Анатолий Штольц
Луций Апр – 5. Самум
Когда мы остались в палатке вдвоём, Помпилио отказался от завтрака и вина, и сразу же перешёл к делу:
– Луций, Луций Апр – я уже знаю о тебе самое главное, и меня это не радует. Почему? Вижу в твоих глазах вопрос. Да потому, что я приехал арестовать тебя за все художества, которые ты сотворил против публиканов со своими диверсантами в Цезарее. У меня приказ от руководства публиканов.
Я промолчал в ответ.
– Молчишь? – неожиданно улыбнулся Помпилио. – Я ведь вижу, что взять тебя будет весьма проблематично – сам ты не сдашься, и твои головорезы устроят здесь бойню, а мне это ни к чему. Вот, что, Луций! Давай, начистоту. Я хочу, чтобы ты служил мне. Не пожалеешь – служба у меня опасная, но интересная, и я за неё хорошо плачу. А с начальством моим, которое требует твоей крови, я вопрос улажу. Ну, как?
– Да никак, Помпилио. Через час сюда прибудет как минимум когорта легионеров и расклад для меня изменится, ты же понимаешь.
Помпилио рассмеялся в ответ:
– Я знаю. Сюда идёт третья когорта нашего тридцатого легиона, полным составом, да ещё и с двумя турмами кавалеристов впридачу. Они идут зачищать местность от бандитов и защищать лагеря при дороге от небегов местных дикарей. Это я их вызвал, хоть мне это обошлось немало золота, и ещё обойдётся. Но я в накладе не останусь – безопасность дорог, наличие укреплённых лагерей при дороге – это увеличение торговых потоков, Луций, а это – налоги и деньги, хорошие деньги для казны и для нас. Так что, всё просто. Я не тороплю тебя с ответом, и денег авансом не предлагаю, но, если ты уйдёшь в отставку – иди ко мне, мне такие люди нужны. А теперь, пойдём, покажешь, как ты тут всё обустроил. А ведь молодец! Ты и сам знаешь, что сделал хорошо.
Вскоре подошли солдаты с обозом, целая когорта (когорта – 555 солдат и офицеров, десятая часть легиона) с подразделением обеспечения. И две турмы кавалерии ( Турма – конный отряд в 30 – 32 солдата).
Я распорядился разместить на отдых прибывших солдат возле лагеря. Заодно и людей Помпилио освободить от надзора моих бойцов и выделить им место для отдыха. Также приказал накормить их, напоить лошадей, потому, что в отличие от солдат, у людей Помпилио не было ни обоза, ни припасов и даже воды для лошадей – видимо, была задача проинспектировать наш лагерь, меня арестовать и вернуться в тот же день. Вернутся, куда денутся, хоть и не выполнив задачу полностью, но зато живые. Помпилио умён, ничего не скажешь – всё устроил так, чтобы обеспечить безопасность его лагерей, с начальством высоким не ссорится, да и с Консулом и его легатом, а значит, и с латиклавием Паулюсом наладить нормальные отношения. Видно, пришло время перемен, там, наверху – и вольницу публиканов решили поприжать. ( И верно – система сбора налогов публиканами в Римской империи доживала последние месяцы и вскоре была отменена императорским указом. Конфликтам и борьбой за деньги от сбора налогов в провинциях пришёл конец).
Меня разыскал центурион когорты, я знал его немного – центурион Гай Валерий. Мы поприветствовали друг друга. Отдельно центурион отдал приветствие Помпилио, который был рядом со мной. Помпилио ответил таким же воинским приветствием – ага, значит ты, Помпилио, бывший военный, и видно не в малом звании.
Гай Валерий пришёл с солдатом, который принёс увесистый тюк.
– Переоденься по форме, опцион Луций – улыбнулся центурион, поглядывая на то, как я был одет и снаряжён. – Тебе передал твои вещи центурион Сергий, а вот эту наградную фалеру ( нагрудный знак) тебе передал латиклавий Паулюс – за заслуги перед народом Рима. И ещё приказ тебе передал – прибыть в расположение твоей кагорты, в лагерь возле Цезареи, и прибыть как можно быстрее. С тобой поедут пятеро моих кавалеристов – это тоже приказ латиклавия.
