Анастасия Зильберман
Экзистенциальные рассказы
Сказка о времени и вечности
Я не заметил, в какой миг стал стареть. То есть, оно конечно: день за днем, за годом год, от рассвета до заката и опять же до рассвета – понятно, что мы влиты в поток времени, обратного хода нет. Но это ведь так отвлеченно, а по жизни-то живешь, и кажется, что все молодой, годы бегут, а ты все молодой да холостой, все впереди… и вдруг – бац! как-то сразу седина в висках, и на улице парень к тебе: «Бать, скажи, который час!» и ты в шоке: это я-то батя?!.. А кто же? Конечно, ты. Зеркало в помощь, вон, смотри.
Со мною так и было: «Бать, который час?» Как шилом ткнул пацан – сам дурак дураком, рот до ушей. Лет семнадцать. А я-то шел гоголем, думал – иду, такой авантажный мужчина средних лет, поглядываю на молодых женщин… А я для них, поди, давно папик, только без денег, потому и не нужен. Старое пустое место. Пришел домой и мигом к зеркалу. Долго смотрел, да толку-то что. Да. Старое пустое место, точно так.
Я не женат. И не был. Почему? Да потому же, что и большинство таких: жить хотел легко. Правда, признаться в этом неохота, отчего и юлил, даже перед собой: это они, другие, жить хотят легко, а я-то не такой, у меня особая миссия. Тешил себя тем, что создам нечто великое. Напишу. Совсем смутно представляя себе, что это будет: роман, трактат, эссе… Очень любил ходить по улицам, особенно в пасмурные и не холодные дни, мечтать о том, как выйдет мой труд, будет нарасхват. Бывало, и писать садился, сперва с листом бумаги и ручкой, потом за монитор. Ни там, ни там дальше трех строчек не пошло. Примерно так: «Дорогие читатели! Я хочу поделиться с вами своим жизненным опытом, надеясь, что кому-то пригодится то, что я хочу изложить…» Заметив второе «хочу», зачеркивал его, потом хватало меня еще на пару строк, а потом впадал в оцепенение, на том труд и кончался. Ну и каким, собственно, опытом делиться с человечеством? Его же попросту нет, опыта. Я знаю совсем чуть-чуть от белого света: работа, дом, немного город. Всё. На работе отбывал время кое-как… а почему – отбывал? И сейчас так же. Только раньше была мечта, а после «бати» и зеркала так и рухнула. Да что там! Раньше тоже ясно было, да только всё пыжился: мол, ладно, еще сяду, напишу, мир вздрогнет… А тут пришлось смахнуть всё это. Всё! Без жалости. Надо взглянуть в глаза времени и правде. Жизнь прошла. Пришло время дожития.
И я стал доживать.
По-прежнему мне надо было ходить на работу. Свои служебные задачи я выполнял, придраться не к чему, хотя и хвалить не за что. Никому за тридцать лет не пришло в голову повысить меня в должности. Да я и сам не хотел: я ведь все грел себя сказкой о сочинении, должном озарить мир, а служба лишь подспорье. Копеечные деньги – но я мог жить на них, много ли надо одному? Эти копейки и остались, а цель исчезла. Она была обманкой, но была. Исчезла – и я ощутил себя странником в неизведанном неуютном краю, и что делать? Ложись и помирай?..
Если честно, я бы так и сделал. Да ведь вмиг не помрешь, а долго – это как? Лежать, не есть, не пить?.. Ну уж, нет. Буду доживать.
Поначалу было тоскливо. Казалось, сослуживцы как-то странно косятся, жалеют, что ли. Может, и вправду резко постарел, осунулся – они могли решить, что заболел, отсюда и сочувствие. Но с разговорами никто не полез, да и не надо. Неделю-две я грустил, а затем как-то сама собою грусть развеялась, верней, стала элегией, а здесь и осень подступила, ранние дни сентября, такие ясные, яснее не бывает, все в золоте и синеве. И как нарочно у меня в запасе оказалась неделя отпуска, я написал заявление, начальство подмахнуло, и вот девять дней наедине с собой, включая выходные.
День первый
Проснулся почему-то рано, часов в семь. Окно на восток, зарево рассвета, алый небосвод. Я долго смотрел на него, без всяких мыслей, и так светло, просторно стало на душе. Как будто ноша с плеч. Вот зачем надувал воздушные замки, зачем носил ненужные очки?.. Какая чушь! Вот лежу, смотрю на рассвет, то есть уже восход, и это счастье.
