Анатолий Музис
Рассказы геолога
– Зачем тебе? – спросил Степан. – Дурман же! Опиум для народа.
– Понимаешь ты! А может она древняя?
– И что?
Донилин не оценивал икону в рублях. Да и содержимое кружки привлекало его значительно сильнее.
Но Нюкжин помнил: в середине ХVII века отряды казаков Михаила Стадухина и Семена Дежнева проникли с моря в устье Колымы и основали Нижне-Колымский острог. Оттуда Дежнев выходил морем в сторону Чукотки. А кто из них поднимался по Колыме? Может быть Ерило Зырян? Оторванные от Большой Земли, на веслах и под парусом, без карты, без страховки – только долг, икона и святая вера! И хотя икону в сарае вряд ли оставили те землепроходцы, уже то, что она воскрешала память о них, делало ее неприкосновенной. Брать икону не следовало! Однако, как объяснить Виталию?
– Положь на место… – глухо, но с угрозой сказал вдруг Кеша.
Он сидел почти не изменив позы. Разве, чуть пригнув голову, как зверь перед прыжком. Но от его ровного бесцветного голоса Нюкжину стало не по себе.
– Да ты что? – неуверенно запротестовал Виталий.
– Положь!
Темные глаза Кеши ничего хорошего не обещали, хотя голос оставался по-прежнему ровным и негромким.
"Убьет и не вздрогнет!" – подумал Нюкжин.
– Нужна она мне… – пробурчал Виталий и поплелся обратно к сараю.
– Не им кладено, не ему брать! – твердо сказал Кеша.
А Нюкжин подумал: "Ну и начало! Как дальше будем?"
И тут Донилин вдруг попросил:
– Кеш! Открой рот.
– Зачем?
– Трудно тебе?
Кеша доверчиво открыл рот. Донилин что-то долго рассматривал, потом сказал:
– А ты зубастый! Надо же!
Подошедший Виталий с недоумением смотрел, как они, все трое, заходились от смеха.
– Надо мной, что ли? – спросил он у Нюкжина.
– Нет! – ответил тот, будучи не в силах успокоиться. – Зубы у Кеши! Во рту!
Но Виталий ничего не понял. А может быть он подумал, что они "чокнулись" здесь, на заснеженной безлюдной равнине. В первый же день! Или перепились?
Вино действительно поначалу взбодрило их, но теперь "отпустило" и усталость минувшего дня навалилась вдвойне.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал Нюкжин, постепенно успокаиваясь.
– Я тоже! – поднялся присевший было Виталий.
– А мы еще посидим маленько… Да, Кеша? – еще бы, Донилин не уйдет, пока все не выпито.
– Посидим, – неуверенно ответил Кочемасов.
Он, вероятно, подумал, что от начальника ему будет разнос. Но Нюкжин сказал миролюбиво:
– Я попросить Вас хочу. Не надо на Виталия. Человек он новый. Жил по другим правилам… Свара хуже водки. Если и дальше так, то маршрут не пройдем.
– Ясно, – хмуро согласился Кочемасов.
– И Степана надо придержать. Вам это лучше, чем мне. И, пожалуйста, пусть он побреется, конечно, если не отпускает бороду, как Виталий.
Кеша усмехнулся. Улыбнулся и Нюкжин.
– Тогда, спокойной ночи! У меня тоже что-то глаза смыкает.
– Спокойной ночи! – отозвался Кеша.
Нюкжину казалось, что он заснет не дойдя до вездехода. Веки смыкались сами собой. В темном кузове вещи лежали навалом. Наводить порядок? Нет, завтра! Только завтра! Нашел спальный мешок, кое-как выровнял место для ложа. Попахивало бензином…
Он заснул мгновенно, хотя и во сне кто-то не давал ему покоя: "Начальник!.. Начальник!.." – Что за сон? – Начальник! Кончай ночевать, "вставай" пришел!
Сначала Нюкжину показалось, что Донилин, как начал вчера шутить, так и не может остановиться. Но Донилин не шутил. И небо в проеме кузова светлое. Посмотрел на часы: семь утра!
– Что рано?
– Бурить надо! Место вчера не выбрали…
Нюкжин вылез, щурясь на яркий свет. В средней полосе России можно было подумать, что уже близится полдень.
Ба! Донилин ли перед ним? Ни ржавой щетины, ни мути в глазах. Стоит на ногах прочно, по-хозяйски.