Я случайно взглянул на Помпилио – он удивлённо, и вместе с тем довольно слегка улыбался. Явно всё идёт по его плану, или по его плану тоже. Ты, Помпилио, играешь свою игру, и играешь хорошо. А вот Инвиктима нашла меня быстрее, чем армейская разведка, на полшага, но быстрее. Инвиктима… Где ты? Я начинаю привыкать к твоему незримому присутствию. Ты везде – так сказал Моррано. И у тебя есть крылья.
Я тут же отправился в палатку и переоделся в свою тунику, одел свою кольчугу опциона, балтеус ( пояс римского легионера – обязательная часть обмундирования римского солдата и офицера, авт.), перепоясался своим гладиусом ( меч римского легионера, авт.). И когда я одел свой шлем с плюмажом опциона ( продольный гребень на стальном шлеме, авт.) я снова почувствовал себя полноценным человеком. Теперь я снова Луций Клавдий Апр, эвокат и опцион. И я снова в строю!
С Помпилио мы разобрались с дальнейшей судьбой моих парней: они остались в лагере в качестве ауксилариев ( вспомогательные войска, авт.) и поступили в распоряжение нового начальника лагеря – декуриона из прибывшей когорты. Помпилио выполнил своё обещание – вернул своим бывшим рабам свободу. И выбор – кто желает, может остаться на службе.
Остались все, кроме Моррано, который попросился ехать со мной до Цезареи.
Когда я построил своих парней и объявил им об их новом статусе и зачислении на казённую службу, они приветствовали меня, молча, подняв вверх своё оружие. Кричать и свистеть, как раньше им уже было не положено – так они приняли свою новую судьбу.
Я попросил Помпилио вернуть двух жён солдатам в гарнизонах. Своих наложниц от военного вождя таурегов я забрал с собой – а куда их денешь: таурег воспримет как оскорбление, что я отказался от его подарка, а это, учитывая местные законы, грозило войной, которая здесь была не нужна. Доберёмся до Цезареи, а там я оформлю на рабынь вольную и пристрою куда- нибудь, или по домам отправлю, если пожелают. Мне так они точно не нужны – служба у меня такая, сегодня здесь – завтра там, сегодня жив – завтра нет, куда мне обрастать гаремами и семьями? Я в строю и моя жизнь принадлежит армии, и моим командирам.
Через два часа, устроив все дела в лагере, я отбыл со своим маленьким отрядом на север, к морю, к Цезарее.
12
Мои рабыни скакали на своих лошадях отлично, видно, что не первый раз в седле. Впрочем, понятно – кочевая жизнь у таурегов приучила много передвигаться. Глядя на ровные и сильные спины моих рабынь, скакавших впереди меня с Моррано, я подумал, что эти девчонки так же заправски владеют и мечом, и луком. Да и красивы, ничего не скажешь. Видно, и в постели так же хороши. Ох, непростой подарок мне приготовил таурег, чувствую, что не так просты эти девчонки.
Мы с Моррано скакали замыкающими в нашем отряде. Я подъехал к нему поближе и спросил:
– Ты знаешь этих рабынь?
– Нет, эфенди, не знаю. Я уже почти два года служу Инвиктиме, за это время многое изменилось в окружении вождя Абу – Салима. Но он большой любитель красивых женщин, это правда. И ещё добавлю – его личная охрана в оазисе состоит только из женщин, которые надрессированы на войну, как боевые псы. Они не знают ни страха, ни жалости. И ходят с Абу Салимом во все набеги. И в плен они не сдаются. Их называют Кукоса, или Неспящие ( кукоса – неспящие – пер. с суахили)
– А где он берёт, своих … телохранителей?
– Только из рабынь, которых сам покупает.
