Алиса Гордеева
Если бы не ты
60. Леро́й
Горский ушел. Просто взял и ушел. Всё было как в тумане. Этого не могло быть на самом деле. Нет! В груди до последнего тлела надежда, что он обязательно вернется, не бросит, спасет. Но его не было.
Внезапно я ощутила на себе тяжелые и грубые руки охранников. Один крепко ухватил меня за руку, второй – за плечи, третий, вырвав из рук сумку, пошел впереди, остальные повели меня за ним. Темные коридоры, массивные двери… Как я ни сопротивлялась, пытаясь объяснить им, что произошла ошибка, меня не слушали.
– Не переживайте, мы сейчас все проясним, – весьма вежливо ответил один из ведущих меня мужчин. В груди зародилась крошечная надежда, что я смогу сама выбраться из этой ситуации.
Меня отвели в какой-то маленький кабинет, усадили в кресло и попросили подождать. Где-то вдалеке слышался голос ведущего: лот номер четыре пользовался успехом. Буквально через несколько минут объявили перерыв. Я корила себя за то, что не дождалась его, как обещала Тимуру: сейчас бы уже ехала к Гене, а не сидела в закрытой комнатушке два на два метра.
– Ксения Геннадьевна, какой приятный сюрприз вы нам устроили! – Ворвавшийся в кабинет ведущий уселся на стол прямо передо мной.
– Понимаете, вышло недоразумение, только и всего. Я не знала, что нельзя вставать, – попыталась оправдаться перед ним.
– Я все понимаю, – ответил тот, а я выдохнула с облегчением. Я была уверена, что силой меня никто не заставит участвовать в этом безобразии, и оказалась права.
– Я все прекрасно понимаю, – повторил ведущий.– Вы, душенька, не первая, кто пытается торговаться со мной. Спешу вас успокоить: еще ни одну милую даму мы не обидели в финансовом плане. Конечно, все зависит от покупателя, но не переживайте. Уверен, за вас начнется настоящая борьба.
– Вы меня не поняли! – возмутилась я.– Я не продаюсь!
– Боюсь, это вы меня не поняли. Вас уже продали.
– Да что вы несете?! Я встала, чтобы уйти, а не для того, чтобы вы меня, как какую-то девку, на торги выставляли.
– Девку?! Думаешь, я совсем дурак?! Тут и без лупы видно, кто ты и что здесь делаешь. С молодым и красивым Черниговским номер не прошел. Тот наигрался, но оставил шанс найти вариант побогаче, пригласив сюда. Обычная практика. Я все своими глазами видел. Вот ты и встала, чтобы шанс свой не упустить. А теперь что? Испугалась? Так башкой своей раньше надо было думать, а сейчас никуда не денешься. – Он больно схватил меня за плечо и с презрением посмотрел мне в глаза.– Все вы одинаковые! Через десять минут твой выход!
Он резко встал и вышел из кабинета, а я побежала следом. Еще чего! Какой, к черту, выход?! Тимур говорил, что все девушки тут были добровольно, а я – против воли. Значит, имела право уйти. Вот только кабинет был закрыт, и уйти дальше него мне не дали.
Я начала громко кричать, звать на помощь. Какие-то бумаги, книги, ручки, линейки – все, что было на столе в этом кабинете, полетело в сторону двери, но все бесполезно. Меня никто не слышал и никто не спешил спасать.
Лицо моё было все залито слезами, макияж давно потёк, локоны выбились из прически… Я была похожа на жертву, но никак не на куклу для продажи. Мысль об этом опять поселила во мне надежду, что ничего у этих уродов не получится. Никто не захочет покупать оборванку!
Минут через пять дверь в кабинет открылась, и пространство вокруг заполнилось огромными здоровяками, которые начали осматривать комнатушку, заглядывая во все щели. То, что это люди Горского, я поняла сразу. Сам же отец зашел последним. Не глядя на меня, он поднял руку, и все его богатыри тут же вышли за дверь.
– Здравствуй, дочь! – спокойно заговорил он.
Во рту давно пересохло, а потому я лишь кивнула в ответ. Наш первый разговор я себе представляла иначе. Но главное, что он пришел! Значит, не все для меня было потеряно! Каким бы странным и холодным он мне ни казался, он всё же меня не бросил!
