Андрей Ворон
Свиньи не смотрят на звёзды
Тоже бездомные, тоже бродяги. Только руки не опускают. Стараются, строят планы, мечтают, что-то делают. Спят на кроватях, кушают свежую еду.
А почему бродяги из заброшки так не могут? Неужели только алкотестер на входе их останавливает? Наверное, и он тоже, но ведь, на самом деле, им просто нравится. Нравится ни перед кем и ни за что не отвечать, жить каждый день как последний. А если нет? Во всяком случае, они уже не представляют, что может быть по-другому.
***
На следующее утро Виталик встретил Афоню и Сиплого по пути на работу.
– Мужики, никаких проблем, что я ушёл?
– Да нет, ты чего. Наоборот, как я сказал, что ты устроился, так все только обрадовались. Ты молодой, тебе с нами терять нечего.
Воздух в то утро был свежим и чистым, шагалось очень легко, вскоре они зашли за уже знакомые ворота. Недалеко от входа стоял прораб.
– Здорово, мужички. Значит отвезу вас сейчас на другой объект, с мастером познакомлю, а дальше все вопросы уже к нему. Запрыгивайте в машину, через пять минут поедем.
Он указал пальцем на старенькую жёлтую Газель, с засохшим слоем грязи по периметру, потрёпанную. Они залезли в салон, закрыв за собой дверь с очень сильным хлопком – иначе она закрываться отказывалась. Прораб скоро подошёл, держа в руках большой отбойный молоток. Он открыл дверь в салон и закинул инструмент под одно из кресел.
– Вы тут попридержите, чтоб по ногам не прилетело.
Он хлопнул дверью, сел на водительское, и они поехали.
– Мужики, раньше на стройке работали?
– Да, бывало.
– Ну, добро, быстро вольётесь. Едем, кстати, за город, но не далеко, пятнадцать минут всего. С утра можете на то же место приходить, я вас буду возить.
Сергей был очень импульсивным человеком, и у него, как и у всех начальников на стройке, шалили нервишки. Едва тронувшись с места, он моментально подкурил сигарету и задымил ей в открытое окно. Педаль газа почти всегда была вжата в пол, а если на дороге становилось хоть немного свободнее, он обгонял машины, словно болиды на формуле 1. Тут же кто-то позвонил, видно, сообщив не лучшую новость. И вот на приличной скорости, держа в руке сигарету и прижимая к уху телефон, в который голосил отборным матом, он несся на объект. Иногда становилось непонятно, чем и как вообще он рулит, но, словно цезарь, прораб являл чудеса многозадачности, зажимая руль в коленях.
Скоро они свернули с трассы и заехали на территорию какой-то молочной фермы. Проехали мимо поста охраны и припарковались у ряда вагончиков. Место, куда они приехали, выглядело совсем по-деревенски. Дорога была не заасфальтирована и напоминала о недавно прошедших дождях. Повсюду стояли коровники со своими обитателями, они громко мычали и неприятно пахли. Рядом проезжали тракторы и другая рабочая техника.
– Так, мужики, сейчас переоденетесь и заходите в «прорабку» – это, вон тот, крайний вагончик.
Всего там стояло четыре вагончика. Два были для рабочих, по одному на бригаду, один под инструменты, а один вроде кабинета для мастера и прораба. Бродяги зашли в вагончик своей бригады. Это было небольшое помещение – продолговатый прямоугольник, обшитый плитами ДВП. По бокам, у входа, гардероб. По левую руку – чистая одежда, по правую – рабочая. Напротив двери небольшое окошко, рядом обеденный стол и пара лавочек.
Вообще, в рабочее переодевался только Виталик, Афоня пришёл в чём был. После, как и просил Сергей, они зашли в прорабку. Это был точно такой же вагончик, только в несколько раз чище. Там стоял очень длинный стол, на котором горел ноутбук, окружённый различными бумагами и чертежами. Рядом стоял стеллаж с множеством закрытых коробок и кое-какими инструментами. У стола сидел прораб и общался с молодым мужчиной в очках.
– Так, мужики, уже готовы? Это Евгений, мастер на вашем объекте, теперь ваш начальник, все вопросы к нему, деньги получаете тоже у него. Я поеду, а вы вливайтесь. До завтра.
