечиться.
– Хриза знает, что делает.
Это, кажется, надолго. Я не хочу их слушать и единственный выход – уйти в себя, попытавшись уснуть.
Могли бы и понять, что невежливо спорить на пороге чьей-то палаты.
После ужина Марго снова приходит в общую, и всё повторяется. Я прячусь в палате и слушаю, как хлопают двери и кто-то быстро ходит по коридору. Сестра выглядывает в замочную скважину.
Пусть и не надеется, что я спрошу у неё, что там происходит.
Этим вечером засыпать мне приходится под шум очередного спора Марго и Птичника.
Утром перед завтраком я подхожу к Насесту. Птичник снова оставил там несколько кружек с недопитым чаем, может, найдётся и сахар. Или что-нибудь полезное?
Я пытаюсь открыть ящики стола, когда щёлкает замок последней, девятой палаты.
Это странно, думаю я. В ней никогда никто не жил, в двух соседних тоже. Кому нужно запираться в пустой палате?
Я угадываю ответ прежде, чем мы оказываемся лицом к лицу.
– Она что, пожить тут решила? – спрашивает сестра, усаживаясь на стол Яна.
А Марго улыбается.
– Доброе утро, Эва. Я, знаешь, попросила дать мне ключи от пустой палаты, чтобы не ездить постоянно домой.
Да мне плевать.
– Мне показалось, что так я смогу лучше изучить вас, – продолжает она. Надоело. Пусть рассказывает это пустоте.
Забрав одну из кружек Птичника, я демонстративно отворачиваюсь и ухожу. Нужно найти кого-то и разделить с ним чаепитие.
Эды нет в палате. Нет её и в общей, и в столовой. Отделение вообще кажется опустевшим, и только заглянув в душевую, я нахожу Ника.
Он стоит перед зеркалом и смотрит на себя исподлобья. Ладони сжимают края раковины, мышцы напряжены. Он слышит мои шаги, поднимает глаза, и на миг мне кажется, что он меня не узнал.
Но только на миг.
– Утро, – устало выдыхает Ник.
– И тебе.
Я осматриваю душевую с порога. Не хочу заходить внутрь. Ник, я вижу по его лицу, слегка не в себе.
– Не видел Эду? – спрашиваю я.
Он дёргает плечами, не убирая рук с раковины.
– Её увели санитары. Кажется, к Хризе.
Хриза, опять. Что ей нужно?
– А с тобой всё в порядке? – мне не нравится его взгляд, не нравятся выступившие вены на лбу и руках. Я невольно гадаю, успею ли добежать до безопасного места, если что-то случится.
Но Ник только смеётся.
– Не очень. Скоро полнолуние, но Птичник уже знает, так что…
Он не успевает закончить.
Лампочка под потолком душевой со звоном лопается.
На миг всё погружается в полную темноту. В коридоре, палатах, везде, где есть окна, сейчас яркое августовское утро. Но не здесь. Я не вижу ничего, я ослепла от резкого перехода света к тьме. Сестра держит меня за плечо, её холодные пальцы помогают зацепиться за реальность, не потеряться в полной темноте.
Постепенно из мрака начинают проступать контуры предметов. Но перед этим, я слышу тяжёлое, загнанное дыхание. Блеснули жёлтые глаза с вертикальными зрачками. Кажется, что когти царапают кафель, и запах, сильный запах псины.
Я делаю шаг назад, и всё проясняется.
Ник тяжело дышит около раковины. Он выглядит как обычно, я уверена. Но сестра не отпускает моего плеча и шепчет тихо, будто он может услышать:
– Ты тоже это видела, да?
После завтрака я прячусь в палате Принца. Прикрываю дверь, забираюсь на стул у кровати. Он мирно спит, и я глажу его отросшие волосы, стараясь не думать о Ките, Эде, о всех.
Дверь в палату приоткрывается, но нет, это не Эда, как я могла бы надеяться. И даже не Птичник пришёл с проверкой.
– Эва, я с тобой ещё не говорила, – Марго противно улыбается. – Я провожу беседы с пациентами и собираю информацию.
Я отворачиваюсь. Принц, кажется, сочувственно улыбается во сне.