– Чего ты добивалась своими действиями? – Он поднял на меня свои красивые голубые глаза. Но кроме льда в них не было ничего.
– Я хотела найти тебя, – срывающимся голосом попыталась объяснить.
– Зачем? Разве мать тебе не объяснила, что видеться со мной не стоит? – Он склонил голову набок, не отрывая от меня пронзительного взгляда. Среди этого бедлама, который я тут устроила, он казался чересчур правильным и строгим.
– Она сейчас мало со мной говорит. Мне была нужна твоя помощь.– Отец не знал ничего о маме, а я не была готова с ним сейчас это обсуждать.
– Не думал, что моя дочь окажется настолько глупой и безрассудной! Пытаться найти меня на подобном мероприятии, да еще и в компании Черниговского, чтобы попросить о помощи…– Горский подошел ближе и коснулся нити жемчуга на моей шее.– Допустим, но зачем ты выставила себя на продажу?
– Ты не видел меня, тебе было все равно! Я хотела твоего внимания. – Неужели он не понимал?
– Ты отдаешь себе отчет, кто все эти люди в зале и что они тут делают? – Голос Горского был обманчиво спокойным.
Я отрицательно покачала головой. Уже давно я поняла, что приходить сюда было глупой затеей.
– Давай я тебе объясню. Среди более сотни гостей аукциона вряд ли найдется хотя бы один адекватный. Это больные ублюдки, которые пресытились обычными развлечениями. Это извращенцы, которым необходимы чужие страдания. Это люди, которые с удовольствием воткнут мне нож в спину при удобном случае. А вот сейчас скажи мне, дочь, как я должен был реагировать на тебя в их присутствии? Броситься к тебе в объятия и дать им всем понять, что именно через тебя мной можно манипулировать? Так?
Я смотрела ему в глаза и не знала, что ответить. Конечно, он был прав, а я поступила опрометчиво.
– Ты заберешь меня отсюда?
– Нет, Ксения! – отрезал Горский и отпустил мое украшение. Он развернулся и пошел к выходу, но, практически дойдя до двери, остановился и проговорил, не глядя в мою сторону:
– Забрать тебя теперь может только тот, кто больше заплатит. А я в отличие от Черниговских никогда и никого не покупаю. И отступать от своих принципов не собираюсь.
Своими словами отец буквально подписал мне приговор, но его голос даже не дрогнул.
– И что мне делать? – Я не могла поверить, что он пришел ко мне, но так и не поможет. Ни в чем. Неужели он просто так сейчас хотел уйти?
– Скажи мне, Ксюша, насколько ты уверена в своем спутнике?– все так же стоя спиной ко мне, спросил отец.
– В Тимуре? А при чем здесь он? Твой же человек его куда-то увел. Что с ним? – во всей этой суматохе я совсем забыла о Тимуре.
– Ты не ответила на мой вопрос!– строго напомнил Горский.
– Наверно, уверена. – Что он хотел от меня услышать и что зависело от моих слов?
– «Наверно» – это мало. Очень мало, – как-то грустно пробубнил он самому себе.
– Я уверена в нем. Я люблю его! – вырвалось у меня на эмоциях.
– Любишь…– Горский повернулся ко мне и пронзил своим холодным взглядом. Вряд ли мое признание обрадовало его. Скорее, наоборот, я разбудила в нем что-то темное, ужасное, злое.
– А давай узнаем, любит ли тебя он? Проверим, есть ли хотя бы в одном из Черниговских сердце! – Доселе спокойный голос отца теперь был пропитан желчью.
– Я не понимаю.
– Я попросил Черниговского подождать тебя внизу, на парковке. Сейчас мои люди его отпустят и позволят вернуться на торги. У него будет возможность выкупить тебя. Интересно, захочет ли он тебе помочь?
– В отличие от тебя он нарушит любые принципы, но сделает все, чтобы вытащить меня отсюда. В этом я не сомневаюсь! – Злость на отца, которая немного притупилась чувством панического страха, вновь начала просыпаться.