Сергей Павлович погнал на своей жёлтой газели, а Евгений выдал новым работникам перчатки и повёл показывать фронт работ.
– Строим мы тут коровник. Как видите, начали недавно. Пока поставили стенки, вот делаем стойла. Вы сейчас будете тачками возить песок к Марку, он разровняет, пройдёте трамбовкой, и через пару дней будем заливать. Начинайте, по ходу ещё вам работы подкину.
***
Бродяги взяли тачку и лопаты, приступили к работе. Они возили песок к месту будущего стойла из огромной кучи, вываленной недалеко от вагончиков. С ними работал Марк – огромный рослый мужик лет тридцати. В рабочем комбинезоне и бейсболке, ни на секунду не выпускавший папиросу изо рта. Время тянулось безумно медленно. Афоня неохотно закидывал песок в тачку, а Виталик возил её к Марку и обратно. В воздухе ощущалось скорое приближение осени, солнце грело из последних сил. А когда тёплые лучи скрывались за облаками, тело и вовсе охватывала нарастающая прохлада.
Соседняя бригада в это время ставила металлические колонны, каркас для будущей крыши. Небольшой кран то влево, то вправо таскал полую квадратную трубу. Ему помогали двое, что придерживали и подталкивали, и двое, что вымеряли расстояние по осям.
Вторая половина бригады, в которой работали бродяги, находилась в другой стороне объекта. Они разгружали стройматериалы из подъезжающих машин. Когда закончили – направились к вагончику, зазывая Марка и новичков отдыхать. Незаметно наступило двенадцать часов – время обеда. Обе бригады оставили работу и забились в свои вагончики, наперебой закидывая в микроволновку пластиковые контейнеры с едой.
Помимо бродяг и Марка в бригаде было ещё три человека. Самый взрослый – Павел – мужчина сорока пяти лет, широкого телосложения, спокойного характера. Моложе его – Федя – язвительный мужичок лет двадцати восьми, низкого роста, полноватый, очень нервный и задиристый. На пару к Феде совсем молодой паренёк, которому только-только стукнуло семнадцать – Ярослав. Тонкий, как спичка, говорящий всегда какую-нибудь ерунду или гадость с удивительной уверенностью на лице. У него часто полярно менялось настроение: от возбуждённой любви к работе, до апатичной лени. За это на него без конца орал истеричный Федя, которого выводили из себя любые выходки Ярослава. Однако вне работы эти двое были дружными ребятами. За обедом они, например, обсуждали вчерашнюю пьянку. Как Ярик пришёл в гости к Феде, и они страшно накидались, не то водкой, не то самогоном. В это время Марк был всецело сосредоточен на еде, Павел сидел уткнувшись в телефон, Афоня вышел покурить, а Виталик слушал и за всеми наблюдал.
Они поели и снова разбрелись по местам. Мастер вышел из своего чистенького вагончика и распределил работу на остаток дня. Афоню и Марка оставили доделывать стойло, Виталика с Павлом отправили делать деревянные щиты для опалубки, а неразлучных Федю и Ярика – резать арматуру и таскать брус. Работа Виталику досталась непыльная, да и в напарники спокойный опытный дядька. Вся работа заключалась в том, чтобы ровно сложить три двухметровые доски вместе, поставить ещё пару маленьких поперёк и скрепить всё саморезами.
Время после обеда тянулось в два раза медленнее. Усталость исходила, скорее, не из тяжести труда, а из вязкого однообразия. Бесконечное повторение одних и тех же действий наедине с собой или на пару с молчаливым коллегой. Работа на стройке – наверное, отдельный вид медитации. Успеваешь подумать абсолютно обо всём, так что в какой-то момент в голове не остаётся никаких мыслей вообще. Если только крутится кусочек попсовой мелодии, случайно услышанной по дороге на работу. А ведь если стройка – действительно медитация, то опытные строители однозначно на голову выше шаолиньских монахов. Если не сходят с ума – достигают просветления, даже обучаются левитировать. А как иначе объяснить такую лёгкость движений на большой высоте, да ещё без страховки. Хотя большинство выбирают менее радикальный путь и просто спиваются.
