Анастасия Зильберман
Экзистенциальные рассказы
Алмазная сказка
Мне по наследству от дедушки достался ограненный алмаз без всякой оправы. Не кольцо, не брошь, не ожерелье. Нет. Алмаз, и все. Чистый многогранный кристалл, прозрачный как слеза, как горный лед, преломляющий световые лучи так, что на солнце он как будто вспыхивал и светился изнутри, сам по себе. Словно в нем пылал живой огонек. Собственно, это бриллиант: самый настоящий, обработанный строго по всем канонам. Не очень большой, но и не маленький, размером чуть поменьше желудя. Цена? Не знаю, не интересовался. Думаю, что изрядная, какую-нибудь небольшую квартирку можно купить на эту сумму. Или престижное авто. Но повторяю, никаких коммерческих мыслей у меня отродясь не было связано с фамильной драгоценностью. В моем сознании она проходила по совершенно иной статье.
Вообще-то, фраза «достался по наследству от деда» – не совсем верная. Или еще вернее, она нуждается в уточнении. Уточняю: алмаз достался не мне, а моему отцу, и не один он, а целый бизнес, хорошо отлаженный, поставленный на ровную широкую дорогу, только и кати по ней.
Дед мой, отец отца, был ювелир. Я признаться, его почти не помню, мне было семь лет, когда он умер, и моя память о нем странная. Плохого ничего, но и хорошего как-то немного…
Нет. Вот перечитал эту фразу – «хорошего немного», и вижу, что она не то. Не отражает сути. Мое детство было в принципе хорошим. Безоблачным и безмятежным. На зависть, наверное, девятерым из десяти детей. Другое дело, что это хорошее всегда было такое ровное, негромкое, такое взрослое, что ли… Все же ребенку нужно больше эмоций, чем это было у меня. Словно бы дед не очень и замечал внука, хотя я помню себя и в его мастерской, где громоздились разные причудливые инструменты и сложно, промышленно пахло окислами металлов, химикатами, черт-те чем еще; и в лавке, то есть небольшом магазинчике, полутемном, внушительном, с массивными витринами из темного дуба и богемского стекла «под старину». И пахло тут совсем иначе, изящно, какой-то не то розой, не то лавандой, тонко и ненавязчиво. При не ахти каком образовании дед был от природы одарен точным художественным вкусом.
Как сейчас я понимаю, он был ювелир средней руки, а может, даже и пониже рангом. Другое дело, что сама система, конечно, строгая, клановая, туда человеку со стороны практически не воткнуться. Это тебе не барахлом барыжить, и здешний середнячок – что-то около миллионера. В долларах или евро, естественно. Как там очутился мой дед? Тайна за семью замками. Я вообще не знаю свою родословную дальше него, и рассказать о ней некому. Отец мой был, правду говоря, балабол и ничтожество, и как дед воспитал такого сына, тоже загадка, которой я уже никогда не узнаю. Допускаю, что он переживал, не подавая вида: мои смутные детские воспоминания подсказывают, что он был закрытый, даже непроницаемый человек, и эта закрытость стала для него своего рода культом: он возвел в принцип то, чтобы никто, ни один человек на белом свете не догадался, что у него на душе… Впрочем, это уже рассуждает в моем лице пожилой тертый мужик, хлебнувший лиха на своем веку, а не мальчонка, знавший деда лично. Вернее, знавший, но ничего не узнавший о нем. А все остальное – так, взрослые догадки.
Дед умер внезапно, в той самой грязновато-дымной мастерской. Сидел за рабочим столом, встал, шагнул и упал, не зная, что делает шаг из этого мира в неведомый. Должно быть, это был инсульт, но опять же не знаю. Не ведаю и наследственных отношений. Отписал ли дед все имущество отцу, либо же оно отошло к нему просто по родственному чину?.. По малолетству я таких вопросов не задавал, а потом делать это было бессмысленно. Я и не делал.