– Отлично! – резко, с долей сарказма сказал Горский. – Теперь я могу быть спокоен за свою непутевую дочь. – С этими словами он покинул кабинет, громко хлопнув дверью. А я так и не поняла, зачем он приходил. И зачем мне такой отец?
Но долго думать мне не позволили: буквально сразу в комнату вернулся ведущий с двумя охранниками и с женщиной необъятных размеров.
– Анжелика, у тебя пять минут, – сказал мужчина.
На вид этой Анжелике было лет тридцать пять. Одета она была стильно, даже учитывая размер ее одежды. В руках она держала фен и какой-то чемоданчик, наверно, с косметикой. Тучная Анжелика осмотрела меня с ног до головы и недовольно фыркнула:
– Кто это купит? Тощая, глаза красные. Что я с ней должна за пять минут сделать?
Господи, она говорила обо мне, как о какой-то никчемной вещи! Нет, я не могла позволить этой Анжелике и пальцем прикоснуться ко мне. Изо всех сил снова начала кричать и пытаться убежать. Но это было бессмысленно, один их охранников скрутил меня, как тряпичную куклу, и подвел ближе к Анжелике.
– А чего она у вас нервная такая? – спросила женщина. – Опять на тетю Анжелику вся надежда? Да, мальчики?
Мальчики-переростки заржали, как кони, противно, мерзко, а тетя Анжелика достала из своего сундучка шприц с каким-то содержимым и направилась к мне. Я заорала что было мочи, чтобы привлечь внимание хоть кого-нибудь, кто мог бы мне помочь. Но никого не было. Никого. Усилив хватку, охранники практически обездвижили меня, а тот, что стоял сзади, обхватив мою голову рукой, внутренней стороной локтя зажал мне рот и нос.
– Выбирай, девочка,– мерзким голосом сказал ведущий. – Либо ты сама ведешь себя тихо, как мышка, и слушаешься нас, тем более, там Черниговский твой вернулся, либо мы сделаем тебе немного больно. Зато после укольчика тебе станет настолько спокойно и все безразлично, что ты даже имя свое вряд ли вспомнишь. Если выбор сделала, кивни.
И я кивнула.
При любых обстоятельствах я хотела оставаться собой, поэтому постаралась максимально взять себя в руки. Тимур вернулся, значит, он обязательно меня выкупит. Уверенность в этом помогла мне немного расслабиться, а Анжелике на скорую руку поправить мой макияж. Мою жемчужную нить сняли, заменив ее массивной подвеской с жемчугом, и только после этого в сопровождении охраны мы вернулись в зал, где меня незамедлительно вывели на подобие сцены.
Яркий свет с силой ударил по глазам, отзываясь в сознании ослепляющими бесцветными пятнами. Несколько прожекторов были настроены таким образом, чтобы максимально освещать лот и оставлять в полумраке зону для гостей и тумбу ведущего. Кроме режущего глаза света я не могла рассмотреть ничего и никого. Самое страшное – я не видела Тимура. Кончики пальцев, казалось, онемели, дыхание срывалось, в груди была тяжесть. Как я ни старалась, у меня не получалось ухватиться ни за одну мысль или на чем-то сконцентрироваться. Я почти физически ощущала, как десятки глаз досконально рассматривают мое тело. Под звуки радостного голоса ведущего, расписывающего все прелести тяжелой подвески на моей шее, из зала стали доноситься звуки одобрения и желания поскорее начать торги. Но мне хотелось только одного: убедиться в том, что Тимур там, на нашем месте, что он видит меня, что он меня спасет. Торги уже начались. Одна за другой вверх поднимались таблички, о чем я могла догадываться лишь по перечисляемым номерам участников. Заветное «23» прозвучало почти сразу.
– Номер 4, сорок тысяч.
– Участник под номером 23, пятьдесят тысяч.
– Номер 33, шестьдесят. Кто больше?
– Опять 23, кто еще?
Ведущий только и делал, что называл номера и постоянно увеличивающуюся сумму.
– Участник под номером 9, сто десять тысяч – раз…
– Номер 23, сто двадцать …
Для меня это был глоток кислорода. Тимур был здесь. Он отвоевывал меня у других, не хотел отдавать никому. Он подарил мне уверенность, что все будет хорошо.