Напротив Виталика, метрах в двадцати, стоял обшарпанный старый коровник. Через небольшие оконца в бетонных стенах виднелись бело-черные спины и равнодушные морды, слышалось протяжное мычание. Дважды оттуда выезжал трактор с прицепом-клеткой. В этой клетке теснились грязные худые коровы, едва державшиеся на ногах.
– Этих на убой – отозвался напарник, заметив пристальный взгляд Виталика.
Вскоре, после обеда, коров вывели на прогулку. Двое мужчин открыли большие металлические двери и из них повалили бурёнки, которых от свободы теперь отделял лишь невысокий железный заборчик. Они тоже радовались последним тёплым денькам, игриво бодались и грелись на солнышке. Через какое-то время их стали загонять обратно. Почти все сразу слушались и шли в стойла от пары лёгких шлепков палкой, все кроме одной. Видно, эта корова не надышалась свежим воздухом, недостаточно размяла копыта и совсем не хотела обратно, в душное тесное стойло. Она не обращала внимания на лёгкие шлепки, а после ударов посильнее – ринулась в бой. Тогда мужчина, на которого она напала, достал из-за пояса чёрный жезл-электрошокер и ткнул в неё с характерным треском. Корова со страшным воплем отшатнулась и потеряла боевой настрой. Ещё через пару ударов за ней закрывали дверь.
В это время Ярик, который тоже засмотрелся на корову, не заметил кучки мусора под ногами и запнулся, выронив из рук тяжелый брус. Тогда деревяшку не удержал и Федя, и она упала ему на ногу. С тупым лицом, полным ярости, таким, будто пришлось вспоминать, как ярость выглядит мимически, Федя захромал к Ярику в порыве его ударить. Ярик же под звонкий матерок стал от него убегать.
Как же шумно всё-таки было на стройке! Любой новый звук старался прозвучать громче остальных. Монотонное жужжание моторов, лязг металла, деревянный стук, работа различных инструментов, от шуруповёрта до отбойного молотка, бесконечная ругань рабочих и гул мычания из коровников поблизости. Наверное, если бы Эдвард Мунк писал свой легендарный «Крик» не между психушкой и скотобойней, а на стройке – картина получилась бы в десять раз лучше. Ведь нигде больше нельзя услышать такой богатой какофонии случайных и, зачастую, несовместимых звуков.
Рабочий день длился вечно, а кончился незаметно. Бригада забилась в вагончик переодеваться, Афоня стоял и курил у входа. Все устало и равнодушно скидывали рабочие комбинезоны, меняя их на джинсы и кофты. Только в неугомонном Ярике ещё оставались силы.
– Эй, Афоня, а ты чего не переодеваешься?
– А тебе, малой, какая разница? Дома переоденусь.
– Ага, и душ не забудь принять.
Этой репликой он вызвал наглый смех своего дружка Феди, Афоня пропустил её мимо ушей. Рабочие собрались, заперли дверь и полезли в серую «буханку», ждущую у входа. Мастер выдал деньги, со всеми попрощался и укатил домой на своей легковушке. Все уселись поудобнее и либо задремали, либо уставшими глазами вперились в окно. За рулём был Павел, он негромко включил радио, и они поехали.
Под гитарные баллады за окном неслись непроходимые стены леса, за которые скрывалось закатное солнце. Рычаг периодически постукивал в коробке передач, становилось все темнее и темнее, фары проезжающих мимо машин слепили глаза ярким светом. Бродяги возвращались в город, рабочие ехали домой.
***
Бродяг высадили где-то в семь часов вечера. Они ещё немного прошлись и поболтали, попрощавшись где-то между ночлежкой и заброшкой. Виталик пошёл спать, а Афоня, так долго державшийся без капли во рту, решил прервать порочный круг трезвости.
Он направлялся к самой дешёвой городской пивнушке. В народе она была известна тем, что ни один охранник не держался там больше двух недель. Драки у входа были визитной карточкой заведения. И не удивительно, ведь оно собирало под своей крышей самых матёрых пьяниц города. Каждый любитель дешёвой выпивки хоть раз там бывал. Очередь пестрила кем угодно, там пили все: от студентов, до бездомных.