– Ты должна меня слушаться, – ага, жди. – Я тут работаю.
Всё ещё не смотрю на неё.
– Я позову санитаров!
Пусть попробует.
Санитары притаскивают меня в Клетку и усаживают на стул. Марго садится рядом, открывает блокнот, торжествующе сверкая очками.
Это ничего не значит. И ещё, я ничего ей не скажу.
Сестра устраивается на своём любимом месте – в углу.
– Надеюсь, она будет тебя пытать, – шепчет она.
Марго с умным видом взмахивает ручкой.
– Итак, Эва. Расскажи мне о своих галлюцинациях.
Не дождётся!
Следующие несколько минут проходят однообразно. Марго задаёт вопросы, закатывает глаза, кричит и увещевает. Я успеваю услышать, что на занятиях её всегда слушались пациенты, что я порчу её диплом, что она могла бы помочь мне, и всё это громко и по несколько раз. Если бы я могла, то встала и ушла подальше, но санитары стоят у двери и точно не собираются меня выпускать. Я могу только отворачиваться от Марго, когда она слишком уж кричит.
– Ты понимаешь, что сама не хочешь себе помочь?!
– Конечно, понимает, – подтверждает сестра.
– Я читала твою историю болезни. Галлюцинации и больше пяти неудачных попыток самоубийства.
Больше пяти, надо же. Я перестала считать где-то на третьей.
Марго наклоняется через стол так близко, что я вижу жирные отпечатки на стёклах её очков.
– Неужели это настолько сложно?
Сама бы попробовала, думаю я. Тогда бы поняла, что да.
– Это настолько сложно или ты просто не хочешь умереть?
Неправда. Я хочу умереть. Может, не прямо сейчас, но часто хочу.
– Вообще-то она права.
Тебя не спрашивали.
– Ты пытаешься убежать от проблем, от жизни, или что тебя там не устраивает. Это твой единственный выход. Но ты даже с самоубийством нормально справиться не можешь, потом что ты тупа-ая, – тянет она.
Марго что-то говорит на заднем плане, пока я смотрю на сестру.
Во-первых, сама она тупая!
Во-вторых, это всё неправда. Может, у меня не получается убить себя, но в этом виновата не я, а все, кто старательно мне мешает. Если бы они, меня бы здесь давно уже не было!
– Не смотри на меня так, – сестра мерзко усмехается. – Я ведь даже пыталась помочь тебе умереть. Кит пытался тоже. А ты оттолкнула нас.
Конечно. Потому что я хочу сделать это сама!
– Ты просто придумываешь себе оправдания.
– Уведите её назад, – слышу я.
Марго сняла очки и массирует переносицу кончиками пальцев. У неё красные следы остались тем, где оправа прилегала к носу.
– Но не думай, что мы закончили. Я ещё собираюсь с тобой поработать, и вместе мы справимся с…
Я снова перестаю её слушать.
Марс
Я не сумасшедший. Говорю вам, не сумасшедший. А не пошли бы вы?! Только сначала отвяжите меня от стула.
Это вы тут ненормальные.
Так вот, не надо говорить, что у меня нет логики. Меня держат в больнице, потому что я правда опасен. В смысле, не сейчас, поэтому меня и надо отвязать. Вы календарь вообще видели? Так посмотрите, нет, ниже, там, где нарисованы фазы Луны. Что у нас там? Правильно, послезавтра Новолуние.
Ну вот, наконец-то дошло.
Да, я опасен. Даже очень опасен. Но всего несколько дней в месяц. Лунный месяц, не календарный, а то их постоянно путают. Может быть… Может быть, а не точно, меня легко разозлить всю неделю перед Полнолунием. В эти дни Волк набирает силу, и стоит мне психануть, он захватывает контроль. Тогда я становлюсь злым и сильным. Очень злым и очень сильным.
Вы бы не хотели оказаться рядом со мной. Спросите Эду, откуда у неё следы зубов на плечах. Или Кита о том, кто вывернул ему руку из сустава, когда он – вот каламбур – попался мне под руку. Хотя этот засранец всё равно не ответит.
