Анатолий Безуглов
Черная вдова
Очередь дошла до парня.
– Эрнст Бухарцев, – сказал профессор. – Моя жизнь в его руках…
– В каком смысле? – не поняла Лена.
Эрнст расплылся в улыбке и покрутил обеими руками, словно держался за баранку.
– Очень приятно! – протянула ему руку Лена.
– Можно просто Эрик, – гоготнул парень.
На нем были фирменные джинсы и свитер. Без пальто Бухарцев выглядел еще внушительнее: могучий торс, мощные бицепсы и, как говорится, буйволиная шея.
На что обратила внимание Лена – нос у него был слегка деформирован.
«Боксер, что ли?» – подумала она и указала на дверь в комнату:
– Прошу. Сядем, проводим старый год.
– А Глеб? – огляделся профессор.
Лена объяснила, что муж уехал к отцу в Ольховский район, где задержался по не зависящим от него причинам.
– Оригинально, – усмехнулся профессор несколько растерянно. – Пригласил, а сам укатил.
– Ничего, – успокоила его хозяйка. – Посидим без него.
– Все-таки неудобно, – сказал Скворцов-Шанявский, заходя в комнату, где Федор уже зажег свечи.
Профессор так и застыл на пороге, восхищенно глядя на сверкающий хрусталь, фарфор и елочные шары.
– Это наш большой приятель, – представила Лена. – Мастер на все руки.
Тот назвался, пожал всем руки.
– Чудно! Просто великолепно! – восторженно говорил Скворцов-Шанявский, обходя комнату.
Он похвалил вкус хозяйки, сказал, что ему нравится все-все. И обстановка, и сервировка, и праздничное оформление. Когда он приблизился к бару, дверцы его неожиданно растворились. Профессор от неожиданности застыл, потом рассмеялся.
Лена бросила взгляд на Федю. Тот с улыбкой кивнул и сказал, обращаясь к московскому гостю:
– Возьмите, что вам нравится.
Освещенные лампочкой и отраженные в зеркальной стенке, в баре стояли бутылки виски, джина, вермута – все импортное.
– Благодарю, но, увы, я не пью. Тем более крепкое, – вежливо отказался профессор.
– А вот «Чинзано», – подошла к бару Лена.
Она взяла в руки красивую длинную бутылку, и тут же невидимый голос произнес: «Пейте на здоровье! Но Минздрав предупреждает, что алкоголь – яд!»
Сюрприз, приготовленный инженером, был принят со смехом и восторгом. И, усаживая Гриднева рядом с Орысей, Лена шепнула ему на ухо:
– Здорово! Глебу очень понравится.
Пришли Колчины.
– А это наши соседи и добрые друзья, – представила их Лена. – Прошу любить и жаловать – Людмила и Петр… Ну слава богу, все в сборе. Мужчины, разливайте вино.
Федя и Петр откупорили шампанское, стали наполнять фужеры. Профессор отказался:
– Рад бы в рай, да грехи не пускают.
– Даже глоток шампанского? – огорчилась хозяйка.
– Желчный пузырь… – виновато улыбнулся Валерий Платонович и показал на запотевший графин. – Это что? Сок?
– Морс, – пояснила Лена. – Из черноплодной рябины.
– Прекрасно! Что может быть лучше? – сказал профессор, наливая себе морса.
Накрыла свой фужер рукой и Орыся, когда Гриднев собрался наполнить его.
– Так нельзя, – запротестовал инженер. – Надо обязательно проводить старый год, чтобы вместе с ним ушли все беды и неприятности.
– Спасибо, но, честно, не могу, – приложила руку к груди Орыся. – У меня в четыре утра поезд.
– Всего один бокал! – уговаривал Федя.
Орыся вздохнула:
– Ладно… Но только один!
Эрик тоже не пил.
– За рулем, – кратко объяснил он.
Настаивать никто не стал. Лена предложила сказать тост Скворцову-Шанявскому. Он отнекивался: мол, сам не пьет, но все же поддался настойчивым просьбам.
– Что же, – поднялся он, – будем считать, что в этом бокале вино… Дорогие друзья! Я впервые в этом доме, поэтому прежде всего выпьем, чтобы в нем всегда царили любовь и согласие! Я желаю Леночке и Глебу много-много счастья! Разумеется, благополучия и успехов тоже! Провожая старый год, пусть они, а заодно и мы расстанемся с печалями и неприятностями. Пожелаем Ярцевым в новом году триста шестьдесят пять дней радости и исполнения всех желаний!