Пивнушка эта находилась буквально в самом центре города. Сегодня там было, на удивление, спокойно. Может, из-за того, что разгар рабочей недели, а может было ещё слишком рано. Афоня с предвкушением зашёл в знакомые двери. Там пахло деревом и перегаром, табаком и рыбой, был слышен негромкий гомон разговоров и стеклянный звон пивных кружек. Продавщица, с уже заранее усталым лицом, налила Афоне два литра темного и насыпала в блюдце чесночных сухариков.
На равнодушных посетителей глядел плоский экран телевизора. Показывали футбол, комментатор монотонным голосом рассказывал что-то, интересное лишь ему одному. Афоня потихоньку тянул пенный напиток, наслаждался заслуженным отдыхом.
В зал вошли двое мужчин и сели неподалёку. Обоим было лет по тридцать, одеты неброско, пострижены коротко. Шумные, навеселе, что-то горячо обсуждали. Заметили телевизор и закричали, чтоб сделали громче. Один из них сбегал к продавщице и раздобыл пульт. Теперь все услышали – это была игра «Спартака» против «Зенита», последние двадцать минут матча. Афоня старался не замечать нудного комментатора и друзей болельщиков, он вообще не интересовался футболом. Даже не обратил внимания на то, с каким счётом закончилась игра. Но в это время между друзьями разгорелся нешуточный спор. Кто же лучше «Зенит» или «Спартак»? Они долго спорили, не приходя к компромиссу, и, наконец, решили привлечь мнение со стороны.
– Мужик, вот ты как думаешь, кто прав?
– Я? Ну, думаю, что обе команды сильные. Для меня они равны.
– Тоже верно. Тебя как звать то?
– Афоня.
– Меня Серега, а кореш мой Кирюха.
Бродяга пожал друзьям руки.
– А ты чего такой потрёпанный то, Афоня?
Бродяга махнул рукой – Да так, в жизни проблемы небольшие. Не важно.
– А, понял, братан, Бывает. Да чего одному сидеть, давай к нам.
Причин отказаться Афоня не нашёл и сел вместе с новыми знакомыми. Серега с Кирюхой оказались душевными ребятами. Они без умолку рассказывали какие-то истории, вспоминая бурную молодость. Закончилась бутылка, за ней вторая, третья. Через несколько часов собутыльники неплохо напились, но им захотелось ещё чего-нибудь покрепче. Время было уже за полночь.
– Мужики, пора бы водочкой шлифануть, а то чё нам это пиво.
– Водочкой… А где мы возьмём то сейчас водочку?
– Как это где? Да её тут же из-под прилавка продают.
– Ну, давай…
Всё то же усталое лицо посмотрело куда-то вдаль, сквозь душу. На прилавке появились две бутылки подозрительной, никому не известной водки.
Устав сидеть на месте, мужчины высыпали на улицу и отправились шататься по городу. Тепло и тускло горели фонари в парках, на одиноких улицах – громкие голоса и невнятные походки, тени игриво отплясывали на асфальте, вечер распадался на кусочки, которые навсегда терялись из памяти. На середине второй бутылки, окончательно стало понятно, что водка палёная.
Собутыльники едва держались на ногах. Афоня с Кириллом клевали носом, докуривая сигареты, а Серегу уже тошнило неподалёку, в кустах.
– Мужик, приятно было познакомиться. Но нам с корешем уже пора. Как-нибудь ещё пересечёмся.
Кирюха говорил с трудом, делал большие паузы, бормотал и запинался. Однако Афоня его понял, мужчины пожали руки и разошлись. Кирилл потащил Серегу домой, а Афоня поплёлся на вокзал, который как раз был поблизости. Туда его повёл верный внутренний автопилот, сам он едва мог думать и буквально засыпал на ходу.
***
Это был типичный вокзал небольшого города, на котором обычно выходят покурить на остановке, а после навсегда забывают о существовании и этого вокзала, и этого города. Повсюду горели ларьки с шаурмой и сувенирами, изредка проходили люди с чемоданами и большими походными рюкзаками.