Что я знаю и даже понимаю – то, что у отца начисто сорвало крышу от свалившегося на него богатства. Это ведь в самом деле были большие деньги. По большому счету – немалые, а для обывателя – гигантские. Немыслимые. Процентов девяносто населения Земли, включая далеко не бедных, прилично зарабатывающих людей, таких капиталов никогда не знало, не знает, и не узнает. А молодому человеку вот так внезапно досталось, будто он сорвал джек-пот.
Хотя по тем меркам отец мой был не больно-то и молодой. Немного за тридцать. Тогда это считался зрелый возраст. И этот человечек, конечно, пересидел в мальчиках, каковым, собственно и был – на побегушках. К бизнесу как таковому дед его не подпускал, а какие планы имел… теперь уж этого не узнать. Могу подозревать, что, держа маску невозмутимости, он был тяжко угнетен, видя никчемность сына и не понимая, где упустил время, которое не вернуть. Это и выстрелило насмерть изнутри.
Став богачом, мой малоценный папенька, думаю, задохнулся от счастья. Наверняка не спал ночами, распаленный внутренним кинематографом. Что он там себе представлял, Бог ведает, но вообще говоря, воображение у него было по-настоящему талантливое, этого не отнять. И будь он поумнее, наверняка бы смог сделать себя неплохим художником. К примеру. Может, даже писателем. Но беда, когда яркие мечты есть, а здравого смысла нет. А в нем именно это и сомкнулось. Плюс огромные деньги. И получилась бомба.
Он с головой нырнул в то, что называл «инвестиционными проектами», а если без пафоса – в роскошь, разгул и разврат. Естественно, провозгласил, что бизнесмен должен сначала «завоевать положение в обществе, укрепить выгодные связи», для чего приобрел роскошный особняк, несколько автомобилей премиум-класса и пустился устраивать разорительные вечеринки, на которые как мухи на варенье слеталась всякая богема, включая длинных как жерди «моделей» с раздутыми силиконом губами и бессмысленными глазами. Установление связей длилось года полтора, закончилось вложением львиной доли денег в какой-то «венчурный фонд», обещавший немереный доход, но вместо того лопнувший, то есть исчезнувший с деньгами и учредителями, двумя прохвостами, у которых прямо-таки на рожах было отпечатано, что они жулики, и куда папашины зрачки смотрели, я ума не приложу.
Короче, обнаружив, что от наследства осталась примерно одна пятая, родитель мой впервые призадумался. Маме он помпезно сказал:
– Ну что ж, от неудач никто не застрахован! Это профессиональный опыт, тоже вложение капитала. С этого момента, можно сказать, все только начинается…
Начались и продолжились новые проекты тем, что улетела в никуда половина остатков. Пришлось продавать поместье, автопарк, причем один убитый в хлам «Лендкрузер» ушел за бесценок на запчасти, да вообще все разбежалось в половину от стоимости. Тут, пожалуй, впервые папенька начал худо-бедно думать по-настоящему и даже что-то зарабатывать… но к бизнесу ведь нужно иметь дар точно так же, как к музыке, математике, живописи – чего он был лишен начисто. Он открывал агентство недвижимости, туристическую компанию, магазин стройматериалов… все это какое-то время со скрипом ворочалось, но неизбежно начинало приносить убытки и в конце концов продавалось. А кроме того, он никак не мог отказаться от ухарских привычек, дорогих ресторанов и покупных женщин.
Я очень рано начал понимать эту сторону его жизни, всем сердцем сопереживал маме, но не мог ее утешить. Не мог найти ни мыслей подходящих, ни слов, и честно говоря, вряд ли бы нашел. Не достучаться было до нее, она была человек наглухо погруженный в собственные беды, и даже не из-за мужа, хотя из-за него тоже. Такой характер. Супруг был лишь удачным довеском к врожденной депрессии. Ей интересно знать было только то, какая она несчастная, а остатки вселенной за пределами этих несчастий для нее не существовали. Я и по сей день поражаюсь: как вообще мои родители нашли друг друга? Как?! Как такое могло быть?.. Я в принципе не могу представить женщины, которой мог бы помыкать такой никудышный пустозвон, как мой отец. Любая другая дала бы ему в морду и ушла. Любая, кроме одной – моей мамы. Одной из десятков, из сотен миллионов!.. Так именно она ему и попалась. Вот и верь после этого в случайности.