Но, сделав еще две ставки, он перестал за меня бороться. Почему? Ждал? Или у него не было таких денег? Или просто я столько уже не стоила? Эти мысли настолько заполонили мое сознание, что я не заметила, как из глаз покатились крупные слезы, переливающиеся на свету не хуже алмазов. С каждой новой ставкой я все крепче сжимала свои пальцы, мысленно умоляя Тимура не отступать, но с каждой секундой он отрекался от меня все сильнее и сильнее. Стоя здесь, перед глазами этих ублюдков, полностью раздавленная и отчаявшаяся, потерявшая веру в людей и в любовь, я закрыла глаза и вместе с ведущим начала финальный отсчет.
– Итак, участник под номером 14, триста десять тысяч – раз…
И сердце сжалось в тисках, с бешеной силой выбрасывая все чувства, так неуместно зародившиеся к Тимуру. Не было любви. Не было доверия. Не было нас.
– Триста десять тысяч – два…
И я мысленно прокляла тот день, когда увидела Тимура в клубе. Клялась самой себе, что никогда не прощу ему его предательства. Обещала, что больше никогда и никого не полюблю, никогда и никому не поверю, никогда и никому не открою свое сердце.
– Триста десять тысяч – три… Продано.
И я понимаю, что моя душа умерла раз и навсегда.
Все остальное было как в тумане.
Меня снова куда-то повели, а я и не сопротивлялась. Мне было уже все равно. За этот вечер от меня отреклись сразу двое: Тимур и отец. В этой жизни от меня отвернулись абсолютно все, даже те, кто должен был любить безусловно.
Я прошла за охранником в номер этажом выше и, повинуясь его команде, осталась ждать покупателя. Обычный номер: кровать, тумбочка, кресло, шкаф, журнальный столик с двумя бутылками воды и телевизор. В голове пробежала шальная мысль, что за такие деньги можно было предоставить и люкс, но, с другой стороны, какая разница, где надо мной надругаются? Красивая обстановка едва ли смягчила бы мое окончательное падение.
Сделав несколько глотков воды из бутылки, я села в кресло, подтянула к себе колени и, уткнувшись в них носом, закрыла глаза. Вокруг царила тишина и умиротворение. Последние минуты моей прежней и беззаботной жизни таяли на глазах. Все мои страхи и переживания минувших дней сейчас казались мне пустыми и никчемными. А мысль, что напрасно я не села в машину Гены четыре года назад, кружилась надо мной, словно черный ворон.
Я не знала, как переживу этот вечер, какой я выйду отсюда и суждено ли мне вообще было выйти. Но эти переживания меня не пугали. Скорее, они, как бегущая строка в телевизоре, просто фиксировались в моей голове. Закрыв глаза, я постаралась представить что-то хорошее: запах бабушкиных оладий, добрые глаза Миронова, мамину улыбку, теплые объятия Реми. Я вспомнила, как ела морковное мороженое на площади Лестер-Сквер, когда мы с девчонками впервые самостоятельно покинули стены закрытой школы. А еще почему-то вспомнила Катю, которая могла бы стать моей подругой, но не успела. Я вообще многого не успела, и от осознания этого факта стало безумно тоскливо и безотрадно.
Звук открывающейся двери вынудил меня открыть глаза и вжаться в кресло. Через мгновение в номер вошел молодой мужчина. Осмотревшись по сторонам, он нашел меня взглядом и сделал шаг в мою сторону.
На вид ему было не больше тридцати. Каштановые волосы мягкими прядями обрамляли его красивое, немного смуглое лицо с лёгкой небритостью. Его карие, слегка раскосые глаза с медовым оттенком казались выразительными и лукавыми, а морщинки в уголках выдавали веселый нрав их обладателя. Высокий и широкий в плечах, он казался складным и мужественным. Уверена, если бы я встретила его при иных обстоятельствах и в другом месте, то сочла бы его крайне привлекательным. Но сейчас ничего, кроме ужаса и неприятия иных эмоций, он не вызывал.
– Привет! – Он подошел совсем близко и присел на корточки, чтобы наши лица оказались на одном уровне.– Не бойся меня, ладно?