Афоня прошмыгнул мимо спящего охранника и улёгся на свободную лавочку. Люди на соседних скамейках смотрели на бездомного равнодушно. Они тоже были сонные, их утомлённые глаза бегали между часами и расписанием. Между рядами маячила цыганка, просящая милостыню. У неё на руках надрывно кричал ребёнок, замотанный в грязные тряпки. Женщина из громкоговорителя диктовала отправление рейсов, теряя в вокзальном шуме и малейшую надежду быть услышанной. На электронном табло летели надписи, колёса поездов всё быстрее маршировали вдалеке, на глазах смыкались усталые веки. Сладостная дрёма становилась крепким беспробудным сном. Однако проснуться всё-таки пришлось.
Удар дубинкой пробудил моментально. Перед глазами стояли полицейские, они даже не предприняли попытки спросить документы или билет. На поводке у одного из них лаяла немецкая овчарка. Было понятно, что пора уходить. Вот только Афоня почему-то не мог подняться. Уставшее тело отказывалось слушаться, мышцы ныли от боли. Последовал повторный удар – легче не стало. Бездомный закрывался рукой от яркого света и съёживался в клубок от холода и ударов. Полицейские ещё пару минут пытались привести бродягу в движение, но скоро поняли, что это бессмысленно. С явным отвращением они взяли Афоню под руки и потащили его к выходу, страшно пыхтя и ругаясь.
Оказавшись на улице, бродяга немного пришёл в себя и мог стоять на ногах, опираясь о стену. Полицейские его отпустили, а сами встали отдышаться. Афоня едва словил точку опоры и как мог сопротивлялся рвотным позывам. Вдруг один из полицейских яростно ударил бродягу по животу, целясь в солнечное сплетение. Афоня упал на землю с кашлем и одышкой.
– Чтоб нам тебя, сука, ещё на себе таскать. Только попадись ещё раз на глаза.
Он плюнул на землю, рядом с Афоней, и они с напарником неспешно удалились. Бродяга лежал без сил, боли он не чувствовал, но и подняться не мог, уже и не пытался. Голова кружилась, будто вертолётные лопасти, легче становилось, только если лежать на спине. Афоня сжался, пытаясь укрыться в свои лохмотья и как-то справиться с холодом. Но тело вскоре привыкло, и он снова погрузился в сон. Теперь было абсолютно наплевать на всё и всех. Мир пьяных снов разрешал отложить все дела и проблемы на завтра.
Однако у общества на Афоню были совершенно другие планы. Его снова разбудили. Не сразу, конечно, только через пару часов, у прохожих вызвал сожаление лежащий на улице человек. Светловолосая дама средних лет трясла Афоню за плечо.
– Мужчина! Мужчина! С вами всё в порядке? Может скорую вызвать?
Бродяга, даже не понявший что от него хотят, не выходя из своей глубокой дрёмы, смог выцедить только невнятный звук, являющийся как бы ответом на любой вопрос. Женщина в нерешительности ещё постояла минуту, растерянно оглядываясь и ища у окружающих поддержки. Но людей было мало, прохожие шли с сумками и чемоданами по своим делам, равнодушно отводя взгляд в сторону. Она всё-таки позвонила, сказала, что человеку на улице плохо, и решила дождаться врачей вместе с Афоней.
Как это нередко бывает, скорая помощь приехала только через час. Как бы не спеша, без мигалок и суеты. Женщина, простоявшая всё это время с бездомным, была явно возмущена. Она надрывно и отчаянно выговаривалась перед врачом.
– Как же так можно? Какая же вы скорая? Тут человек умирает, а вы плетётесь еле-еле.
–Да кто у вас умирает то? Очередной пьянчуга валяется. Вот мы из-за вас кому-нибудь жизнь сейчас не спасём, зато алкаш проведёт ночь с комфортом.
– Как вы можете так говорить? Вы же не знаете, что с человеком. Вы же клятву давали.
– Всё мы знаем, по десятку на неделе таких молодцев увозим. С вокзала, кстати, чаще всего.
Афоню всё же осмотрели, удостоверившись в своём предварительном диагнозе.