Мама умерла, когда мне исполнилось четырнадцать. Легла спать и не проснулась. В этом было нечто странное, наводившее на мысль о суициде с помощью конской дозы снотворного, но тема не открылась. Отец, мне кажется, не очень-то и горевал, хотя, конечно, делал плаксивое лицо по ситуации и много говорил о том, каким прекрасным человеком была покойница… Это не помешало ему через месяц, будучи подшофе, завести такой разговор:
– Послушай, я бы хотел с тобой поговорить. Ты уже парень взрослый, и я надеюсь, меня правильно поймешь…
Конечно, я понял правильно и кивнул. Мне это было абсолютно все равно.
И к нам подселилась ловкая молодуха. Красивая. Кстати, вовсе не плохая девка, веселая, с юмором, но мысль у нее была одна и правильная: подоить старого дурака и выкинуть как тряпку. Что она и сделала. Через год. И в морду как раз дала. Такую оплеуху на прощание звезданула – будь здоров! Так как застукала с проституткой. И сказала:
– Я от тебя, козла поганого, теперь полгода в душе буду отмываться! Придурок… Тьфу!
У папаши, видать, от такой затрещины звон колокольный стоял в башке, и он растерянно пробормотал:
– Как это… непедагогично…
Действительно, придурок.
А потом понеслось – одна за другой.
Для меня это все имело неожиданно полезные последствия. Навсегда закалило, выковало внутренний стержень. По житейскому опыту, умению гасить эмоции я в семнадцать лет уже был взрослым мужиком. Правда, слишком черствым, но это плата за душевную стойкость. Меня ничто не могло выбить из равновесия. И в университет на юридический я поступил легко, и учился хорошо, и закончил не с красным дипломом, но и без троек. И работу сразу нашел в адвокатской конторе, и пошло и поехало…
Жили мы все так же с отцом и его дрянными бабами, на фоне которых та, первая, теперь казалась образцом разума и основательности. Иные из них кокетливо косились на меня, даже заигрывали, но я для них всегда был на замке. Да, нет, здравствуйте, до свидания – ни слова кроме.
Так шли, даже бежали годы, отец постепенно превращался из «инвестора» в бесконечно пьющего бездельника, упражнявшегося в циничном юморе. Бабы, правда, у него не переводились, но теперь это были опустившиеся особи, иные из которых даже пытались прихорашиваться, и даже заметны были на их лицах следы былой красоты. Я начал зарабатывать, сперва более-менее, потом прилично, папенька, разумеется, существовал за мой счет. Но до того мы продали последнюю приличную квартиру в новом престижном доме, переехали в двушку в старой девятиэтажке. Деньги за квартиру куда-то улетучились, я в принципе не очень понимаю, как можно было прогудеть такую сумму за полгода. Никогда не спрашивал отца, как он сумел так отличиться. А он, конечно, не говорил.
Вообще-то, очутившись в двушке, он присмирел. Пришла запоздалая горькая мудрость вместе с шлейфом болезней. Он страшно постарел, не по возрасту. В пятьдесят с небольшим выглядел старше лет на десять, если не пятнадцать. Перестал едко острить, а это у него получалось метко – повторюсь, он имел несомненный дар мыслить образно. Женщины исчезли, даже марамойки. Теперь он уцепился за тему: «я – погибший талант», она не сходила у него с языка, причем талант в монологах постепенно перерастал в гения. Так и жили. Отец тешил себя сказками о нераскрытой гениальности, при этом самокритично утверждал, что погубил себя сам. Я бы даже сказал, он толковал об этом с удовольствием, так как главное в данной тематике было то, что гениальные задатки все-таки присутствовали. Это его глубоко согревало.