Они, кстати, сами виноваты. Никто не просил нарываться. И вообще никто – называть меня сумасшедшим, потому что это вообще неправда. Я в полностью здравом уме, просто проклят, или как это там называется.
Снимите с меня рубашку. Давайте, хватит бояться. Я не эксгибиционист, я всего лишь хочу показать шрам. Его оставил оборотень.
Мне было девять, и мы жили в глухой деревне. Настолько глухой, что вокруг свободно носились волки и лисы, а совы вили гнёзда чуть ли не около забора. Я пошёл гулять, заблудился, и натолкнулся на оборотня. Он меня и укусил. Так я стал оборотнем – всё.
Чего вы там хотите, подробностей? А не обнаглели ли?
Не собираюсь я это вспоминать. Вообще ничего.
Сами представьте: поздняя осень. Ты выбираешься из дома в лес, потому что помираешь от скуки. Больше часа бродишь между деревьями, пока на мелкой поляне, совсем близко от дома встречаешь волка, высотой с тебя самого.
Огромный волк. И очень голодный и злобный, потому что бросается на тебя. Злобный и быстрый, ему не нужно и пары минут, чтобы тебя догнать. Но это были очень долгие пара минут – за них можно было успеть поверить, что сможешь добежать до забора, или спрятаться, или забраться на дерево.
Около дерева он тебя и ловит. Ты цепляешься за ветки и кричишь, а волк сжимает пасть. Можно прощаться с жизнью, прощаться со всем, если бы твоя мамаша не испугалась и не пошла в лес, искать тебя.
Слава всем богам, она взяла с собой обрез. А стреляет она метко.
Волк, подстреленный со спины, умирает. Мамаша голосит, что тебе надо срочно в больницу, а ты смотришь в жёлтые глаза. Мёртвые, но абсолютно человеческие глаза. Злые и голодные.
Потом тебя ждут уколы – десятки уколов. Живот обмотан бинтами, от любой еды выворачивает целую неделю, а первые несколько дней даже встать с кровати не можешь. И видишь во сне волка. Или человека с жёлтыми глазами. Или человека-волка.
А потом тебя неожиданно заканчивают тыкать иголками. И родители увозят домой, в деревню. Ты расслабляешься. Сменяются фазы Луны. Проклятие уже внутри тебя, затаилось и ждёт.
Проходит не одно полнолуние, прежде чем ты понимаешь, что Волк вернулся.
Ему не надо гнаться за тобой, потому что он – и есть ты. Он забрался в твою кровь и твои кости, переплёл мышцы, вены и сухожилия, стал с тобой единым целым. И чем полнее становится Луна, тем легче ему захватывать власть над телом. А Волк, это злобная зверюга. И очень опасная.
Хотели подробностей? Получите свои грёбаные подробности.
А теперь отвяжите меня уже.
До полнолуния ещё далеко.
Вам нечего бояться.
10
Эда всё ещё не говорит, что она делала у Хризы. Ей, кстати, сняли бинты с рук и бёдер. Я замечаю это, когда они с Ником вваливаются в мою палату, прерывая мирную послеобеденную дрёму.
Сестра сонно смотрит из угла. Ник снова выглядит нормально, а Эда протягивает мне раскрытую ладонь. На ней ключ с цифрой девять, похожий на те, что Ян носит на связке.
– Марго ещё долго придётся учиться у Птичника, – говорит Ник. – Нашёл на кресле. Выпало у неё из кармана, наверное.
– Она сейчас сидит в палате Ольги, – Эда высовывает голову в коридор и взмахивает рукой. – Команда, вперёд!
– Идиоты, – бурчит сестра, но идёт за нами.
Из-за двери Ольги доносятся приглушённые голоса. Птичник после обеда ушёл на первый этаж, никто не мешает нам открыть замок на последней палате и осмотреться внутри.
Мы разлетаемся по разным углам. Эда заваливается на кровать, Ник роется в шкафу, а я осматриваю стол. Ничего интересного, только стакан с ручками и стопка чистой бумаги.
– Ты ожидала увидеть план по захвату отделения? – шепчет сестра мне в ухо. Отмахиваюсь от неё и дёргаю ящики. Заперто, а ключей от них уже нет.