– Ну, видите? Что мы говорили? Давайте, ребят, увозим этого отсыпаться.
Всё это Афоня бессознательно слышал, представляя во сне карикатурных врачей с фонендоскопами. В его воображении всплывали картинки из детских книг, где добрый доктор лечил зверей и детишек. Затем он отрывками видел, как его затащили в машину, как укачивало по пути, как с носилок он перебирался на кровать. Только теперь можно было спокойно выспаться.
***
Едва Афоня открыл глаза, прошедший вечер спрессовался и разом ударил по голове вместе с мигренью и жуткой сухостью во рту. Просыпаться в таком состоянии было, в общем, привычно. А вот просыпаться в больничной палате, пока, в новинку. Он лежал в чистой постели, переодетый в белый халат. За окном печально накрапывал дождик. На койках рядом лежали соседи по палате. Кто-то спал, кто-то равнодушно залипал в телефон. Мужчина со сломанной ногой пожелал доброго утра. Кивнув в ответ, Афоня откинулся на подушку и попытался опять уснуть. В палату зашла медсестра и сказала, что скоро придёт доктор, Афоня сможет получить назад свои вещи и выписаться. Она принесла стакан воды и таблетку аспирина.
В дверях появился доктор. Он был молодой, высокий, темноволосый, на носу очки в толстой чёрной оправе.
– Какие-то жалобы есть? Или выписываем?
Афоне не хотелось пока возвращаться в заброшку. Он решил ещё, по возможности, полежать в больнице.
– Я бездомный, в больницах не часто бываю. Если можно, доктор, я бы сдал анализы и вообще проверился.
Доктору не часто поступали такие просьбы от ночных гостей. Они обычно сразу выписывались.
–Хм, ну вообще я должен бы вас выписать, чтоб не занимать место даром. Но, хорошо, в качестве исключения. Знаю, без документов-то особо не полечишься. Да и мест вроде пока хватает.
Доктор ушёл. Афоня выпил ещё стакан воды и продолжал бороться с головной болью, которая, к счастью, начала проходить. Тут не опохмелишься.
Как и было обещано, в этот день Афоню проверили мимо бумаг, про медицинский полис никто не спрашивал, это делали как бы в подарок, из сострадания и по настоятельной просьбе темноволосого доктора. Бродяга сдал анализы, сфотографировался на рентгене и прошёл общий осмотр. Особых нареканий к нему не было, на первый взгляд Афоня был здоров. Бродягу накормили горячим супом, и, лежа вечером в палате, он был вполне доволен прошедшим днём.
К вечеру палата оживилась, все переговаривались, пили чай, шутили и жаловались друг другу на здоровье. Помимо Афони, в палате лежали ещё трое мужчин. Двое с переломами и один с сотрясением. Тот, что с утра поздоровался с Афоней – Толик. Он был самым весёлым и разговорчивым. Толик очень хотел сыграть в шахматы, но все почему-то отказывались.
– Афоня, может, с тобой сыграем?
– Ну, давай сыграем, только я играю неважно.
Расставили фигуры, Афоне выпало играть белыми. Вообще, он соврал, сказав, что плохо играет. Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, он ходил в шахматный кружок и даже участвовал в турнирах. Вот только не брал в руки шахмат уже страшное количество времени. Первый ход был сделан, за ним второй, третий. Афоня решил разыграть что-то хорошо знакомое. За несколько лет алкогольной диеты мозг впервые всерьёз заработал. Заскрипел и залязгал, как давно не смазанный механизм. Непривычным, но приятным напряжением отзывалась каждая клеточка. Афоня улыбался и, на удивление себе, захватывал игровое поле. Однако первую игру он всё-таки проиграл, увлёкся и не заметил мат.
– Хорошо играешь. Может до двух побед?
Они вновь расставили фигуры, мозг ориентировался всё лучше. В пыльных архивах нашлась папочка под названием «шахматы». Это как езда на велосипеде, рука сама тянулась переставить фигуру. В этой битве Афоня смог победить, медленно, но верно зажав соперника. Толик уже не так часто улыбался, напротив, ушёл в себя и сосредоточился. Впереди была решающая игра. Ход за ходом, Толик всё больше думал, тянул бесконечное время больничных шахмат. Афоня неплохо разыгрался и окончил игру уверенным матом.