– А местные женщины?
– Местных нельзя привлекать к службе – они для поддержания очага в доме и выращивания детей – такие у них, у таурегов, законы, эфенди.
– Слушай, Моррано, а мои новые рабыни… Посмотри, как они держаться в седле!
– Да, эфенди. Это явно не простые наложницы, а очень похоже, что это Кукосы. Я давно это заметил и хотел тебе вечером рассказать.
– Попытаются убить меня при первом удачном случае?
– Почему только тебя, эфенди? Они перебьют всех вас, если у них стоит такая задача. И перебьют голыми руками, если нужно.
– И тебя смогут?
– Нет, эфенди – меня не смогут. Ведь я тоже Кукоса. Но я Мвандамизи ( старший, пер. с суахили). Меня учили много лет в пещерах Тубкаля ( гора в северной Африке) сами Бессмертные Шуйая ( воин – пер с суахили).
Я с удивлением посмотрел на Моррано, как будто увидел его в первый раз и молча поскакал дальше.
К вечеру мы добрались до придорожного лагеря. Нас разместили в двух палатках – мои солдаты отдельно, а я с рабынями и Моррано в отдельной большой палатке. Коней приняли местные конюхи и отвели их на ночную стоянку – там их нопоят, накормят и утром их осмотрит кузнец – подкуёт, если нужно.
Нам принесли густую баранью похлёбку в больших котелках. Мои солдаты держались вместе, и на меня с моими людьми не обращали внимания.
Поужинали. Я отправился спать, оставив рабынь с Моррано посидеть у костра. Краем глаза я заметил, что, как только я отошёл от костра, рабыни едва заметно склонили головы перед Моррано и прикоснулись быстрым движением пальцев к глазам. Моррано ответил им тем же.
И я не удивился. Я вообще давно перестал чему либо удивляться. Ну, раз Моррано, нашёл общий язык с моими рабынями, значит это хорошо, значит, у меня появилось ещё два хороших бойца. И это вселяло надежду, что я переживу эту ночь и завтра снова увижу солнце.
Утром я проснулся, ощущая, что рядом кто-то есть. Это были мои рабыни, которые спали, с обеих сторон от меня, плотно прижавшись ко мне спинами. Доброе утро, Луций Апр! И оно действительно доброе!
Моррано сидел у входа в палатку и заваривал в котелке свой любимый чай из верблюжьих колючек.
– Ты что, не спал? – спросил я, присаживаясь рядом.
– Почему, спал, эфенди. Я могу спать с открытыми глазами и всё видеть и слышать вокруг – сдержанно улыбнулся в ответ Моррано.
– Ах, да, я забыл, что ты Неспящий. Ты хороший воин, Моррано, но отдыхать всё – таки нужно. Ладно, пойду будить солдат – пора собираться в дорогу.
13
Этот день мы провели в седле практически без отдыха, один раз остановились на короткое время в оазисе на берегу небольшого озера, поросшего камышами. Напоили лошадей и дали им и себе небольшой отдых. Этот переход был самым длинным и предпоследним на пути к Цезарее.
Я устал, да и мои спутники, особенно солдаты тоже, как я вижу, притомились. Рабыни и Моррано, чувствовали себя вполне свежими – это молодость и жизнь, привычно проводимая в седле давали им силы переносить такие переходы под палящим, хоть и уже и осенним солнцем.
Вечером, в последнем лагере перед переходом в Цезарею, несмотря на усталость мне не спалось – какая-то непонятная тревога затаилась в глубине сознания – думаю, сказывалась усталость всех последних дней. Или ожидание чего-то.