Пока я пытаюсь открыть стол, а Ник копается в водолазках, Эда уже сбила всё покрывало и разбросала подушки. Она выгибается, чтобы заглянуть под кровать, и с радостным возгласом вскакивает на ноги.
– Смотрите!
Из-под кровати появляется красный чемодан, не запертый. Когда мы открываем его, обнаруживаем пару десятков одинаковых чёрных очечников.
Да это настоящий клад!
Клад тут же подвергается разорению. Эда натягивает очки в тяжёлой чёрной оправе и становится похожа на училку. Ник находит себе карнавальные очки-звёздочки с розовыми стёклами, а я круглые, большие, но почти невесомые. Не знаю, зачем Марго их носит – стёкла везде стоят «нулевые».
– Я выгляжу роскошно, – провозглашает Ник.
Сестра завидует, но на её призрачном носе не удержится даже маленькое пенсне – такое тут тоже есть. Мы открываем другие очечники, смеёмся, и никто не догадывается выглянуть за дверь или хотя бы прислушаться.
Дверь палаты распахивается, когда Эда в ярко-красных очках танцует на кровати Марго, а мы с Ником ей аплодируем.
На несколько секунд все звуки затихают. Я не слышу даже своего дыхания. Марго стоит на пороге, одна ладонь на ручке двери, вторая спрятана в кармане халата. Сестра ехидно смеётся из угла. Это катализатор.
Марго начинает кричать.
Я не слишком-то слушаю. Никто из нас не слушает, даже не пытается разобраться в словесном потоке. Она вещает что-то про частную собственность, про наглость пациентов, про то, что она врач, и раз так, все должны ей подчиняться. Ага, врач. Думает, что надела белый халат и сразу врачом стала. Ник таскал халаты из прачечной каждый вечер, пока её не начали запирать!
А Марго всё не затыкается, возмущаясь тем, что мы трогали её вещи. Она могла бы ещё долго разливаться, если бы Птичник наконец не вернулся с первого этажа и, привлечённый шумом, не заглянул в палату. Зря.
Марго только рада найти себе новую мишень.
– Вы не выполняете свою работу! – Птичник сказать ничего не успел, а она уже на него кричит. – Это ваша обязанность, следить за пациентами! И за вещами тоже. Вы тут носитесь непонятно где, а они залезли в мою палату, открыли чемодан, может, и в записях рылись, а там очень важные данные!
Ян не проявляет никакого уважения к важным данным Марго.
– На выход, – говорит он нам.
Ник пинает чемодан – ему сегодня больше всего досталось – и мы втроём возвращаемся в коридор.
Около палаты уже подслушивает Ольга. Не хватает только Хризы, для полного сбора. На Эде всё ещё красные очки Марго; никто из нас не выглядит и не чувствует себя виноватым.
Марго тычет пальцем в сторону Птичника, набирает в лёгкие воздух, и я жалею, что не могу из-за гипса зажать оба уха.
– Это уже слишком! Пациенты делают, что хотят, вас нет на посту, врач не хочет со мной разговаривать. Она говорит, что слишком занята, но я знаю, что она просто меня избегает, как это называется?! А теперь ещё эти больные роются в моих личных вещах и вообще меня не слушают, как так можно?!
– Сами захотели жить в отделении, – отвечает Птичник, утягивая Эду к её палате. – Вас никто не заставлял.
– Но вы тоже здесь живёте! – ей наконец-то удаётся добиться внимания. Мы смотрим на неё, а она продолжает кричать в спину Яну. – Я знаю, что вы спите здесь, в седьмой палате! – для полноты картины она показывает на соседнюю дверь.
Ник неожиданно ухмыляется.
– Птичник спит с нами? Я не знал.
– Я знала, – тихо говорит Ольга. – Видела, как он туда заходил, когда решила ночью помыть руки.
Ян молча выбирает нужный ключ из связки. Но тихо не становится – это было только затравкой.
– Помыть руки? Ночью? Тебя, правда, надо лечить! – Ник скалится в сторону Ольги.
Эда приглушенно кричит что-то из-за двери, Ольга надувается, и я не уверена, что хуже, Марго или мои ссорящиеся соседи.