Я работал. Не женился. Как бы это сказать… такой своеобразный педагог, как мой папенька, сделал меня стоиком, и это неплохо. Но он же навсегда поселил во мне отвращение к семейной жизни. Отношения были, и не раз. А семья – нет, я уж как-нибудь сам. Я и по сей день одинок, живу все в той же квартире, и не нуждаюсь в сожительнице. Привык, что ли. И мне здесь не тесно.
А с отцом мы тут прожили пять лет. Сдал он стремительно. Еще позавчера был вроде бы сам свой, за ужином обстоятельно рассуждал о том, что тех, кто общепризнан в статусе гения, около процента от всего населения Земли. А всего таковых рождается порядка пяти процентов. Четверо из пяти не выстреливают, скажем так. По разным причинам.
Он говорил это пространно, веско, распространился и о причинах, с великодушной скромностью умалчивая о себе… Я не спорил, да и вообще почти не говорил. Помню, было поздно, темно, я устал. Подробности, конечно, позабылись. Следующий день тоже растекся в памяти, а через день, придя с работы, увидел, что отец лежит в зале на диване, безучастно глядя в потолок.
– Ты что, пап? – удивился я.
– Так, – отозвался он. – Ничего…
Но тут же позвал:
– Присядь, поговорим.
Тревога кольнула меня, но я послушно присел.
– Да, пап?
Он чуть помолчал, не глядя на меня. И сказал:
– Знаешь, кажется, мне пора.
Я, конечно, запротестовал, но он поморщился и остановил меня взмахом руки:
– Брось! Разве мне страшно или грустно? Да и тебе тоже!
– Ну, дело не в грусти и не в страхе…
– И ни в чем другом. Пришло время, и все. Оно всегда приходит. И все об этом! Хватит. Я не смогу сказать больше. Всю свою жизнь я говорил чушь, теперь не хочу. Поэтому позволь сравнительно более умный разговор. Смотри…
И вот тут он вынул из под-подушки этот самый бриллиант.
Даже в тусклом свете торшера он сверкнул живой звездой. Я обомлел:
– Господи! Откуда это?!
– Ну, откуда, – он усмехнулся. – Оттуда! От моего отца. Деда твоего. Чистейшей воды. Вроде бы даже африканский. Удивлен, что я его не загнал?.. Сам удивляюсь. Но вот послушай!
По словам деда, у него с этого алмаза все и началось. Эмбрион, из которого выросло все дело. И разумеется, дед считал камень талисманом.
– …не продавай его ни при каких обстоятельствах! – вот его слова. Знаешь, я не раз покушался. Такой соблазн!.. Но не решился. Нет. И вот тебе теперь то же самое говорю. Держи, владей…
– Ну, папа, опять ты за свое!..
– Ладно, ладно, не буду. Не бойся, это на меня так, что-то накатило… Идем ужинать!
И мы попили чаю, поболтали так премило, пошли спать. А утром я обнаружил отца умершим. Как маму пятнадцать лет назад. Один в один. Лицо у него было просветленное, я бы сказал, счастливое. И я тогда подумал, что смерти, должно быть нет. Есть странствия по неизведанным мирам.
Вот так алмаз достался мне. Вот как-то не думал я про него, как про оберег. Но относился к нему именно так. Шли годы, я жил, ничего плохого со мной не случалось. Будто меня замкнуло в ходе дней и лет, и хорошо, что так.
Я ни с кем не дружил особо, хотя отношения на работе были ровные, даже приветливые. Но то на работе, а вышли за порог – и каждый сам по себе. Корпоративы – да, выпивали, танцевали, кое у кого случались романы, судачили об этом. Я же всегда держался вежливо и сдержанно.