– На торфянике… – сказал он, стараясь с ходу включиться в деловой разговор.
– Туда шланг не дотянем.
– Там же была вода!
– Была да сплыла! Ночью не тает.
– Тогда поближе к торфянику…
Нюкжин уже проснулся. У него, как и у Донилина, появилось предвкушение настоящей работы. Он подошел к Черному бугру и осмотрел его подножье.
– Сюда дотянем?
– Пожалуй, – сказал Донилин и крикнул Кочемасову: – Тащи!
Они поставили треногу, принесли моторы, лебедку, трубы. Стали монтировать станок.
В восемь предстояло выйти на связь с базой. Нюкжин установил рацию, натянул антенну – от сарая к вездеходу, – подсоединил блок питания.
Мерипов наблюдал за их действиями через открытую дверцу вездехода, но вылезать из спального мешка не торопился.
Нюкжин начал настраиваться на волну базы, но время еще не пришло и Прохоров молчал. А мир жил своей жизнью. Монотонный голос диктовал сводку погоды: цифры… цифры… цифры… С Колымы доносилась перебранка речников. Паводок повредил береговую обстановку и кто-то кому-то настойчиво вдалбливал, что повреждения необходимо исправить и побыстрее. А тот, кому "вдалбливали", тупо повторял: "А как я могу?" Виталий вылез из спального мешка и присел рядом. Интересно, все-таки живые голоса "оттуда"!
– Внимание! Внимание! – перекрыл всех голос Прохорова. – Здесь РСГТ. Вызываю РЗПС! Вызываю РЗПС! Как слышите, Иван Васильевич? Прием!
Прохоров беспокоился, как никак отряд без штатного радиста.
Нюкжин ответил, что слышит хорошо, сообщил свое местонахождение и что работу начали. Спросил, что есть для него?
– Вам ничего!
Обычное дело. Если подразделение работало нормально, начальство к нему ничего не имело.
Нюкжин попросил разрешения не выходить на связь дня три-четыре: они в дороге, каждую остановку развертывать рацию – потеря времени. Да и не везде ее развернешь. Прохоров разрешил. Они попрощались. В эфире стало тихо. В экспедиции кроме них никто еще не работал.
Нюкжин вернулся к буровой. Моторчик гудел, колонковая труба медленно, но верно погружалась в грунт. Донилин словно колдовал над ней. Он двигался быстро, проворно, ни одного лишнего движения. Его чуть выпуклые зеленоватые глаза, как две фары зорко высвечивали и вращение штанги, и подачу воды.
Муфта достигла устья скважины и Степан крикнул:
– Выключай!
Кеша остановил мотор. Степан сноровисто нарастил новую штангу и вновь подал команду:
– Включай!
Кеша в этот момент смотрел на Нюкжина – как ему их работа? И промедлил.
– Давай! Давай! – нетерпеливо прикрикнул Степан. – Не в Академии наук!
Кеша включил мотор и спросил:
– А в Академии ты что, на печи лежал?
– Лежал на печи и ел калачи, – весело ответил Степан. – А вот чем нас здесь накормят?
И Нюкжин понял, Донилин поднял его не только из-за выбора места для бурения. Проблема заключалась в "котле"! Вчера все торопились. Первый костер! Первый ужин! Первый ночлег! Каждый стремился сделать хоть что-нибудь. А сегодня обычный трудовой день. Донилин и Кочемасов начали бурение, им не до кухни. Он занят на связи. Донилин вероятно предполагал, что начальник распорядится в отношении Мерипова. Но тот отошел к вездеходу.
"Готовить завтрак придется мне, – подумал Нюкжин. – И надо поторапливаться, потому что как закончится бурение, предстоит отбор керна".
Он уже собрался разжечь костер, но обнаружил, что дров нет. Их сожгли утром, когда Кеша со Степаном поднялись спозаранок готовить буровую.
– Виталий, – позвал он Мерипова. – Помогите распилить бревно.
Мерипов внимательно посмотрел на начальника, вникая, действительно ли без него не обойтись или это предлог принудить его к работе? Распилить бревно можно было только вдвоем и он взялся за пилу. Но когда отвалилась третья чурка, он сказал:
– В Прибайкалье я на трелевке леса работал. Обед нам привозили. Нюкжин взял топор.
– Вас там сколько было?
– Сотни полторы.
– Вот! А нас четверо.
– Я не к тому… Но ведь я не обязан. Я – вездеходчик!