Я ничего не смогла ответить, даже кивнуть. Его голос не был злым, грубым, напротив, он казался мягким и добрым. Но только что это меняло?
– Я – Валера, друзья зовут Леро́й,– продолжил он.– Я – друг твоего отца. Он просил меня присмотреть за тобой. Не бойся.
Он протянул ко мне руку и убрал с лица, выбившиеся из прически пряди.
– Коля просил подстраховать, если твой парень слиняет с торгов, и, как видишь, не зря. Я тебя не трону. Ну же, посмотри на меня!
Я подняла на него глаза, все еще ожидая подвоха.
– Уже лучше. Чтобы не вызывать лишних разговоров, мы с тобой пару часов здесь посидим, а потом я отвезу тебя домой. Или к отцу. Как захочешь. Не плачь. – Валера провел по моей щеке пальцем, вытирая слезы, которых я уже не замечала.
– Ты голодная? Можем заказать что-нибудь перекусить. Будешь?
Я отрицательно покачала головой, все еще не в состоянии принять тот факт, что все самое страшное позади, как и поверить, что из двоих не Тимур, а именно Горский меня спас.
61. Боль
– Давно вы знакомы с Горским?
– Давно, лет восемь уже. Только давай ты не будешь мне «выкать», ладно? Мне еще и тридцати нет, не то что шестидесяти.
Я все так же сидела в кресле, подтянув колени, а Лерой отошел к окну и смотрел на ночной город. За эти полчаса, что мы провели вместе, он действительно не притронулся ко мне даже пальцем, но жизнь давно научила меня никому не верить.
– Я перед Горским в неоплатном долгу, – начал Лерой, не отрывая свой взгляд от окна.– Лет десять назад отец начал играть. Иногда мне кажется, что нет на свете страшнее зависимости, чем игромания. Долги, странные люди, пустая квартира и мы с сестрой. Мне тогда было около восемнадцати, как тебе сейчас. На плечах – забота о младшей сестре, которой порой нечего было есть, и о больной матери, которая в больнице проходила курс химиотерапии. Все, что мне удавалось заработать, уходило на оплату отцовских долгов, но и этого не хватало. Он же просто спился. Однажды в нашу пустую «двушку» ввалились здоровенные мужики. Сроки по долгам у отца к тому времени все давно вышли. Но и из дома у нас брать было уже нечего. Тогда они избили меня до полусмерти, а сестру забрали. Ей на то время всего тринадцать исполнилось. Дали мне они три дня, чтобы нашел всю сумму, но, знаешь, даже если бы я продал квартиру, занял по всем родственникам и друзьям, да даже если бы продал себя на органы, я не набрал бы и десятой части от той суммы. Тогда я и пришел к твоему отцу. В те времена он только вставал на ноги и набирал людей. Конечно, не о такой работе я всегда мечтал, но мне нужны были деньги. Горский меня выслушал и уже на следующий день привел запуганную, но целую и невредимую сестру, а еще закрыл отцовский долг. Он никогда не просил с меня этих денег и даже ни разу не упрекнул, но я тогда себе поклялся, что буду рядом с ним всегда. Поэтому, когда твой отец попросил выкупить тебя, у меня и мыслей иных не возникало, как помочь.
– Ты все еще работаешь на него?
– Уже нет.– Лерой оторвался от окна и с мягкой улыбкой посмотрел на меня.– У меня года три уже свой охранный бизнес, но с Колей мы до сих пор близки.
– Я была уверена, что он меня бросил.– До сих пор мне никак не удавалось успокоиться и прийти в себя после случившегося.
– Горский?! Тебя?! Ты смеешься?! – Лерой отошел от окна и присел на край кровати прямо напротив меня.– Мне кажется, он весь мир готов перевернуть, лишь бы с тобой все было хорошо. Знаешь, сколько мои ребята мотались за тобой, когда ты в Россию вернулась?
– Черный бумер?
– Не только. Это уже Коля выставил охрану в открытую, а так…– Лерой замолчал. Упершись локтями в колени, он уткнул подбородок в ладони и с улыбкой посмотрел на меня.– Если кого он и любит, то только тебя. Не сомневайся в нем!