Все встали, сдвинули бокалы.
– И чтобы нашлись твои украшения! – добавила Люда Колчина, еще раз чокаясь с Леной.
– Дай-то бог, – вздохнула хозяйка.
После тоста дружно принялись за еду. Профессор положил себе немного лобио, овощей, не притронувшись к мясу.
– О каких украшениях идет речь? – полюбопытствовал он у Лены, которая сидела рядом.
– Не стоит об этом в такой вечер, – уклонилась было она от ответа.
– Почему? – возразила Людмила и рассказала, что Ярцевых обокрали.
– Представляете, – с жаром говорила она, – я, лично я говорила с вором!
– Как?! – удивился профессор.
– Понимаете, я позвонила сюда по телефону как раз в тот момент, когда их грабили! Из наших окон видно их окно в спальне. Я думала, что Лена дома. А мне ответил какой-то мужчина. Голос такой странный, глухой. Вроде как по междугородной…
– Почему вы думаете, что это был вор? – спросил Валерий Платонович.
– А кто же еще? И милиционер сказал, что это был вор! – ответила Колчина, довольная тем, что завладела вниманием компании. – Я запомнила голос, честное слово! Тут же узнаю! Меня два раза расспрашивал оперуполномоченный.
– Ладно, ладно, – недовольно осадил ее муж. – Милиция и без тебя справится.
– Ну и это… – проговорил с полным ртом Бухарцев, обращаясь к Лене, – что милиция?
– А! – махнула она рукой. – Следователь какой-то недотепанный. Представляете, все допытывался, куда я хожу, Глеб, в каких ресторанах бываем, кафе…
– Зачем? – удивился Федор.
– Видишь ли, его осенила гениальная идея, – усмехнулась Ярцева, – будто кто-то из гардеробщиков снял слепки с наших ключей. Двери-то открыли ключами, без отмычки.
– Любопытная версия… – начал было Гриднев, но Лена его перебила:
– Хватит об этом, в конце концов! Давайте лучше поговорим о чем-нибудь веселом! Кушайте, прошу!
– Едим, едим, – откликнулся Петр.
– Вкуснота-а! – протянул Эрик, накладывая себе снова полную тарелку.
– Изумительно! – поддакнула Людмила.
– А вы, Орыся? – спросила Лена. – Отлыниваете…
– Нет, что вы, я ем, – поспешно ответила гостья, беря на вилку маленький кусочек индейки, хотя Федор навалил ей всего.
И вообще, Лена обратила внимание, что инженер очень внимателен к своей соседке, даже слишком. Сколько она помнит Федю, за ним такого не водилось.
Приглядываясь к Орысе, Лена все больше убеждалась, что она красива. И красота ее не стандартная, городская, а самобытная. Выразительные карие глаза, чувственные губы, мягкий овал чуть смуглого лица.
«Ей бы модную прическу да эффектное платье…» – подумала Ярцева.
Еще она отметила, что гостья не то чем-то огорчена, не то просто устала. А это никогда не красит женщину.
«Что-то не получается веселья, – с грустью подумала Лена. – Эх, Глеба нет! Уж он-то умеет завести компанию!»
Мысли о муже не отпускали ее. То охватывало отчаяние (не дай бог, с ним что-нибудь случилось!), то ревность (ох уж эта девица из Москвы!). Лена ждала, что вот-вот раздастся телефонный звонок от мужа. Но время шло, а Глеб не звонил.
– Грустите? – Скворцов-Шанявский положил на руку Лены свою теплую сухую ладонь.
– А? – встрепенулась Лена, отрываясь от своих невеселых размышлений. – Нет… Ничего… – На экране телевизора появилась Спасская башня, и часы стали отбивать двенадцать ударов. – Товарищи, товарищи! – спохватилась она. – Наливайте, а то провороним Новый год! Валерий Платонович, вам слово!
Федя и Петр спешно налили шампанского тем, кто пьет. Профессор чинно поднялся и, когда прозвучал последний удар кремлевских курантов, прочувствованно сказал:
– С Новым годом! С новым счастьем!
Люда чмокнула мужа в щеку, полезла целоваться с Леной, Федором и остальными. Лене показалось, что Петру это не очень понравилось, особенно когда его жена прикоснулась губами к щеке Эрика.