– А кто обязан? У нас вездеходчики, бурильщики, начальники. А повара нет.
– Вижу, – сказал Виталий. – Давайте топор, я поколю…
Нюкжин разложил костер, поставил на огонь казан с водой, засыпал туда гречневой крупы, демонстрируя приличные навыки кашевара. Потом вскрыл две банки мясной тушенки и, в заключение, повесил над костром чайник.
Виталий принес еще две охапки дров, сбросил их у огня.
– А все-таки, – сказал он, – я откажусь, другой откажется. Тогда как?
Нюкжин засмеялся. Он в это время мыл грязную посуду.
– Пришлось бы готовить мне, вот как сейчас.
– А если бы и Вы не захотели?
– Я подчиняю свои желания интересам работы.
– Значит, так бы и готовили весь сезон?
– Нет, так тоже неправильно.
– А как же правильно?!
– Выдал бы каждому продукты и готовьте себе сами.
– Здорово! – сказал Виталий. – Я бы не додумался.
– Естественно! – согласился Нюкжин. – Подумать такое, значит поставить крест на работе.
Вдвоем они приготовили завтрак, быстро и не хуже вчерашнего ужина.
Затем они оба подошли к буровому станку. Нюкжину дали его на четыре недели исключительно потому, что на Колымской низменности он мог начать работу раньше, чем другие партии в горах.
Опускали последнюю трубу. Кеша выполнял указания молча, видимо понимая, что они действительно не в академии. Кеша было взглянул на начальника, но Донилин тут же сердито рыкнул:
– Не зыркай! Упустим!
Донилин закреплял штангу, Кеша придерживал ручку лебедки.
– Давай! – крикнул Долинин. – Быстрей!
– Глуши мотор, – сказал Виталий. – Завтрак готов!
– Сперва отбурим, – невозмутимо отозвался Донилин.
– Так стынет же…
– Схватит инструмент, тогда узнаешь, как она стынет.
– Кто схватит?
– Кто! Кто! Заморозка!.. Вот, кто!
– Мерзлота, – пояснил Нюкжин. – Оставь трубу в скважине, пусть ненадолго, замерзнет вода, скует инструмент. Тогда трубу "бросай надо!"
– То "давай", то "подожди", – пробурчал Виталий.
Нюкжин тоже хотел есть, но промолчал. Прошло около получаса, прежде чем Донилин прислушался. Он и сам не смог бы объяснить, что слышал, но опытный слух подсказывал: бурение на пределе!
– Восемнадцать метров! – сказал Степан. – Затираю керн.
Когда вынули последнюю трубу, солнце уже стояло над лесом. Как только выключили моторы, стало тихо-тихо. Ополоснулись водой из шланга. Сели к огню.
– Я законно жрать хочу! – возвестил Степан.
– Калачей нет, – пошутил Нюкжин.
– Пройдет и так.
По тому, как утром Нюкжин не обнаружил в казане вчерашних макарон, а их оставалось немало, сомнений не было: Донилин и Кочемасов позавтракали, причем плотно. И правильно сделали. Какая работа на пустой желудок?! Но Степан и Кеша уминали кашу так, будто на самом деле работали без завтрака.
Чай пили не спеша. Но Донилин засиживаться не дал.
– Пошли… Закончим.
Измазанные мокрой глиной колонковые трубы лежали рядком. Степан начал с последней. Он выдавливал из нее грязную глиняную колбаску, а Нюкжин бережно подхватывал ее по частям, и запечатывал в конверты из бумаги-крафт с прокладкой из восковки.
Пакеты выстраивались длинной вереницей. Лицо Нюкжина сияло. Посветлел и Степан. И Кеша улыбался. Они видели, что Иван Васильевич доволен и чувствовали себя сопричастными к его работе, вероятно нужной. Ведь не кататься же он поехал по болоту!
А Виталий смотрел разочарованно.
– Одна глина, – сказал он.
– В Западно-Сибирской низменности тоже, казалось, одна глина. А сейчас оттуда идет половина добываемой в Союзе нефти.
– Значит, мы нефть ищем?
– Не обязательно. Для начала просто надо знать, что под ногами. – Болото под ногами.
Снова пили чай. Балагурили.