Но вот появился в нашем коллективе один сотрудник, с которым я вдруг ощутил родство душ. Даже не знаю, почему так. Может, и родства-то особо не было, а просто к каждому из нас приходит час, когда хочется открыть душу. Ну, к каждому-не каждому, а ко мне пришло. И выпил, не без этого. Такая вечеринка коллективная у нас была. И повело. Так и выложил ему, да еще прихвастнул: вот, мол, есть у меня драгоценность, приносящая счастье…
– Прямо-таки счастье? – он улыбнулся.
– Смотря что считать счастьем… – пустился умничать я. – Для меня да!
Вот это самое день за днем, год за годом, рассветы и закаты, зимы, весны, разные, но равно мирные… Это счастье?
– Да! – подтвердил я.
Он снова улыбнулся, но в глазах мелькнула недоверчивость. Вот прямо-таки бриллиант? Такой величины? И можно взглянуть?..
– Да хоть завтра! – щедро размахнулся я. – Хотите?
– Было бы интересно, – вежливо ответил он.
И назавтра мы, уединившись, рассматривали кристалл.
– Ну, если так, – пробормотал он, – то цена ему…
Он покачал головой.
Я сказал, что о цене не думал, вообще данный объект не воспринимал как ювелирное изделие. К нему применима совсем другая шкала ценностей.
– Понимаю вас, – очень резонно, без всякого подобострастия произнес он и вернул мне камень. – Но если хотите, можем узнать. У меня как раз ювелир знакомый есть, я ему сильно помог однажды… да вот тут недалеко лавка, знаете?
Я кивнул. Знал. Проходя мимо, волей-неволей вспоминал деда…
– Если хотите, давайте сходим, – предложил коллега. – Оценит абсолютно точно! С гарантией.
И по сей день я не устаю удивляться, как сумел он попасть в психологическое яблочко. Именно так!
– Сходите вы, – предложил я и вновь вручил ему камень. – Я… словом, вы сходите, а я подожду. Это долго?
Он прикинул и заверил:
– Да в полчаса обернусь.
– Давайте, жду, – я улыбнулся.
Это… как понимаете, это был последний миг, когда я его видел.
Он исчез бесследно с моим алмазом, и иногда я думаю: а вдруг он вовсе не мошенник, а что-то с ним случилось роковое?.. Во всяком случае официальный вердикт таков и есть. Естественно, был шум, полиция, шок среди сослуживцев. Никто ничего не мог понять, да так и не смог, включая следствие. Как так?! Средь бела дня человек вышел ненадолго и пропал навсегда! Как такое могло быть? Ответа не нашли. Хотя писали об это в прессе, в интернете, нашлись умники, взбудоражившие всякую мистику. Но толку не было.
Я знал, как такое могло быть. Но никому не сказал. Зачем?.. Когда до меня дошло, что вряд ли я увижу… Не знаю. Сложное чувство утраты – даже не вещи, нет, это было гораздо глубже, это как будто потускнел и пошатнулся космос, половина Солнца отказала. Я представить не мог, что в мире может быть такая подлость. Если, конечно, это она, а не в самом деле то, что выше нашего понимания.
И в ту же ночь мне приснился дед.
Ну как приснился? Я не видел его, но ощутил его присутствие. И это был не сон. То есть, это совсем не было похоже на наши обычные сновидения, лица, фигуры и слова, которые мы видим и слышим там. Здесь же пространство наполнилось памятью, прошлым, все это будто обняло меня и без слов сказало: не грусти! Это не потеря. Твой бриллиант – то, что у тебя в душе. Но его надо беречь. Растить. Как? А вот об этом уж думай сам. Это и есть смысл нашей жизни.
Когда я, вздрогнув, открыл глаза, уже светало. Я вышел на балкон, вдохнул удивительный, ни с чем не сравнимый запах летнего рассвета, и тихая радость вошла в меня. Конечно, ничего не потеряно. Надо жить дальше.
И я стал жить. Но это уже совсем другая история.