– Целуйтесь, целуйтесь! – требовала Колчина. – Так принято!
– Это на Пасху христосуются, – буркнул ее муж.
Но его замечание потонуло в звуках музыки начавшегося новогоднего представления по телевизору.
А профессор уже наклонился к хозяйке, чтобы запечатлеть на ее щеке поцелуй. Потом к ней подошел Гриднев, тоже с поцелуем.
Концерт начался с вальса.
– Потанцуем? – вдруг предложил Лене Скворцов-Шанявский.
– С удовольствием! – охотно согласилась она. – Обожаю вальс!
Профессор закружил ее в танце. Федор немедленно пригласил Орысю, которая сначала отнекивалась, но потом сдалась, так как инженер был очень настойчив.
Скворцов-Шанявский вел партнершу легко, изящно. В одном из пируэтов их тела прижались друг к другу, ее грудь коснулась его груди, и Лена вдруг увидела странное выражение в глазах профессора. Всего на какой-то миг…
Она хорошо понимала эти мужские взгляды, которые иногда ловила на себе.
Лена растерялась, опустила глаза. Но в ней самой тоже что-то произошло. Она даже не осознала что. Во всяком случае, момент этот был приятен.
– Валерий Платонович, – сказала она, чтобы как-то замять эту нечаянность, – все хочу спросить. Вы будущий оппонент у Глеба? Или как там называется…
– Нет, – улыбнулся он. – Ваш муж не по моей епархии.
– Значит, вы не историк? – округлила глаза Лена.
– Сожалею, что разочаровал вас, – с иронией заметил профессор.
– Вовсе нет, – смутилась Лена. – А чем вы занимаетесь, если не секрет?
– Не секрет, – снова улыбнулся Скворцов-Шанявский. – Торговля. Кстати, тоже наука. Но мой профиль – ценообразование. А если еще точнее – на овощи и фрукты. Езжу по стране, бываю за границей. Даю рекомендации, как лучше обеспечить покупателя вкусной витаминной продукцией.
– Да вы патриот своего дела, – засмеялась Ярцева. – Настолько, что даже мяса не едите.
– Понимаете, Леночка, люди продлевают старость, а я хочу подольше жить молодым, – полушутя-полусерьезно пояснил профессор.
Вальс кончился, и они вернулись к столу. Людмила, слышавшая их разговор, обратилась к профессору:
– Вы уж извините… Я прямо… Что творится с овощами? До того дошло, что осенью, в разгар, так сказать, урожая, за капустой очередь километровая стояла!
– Люда! – укоризненно сказал Петр.
– Что «Люда», что «Люда»? – оборвала его жена. – Я просто интересуюсь.
– Пожалуйста-пожалуйста, – кивнул профессор.
– Помидоры, перец, виноград – болгарские, яблоки – венгерские, – продолжала Колчина. – Неужели своих нет? Ведь огромные площади! Астраханская область, Ростовская, Краснодарский край, Кавказ, Средняя Азия! А Молдавия?… Выполняют, перевыполняют, а где они, овощи и фрукты?
– Больной вопрос, – вздохнул Скворцов-Шанявский. – Что вы сказали, правда. Увы, печальная. И виной тому плохая организация. Понимаете, вырастить урожай – полдела, а вот сохранить его, доставить покупателю – тут у нас ого сколько огрехов!
– Но почему частник умеет сохранять? – горячилась Люда. – И доставлять? За примером далеко ходить не надо. – Она показала на помидоры, огурцы и виноград на столе. – За тысячи километров привезли.
– Все верно, – согласился профессор. – Верно. И все понимают: нужно что-то делать. Есть люди, мои коллеги, а также отдельные руководители, которые знают, как исправлять… Но требуется время! Коренная перестройка. Слава богу, сейчас взялись за нее серьезно.
– Я считаю, надо всем вкалывать по-настоящему, – вставил Петр.
– Что значит «вкалывать»? – чуть усмехнулся Валерий Платонович. – Вот я был в Японии, беседовал с бизнесменами… То, что японцы идут впереди всех стран капиталистического мира по производительности труда, – не секрет. Я спросил у одного менеджера, как им это удается? Очень просто, ответил он, необходимо, чтобы условия заставляли эффективно работать, а не управляющие.
– Там конкуренция, – сказал Федор. – Железный закон: будешь делать плохо – прогоришь.
– Не такой уж плохой закон, – серьезно произнес Скворцов-Шанявский. – При социализме тоже не годится работать некачественно.