Потом занялись обустройством вездехода. Переместили бочку с бензином в переднюю часть кузова. Не срочный груз поставили на дно. Кошмы, палатки, спальные мешки, рюкзаки с личными вещами положили сверху, обложив ими рацию и "спецчасть". В корме кузова оставили свободное место, туда сгрузили моторы, лопаты, ломы, запасные тросы. Здесь же поставили сбоку ящик под кухню, пока свободный.
К четырем часам отобедали.
– Сегодня далеко поедем? – спросил Донилин.
– Километров пятнадцать.
– Тогда ехать надо. Еще скважину пройдем.
– Куда гонишь? – спросил Виталий.
– А ты что, утомился?
– Не утомился, а рабочий день кончается.
– Значит на севере рубль длинный, а день?.. короткий?.. Я дело люблю. И чтобы азарт в деле…
– И чтобы "стакан"! – поддел Виталий.
– И чтобы стакан, – согласился Донилин. – Он, сердешный, очищает. Нюкжин насторожился. Подумал, Виталий и Степан опять схватятся. Но Кеша осадил их:
– Кончай заседание! Не в Академии наук!
Все засмеялись. А Нюкжин решил, что они притерлись.
– Поехали! – сказал он.
Сложили кухню. Кузов затянули брезентом, закрепили веревками. Поверх брезента положили треногу, подстелив под нее кошму.
– Готово! – подвел итог Кеша.
Нюкжин сел в кабину, разложил на коленях карту. Донилин и Кочемасов забрались наверх.
– Кеша! Поглядывайте по маршруту. Не везде можно по азимуту.
– Понятно! – отозвался Кеша.
И вот место, где они ночевали, жгли первый костер, справляли "товарищеский ужин" и бурили – позади! Они словно отчалили от родного берега. И вернутся ли еще сюда, к сараю?
"Ребятам, видимо, придется", – подумал Нюкжин, но как о чем-то очень далеком.
Глава 2
В небе тянулись птичьи стаи. Они держали курс на север. "Куда же они летят? – думал Нюкжин. – Там еще снег."
А птичьи стаи все летели и летели. Вероятно, они лучше знали – куда! Они летели и как будто несли с собой тепло. Снег не просто таял, он сбывал просто на глазах. Ледяные линзочки озер подходили водой, но они ехали по-прежнему напрямую, сокращая путь и испытывая удовольствие риска. Иногда Нюкжину слышался подозрительный треск под гусеницами, и однажды, когда они съезжали с озера, лед у самой кромки берега обломился. Они выскочили на сушу, обдав сидящих наверху всплеском воды. Виталий притормозил. Нюкжин выглянул: как оно?
Кеша улыбался:
– Лихо вы!
"Не лихо, а глупо!" – подумал Нюкжин и запретил съезжать на лед.
Бывает и так…
Так они ехали и третий день, и четвертый, и пятый, наблюдая, как сбывает снег, как лед на озерах уступает воде, как возникают и ширятся полыньи… И когда вечером шестого дня вездеход подошел к очередному, намеченному под стоянку озеру, оказалось, что льда на нем уже нет.
Остановились на высоком глинистом бугре, поросшем лиственницей. Прогретая солнцем земля кое-где даже подсохла.
– Здесь и палатки поставить можно, – сказал Нюкжин.
– Суше сейчас нигде не найдем, – подтвердил Кеша.
Он сразу хозяйственно взялся за топор и направился вырубать колья для палаток и очага, а заодно присмотреть сушину на дрова.
Донилин с помощью Нюкжина и Виталия снял треногу, потом они расчехлили кузов, достали палатки.
Моховой покров выделял влагу. Накидали ветки стланика, постелили брезентовый пол, на него резиновый надувной матрас. И сверху кошму и спальный мешок.
– Королевское ложе! – сказал Нюкжин и предложил Виталию, – Располагайтесь рядом.
– Я буду ночевать в кабине, – ответил Виталий.
– Зачем? Неудобно же!
– На земле сыро.
Степан засмеялся.
– Боишься, ночью "хозяин" за бороду ухватит?
Виталий не ответил.
"Он не медведя боится, – подумал Нюкжин. – Просто предпочитает жить отдельно. Но почему?"
К удивлению Нюкжина, ему никак не удавалось установить контакт с Виталием. Казалось бы у них больше общего, чем со Степаном и Кешей, но практически с ними у Нюкжина все ладилось, а с Виталием – никак!
– Тогда давайте поставим палатку ребятам, – предложил он.
Мерипов покосился на Степана с Кешей, они хлопотали у костра, готовили ужин, и согласился.