После ужина мои солдаты ушли спать в свою палатку, а я, сняв, наконец, свою кольчугу, прилёг у костра, вокруг которого сидели мои рабыни и Моррано. Все они сидели на коленях. Моррано, прикрыв глаза, положив руки на колени, негромко напевал какую-то заунылую мелодию и слегка раскачивался в такт. Девчонки тоже закрыв глаза, раскачивались в одном ритме с Моррано. Это было несколько необычно для меня, но я молча наблюдал за ними, думая о своём. От костра, моих товарищей, от россыпей звёзд в бездонном ночном небе веяло покоем и каким-то внутренним теплом. И моя тревога стала отступать. Сейчас всё хорошо, спокойно, как будто так было всегда, а завтра – будет завтра.
Одна из девчонок взяла горсть песка и стала выпускать тоненькую струйку пески из своего кулачка. Песок стал рассыпаться золотистым дождём и в каждой летящей песчинке отражался крохотный огонёк. Это завораживало. Вскоре дождь из огоньков, по воле ночного ветра из пустыни, или от волн тепла от костра, стал принимать причудливые формы, плавно меняющие друг друга. Я стал присматриваться в эти подвижные фигуры и вдруг понял, что я вижу чёткие картинки, сначала они были золотистого цвета, но вскоре сменились реальными полноцветными. Как будто я был птицей и смотрел на события, разворачивающиеся внизу, подо мной. Сначала я видел отряд всадников, скачущих по дороге. Я присмотрелся: это был я и мои товарищи. Дальше по дороге, среди каменистой гряды, неподалёку от дороги, стоял отряд вооружённых всадников – человек тридцать. И я знал, что они ждут нас. Так и произошло: едва мы достигли гряды, как всадники помчались галопом наперерез нашему отряду… А сзади, как из под земли вырос пеший отряд, отрезая нам путь к отступлению…
Потом я увидел наш военный лагерь – он был практически пуст… Письмо… Что за письмо? Это почерк латиклавия Паулюса, буквы пляшут и сливаются красным… Пещеры, мрак, блеск оружия, кровь… А потом я снова стал птицей и понёсся над морем, туда, где встаёт солнце, где светлоликая Эос перебирает струны своей золотой арфы…
Утром я проснулся в своей палатке, привычно чувствуя с обеих сторон своих девчонок, которые грели меня своими телами, и сами согревались. Они спали, по – детски посапывая во сне. Я осторожно встал и вышел из палатки – Моррано, как всегда, сидел возле костерка и варил свой чай из колючек.
– Приветствую тебя, эфенди! Как спалось сегодня? – не отрываясь от перемешивания колючек в котелке, спросил Моррано.
– Хорошо спалось, спасибо! Только сны мне снились странные. Странные и яркие, словно наяву.
– Что снилось?
– Неважно. Я хочу, чтобы ты вооружил наших девчонок сегодня утром. Они точно умеют сражаться? – ответил я, присаживаясь на холодный песок рядом с моим товарищем.
– Умеют, эфенди. Это фурии пустыни, хоть и рождённые далеко за морем.
– Хорошо. Пусть будут вооружены и готовы к драке. Вот, возьми, пятьдесят денариев и купи все необходимое оружие и снаряжение.
– Сделаю, эфенди. И ещё: ты слышишь пение Мойр* ( Мойры – богини судьбы, дочери бога времени Кроноса: Клото, Лахезис и Атропос. Клото поёт о настоящем, Лахезиз – о прошедшем, Атропос – о будущем – авт.). Боги ведут тебя, эфенди.
Моррано появился после завтрака с большим тюком и увёл в палатку девчонок. Седлать лошадей девчонки уже вышли в вооруженные скимитарами ( вид восточных сабель с изогнутыми широкими клинками, авт.) на поясных ремнях, длинными луками за спиной и колчанами, туго набитыми стрелами. Одеты были в лёгкие кожаные доспехи, наручи и поножи. Головы прикрывали кожаные шлемы. В глазах – сталь и собранность. Они знали, что предстоит схватка. Они знали, больше , чем я…
Мои солдаты, увидев такое преображение девчонок, молча переглянулись и потуже затянули под подбородками ремни на шлемах. Это были опытные солдаты.
Мы выехали из лагеря, едва взошло солнце. Это был последний переход до Цезареи – один день езды без промежуточного отдыха.