– Но…– хотела возразить, но Лерой перебил меня:
– Без «но», Ксюша! Просто прими этот факт, как и тот, что любая брешь в его несокрушимости повлечет слишком много жертв. Он – тот, кто есть, пока у него нет слабых мест, а ты – его самая большая слабость. Абсолютно для всех его дочь умерла четыре года назад. И поверь: если станет известно обратное, защитить тебя будет практически невозможно. Его враги, как стервятники, разорвут тебя на куски, тем самым уничтожив и твоего отца.
– Черниговский знает, что я жива. Федор. Именно поэтому я пыталась найти Горского.
Лерой опустил голову вниз, положив руки на шею, и задумался.
– Давно?
– Несколько дней.
– Понятно. Но, знаешь, Федор – это меньшая из бед. – Он встал и протянул мне руку.– Поехали! Нам пора.
Ухватившись за его ладонь, я покинула этот странный номер и внушающий страх отель. Лерой усадил меня на заднее сиденье своего автомобиля и выехал с подземной парковки бизнес-центра «Берлинго».
– Посмотри, там где-то на сиденье твоя сумка, а еще плед лежит, можешь укрыться, если замерзла,– сказал он, не отрываясь от дороги.
Действительно, рядом со мной лежал мой клатч с телефоном и ключами от квартиры Тимура, а также вязаный плед. Укутавшись в него, я взяла в руки смартфон и проверила его на наличие сообщений или звонков, но ничего не было. Тимур, оставив меня погибать в этом сумасшедшем доме, даже не пытался мне позвонить. Сердце пронзило новой болью. Ему было все равно.
– Почему Черниговский перестал торговаться?– спросила Лероя, в надежде, что он знает причину.
Где-то в глубине души я еще тешила себя надеждой, что Тимуру просто не дали за меня бороться: вывели из зала, пригрозили, напугали.
– Не знаю, Ксюша, я не знаю, – честно ответил Лерой.
– Он был в зале до окончания торгов? – Я так надеялась, что нет, что его просто выгнали!
– Да, он никуда не уходил, – вонзил в меня нож Лерой.
Я попыталась ему позвонить. Мне хотелось высказать ему все, что накипело у меня на душе. Но номер абонента не отвечал. В слезах я отвернулась к окну.
– Куда мы едем? – дрожащим от слез голосом спросила мужчину.
– Ко мне. Коля подъедет через час, и вы поговорите.
Выразив согласие кивком, я заметила в зеркале заднего вида грустный взгляд, брошенный на меня. Жалость… Только ее я способна была вызывать у людей.
Высокий глухой забор, выдвижные ворота. Казалось, мы заезжали на военный объект, но никак не к дому обычного человека. Хотя кого я пыталась обмануть? Друг бандита – бандит по определению. Как только машина Лероя припарковалась на небольшой парковке, по всему периметру зажглись фонари и осветили небольшой, но весьма уютный бревенчатый дом и ухоженную территорию возле него.
Лерой помог мне выбраться из автомобиля, завел в дом, и мы поднялись на второй этаж по широкой деревянной лестнице.
– Здесь много женских вещей. Душ за той дверью. Как будешь готова, спускайся. Мы будем тебя ждать, – протараторил мужчина, открыв передо мной дверь комнаты.
По моему ошарашенному виду он сразу понял, как пугающее и неоднозначно прозвучали его слова.
– Так это комната моей сестры. Она вышла замуж в прошлом году и теперь живет с мужем. Здесь же остались ее старые вещи. Можешь взять любые. Не думаю, что ходить в вечернем платье настолько удобно. Это первое. – Лерой с улыбкой взглянул на меня и продолжил: – Твой отец приедет через двадцать минут. Мы с ним будем ждать тебя внизу, на кухне. Еще вопросы есть?
– Нет, спасибо! – Я вошла в комнату и осмотрелась. Милая, уютная, небольшая. Лерой же не спешил уходить, он все еще стоял в дверном проеме и смотрел на меня. Тогда я повернулась к нему и, вопросительно изогнув бровь, добавила: – Думаю, я разберусь.
– Отлично! – Он резко развернулся и вышел.