Закрепив последнюю растяжку, Нюкжин удовлетворенно разогнулся.
– Ну, вот! Теперь настоящий лагерь.
Подсели к костру. Вечер выдался тихий, лирический. Донилин заваривал чай.
Над головами по-прежнему тянулись стаи.
– Летят! – сказал Виталий. – Летят и летят!
В его голосе слышалось восхищение городского человека.
Все смотрели в небо. Великое переселение птиц никого не могло оставить равнодушным. Одни стаи летели высоко и, чувствовалось, нацелены на дальний путь. Другие уже искали место для отдыха. Они снижались и с шелестом крыльев, похожим на посвист, шли на посадку. Одна из таких стаек плюхнулась на воду озера близ палаток, словно лететь дальше не хватало сил. Приводнившись, утки бодро отряхивались, оглядывались по сторонам, начинали плавать, нырять, кормиться.
Степан вскочил и побежал к вездеходу за ружьем. Но, когда он, крадучись, стал приближаться к озеру, стайка дружно поднялась и перелетела подальше.
– Пустой номер, – сказал Кеша. – Надо на ночь в засидку идти.
"Отпробовать свежей утятинки неплохо, – подумал Нюкжин. – Но сколько таких "засидок" на пути бедной птицы. И бьют ее, и бьют!.. А она все летит, летит!.. А местные не просто охотятся. Они бьют утку впрок. В той же Зырянке в дни перелета пустеют учреждения. И начальство, и подчиненные – все на тяге. И кто их остановит, если сам райисполком,.. прокуратура,.. милиция… И они, геологи, туда же!". Горизонт затягивала легкая дымка и вечернее солнце окрашивало ее в лилово-пурпурные тона. И огонь костра выглядел в предзакатных лучах бледным и бесцветным.
И вдруг: – З-з-зу… З-з-зу…
Комар! Надо же! Уже комар! В низинах еще лежит снег. На лиственницах только-только пробиваются новенькие зеленые иголки. А комар, провозвестник лета, уже тут как тут.
Отужинали и Донилин поднялся.
– Приступим…
– Сегодня?
– А что?
Ай, да Донилин. Девятая скважина за шесть маршрутных дней! Что называется – дорвался до работы! И ведь может не пить, когда нет ее, родимой…
– Я эту походную жизнь страсть как люблю, – устанавливая треногу, рассказывал Степан. – Зимой, бывало, стоишь у станка. В цехе тепло, не дует. А по мне хоть брось все, да беги.
– Что ж не побежишь? – закрепляя лебедку, спросил Кеша.
– Зимой?.. Куда же, зимой?
– Есть буровые, что работают круглый год, – подсказал Нюкжин, помогая подвесить мотор.
Не-ет… – протянул Донилин. – То, опять же, на одном месте. И дисциплина… С нашим братом-буровиком не пошуткуешь.
Солнце коснулось горизонта, когда Нюкжин и Донилин приступили к отбору керна, а Кеша ушел в "засидку". Керн на этот раз вышел не богатый, скважина прошла через крупную линзу льда.
"Выспаться бы! – думал Нюкжин, направляясь в палатку. – Как следует выспаться!"
Лег, как провалился… Открыл глаза: без четверти восемь!
Вылез из палатки, огляделся. Кеша, Степан и Виталий мирно сидели у костра. Без курток и телогреек – тепло! – в зеленых рубашках с капюшонами (энцефалитках) и такого же цвета штанах, заправленных в резиновые сапоги, они походили на братьев-близнецов.
Костер слабо дымил. Донилин приподнялся, то ли хотел подложить дров, то ли посмотреть кипит ли, но увидел Нюкжина и крикнул:
– Начальник! Тут ночью ходил кто-то!
– Где?
– А вот, по берегу.
На отмели действительно отпечатались странные следы. Таких Нюкжин еще никогда не видел, они походили и не походили на след сапога с рифленой подошвой.
– Сами натоптали? – для проверки спросил он.
– Что Вы, Иван Васильевич! – изумился Виталий. – У кого из нас такой размер?
Нюкжин и сам подумал, что здесь если кто и прошел, то сапоги у него не более тридцать шестого размера. Да и след выглядел очень странно. Он выходил из воды и через метр-полтора возвращался в озеро. И шел странник на одной (!) ноге. И ставил ее часто-часто, почти впритык. Чей же это след?