Зазвонил телефон. Лена бросилась к нему, думала, звонит Глеб. Но это был отец.
– Подожди, – сказала Лена, – я возьму трубку в другой комнате.
И она побежала на кухню.
Антон Викентьевич поздравил дочь и зятя с праздником, пожелал всяческих благ. Потом взяла трубку мать Лены. Ее интересовало, как проходит встреча Нового года, что на столе, довольны ли гости.
– Все хорошо, мама! – ответила Лена. – Весело, настроение отличное!
Она скрыла отсутствие Глеба и, когда разговор закончился, подумала, что этот вечер представляла себе совсем иначе: будет смех, танцы, розыгрыши, а она – королева компании, веселой, интересной…
«И что за гости? – удивлялась Ярцева. – Этот Эрик… Или глупо улыбается, или молчит. Пришибленная Орыся… Вот профессор действительно светский человек».
Внимание Скворцова-Шанявского льстило ей.
– Можно? – заглянул он на кухню.
– Ой, извините за беспорядок! – стала оправдываться хозяйка.
– Очень милый беспорядок, – улыбнулся Валерий Платонович. – В моей огромной холостяцкой квартире полный порядок, и, увы, скучно.
Лене показалось, что о своем холостяцком положении профессор обмолвился не просто так.
– Глеб? – кивнул на телефон профессор.
– Родители… Вы знаете, я уже волнуюсь, – призналась Лена. – Почему он не звонит? Неужели в пути? Такая гололедица… Пьяные за рулем…
– Да, да, – сочувственно кивнул Валерий Платонович. – Но вы не переживайте. Не забивайте себе голову страхами.
В комнате включили магнитофон. Яростный рок-н-ролл заполнил всю квартиру.
– Вообще-то, – улыбнулся профессор, – бросить в новогоднюю ночь такую очаровательную жену… – Он покачал головой.
– А ну его! – вырвалось у Лены, у которой обида на мужа перерастала в злость.
– Мне так нужно с ним переговорить, – вздохнул профессор.
– Попробую заказать разговор, – сказала Ярцева, жалея, что не сдержалась.
На междугородной сообщили, что линия перегружена, и приняли заказ только по срочному тарифу.
– Подождем здесь, – сказала Лена, опуская трубку на рычаг. – Там шум.
Она заметила, что Скворцов-Шанявский пристально смотрит на нее, смутилась.
– Франция? – спросил он, имея в виду платье.
– Шила у портнихи. Здесь.
– Да ну! – не поверил профессор. – Честное слово, подумаешь, что от Диора! Летом я был в Париже. Зашел в магазин на Елисейских Полях. Тут же подбегает продавец: что угодно? А в зале – ни одной души… Какие платья! Мечта! Я вежливо поблагодарил и вышел.
– Валюты не было?
– Была-а, – протянул со вздохом профессор. – Не для кого покупать…
Лена засмеялась. Валерий Платонович удивленно вскинул брови.
– Обычно бывает наоборот, – пояснила Лена. – Есть для кого, но не на что.
– Вам идут красивые вещи, Леночка, – сказал профессор. – Вас надо одевать как куколку.
Лена от таких приятных слов зарделась:
– Думаю, мой муж будет в состоянии…
– Дай-то Бог. Хотя наука, увы, занятие не очень рентабельное. Я имею в виду материальное вознаграждение.
– Глеб в этом году станет кандидатом, – с гордостью сказала Лена и, увидев ироническую улыбку профессора, добавила: – И тут же сядет за докторскую.
– Вы знаете, когда я был еще без ученой степени, мне казалось: вот защищусь, стану кандидатом – деньги некуда будет девать… И что же? Четыре года угрохал на диссертацию! Света, можно сказать, белого не видел. Получил корочки. И вместо восьмидесяти стал получать сто семьдесят!
– А когда стали доктором?
– Четыреста. Но что такое четыреста рублей? Вот, например, вам нужны сапоги. Ведь дешевле ста пятидесяти нет! Я имею в виду сапоги так сапоги…
Арифметика, которую привел профессор, обескуражила Лену.