Горячий душ помог мне не только согреться, но спокойно все обдумать. Поступок Тимура все еще отзывался глухой болью в сердце. Я всегда знала, что наши отношения обречены. Можно было на время закрывать глаза на прошлое наших семей, но рано или поздно оно обязательно бы нам аукнулось: Слишком много боли, страданий и исковерканных людских судеб оно скрывало. Но я никак не ждала от Тимура предательства. Он мог быть жестоким, агрессивным, но всегда бил в открытую, а не исподтишка. Этот поступок был настолько не в его стиле, что не укладывался в голове. Конечно, о том, чтобы вернуться к Тимуру, не было и речи, но мне до безумия хотелось еще раз посмотреть ему в глаза. Мне не терпелось показать ему, что сломать меня ему не удалось. Я надеялась прочитать в его глазах то, что он так и не успел или не осмелился сказать мне прямо.
В шкафу я нашла много всего интересного. Судя по размеру, сестра Лероя тоже была высокой и стройной. Свой выбор я остановила на мягком спортивном костюме терракотового цвета; правда, он совершенно не подходил к моим шпилькам, поэтому вниз я спускалась босиком.
Мои шаги были мягкими и почти беззвучными. Видимо, поэтому Лерой и Горский не сразу услышали мое приближение, а я, воспользовавшись ситуацией, смогла немного подслушать их разговор.
– Поговорил с парнем? – В голосе Лероя звучали стальные нотки. Со мной он говорил совершенно иначе.
– Немного. Если бы не Федя, убил бы, к чертовой матери! – Горский явно говорил о Тимуре.– А так он отделался сломанным носом. Спрашивала про него?
Неужели Горский избил Тимура за то, что тот меня бросил на растерзание тем ублюдкам? Ощущение тепла и благодарности разлилось по моему телу. Впервые за меня заступились, и это было так приятно. А Тимуру так и надо! Он, наверно, и не рассчитывал, что отцу на меня не совсем наплевать.
– Она напугана. – Судя по всему, Лерой кивнул на вопрос Горского.– Ты тоже молодец: хоть бы намекнул дочери, что при любом раскладе ей ничего не грозило. Этот ее взгляд, когда я в номер зашел… Черт, я реально ощутил себя извращенцем!
– Не серчай, Лерой, – выдохнул отец.– Ей нужен был урок. В этом мире, прежде чем руководствоваться эмоциями, нужно думать головой. Надеюсь, это она уяснила.
– Что с отъездом?
– Одну не отправлю, а послать некого.
– Горский, ты же знаешь, что можешь на меня положиться.
– Не суетись. Ты нужен мне здесь. Мы почти у цели, отступать нельзя.
– Какое-то время она может побыть у меня. Федя сюда не сунется, ты же знаешь. Но как только договор с Колесниковым будет на руках, ей даже тут будет опасно. Это сейчас он действует осторожно, но как только поймет, что мы загнали его в угол, то может сорваться. – Из слов Лероя я поняла, что речь шла обо мне и о Черниговском-старшем.
– Ты прав: чем раньше она уедет, тем лучше для всех.
Что же это за замкнутый круг такой меня окружал? Везде и каждый норовил меня отправить подальше. Как же все надоело это!
– Я никуда уезжать не собираюсь. Даже не мечтайте! – Я решила, что прятаться более, смысла не было.
– Подслушивать нехорошо! – с улыбкой возмутился Лерой.
– Я и не подслушивала, это просто вы громко говорили.– Остановившись в паре шагов от мужчин, я смотрела то на одного, то на другого.
Они сидели за кухонной стойкой на высоких табуретах и пили то ли чай, то ли морс. И если Лерой, глядя на меня, по-доброму улыбался, то взгляд отца источал холод. Кто там мне рассказывал о его любви?
– Я – спать. – Лерой соскочил с табурета и направился к лестнице. – А вам есть о чем поговорить и без меня.