Виталий еле сдерживал улыбку. Донилин пыжился стараясь казаться серьезным. Кеша отвернулся и сосредоточенно ковырял прутиком костер.
– Ну, говорите, в чем дело? – сказал Нюкжин.
Не вытерпел Донилин.
– Кеша штуку приволок с того берега.
Он достал из-за спины припрятанную "штуку". Она походила на высокий женский ботинок, подошву которого пересекали тонкие дентино-эмалевые пластинки.
Челюсть мамонта (зубы)
– Вот! – Донилин прижал ее к влажному суглинку. – Я ее на песок поставил…
– А она пошла! – вставил Кеша. – Сама!
– Точно! Сама! – Донилин наивно таращил зеленые глаза. – Я только помог ей маленько.
Кеша и Виталий смеялись, но Нюкжин не мог оторвать взгляда от "штуки".
– Зуб мамонта, – сказал он. – Очень ценная находка. Как Вы нашли его? Кеша был очень польщен таким вниманием.
– Пошел я вдоль озера, – начал рассказывать он. – Здесь, неподалеку кустарник к самой воде подходит. Сделал заборчик, сижу. Часа в четыре опустилась стая…
– Меня зуб интересует, – не утерпел Нюкжин.
– Я и говорю… Подстрелил несколько штук, а ветерок в ту сторону. Надо бы, конечно, лодку надуть, да держать наготове…
– Кеша!.. – взмолился Нюкжин.
Но Кочемасов не мог иначе. Он должен был рассказать все по порядку.
– Я озеро обошел, а там бугор и отмель под ним. А на отмели навалом костей. Самых разных. И здоровенный бивень из земли торчит.
– Иван Васильевич! Мы сходим за бивнем? – вмешался Виталий.
– Я такие места встречал, – продолжал Кеша. – Не часто, но встречал. Однако не пойму: почему их там такая куча? Прямо кладбище!
Бивень мамонта
– Это и есть "мамонтовое кладбище", – сказал Нюкжин. – Поедем туда после завтрака. Все кости надо собрать, особенно зубы.
Суп-лапша из уток с небольшой добавкой картошки мог бы отвлечь от любых мыслей. Но мамонтовое кладбище!..
Нюкжин торопливо обгладывал утиные косточки и думал лишь о том, что удача набрести на него выпадала далеко не каждому.
Они быстро сняли лагерь и объехали озеро.
– Вот здесь, под обрывом, – указал Кеша.
Нюкжин пошел по отмелому берегу. Он хотел для начала просто осмотреть его, но уже через несколько шагов остановился и присел на корточки. Из под илистых наносов проглядывали витиеватые узоры, подобные древнеарабским иероглифическим письменам.
Нюкжин осторожно очистил их пальцем. Эмалевые узоры заблестели на солнце.
– Похоже на зубы лошади, – сказал Кеша. Он стоял наклонясь над Нюкжиным, стараясь понять, что заинтересовало начальника.
– Это и есть челюсть лошади, только древней, – подтвердил Нюкжин.
– Ясно, что древней, – сказал Кеша. – Сюда от Колымы на лошадях сейчас не ходят.
– Древней, это значит что ей двадцать-тридцать тысяч лет. А то и все шестьдесят!
– Ну-у? – удивился Кеша.
– А вот рядом еще зубы… И кости. Тоже лошади… А вот обломок рога древнего оленя…
Было еще множество других костей – берцовые и тазобедренные, обломки ребер и черепов, и зубы мамонтов и лошадей.
Нюкжин не удержался, начал подбирать наиболее интересные находки. Вскоре он уже прижимал к груди целую охапку и наблюдательный Виталий спросил:
– Бивень, я знаю, ценится. А какой прок от зубов?
– Бивень, как раз, научной ценности не представляет, – наставительно сказал Нюкжин. – А по зубам определяют тип животного и, следовательно, возраст пород в которых они захоронены.
Бивень мамонта
– Тогда мы отпилим бивень? – спросил Виталий.
Варварство, конечно! А как запретить?
Виталий побежал к вездеходу за пилой. А Нюкжин продолжил поиски. На отмели подобрали каждый зуб, каждую косточку, промаркировали, обложили технической ватой, запаковали в бумагу и уложили в ящики. Затем Нюкжин расчистил и обследовал обрыв, описал его и отобрал образцы.
Донилин напомнил:
– Давайте обедать. А то сами костьми ляжем.
Да! Кешины утки не продержались и до полудня. Однако к пяти часам отобедали. Настроение было приподнятое.