– Глеб говорит, что будет писать монографии, а ведь за них платят…
– Милая моя, о чем вы говорите! – покачал головой профессор. – Хорошо платят за художественную литературу. Да и то тем писателям, которые, так сказать, в обойме. Уверяю вас, их не так уж много. А большинство… – Он махнул рукой. – Есть у меня знакомый. Поэт. Выпустил за двадцать лет пять тоненьких книжек… Как-то он признался мне, что, если бы не зарплата жены, положил бы зубы на полку. А что касается научной литературы… Во-первых, очень трудно опубликовать. Во-вторых, платят копейки. А если работа плановая – вообще ничего.
– Неужели все так? – не могла поверить Ярцева. – Ну а вы? Машина у вас?…
– Леночка, я профессор уже семнадцать лет. Консультирую Госагропром. Живу один! – подчеркнул Валерий Платонович. – И потом, бываю за границей. Имею возможность привозить кое-что.
Громко и часто зазвонил телефон. Лена взяла трубку, готовясь высказать мужу все, что у нее накопилось. Но телефонистка жестяным голосом произнесла:
– Ваш абонент в Ольховском районе не отвечает.
– Как не отвечает? – вырвалось у Лены.
– Могу соединить с другим номером. Говорите, с каким.
– Другого нет…
– Что делать с заказом? Снимать?
– Можно повторить? Через полчаса?
– Хорошо, я повторю.
Послышались гудки. Лена стояла в растерянности, продолжая прижимать трубку к уху. Она не знала, что и думать. Почему нет дома даже Златы Леонидовны?
– Леночка, не переживайте, – сочувственно сказал профессор. – Пойдемте к гостям… Отвлечетесь…
– Да-да… Сейчас… Вы идите, Валерий Платонович, – кивнула Лена, кладя трубку на рычаг.
– Я буду ждать, – улыбнулся Скворцов-Шанявский, покидая кухню.
Лена едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Она была почти уверена: все это неспроста. Заговор… Против нее…
Колчин выключил магнитофон и прибавил громкость телевизора. Все уставились на экран. Новогоднее представление было на редкость неинтересным. Но другого развлечения не было.
Опять зазвонил телефон. Лена взяла трубку.
– Ольховку заказывали? – спросила телефонистка.
– Да, да! – заволновалась Лена.
– Номер опять не отвечает… Что будем делать?
– Повторите, пожалуйста. Через полчаса.
– Хорошо.
Все напряженно смотрели на Лену. Ей стало неловко и стыдно перед гостями.
– Гуляют, наверное… В деревне принято ходить из дома в дом, – произнесла она натянуто-весело. – Как насчет чая?
– С удовольствием, – потер руки профессор.
Другие тоже охотно согласились.
Ярцева попросила Людмилу помочь ей, и, когда они зашли на кухню, закрыла дверь поплотнее.
– Твой Петя весь кипит, – сказала она негромко.
– Ой, беда с ним! – вздохнула Колчина. – Каждый раз одно и то же! Ну потанцевала разок с другим, так что с этого?
– Ладно, ладно… Не дразни его…
Потом смотрели телевизор, пили чай. Пироги хозяйки шли на ура.
Федор снова включил магнитофон и пригласил Орысю танцевать. Эрик встал, хотел подойти к Людмиле, но Колчин неожиданно заявил, поднимаясь:
– Лена, спасибо огромное за угощение…
– Как, уже уходите? – удивилась она.
– Ты же знаешь, мама там одна. И Гришка что-то капризничал. Неважно себя чувствовал, – объяснил Петр, глядя в сторону.
Люда поджала губы. Всем стало неловко.
– Да и мне пора, – сказала Орыся. – На вокзал.
– Мы вас подбросим, – отозвался профессор.
– И вы тоже? – огорчилась хозяйка.
– Пора и честь знать, – улыбнулся Скворцов-Шанявский.
Все гурьбой повалили в прихожую.
Лена тоже оделась: решила спуститься вниз, проводить гостей. Федор бросился на кухню и вернулся со своим портативным телевизором.
– Орыся, возьмите, – произнес он взволнованно. – На память.
– Нет, нет, нет! – замахала она руками.
– Прошу!.. Я сам сделал… – растерянно умолял инженер.
– Нехорошо обижать, – заметил профессор с улыбкой. – Человек предлагает от всей души.
– Прямо не знаю… – зарумянилась Орыся.
Воспользовавшись нерешительностью женщины, Федя сунул подарок в ее кошелку.
«Крепенько зацепило парня», – подумала Ярцева.
С этой своей игрушкой Гриднев никогда не желал расставаться, даже когда приятель Глеба предложил за нее триста рублей.