Его шаги давно стихли, а мы с отцом так и играли в «гляделки», не произнося ни слова. Не знаю, что творилось в голове у Горского, меня же обуревали самые противоречивые чувства – от обиды и жгучей злости до прощения и чувства успокоения, что наконец-то мой отец был рядом со мной. Мой отец, папа… Такое простое, но настолько непривычное слово для меня. Я всегда знала, что он где-то был, но никогда его не видела, не чувствовала его любви и поддержки. Я никогда не знала, каково это – иметь родного отца. И вот, спустя восемнадцать лет, я могла видеть его, могла, наверное, даже затронуть, могла сказать ему все, что хотела все эти годы, но не могла даже пошевелиться и вымолвить хоть слово. Внутри была пустота, вакуум. Нет, я не чувствовала, что сидевший напротив меня мужчина был совершенно чужим для меня человеком, того не было, но и родным он мне не казался.
В какое-то мгновение Горский встал и уверенным шагом приблизился ко мне. От его резких движений по спине стройными рядами пробежали мурашки.
– Господи, дочка, – почти шепотом произнес он и, напрочь разорвав все шаблоны, крепко прижал меня к себе.
От его напора, от неожиданности его действий, а может, от внезапно нахлынувших собственных чувств, я дернулась и попыталась освободиться. Я ждала этих объятий долгие годы, я мечтала о них каждую ночь в детстве, когда Соболев игнорировал мое существование, я нуждалась в них сегодня вечером, когда, зареванная, увидела его в том маленьком кабинете, но сейчас они казались мне чужими и лишними.
– Прости, я не могу. – Высвободившись из его рук, я отскочила в сторону.
– Я понимаю, – ответил Горский, не зная, куда деть свои руки.
– Ни черта ты не понимаешь! – почти закричала на него. Этот его глупый порыв освободил моих личных демонов.– Ты бросил меня! Ты бросил маму! Я для тебя всего лишь слабое звено в выстроенной тобой империи. Где ты был, когда мне нужны были твои объятия, твои мудрые слова, твоя поддержка?! Тебя ни дня не было в моей жизни! А сейчас ты хочешь, чтобы я тебя обняла и сказала: «Папочка, как я рада, что ты меня признал!»?
Горский молча глотал каждое мое слово, при этом он продолжал смотреть на меня своим пронизывающим взглядом, опустив руки.
– Ты же ничего не знаешь, девочка моя. Давай просто поговорим, а потом спокойно сделаешь выводы, – попросил отец.
– Тебе не кажется, что с разговорами ты припозднился лет так на восемнадцать? – Мне хотелось сделать ему больно, так же, как больно было мне все эти годы без него. Вот только каждое едкое слово, брошенное в лицо Горскому, отзывалось во мне, принося за собой еще больше горести и страданий.
– Никогда не поздно сказать человеку, что любишь его. Никогда не поздно попросить прощения. Никогда не поздно простить. – Горский смотрел на меня в упор, гипнотизируя своим взглядом.
Медленно, выверяя каждое движение, он снова приблизился ко мне и, положив руки на плечи, добавил:
– Ты имеешь полное право меня ненавидеть, вот только раз ты пришла ко мне сама, больше я тебя не потеряю!
А я не нашлась, что сказать. Моя злость и обида рвались наружу, и я колотила Горского кулаками по его стальной груди. Слезы ручьями смывали остатки воспоминаний о жизни без него. Сердце предательски билось и жаждало любви родного человека. Пусть такого, как Горский, пусть с опозданием в пару десятков лет, но я так устала быть одной и никому не нужной и так сильно всегда хотела рядом любящего отца, что позволила себе обмануться в сотый раз и дать Горскому шанс.
Устав бить его по груди, я сама бросилась ему на шею и в слезах, еле слышно прошептала заветное слово, которое так сильно когда-то хотел услышать от меня Соболев:
– Папа.
– Прости меня, моя девочка! Прости! – Отец крепко сжимал меня в своих объятиях и хрипло шептал в мою макушку: – Я так сильно люблю тебя! Всегда любил! Всегда! Ни дня не проходило, чтобы я не думал о тебе. Эта любовь внутри меня, она сильнее меня! И если бы ты только знала, как больно, как невыносимо больно было изо дня в день доказывать тебе обратное! Душа разрывалась в клочья, сердце было разбито вдребезги, но ни одна живая душа не должна была знать, кто ты для меня!
– Почему ты отказался от меня? Почему не забрал у Соболева? – Я хотела знать, я имела право всё знать.