Ну ладно, не счастье, просто хорошо. Странно, я боюсь подумать: а вдруг это и есть цель жизни? Не стремление, что истинное, что ложное, без разницы; не труд, не самолюбие, и уж тем более чины и титулы. Ничего этого не надо. А надо смотреть на восход, зенит, в осень, как серебрится листва потускневших тополей под ветерком и солнцем… Мысль эта показалась мне настолько необычно-привлекательной, что, повторюсь, я побоялся вдуматься в нее, а вернее, отставил на потом, как малыш оставляет самое вкусное напоследок. И я ведь могу сколько угодно лежать, смотреть в окно как в экран мироздания, и мне, похоже, это не надоест.
И правда, лежал, смотрел, дремал. Даже есть не очень хотелось. То есть, может, и встал бы, чаю попил, что ли, да лень. И так чудесно это было. Мысли перенес на завтра. А завтра видно будет.
Нет, ну конечно, я и встал, и пообедал, но выходить никуда не стал. Так и провалялся дома, не включал ни телевизор, не интернет, смотрел только в окно. В сентябрьском небе своей жизнью жили облака, менялся угол освещения, затем стало заметно вечереть, затем быстро стемнело, но сумерки держались долго, никак не могла прийти настоящая ночь, и не дождавшись ее, я уснул, не заметив, как, а когда открыл глаза, в окне вновь был рассвет.
День второй
Полежав, посмотрев на разгорающееся утро, я решил сегодня выйти прогуляться. Без времени, без цели. Как соберусь, так соберусь. Собрался уже за полдень, вышел, неторопливо пошел куда глаза глядят. День был светлый, но ветреный, и этот ветер нес с собой какой-то тревожный привкус невиданных мною дальних земель, и это рождало мысль об огромности и даже бесконечности мира, а главное – чтобы познать эту бесконечность, вобрать ее в себя, не надо никаких странствий, незачем колесить за тридевять земель. Она сама пришла к тебе – осень, ветреные улицы, листопад – от этого всего как будто раздвигается пространство, и ты вдруг видишь себя в живом космосе. В нем где-то весны, где-то ливни, бури треплют моря, прибои бьют в борта материков, звезды летят с небес, и кто-то спешит загадать желание… Я ходил не спеша, без всякой цели, сворачивал или шагал прямо на перекрестках, и думал о том, как здорово, оказывается, ни о чем не думать: ты встроен в огромный мир, и он думает за тебя. Даже больше, чем думает. Он живет, дышит, и ты чувствуешь его дыхание, пульс его жизни как свое. Иными словами, ты и мир – одно целое.
Я бродил и постепенно свыкался с этим. И с тем, что семь дней мне даны для того, чтобы вжиться, стать наполнением стихий, их видимой частью, подобно тому, как туго выгнутый парус есть облик ветра. Это должно случиться само собой, а мое дело – ждать.
День третий
Мне снилось ночью то, что я не смог вспомнить, проснувшись. Какие-то движенья, тени, полутени. Но почему-то нахлынули воспоминания о давно минувших годах, о людях, которых нет уже на свете… а может, и есть, кто знает – неизвестно почему вспоминал людей совсем не близких, а каких-то, Бог ведает, одноклассников, однокурсников, которых не видел много лет, и вряд ли увижу. И зачем они вспомнились?.. – вопрос без ответа.
Но эти сны и память неожиданно привели к желанию порыться в старых вещах, документах, фотографиях. Я занялся этим, и так увлекся, что не оторвать. Я рассматривал картинки давних лет, нашел свою школьную характеристику – в общем, я был, оказывается, юношей, подающим надежды…
Вещи. Книги, картины, безделушки, хрустальный кубок, фарфоровые статуэтки, институтский значок. Иные из них я помню, как появились, кто их подарил, принес, купил. А другие помню столько, сколько помню себя, значит, они старше меня. Я так рассматривал их, точно видел в первый раз, перебирал, откладывал, опять брал в руки… И вот так облаком наплыла мысль: вот эти вещи… они ведь хранят некую тень людей, когда-то причастных к ним, бравших их в руки, говоривших что-то. Тепло их рук, следы их слов, улыбок. Это, конечно, не увидишь, не ощутишь просто так, это лишь при особой настройке на реальность. Я вроде бы ощутил это, прошлое воплощалось под моими пальцами, но это было смутно, и я подумал: ладно, посмотрим. Так и ушел день.
День четвертый
Я стал рано просыпаться. Опять смотрел в окно точно в экран Вселенной. Правда, помутнела она – исчезли и рассветный зефир, и диковинная синева, все затянуло белесой пеленой, отчего пришлось надевать плащ.
Пройтись я решил не сразу. Сперва подумал было вновь перебирать вещи, благо это дело могло быть бесконечным: перебрал все, начинай сначала… Нет, захотелось прогуляться.