Перед самым уходом зазвонил телефон. И опять – междугородная. Телефон в Ольховке не откликался. Лена в сердцах сняла заказ.
В лифт все не поместились. Первыми уехали Колчины, попрощавшись наскоро. Потом спустились остальные.
У подъезда стояла новенькая черная «Волга» с московским номером. Сиденья были обтянуты красной кожей, на щитке с приборами имелся телефон.
Орыся с неожиданной нежностью поцеловала Лену:
– Спасибо, Леночка! Душу у вас отогрела.
– Да что там… Мало посидели, – смутилась Ярцева, удивляясь словам гостьи.
– Будете в Трускавце, обязательно заходите. Адрес…
– Я дам Глебу, – сказал Эрик.
Федя потянулся к Орысе прощаться, но профессор спросил:
– Разве вы не поедете с нами?
– С удовольствием, – обрадовался Гриднев.
Бухарцев сунул Лене руку:
– Повидаемся в Москве. Давай к нам в столицу с Глебом…
– Спасибо, спасибо, – закивала Лена.
Скворцов-Шанявский поцеловал ей руку и загадочно улыбнулся.
– Вы подарили мне очаровательный вечер, Леночка, – проговорил он с чувством.
– Мне очень приятно, если это так, – сказала Ярцева.
Профессор со спутниками сели в машину. Они махали ей руками, Лена отвечала. До тех пор, пока автомобиль не свернул за дом.
Она поднялась к себе. Глядя на праздничный стол, где оставалось еще много еды, подумала, что лучше бы позвала подруг с работы. Было бы непринужденно, весело, девчонки воздали бы должное угощению. Да и не разбрелись бы так рано.
Лена стала убирать со стола. Забила холодильник, часть блюд определила на балкон. Потом перемыла посуду, расставила все по местам. И когда вся квартира была прибрана, сердце сжала невыносимая тоска. Праздник отгорел как свеча. Остался оплывший огарок кратковременного, так и не состоявшегося счастья. Еле сдерживая слезы, Лена прошла в спальню, сняла халат, достала ночную рубашку, еще новенькую, в целлофановом пакете – подарок матери. Мягкая невесомая ткань ласкала тело.
– Для чего это все? Для кого? – шептала Лена, глядя в зеркало.
Жалость рвала душу. Жалость к себе за свои неоправдавшиеся желания. Снова накинув халатик, она пошла на кухню. Взяла из оставленной кем-то пачки сигарету, закурила. Второй раз в жизни. Дым саданул горло, но вместе с ним входило какое-то странное успокоение, перед глазами поплыло…
И вдруг – дверной звонок. Лена побежала в прихожую, уверенная, что сейчас увидит Глеба.
На пороге стоял Скворцов-Шанявский.
– Ой! – воскликнула она, запахивая полы халата. – Извините, я уже…
– Это вы меня извините, – смущенно проговорил профессор. – Примете?
– Пожалуйста! – пропустила его в квартиру Ярцева. – Я переоденусь…
– Нет-нет! Не надо… Я, собственно, на пару минут. Что Глеб? – спросил он озабоченно, снимая пальто.
Лена развела руками: мол, все так же.
– Он мне так нужен, – сказал Валерий Платонович, приглаживая обеими руками волосы.
– Я все еще надеюсь, позвонит, – грустно сказала Лена и спросила: – Ну как, проводили?
– Да-да, – ответил профессор, направляясь за Леной в комнату. – Посадили в вагон. Ваш Эдисон остался. Мне кажется, Орыся сразила его наповал.
– А Эрик где?
– По-моему, уже спит, – улыбнулся профессор. – Понимаете, Леночка, мне показалось, что вам было грустно оставаться одной. Или я ошибаюсь? – Скворцов-Шанявский внимательно посмотрел на нее.
– Спасибо, что вернулись, – смущаясь, но все же выдержав этот взгляд, ответила хозяйка.
Валерий Платонович взял ее руку и запечатлел на ней поцелуй.
– Чай, кофе? – предложила Лена.
– Что вы! Обкормили, опоили… Если разрешите, немного музыки?… Негромко?
– С удовольствием, – поднялась было Ярцева, но профессор опередил ее.
Он нажал клавишу кассетника и чуть приглушил звук. Заиграла музыка, на которой прервалось их общее сидение. Играл один из модных западных ансамблей. Мелодию разобрать было трудно, но звуки, раздававшиеся из колонок, возбуждали чувственность. Хрипловатый голос не то мужчины, не то женщины модулировал, придыхал, словно исполнитель был в любовном экстазе.