– Это вообще-то грубо. Я не виновата в том, что я такая!
– Ненормальная, да?
– Я хотя бы не бросаюсь на людей! – Ольга тоже умеет кричать. – Не хамлю, не лезу в чужие палаты, у меня хотя бы есть мозги!
– Хочешь сказать, что у меня нет мозгов?!
Ник напрягся, готовясь к прыжку, а я уже ищу безопасный угол. Вот бы, как сестра, взлететь под потолок. Где Ян, сколько уже можно закрывать Эду? Ещё и Марго вступает:
– Им нужно успокоительное, я бы поставила…
– Непохоже, что они у тебя есть!
– Не беси меня, – рычит Ник.
Я вжимаюсь в стену, но не могу закрыть глаза. Холодные руки сестры на плечах, и уже можно гадать, что Ник сломает Ольге, но Птичник наконец-то решает вернуться к своим обязанностям.
Начинает он с самого опасного – Ника. Тот пытается вырваться, но без особого энтузиазма. Птичник даже не напрягается, когда ведёт его к палате, Ольга поджимает губы, и пьеса вроде окончена, но она решает оставить последнюю реплику за собой.
– Мог бы и не орать. Ничего твои угрозы не стоят!
Это она зря.
Ольга не видела, на что способен Ник. Я знаю, и Птичник с санитарами, и Эда – несколько шрамов она не сама себе оставила. Но не Ольга.
Лучше бы молчала, отстранённо думаю я, когда Ник проносится мимо. Птичник не может успеть за ним, Марго визжит, а я наконец могу закрыть глаза. Ольга на полу, Ник, нависший над ней с звериным оскалом на лице, – последнее, что я вижу.
Дверь бьётся о косяк.
– Эй, можешь смотреть, – зовёт сестра.
Приоткрываю один глаз, чтобы увидеть, как санитары скручивают Ника, а Птичник пытается им помочь. Появляются шприц и смирительная рубашка. Ольга закрывает лицо и беззвучно всхлипывает.
Ника тащат вниз, к клетке. Марго поправляет очки дрожащими пальцами.
– Это я нажала тревожную кнопку, – почти шепчет она. – У вас часто такое?
Птичник тяжело вздыхает, одёргивая халат.
– Чаще, чем хотелось бы, – признаёт он.
Я готова облегчённо вздохнуть и даже разрешить Птичнику запереть себя в палате. Но снова открывается дверь и появляется Хриза.
У неё усталый вид. В смысле, более усталый, чем обычно.
Ольга всё ещё тихо плачет, и Птичник берёт её за плечо, мягко тянет за собой. Хриза кивает ему, смотрит на меня, сестру и Марго, и задаёт самый глупый вопрос, который только можно придумать:
– Что у вас случилось?
Даже за очками видно, как в глазах Марго вспыхивает искра.
– Вас то я и ждала! Тут в мою палату нагло залезли, но об этом потом. Давайте лучше поговорим о схемах лечения, которые я вчера написала. Пациенты как раз все заперты, ну, кроме неё, – она кивает в мою сторону. – У вас должно быть время.
Хриза с отстранённым видом смотрит на меня. У неё сегодня яркий полосатый шарфик и волосы в особенном беспорядке.
– Боюсь, в этом нет смысла, – отвечает она. – Я ценю ваш энтузиазм, но у вас нет права вводить свои схемы. Сначала нужно получить диплом, потом набрать несколько лет практики.
Она звучит как нудный учитель или заботливая мамочка.
Я даже понимаю, почему Марго снова начинает злиться.
– Но мне же нужно сделать что-то полезное! У вас тут экспериментальная больница, так дайте мне хотя бы одного пациента, и я над ним поэкспериментирую. Вот, например, её, – она снова показывает на меня.
– Эй, не пошла бы ты, – встревает сестра.
Хриза пытается сделать какой то жест, но роняет блокнот.
– Нет, – отвечает она, пока бумажки разлетаются по полу. – Я не могу.
Хоть за это ей спасибо, не отдала меня на растерзание Марго.
Хриза же продолжает:
– Лечение это моя работа. Вот когда вы доучитесь, тогда обязательно.