Заметно похолодало. Серенький непогожий день грозил дождем, поэтому я надел плащ на фланелевой подкладке, взял зонтик и пошел. Куда идти – не думал, путь-дорога сама скажет. Дождя так и не выпало, ветер метался, раздувал полы плаща, но не продувал меня. Я ходил и не чувствовал себя усталым, и такой ненастный мир стал со мною дружен, он приоткрывался мне новыми сторонами, только, я еще не мог понять, какими.
Устал-не устал, а перекусить надо. Я зашел в небольшое уютное кафе, взял салат, кофе с глинтвейном, пирожное. В ожидании заказа достал смартфон – ничего. Никто не звонил, не писал в мессенджерах. Мне совершенно не грустно от этого, но почему-то стало жаль, что мы перестали писать друг другу письма на листах бумаги, запечатывать в конверт, надписывать адреса… Стали бросать друг другу пару слов без всякой грамматики – и так понятно! ОК – понятно же?.. А то и вовсе смайлики-картинки. Вот это жаль.
Было приятно так слегка грустить, взбалтывать ложечкой кофе, помнить о прошлом… Вернее, кадры из прошлого сами бежали перед внутренним взором. Все-таки не зря прошла жизнь! Я видел людей, с кем так или иначе сводила меня жизнь, вдруг выплывали улицы, дворы, дома такими, какими они были двадцать, тридцать, сорок лет назад… Пока все это не приблизило меня к решению задачи, но я чувствовал, что истина где-то рядом.
День пятый
Ночью все же разразился дождь. Утреннее окно было все заплакано косыми струйками, а небо клубилось темно-серой беспокойной массой. Меня это ничуть не огорчило, я и прежде мог бродить под дождем, если он был не слишком проливной… А однажды, когда мне было семнадцать лет, я пошел под таким теплым июльским ливнем, про которые говорят «как из ведра». Это, конечно, простительное преувеличение, но «словно в душевой» – вполне, это буквально. Я промок весть, насквозь – волосы, футболка, джинсы, кеды – как будто побывал в реке. Ну, так и шел по пустым улицам, как призрак ливня, решил сократить путь, повернул в квартал, прошел дворами…
Вот это и вспомнил. Как вчера. Дорога через двор, замкнутый несколькими старыми домами: заросли шиповника, сирени, над всем этим кроны тополей, берез, и рябина вдалеке, в самом конце дорожки, как ориентир, я очень хорошо запомнил, как шел именно к ней, и гроза гремела и хлестала, молнии огненно секли пространство, а потоки с небес были немыслимо теплые, ни до, ни после я не встречал в жизни такого теплого дождя, хотелось идти и идти, и пусть он не кончается.
Я вспомнил это и вдруг понял: вот я прошел по тому двору и больше там не был. Сорок лет. Это совсем недалеко от дома, пешком минут десять. И я за сорок лет ни разу туда не дошел. Ну да, мне и не надо было. Я это и не вспоминал. Зато теперь вспомнил.
И понял: мне надо туда, увидеть тот старый двор. А он вообще остался?! Может, там давно все застроили-перестроили, от тех домов, тропинки, тополей и следа нет?.. Сорок лет!
Так припекло, что все брось и беги. Я вышел на балкон. Этот дождь был холодный, печальный, но я стоял, слегка дрожа, думал: десять минут, всего-то – и вернусь на сорок лет назад. И не пошел. По своей привычке понянчиться с любимой мыслью, отложить самое вкусное на потом. Завтра! Все завтра.
День шестой
Не помню, от кого услышал когда-то: если вечером начался дождь, значит, будет идти всю ночь и утро. Дождь, правда, начался не вечером, а раньше, но так и шел, похоже, всю ночь, я сквозь сон слышал бульканье, вздохи ветра, а утро еле рассвело, небо закрылось тучами как будто на всю жизнь, моросило, похоже, и не думая прекращаться. Но путь так и будет! Почему-то мне хотелось шагать под непогодой, это настраивало на должный лад. К чему должен привести этот лад, я еще не знал, но это меня не трогало. Приведет. Нет сомнений.
И я пошел. Надел плащ, кожаную кепку. Не спешил. Дождь мелко сеялся, а ветер заметно переменился: южный, мягкий, нес последнее тепло осени. Я шагал не торопясь, и сделал крюк, чтобы повторить все как тогда, зайти во двор с дальней стороны. Спору нет, странновато, что за почти полвека я ни разу не очутился здесь, в одной версте от дома – а с другой стороны, может, именно так и надо было. Всему свое время. Оно, время, само и решило. Сорок лет паузы – и вот я здесь.