Скворцов-Шанявский протянул Лене обе руки. Она встала, и он медленно повел ее в танце, все сильнее и сильнее прижимая к себе. И опять она почувствовала его волнение, как тогда, в первый раз. Волнение партнера передалось и ей.
– Молодые думают, что они умеют любить, – говорил Валерий Платонович, почти касаясь губами ее уха. – Но пожилые любят тоньше и глубже… Боже мой, Леночка, вы даже не можете себе представить, сколько в вас обаяния, женственности!
– Да? – почему-то шепотом спросила она.
– Поверьте, – тоже тихо продолжал Скворцов-Шанявский. – Почему я не встретил вас лет тридцать назад!
– Меня просто-напросто еще не было! – улыбнулась Лена, которой хотелось, чтобы он говорил и говорил, глядя на нее завороженными глазами.
У нее кружилась голова. Оттого, что такой человек (профессор! Из Москвы!) дарит ей свое внимание и влюбленность.
– Милая, чудная! – ласкал ее взглядом Валерий Платонович. – Вы – мой последний взлет! Что я могу для вас сделать? Что? Просите что угодно!
– Ничего мне не надо! – смеялась Лена. – Ни-че-го-шень-ки!
– У меня сердце разрывается, что вы страдаете из-за тех безделушек, которые у вас украли! Боже мой, да вы… да вы… – Он замолчал, не находя слов.
– Шут с ними! – отмахнулась Ярцева. – Я больше переживаю из-за того, что папа с мамой узнают! Это для них такой удар!
Музыка кончилась.
– Насколько я понял, это был гарнитур? – спросил профессор.
– Да, – кивнула Лена. – Остался только перстень.
– Можете показать?
– Пожалуйста.
Она пошла в спальню, профессор – за ней. Лена достала из трельяжа футляр с монограммой.
Скворцов-Шанявский долго рассматривал кольцо, вертел его так и этак.
– Изумительно! – наконец выговорил он. – Изумительно! Старинную работу сразу видно. Леночка, у меня в Москве есть ювелир. Мастер высочайшего класса! Художник! Скопирует любую вещь! Вы смогли бы подробно нарисовать пропавшие вещи?
– Конечно! – загорелась Ярцева. – Я вообще неплохо рисую. Но зачем рисовать? – Лена достала альбом с фотографиями и нашла снимок, где она снялась в бабушкиных драгоценностях. – Вот…
– Прекрасно! – обрадовался профессор. – Можно, я заберу фото? Приезжайте ко мне в гости, я сведу вас с тем ювелиром.
– Фотографию можете взять, – кивнула она и вдруг спохватилась: – А где я возьму золото, камни?
– Это уж моя забота, – сказал Скворцов-Шанявский, беря ее руку и прижимая к груди.
Из комнаты доносилась музыка. Еще более страстная, чем предыдущая.
– Я не могу принять ваше предложение, – не отнимая руки, сказала Лена.
– Почему же?
– Не могу… Неудобно…
– Это будет счастьем для меня. – Валерий Платонович стал целовать ее руку, поднимаясь все выше, выше, к локтю, плечу, потом надолго приник губами к ее родинке возле уха, где пульсировала, билась жилка.
Как в тумане слушала Лена его слова, нежные, страстные… В ней бушевал страх вперемешку с желанием, отчего было так жутко и сладостно, что кружилась голова и мир стал терять реальные границы и очертания.
Руки Валерия Платоновича гладили ее грудь, шею. Она почти не помнила, как был снят халат, рубашка. Профессор целовал обнаженное тело и тоже, казалось, терял рассудок…
Собирались безалаберно и суматошно. Вике почему-то все казалось смешным. Она смеялась всему – тому, как Николай Николаевич с охапкой ружей ухнул в снег и долго барахтался, пока не встал с помощью Ярцева-старшего на ноги, хохотала над тем, как Семен Матвеевич перепутал тулупы и все никак не мог влезть в маленький, ее, Викин. Состояние смешливости передалось и мужчинам.
– Наверное, со стороны мы похожи на толпу идиотов, – заметил Глеб.