Я приказал не гнать лошадей, беречь их силы, потому что переход был долгим и тяжёлым.
Чувствовал я себя хорошо, собрано. Моя кольчуга, мой шлем, мой гладиус давали мне чувство полной уверенности. Я в седле, я в строю, рядом с моими солдатами, поэтому судьбы нет, есть только предстоящий бой.
Я затянул песню Эвокатов, а мои солдаты подхватили её. Это хорошо – когда солдаты поют перед боем, значит они готовы сражаться и умереть, если боги призовут их к себе.
– Ромул, мы бодрствуем ради тебя,
Отвага и сила духа,
Для дома и родины,
Таков путь к звёздам.
Ромул, мы бодрствуем ради тебя!
Между копьями ударь твёрдой рукой,
Для дома и родины, таков путь к звёздам.
Ромул, мы бодрствуем ради тебя!
Меня ведёт любовь к родине
Туда, куда ведут право и слава, Для дома и родины, таков путь к звёздам!
Ромул, мы бодрствуем ради тебя!
( Оригинальная древнеримская маршевая военная песня об эвокатах)
И когда почти на середине пути к Цезарее, из невысокой каменистой гряды при дороге, наперерез нам вырвался конный отряд, я был готов, потому что я знал и ожидал эту атаку.
– К бою! – скомандовал я.
– Господин! – Обратился ко мне один из моих солдат.– Их человек пятнадцать. Может, отступим?
– Куда? Оглянись! – ответил я, даже не оборачиваясь
И точно: из дикой рощицы с приземистыми деревьями, отсекая нам дорогу назад, высыпал пеший отряд вооружённых людей – их было много – человек тридцать.
– Что будем делать, господин? – ещё раз спросил солдат.
– Атакуем! – приказал я. – Убьём их всех!
И мы помчались навстречу врагам.
Мы пронеслись сквозь строй врагов, раздавая и принимая удары. Прошли навылет. Развернулись и остановились, осматривая результаты схватки На поле схватки осталось двое моих солдат и одна из девчонок, которая ещё пыталась встать на колено, опираясь на свой скимитар. Двое солдат лежали не шевелясь. Вокруг наших товарищей лежали трупы убитых врагов и несколько раненых, которые шевелились. Враг потерял в схватке не меньше восьми бойцов и теперь нерешительно топтался на месте, видимо поджидая подкрепление из бегущих к полю боя пеших бойцов. Мои товарищи крепко держались в сёдлах, хотя почти все были ранены и залиты кровью – и своей, и чужой. Я был хорошо побит мечами, но серьёзных ран не было – кольчуга достойно выдержала бой.
Оставить своих раненых и убитых мы не могли, хотя мы уже прорвались сквозь строй врагов и путь на Цезарею был открыт.
– Вперёд! Скомандовал я и вновь направил лошадь к месту схватки. Топот копыт за спиной дал мне знать, что остатки моего отряда, ринулись в атаку вслед за мной.
Вражеские всадники тоже поскакали навстречу нам, но прежней прыти у них уже не было, после полученной оплеухи.
Опять мы схлестнулись с врагами, завязалась схватка. Я бил, меня били, но краем глаза я заметил, что Моррано подхватил раненную девчонку, бросил поперёк седла перед собой и стал пробиваться ко мне.
– Уходи! Уходи! – закричал я Моррано и махнул несколько раз своим окровавленным мечом в сторону Цезареи. – Уходи! Это приказ!
И снова закружился в схватке с врагами.
Скоро всё всё было кончено – враг оставил на поле боя ещё шестерых бойцов и поспешно бежал – ушло не больше четырёх человек. Мы не потеряли никого. Быстро подобрали тела наших убитых товарищей и поскакали насколько могли быстро в сторону города.
Так закончился наш переход через пустыню.
Перед Цезареей ко мне подъехал Моррано:
– Эфенди! Мы с кукосами выполнили свои приказы. Разреши нам уйти.