Улица так изменилась, словно то ли тогда был сон, то ли сейчас. Разве такое может быть?! Тогда я шел вдоль дощатых заборов, через них свешивались ветви яблонь, с железных и шиферных крыш деревянных домиков лились дождевые водопады. Сейчас тут высились громады новостроев, прежний вход во двор был проемом в неряшливой живой изгороди из шиповника и бузины, теперь же это была высоченная, чуть ли не в три этажа арка в огромном доме. Я свернул в нее, шаги мои гулко зазвучали в угрюмом пространстве. Вошел во двор…
И время замкнулось.
Минувших лет как будто не было. Дома, окна, березы, тополя, тропинка… все было на тех же местах. Меняясь везде, мир не изменился здесь, на этом примерно квадратном километре. Рябина! – вон она, все та же, все там же.
Наверное, это чудо. Ну что ж, значит, чудеса на свете есть. И хорошо, что так.
Я зачарованно пошел вперед, подойдя к рябине, тронул рукой оранжево-алую гроздь, словно хотел убедиться, что она есть. Она и есть. Но я все же сорвал кисточку ягод в семь-восемь, понес домой.
Дома положил кисть на полку с фотографиями. Пусть будет там.
День седьмой
Ночь пронеслась странно. Вновь мелькало неясное, но теперь это было нечто огромное и светлое, некие вечные истины. Они уже пришли ко мне, и надо было сделать финальное усилие, чтобы прикоснуться к ним. Мне чудилось, что я несколько раз просыпался и вновь засыпал, а в общем это было такое волшебство, из которого я вынырнул с удивительной мыслью, пришедшей непонятно как.
Я осознал: старые, давно обжитые городские дворы, где поколения людей жили, прожили, ушли, и живут, и будут жить – это такие линзы времени, что ли, где оно иное, чем в других местах. Они хранят память о людях и событиях, бывших здесь, все это не исчезло, оно живо, хотя и незримо, и оно может стать тоннелем, соединяющим человека с вечностью. То есть если твоя душа в чем-то войдет в резонанс с суммой душ людей, живших здесь – да ведь и у деревьев есть души, только другие, но мы можем их понять – вот тогда может случиться чудо слияния. Должно быть, у каждого человека должен быть такой двор, такое место на Земле, насыщенное энергиями прошлого, куда ты попадешь, как ключ в замок и отомкнешь волшебную дверь в вечность. Может, не сразу это выйдет, может, помучаешься с этим замком, а может, и вовсе не поддастся он. Кто знает!
Ну, а я – нашел?..
Вроде бы да, но не уверен. Я посмотрел на полку. Рябиновая семейка алела на том же месте, где я вчера ее оставил. Я встал, побродил по дому, всякий раз искоса бросая взгляды на нее… и заспешил в тот самый двор.
Грозовая завеса порвались, в разрывах ярко синело небо. Ветер метался порывисто, словно не знал, что ему делать, как лучше дунуть – никак не выходило. На этот раз я почти бежал, чувствовал, как горит лицо, хотя заметно потеплело. На этот раз домчался минут за семь-восемь, вошел во двор…
Двор оказался как все прочие дворы. Вчерашняя магия исчезла. Я постоял, побродил, посидел на скамеечке. Люди редко выходили, заходили, заезжали, выезжали. Никто из них на меня и не глянул. Ветер трепал поредевшие кроны, гонял желтые листья по земле. Не знаю, сколько я так сидел, но не меньше часа точно. Когда встал, пошел, на душе было спокойно и светло.
Дни восьмой и девятый
Понедельник и вторник для меня как-то слились воедино. Облака унесло совсем, и ветер стих, и людям, казалось, весело носиться по делам, болтать по телефонам, гудеть клаксонами авто. Как будто все стали ярче, бодрей, добрей, и мир под ясным небосводом мир казался огромным и полным надежд, удач, предстоящих встреч. Я смотрел на него другими глазами, бродя по улицам, заглядывая в кварталы – проверял себя. Нет, чуда больше не было, да и пока не надо.
Это не главное. Даже если оно не повторится никогда, и я не смогу открыть дверь в вечность…
Впрочем, нет. Не стану врать. Это главное, что должно с нами быть, и если оно не повторится, будет горько. Но и плакать не стану, помирать тем более. Теперь я знаю, как мне жить, что делать, что искать. Вот она, суть жизни, не пустая обманка, не вздорные мечты. Будь ты хоть самый заурядный человек, тебе небом вручен этот дар: превратить время в вечность. Ты – золотой ключик бытия, лишь найди свой замок. Я это понял, но еще не знаю, нашел, или нет. И значит, я иду искать.