Марго прячет руки в карманах халата, но я всё равно замечаю, что она сжимает кулаки.
– Вам лучше дать мне пациента, – говорит она.
– Вы что, пытаетесь мне угрожать?
– Нет. Я просто расскажу всё комиссии.
Мы с сестрой тут же прислушиваемся.
Хриза вскидывает брови и тянет за край своего шарфа.
– Простите, я не понимаю.
Марго вздёргивает подбородок. Наступил её звёздный час. Наконец-то все к ней прислушиваются, даже Хриза, даже моя сестра.
– Я видела, как вы пьёте капсулы. А ещё нашла упаковку от них в вашей мусорной корзине. Врач, сидящий на стимуляторах, как только в комиссии узнают, вас закроют! Лишат лицензии, выгонят из медицины! – останавливаться она не собирается. – Все узнают, что вы наркоманка, вас ни в одну больницу не возьмут! Даже утки выносить не разрешат!
Теперь и мне стало нервно. А Хриза слушает с абсолютно спокойным видом. Только ладонь комкает ткань шарфа.
– Если вы не дадите мне пациента, завтра же утром пойду! – Марго откидывает назад волосы и вызывающе смотрит на Хризу.
Я не совсем понимаю, что происходит, но звучит это серьёзно.
Хриза может уступить нас двоих Марго. Просто чтобы та просто прекратила орать. И знаете, я её понимаю. Это даже малая цена за спокойствие.
Но Хриза только пожимает плечами с тем же спокойным видом.
– Вперёд. Только завтра суббота, учтите. В отделении не будет никого, кроме нас.
– Тогда, в понедельник утром! – если Хриза и хотела смутить Марго, то получилось так себе.
Снова пожав плечами, Хриза удаляется с поля боя. Марго, покосившись на нас, с сестрой, скрывается в девятой. Поворачивается в замке ключ.
Свой блокнот и бумажки с записями Хриза так и не подняла.
Я собираю их с пола. Наша врач уже ушла вниз, но оставила открытой дверь. Я нахожу её на лестнице, между двумя пролётами – она опёрлась на перила и смотрит в стену, совсем как Кит.
– Вот, – протягиваю ей блокнот. Сестра повисла над моим плечом.
Удивительно, но Хриза не рассыпает свои заметки снова.
– Спасибо, – у неё обгрызены ногти, только сейчас замечаю. – Ты не скажешь, зачем вы это сделали?
Не скажу, хочу ответить я. Разговаривать о чём-то с Хризой это слишком непривычно. Или, можно сказать, что это всё идея Эды и Ника. Что я сама не знаю, зачем мы спровоцировали Марго. Последнее звучит неплохо.
– Я не знаю, – говорю ей. Сестра фыркает.
– Я не виню вас, если ты так думаешь, – начинает Хриза. – Вы не контролировали себя, я понимаю, но залезть в палату скандального стажёра, ещё и когда в больнице комиссия, это…
– Очень плохо, да? – перебиваю я.
– А сама как думаешь, идиотка?
Хриза устало смотрит мне в глаза.
– Да, очень. Если она, правда, сделает то, что собиралась, наше отделение могут закрыть, и вас увезут в другие больницы. Ты хочешь лечиться в другом месте, Эва?
Хочу ли я?
В другом месте не будет Ника, Эды и Принца. И Ольги, которая любит читать Пруста вслух. И насеста для Птичника. Не будет лабиринта, решётки, да ничего не будет из вещей, к которым я привыкла. И моя сестра, она не захочет переезжать. Здесь все так хорошо к нам относятся, никто не смеётся, не называет меня ненормальной, как было до отделения. Да, есть таблетки и всякая гадость вроде Марго, но это же не главное?
Хризе даже не нужно, чтобы я сказала это вслух.
– Я попытаюсь что-нибудь сделать. Иди наверх, Эва. Ян о вас позаботится.
Послушно поднимаюсь назад. И за закрытой дверью всё равно слышу, как она спотыкается на лестнице.
Ночью Птичник и Хриза снова встречаются у двери.
– Ничего хорошего, – шепчет она. – Нам надо что-то с ней сделать.