Заднее сиденье уазика занимал лось. Семен Матвеевич взял еще с собой в машину «Джеймс Пэрдэй», с которым почему-то не хотел расставаться. Остальные вещи сложили в «Ладу». Рядом с Глебом села Вика, а Вербицкий устроился на заднем сиденье с Диком. Николай Николаевич снова захмелел. Он все норовил обнять пса, которому это явно не нравилось.
Семен Матвеевич махнул сыну рукой: поехали, мол. Уазик тронулся с места, Глеб двинулся следом.
– Папа, оставь в покое Дика, – сказала девушка, услышав недовольное ворчание собаки.
– Замолчи! Вы, женщины, ни черта не понимаете! – с трудом ворочая языком, произнес Вербицкий. – Мы сами разберемся… Да, Дикуша?
– Ты же знаешь, он не выносит пьяных. Забыл, что ли, как Дик набросился на Колокольцева?
– А меня Дик любит!
– О господи! – вздохнула Вика и, перегнувшись через сиденье, отстранила отца от собаки.
Вербицкий не сопротивлялся. Он улыбнулся и вдруг запел, безбожно фальшивя:
– Когда я на почте служил ямщиком, был молод, имел я силенку-у…
Последний звук перешел в странное завывание, отчего Глеб и Вика невольно обернулись. И расхохотались. Задрав голову вверх, Дик «подпевал» своему хозяину.
– Молодец! Давай, давай! – подбодрил пса Ярцев.
А тот выдал такую руладу, что Вербицкий замолчал, пораженный.
– Глеб! – вдруг закричала девушка.
Ярцев мгновенно нажал на тормоза. «Лада» проскочила несколько метров по снежной колее, едва не врезавшись в остановившийся уазик, замерев от него буквально в сантиметре.
Но это обстоятельство, как ни странно, не испугало – тоже вызвало смех.
Семен Матвеевич подошел к машине сына, открыл дверцу.
– Вот что, – сказал он, – махнем-ка через озеро. Сэкономим километров восемь.
– У меня же клиренс, – возразил было Глеб.
– Ерунда! Пробьемся!
– А, давай! – решился Ярцев-младший.
Ему не хотелось пасовать перед девушкой. И вообще, состояние – море по колено.
Семен Матвеевич вернулся в уазик. Из выхлопной трубы вырвался белый дым. Уазик резко свернул с дороги и двинулся к озеру. Глеб ехал по его следам.
Вербицкий снова запел. Дик, казалось, только и ждал этого, чтобы опять продемонстрировать свои вокальные способности, что, неизвестно почему, разозлило Николая Николаевича.
– Передразниваешь?! – погрозил он псу. – Уволю!
Вика даже постанывала от смеха. Глеб вытер рукой выступившие слезы.
Берег был крут, и «Лада» сползала вниз под собственной тяжестью.
– Как на санках, – прокомментировала Вика.
Они выкатили на лед. Он был чуть припорошен: ветры сдули снежный наст.
Семен Матвеевич прибавил ходу. Глеб тоже нажал на акселератор. Он включил приемник. Передавали эстрадный концерт.
– Как настроение? – Глеб посмотрел на девушку.
– Чудесное! – весело откликнулась Вика. – Нет, ты посмотри, как здорово! – показала она рукой вокруг. – Белая-белая плоскость и убегающие вперед красные огни! Потрясающий сюжет!
Семен Матвеевич здорово оторвался от них. У Глеба взыграло самолюбие. Он резко прибавил скорость. Расстояние между уазиком и «Ладой» быстро сокращалось. Темный силуэт леса на противоположном берегу озера ширился, надвигался, за ним уже было видно слабое зарево электрических огней поселка.
– Минут через пятнадцать-двадцать будем дома! – победно произнес Глеб.
– Это хорошо, – кивнула Вика. – Успеем проводить старый и встретить новый год. Примета… Как встретишь новый год, так весь его и проживешь.
Машина Ярцева-старшего была метрах в тридцати. Видимо, Семен Матвеевич решил не уступать.
Глеб еще увеличил скорость.
– Восемьдесят! – крикнул он Вике, указывая на спидометр.
«Лада» наконец нагнала уазик, обошла его. И хотя лица Семена Матвеевича не было видно, Вербицкий состроил ему «нос», довольно гогоча.
Ярцев-старший не сдавался. Он поравнялся с машиной сына и даже чуть обогнал. Но Глеб снова ушел вперед.
– Ура! – радовалась Вика, перекрикивая музыку.
– Вперед! Не уступать! – командовал Николай Николаевич.