– Ты чертовски хорошо играешь. Сколько я тебе должен, мы забыли это обговорить. В такой игре должны быть призы.
– Что ты! Ничего не должен, спасибо за игру! Разве что не откажусь от сигареты, если найдётся.
Толик протянул пять папирос и с уважением в глазах крепко пожал руку оппонента. Афоня одолжил ещё зажигалку и отправился на крыльцо наслаждаться дымом победного табака.
Неужели завтра придётся возвращаться. Перед глазами пролетели обрывки памяти последних лет. Даже здесь, в старенькой больнице с незнакомыми людьми, было в сто раз приятнее. Приятно быть чистым, приятно общаться, играть в шахматы, приятно, когда о тебе хоть кто-то заботится. Уличные скитания должны ведь когда-нибудь закончиться. Лучше, если возвращением в нормальную жизнь, чем смертью в луже под забором. Да и можно ли сравнить что-нибудь с зимовкой бездомных в России? Ведь если ничего не изменить, то и с ней придётся снова встретиться. Очередная зима, которую треть его знакомых не переживёт, замёрзнут пьяные в сугробах, потеряются в бесконечном снегопаде. Жизнь перебежек от теплотрассы к павильонам магазинов, перепалок с охранниками, временных подработок и вечной ангины от ледяного пойла. Когда-то ведь всё было по-другому. Жизнь ещё ведь не кончена? Остался ещё шанс? Ещё один точно есть.
С этими мыслями он выстрелил окурком в мусорку и отправился обратно в палату.
***
На следующее утро были готовы результаты анализов. Доктор с серьёзным видом пробежал глазами по бумагам. Сказал, что пока всё относительно в порядке, но если продолжать бродяжничать, то, рано или поздно, можно сломаться так, что уже не починят. Афоня поблагодарил доктора, попрощался с соседями по палате, нацепил постиранную одежду и ушёл.
Не знал, куда теперь податься, обратно в заброшку не хотелось, но и на ум пока ничего не шло. Подумал о ночлежке, но там он был в чёрном списке, хоть иногда и пускали, если старым знакомым на глаза не попадаться. С мыслью о ночлежке вспомнился Виталик. Хорошо ему, молодой, ещё успеет схватить удачу за хвост. Вроде ведь собирался уезжать. Афоня подкурил последнюю сигарету, сел на скамейку и задумчиво втянул тяжёлый дым. Было холодное облачное утро, асфальт покрывали грязные мутные лужи. А что если тоже уехать? Куда-нибудь к морю, где тепло. Там и сезонной работы навалом и жить можно в палатке, зима тёплая, лето жаркое. За столько лет выживания в снегах можно ведь, наконец, позволить себе солнечный курорт. Идея хорошая, и почему раньше так не сделал… Может вместе поехать? Так и проще и надёжнее. Терять то уже нечего. Он докурил, сунул руки в карманы и поплёлся в ночлежку в надежде, что Виталик ещё не ушёл.
Афоне повезло перехватить товарища, как раз по пути на работу.
– Афоня! Ты где пропадал? На работе не был, Сиплый тебя тоже не видел.
– Да так, попал в одну передрягу. Мне с тобой поговорить нужно. Ты же ещё не раздумал уезжать?
– Нет, не передумал. А что?
– Да что-то всё осточертело. Тоже хочу уехать, и чем быстрее, тем лучше. Поехали вместе?
Виталик заметно повеселел.
– Да, конечно, поехали. Слушай, давай вечером встретимся у ночлежки, я приеду с работы и тогда всё обсудим. Распланируем и будем собираться. Мне тоже всё надоело.
Они разошлись, Афоня вновь остался один. Теперь «жгло трубы», очень хотелось выпить. После разгульной ночи в кармане осталась помятая сотка и немного мелочи. Афоня отыскал магазин и купил две полторашки самого дешёвого пива. Вернулся на скамейку, сделал несколько глотков, успокоился.