– Я говорил, что это опасно, – Птичник снова спокоен. – Если что, будем искать новую работу вместе. У меня есть опыт.
– Спасибо, друг, утешил.
Я бы хотела послушать ещё, но из-за таблеток снова могу спать по ночам. Сон захватывает меня, будто я стала невесомым призраком, как сестра, и уносит далеко от отделения.
Суббота начинается тихо. На завтраке нас всего четверо. Если так пойдёт и дальше, то единственным пациентом останется Принц.
У Ольги синяки на плечах и запястьях. Эда демонстративно не обращает на неё внимания. Я сижу, уткнувшись в тарелку с кашей и не хочу ни во что вмешиваться.
Птичник появляется с утренней порцией лекарств, и Эда спрашивает:
– Когда вернётся Ник?
– К среде. Может быть, – отвечает Ян. – Пей таблетки.
– Выпью, если ты разрешишь нам увидеться с ним, – Эда бьёт меня коленкой под столом.
С Птичником этот фокус не срабатывает.
– Если не выпьешь, поставлю капельницу.
– Ну пожа-алуйста! – ещё пинок. До меня наконец доходит.
– Всего пять минут! Он же адекватен? – подхватываю я. В дверном проёме мелькает чья-то фигура, неужели Марго решила позавтракать с нами?
– Днём да, – Птичник вздыхает. – Сегодня нельзя. И завтра. В понедельник.
– Обещаешь?
Ян кивает. Эда тут же выпивает таблетки.
– Шантаж всегда работает, – подмигивает она мне.
Ольга закатывает глаза.
Бегать одной скучно, но я не хочу потерять форму. Когда возвращаюсь в общую комнату, Эда спит на диване. Если её не разбудить, проспит до обеда, думаю я. И в отделении будет слишком тихо.
Но не трогаю.
Мы с Яном пьём чай. Сестра сидит на полу, напротив двери Марго, из-за которой не раздаётся ни звука. Я уже не уверена, на кого она похожа больше, на стажёра или на пациента.
Ян наливает мне вторую кружку и бросает два кубика сахара.
С ним очень приятно молчать.
Конечно, отоспавшись днём, Эда становится бодрой к вечеру. Я уже забираюсь в кровать, и Луна поднимается в зенит, когда она заходит ко мне.
– Птичник и Марго закрылись по своим палатам, – она улыбается и стаскивает с меня одеяло. – Пошли к Принцу.
– Я чувствую, ничем хорошим это не кончится, – бурчит сестра.
А я хочу спать, но чтобы позлить её, беру Эду за руку.
Принц спокойно спит, когда мы пробираемся в его палату. Свет не включаем, чтобы никто не заметил. Эда рассказывает мне что-то, смеётся в кулак, а я устраиваюсь в изножье кровати. Если бы здесь был Кит, думаю я, держа Принца за холодную ладонь, он бы нарисовал меня снова. Или Эду с Принцев. Или просто писал бы мне записки, вырывая страницы из блокнота.
– Эй, – Эда толкает меня в бедро. Хочу спросить, что не так, но она прижимает палец к губам.
Кажется, кто-то открывает дверь отделения.
Это ночные санитары, думаю я. Или Птичник решил сходить на улицу. Или Марго собрала чемодан и сбежала, было бы неплохо.
Эда уже подкралась к двери и выглядывает в коридор.
– Ну, кто там? – нетерпеливо шепчет сестра.
– Пошли посмотрим, – зовёт меня Эда.
Теперь и мне кажется, что идея не самая лучшая. Но возражать Эде, которая тянет меня за гипс, трудно.
Мы на цыпочках пробираемся к посту Птичника. Из-за дверей палат ни звука, с лестницы тоже. Дверь, ведущая вниз, выглядит запертой, но Эда всё равно дёргает за ручку. И створка бесшумно открывается.
Точно плохая идея.
Мне приходится догонять Эду, которая уже спустилась на половину пролёта. Если нас поймают, то… даже не знаю.
– Если поймают, точно посадят в Клетку. И комиссия узнает, и тогда нас увезут в другие больницы. Ты хочешь уехать, да? Ведёшь себя так, будто очень хочешь.