– Поедем? – предложил Нюкжин. – Время есть.
– Поедем, – поддержал Кеша. – А то вроде лагерь зря снимали.
– Еще скважину успеем пройти, – добавил Донилин.
После такого удачного дня сидеть в мягком кресле вездехода, мчаться вперед, ощущая скорость и дорогу, и – как поется в песне – "в глубь породы взглядом проникать"…
Исследователей давно занимала причина массового захоронения костей крупных животных. Одни считали, что они тонули в оттаявших после ледникового периода суглинках, другие, что их захватил врасплох потоп, третьи, что причина гибели – болезни.
Вездеход встряхивало, сбивая мысли с логического хода. Место стало холмистей. Стланник накатывался мохнатыми бурыми валами. Вездеход сходу подминал их и мчался вперед. Нюкжин привычно отмечал на карте приметные пункты. Кочемасов с кабины вездехода корректировал направление. По морской терминологии он исполнял обязанности "вперед смотрящего". Вот и сейчас в раме лобового стекла показалась его рука. Она сигнализировала – возьми левее! Виталий свернул ближе к сопке, но там оказался крупный кочкарник, торчали обломки полусгнивших деревьев. Машину, несмотря на гусеничный ход, встряхивало. Виталий и Нюкжин стукались головами о верх кабины.
Нюкжин после каждой встряски неизменно возвращался к вопросу: "Почему их такая куча?". Геологические наблюдения следов потопа не находили… Неужели тонули? Массами?!.. Фантастическая гипотеза, хотя если посмотреть вокруг…
Виталий снова вырулил туда, где казалось ровнее и чище. Тогда рука постучала по ветровому стеклу, что означало: остановиться! Виталий взглянул на Нюкжина и продолжал ехать. Ему надоели бесконечные команды, а начальник молчал. Ему не пришло в голову, что начальник задумался.
– Стой! Стой! – заорали сверху в два голоса Кеша и Донилин и забарабанили по крыше кабины.
– Остановите! – рефлекторно выкрикнул и Нюкжин.
Но, поздно! Вездеход разорвал бурую пелену стланика, с разгона выскочил на поросшую травой чистину и… провалился!
Сверху в два голоса неслось нечто "не переводимое", снизу подступала вода.
"Только бы кузов не потек", – подумал Нюкжин, сразу возвращаясь к реальностям жизни.
Вездеход качался на плаву в маленьком, заросшем травяной ряской озерке.
– Давай назад! – неслось сверху.
Виталий переключил скорости. Вездеход, загребая гусеницами, медленно подплыл к берегу и уперся в него.
– Давай вперед! – неслось сверху.
Теперь Виталий не перечил. Но и впереди берег озерка оказался крутым, вездеход выбраться не мог.
Сели… Только бы кузов не потек…
Сверху объясняли Виталию кто он есть, все на том же непереводимом диалекте.
– Ладно. Бывает! – сказал Нюкжин. – Только дверцу не открывайте. Зальет!
Виталий промолчал, но по его лицу Нюкжин прочитал: еще один учитель нашелся…
Крышка верхнего люка не поддавалась. Нюкжин постучал по ней.
– Эй! Что там держит?
– Тренога, – ответил Кеша. – Сейчас освободим.
"Сплошное нарушение техники безопасности, – подумал Нюкжин. – Если бы лодка кузова потекла, он и Виталий не успели бы даже выскочить…". Наконец он вылез наверх.
– Плаваем, как дерьмо в проруби, – невесело усмехнулся Донилин и "добавил" в адрес Мерипова.
– Выберемся! – убежденно сказал Кеша.
Нюкжин тоже полагал, что они выберутся. Такое случалось не впервые. Конечно, не сахар сидеть в яме с водой, но и особенно голову напрягать не надо. Техническая задача…
– На самовытаскивании? – спросил он.
– Зацепиться не за что. Попробуем на бревне, – взял инициативу на себя Кеша.
– Точно! – поддержал его Степан. – Здесь мелко.
Угнетенный лиственничный лес располагался на соседнем бугре, метрах в двухстах от них. Топоры лежали у задней стенки – с них начинался любой лагерь. Но теперь доставать их приходилось не с земли, а с крыши кузова. Виталий отстегивал брезент, концы которого заливала вода. Но у него не получалось.
– Пусти!