Теперь из головы не лезли южные картинки: пляжи, море, солнце, купальники, парки. С каждым глотком тело расслаблялось всё больше, и скамейка в разыгравшемся воображении становилась пляжным шезлонгом. Даже когда тучи затмили небо, и по телу ударил холодный пронизывающий ветер, воображение не утихало. Наоборот, в этот момент было особенно приятно представлять себя под пальмой, на каком-нибудь далёком-далёком острове.
Он допил пиво и до вечера шатался по городу. Как бы прощался с родными улицами, с тоской вспоминал жизнь, прошедшую под этими крышами, с надеждой представлял будущее.
С Виталиком они увиделись сразу после работы. Под тихим светом фонарей сели на скамейку вблизи ночлежки.
– Для начала, стоит определиться, куда едем.
– Однозначно к морю, туда, где тепло.
На этом бродяги, как ни странно, сошлись. Решили, что там им нужна будет палатка, которую они разложат на берегу, немного денег для начала, походная еда, одежда.
– А как добираться то будем?
– Зацепом, на товарняках.
– Чего?
– Ну, залезем в пустой вагон и покатимся.
– Ты уверен? Звучит ненадёжно, может чего другое придумаешь?
– Ничего я думать не буду. Мы так с друганами постоянно до соседних городов катались. А тут, то же самое, только подальше.
– Ну, хорошо, если ты знаешь, покажешь что к чему.
– Тогда давай, для начала, найдём палатку. Ты же знаешь разных барахольщиков, так вот и займись поисками, а деньги тогда на мне, пока буду работать. Потом затаримся едой и в путь.
На этом порешили и разошлись. Афоня вернулся к своим, в заброшку. Там никто не спрашивал, куда он пропал, вернулся живой и ладно.
***
Было задание – найти палатку. Первым, у кого Афоня решил спросить – старожил городских окраин Иваныч.
– А на кой хрен тебе палатка?
– Устал я, Иваныч. Уехать хочу, в тепло, к морю. Хочу попробовать жизнь наладить. А в палатке спать буду.
– А, вот чего ты, решил уехать. Ну, ты меня помоложе, может чего и получится. Нужна, значит, хорошая крепкая палатка? Такие были только в нашей молодости. Есть у меня один старинный друг, он для меня – чего угодно. У него точно должна быть. Давай-ка мы с тобой завтра к нему заглянем.
На следующее утро Афоня с Иванычем шагали по городским проспектам. Иваныч по дороге объяснил, что идут они к его сослуживцу Ильюхе. Тот раньше любил ходить в походы, а теперь здоровье не позволяет. Они шли через весь город, с одних окраин – на другие. Всю ночь накрапывал дождик, заполняя собой неровные ландшафты улиц. Бродяги обходили огромные моря луж, вдыхая свежий прохладный воздух. С деревьев падали листья, застилая тёмные улицы ярким разноцветным ковром.
Сослуживец Илья жил в безликой серой пятиэтажке, где в подъездах всегда пахло старостью и стряпнёй. Во дворе стояли скамейки, на которых испарялось недопитое пиво, висели ржавые скрипучие качели без сидушки, а ещё была песочница, служившая, скорее, пепельницей и кошачьим лотком. В остальном двор заполняли несколько старых машин, пара деревьев и пустовавшие бельевые верёвки, крепившиеся к железным покосившимся столбикам.
На хриплый вопрос «кто?» Иваныч проурчал в домофон «свои». Дверь открылась и бродяги зашли в подъезд. Свет едва пробивался через маленькие мутные окошки и сквозь облако пыли мягко ложился на лестничную площадку. Щёлкнул замок, в проходе появился лысый мужчина в потёртых спортивках, домашних тапочках и майке «алкашке».
– Иваныч, сколько лет сколько зим!? Неужели не забыл ещё старого друга?
Илья с Иванычем обнялись, и хозяин позвал бродяг в дом. С первых шагов узнавалась холостяцкая берлога. Кругом чувствовалась небрежность, помимо вещей, к которым сам хозяин относился трепетно. Например, в квартире были голые грязные стены и потолки, лампочки висели просто на проводах без люстры или абажура. Зато малочисленная обувь была вычищена до блеска, а полка с инструментами – образец педантичной аккуратности.