Кеша свесился вниз головой. Он расстегивал застежки, а Степан держал его за пояс, чтобы не "нырнул". Наконец, он достал топоры, распрямился. Лицо у него было багровое и злое. Затем он и Долинин перебрались на землю и пошли к лесу. Нюкжин последовал за ними.
Сначала простирался высокий кочкарник. По колено. Приходилось поочередно вздергивать ноги. Внизу чавкало мокрое болото. Под холмом стало суше. Но здесь густо рос кустарник – карликовая березка, по прозвищу "штанодер". И лишь на вершине холма, большей частью мшелого, Нюкжин смог вздохнуть относительно свободно.
Пока он добирался до холма, Кеша и Степан уже свалили две листвянки метров по двадцать. Выше здесь лиственницы не росли. Из торцевой части вырубили бревна – два, два с половиной метра каждое. Отсекли тонкие вершинки. Сучья не обрубали.
Нюкжину бревно лиственницы не показалось тяжелым. Но идти с бревном по кочкарнику?!..
Кеша поспешил к нему.
– Иван Васильевич, оставьте! Я донесу.
Нюкжин пробовал протестовать.
– Возьмите вот слегу…
Кеша сунул ему в руки длинную листвянку, а сам снял с его плеча бревно и пошел по кочкам, по кустарнику. Казалось бревно пригнет его щуплую фигурку. Но, нет! Кеша тащил бревно шустро, как муравей соломинку. Нюкжин со своей жердью, более легкой, хотя и менее удобной, не поспевал за ним. Следом тащил второе бревно Донилин.
Виталий сидел на крыше кабины, как потерпевший кораблекрушение. Тихонько стучал мотор, помпа на всякий случай качала воду, понемногу проникавшую в кузов.
Кеша сбросил бревно на краю ямы и крикнул:
– Давай!
Виталий скрылся в люке и тотчас гусеницы, словно лопасти водяной мельницы, пришли в движение, вздымая густую муть со дна. Вездеход прижался носом к берегу, но корма его ходила по сторонам, что означало – вездеход на плаву.
– Не поможет бревно, – сказал Нюкжин.
– Попробуем. – ответил Кеша. – Берег подкопаем, жерди подсунем.
Лишь бы передние траки зацепились.
Он обхватил бревно тросом и стал крепить в натяг к гусенице, которая едва выступала из воды. Балансируя на закрылке, он одной рукой забивал "палец" трака, крепя им трос к траку, другой держался за бортовой крючок. Донилин делал тоже самое с другой стороны вездехода.
Нюкжин попытался срыть берег, сделать его ниже, положе. Но, как только лопата сняла кочкарник и слой тонкого мерзлого торфа, как тотчас звякнула о лед.
"Еще хуже! – подумал он. – За лед траки не зацепятся".
Кеша тоже нахмурился.
– Жердей надо побольше. Придется еще раз сходить.
Они сходили еще раз, закрепив вездеход веревкой за большую кочку, чтобы не отплыл от берега.
Наконец все было подготовлено.
– Ну, давай! – скомандовал Кеша.
Взвыл мотор, гусеницы стали проворачиваться, подгребая под себя бревно. Вездеход приподнялся: бревно зацепилось за подсунутые под него жерди и машина подалась вперед.
– Давай! Давай! – кричал Донилин.
Но за лед траки не цеплялись. С хрустом ломались одна за другой жерди. А бревно, привязанное спереди, вынырнуло позади вездехода.
– Стой!!! – выкрикнули одновременно три глотки.
Мотор сбросил обороты, вездеход закачался на плаву. Рядом качались всплывшие обломки жердей.
– Попробуем назад? – спросил Нюкжин.
– Попробуем…
Но и на тот берег, с которого они "съехали", выбраться не удалось. Одежда намокла. В сапогах хлюпала вода. Руки у Нюкжина висели как плети. Пусть основную работу делает не он, но сколько ее – вспомогательной! Достань,.. поднеси,.. подкопай,.. подсунь… Еще раз подсунь,.. да не туда!.. И – мать!..
В такой работе уже никто не замечал, кто начальник, а кто подчиненный. Команды подавал Кеша. Остальные их выполняли. Но дно ямы оказалось слишком илистым. И бревно, и подсунутые под него жерди только вздымали густую бурую муть. Вода стала коричневой.
– Не получается, – наконец сказал Кеша. – До дна не достать. Придется на самовытаскивании.
– А за что трос крепить? – спросил Донилин. До ближнего пенька метров сто.
