Андрей Ворон
Свиньи не смотрят на звёзды
Едва разулся, Иваныч достал из кармана бутылку водки и протянул другу.
– Это, Илюша, к столу. Ты же знаешь, я с пустыми руками не хожу.
Илья подмигнул и отнёс бутылку охлаждаться. Владения были небольшие – маленькая однокомнатная квартира. Дизайн в стиле минимализм: раскладной диван, платяной шкаф и широкий плазменный телевизор – очевидно, главная вещь в доме. На кухне обеденный стол, с давно не мытой и липкой скатертью, плита, низенький холодильник, кухонные шкафчики и ещё один телевизор, только поменьше и потолще. Ящик бормотал на фоне, показывая бесконечные новости.
На стол были выставлены хрустальные рюмки – ещё одна гордость хозяина. Они были до блеска чистые и наверняка не стояли без дела. Вместе с водкой из холодильника переместились ещё огурцы и помидоры в закатанных банках. Все сели за стол, выпили «за встречу», конечно, не закусывая после первой. Затем, как и положено, с небольшим отрывом выпили по второй. Только тогда огурцы заскрипели на зубах, и начался разговор.
– Ну, как живёшь то, Ильюха? Чё нового?
– Да вот, на пенсию вышел, сижу, скучаю. С женой то я развёлся, это я тебе рассказывал. Лежу на диване, смотрю телевизор, короче говоря, заслуженный отдых. А ты всё скитаешься? Как здоровья-то хватает? Я же давно тебе говорю, переезжай ко мне, места хватит.
– Не начинай, Илья, ты же знаешь, я в долг жить не буду. Да и не нагулялся я ещё, видишь какая штука, люблю я вольную жизнь. Никакой бюрократ тебя в своих бумажках не найдёт, никому ничего не обязан. Делай что хочешь, какой с тебя спрос.
Илья в ответ только покачал головой и поднял рюмку. Выпили.
– К слову, Ильюха, у нас с другом к тебе есть просьба. Помнишь, у тебя была походная палатка, старая такая, добротная. Тебе она вроде больше не нужна, а вот Афоне, очень даже.
– Не вопрос.
Хозяин удалился, какое-то время рылся в вещах, что-то ронял, ругался, но зелёный брезентовый мешок с палаткой притащил.
– Хорошо, что такая вещь без дела не будет лежать. Я то с рыбалкой, с охотой завязал. Здоровье уже не то.
Подарок незамедлительно обмыли. Видя, что водка тает на глазах, хозяин достал ещё бутылку из личных запасов. Спустя какое-то количество водки, Афоня тоже решил влиться в разговор.
– Иваныч, Илья, а как вы подружились?
Илья будто ждал этого вопроса.
– О! Это хорошая история. Мы же служили вместе. Оба по малолетке отсидели, а после тюрьмы только стройбат. Это место жестокое было. Нам на присяге даже оружия не выдавали, у нас девиз был «с топором на танк». Ну и дедовщина, конечно, была. Но там законы другие, не как в обычной армии. Деды были теми ещё сволочами. Так наш призыв и решил дать отпор. Мы дедов хорошенько в ответку месили. Там и лопаты в ход шли, дашь разок по голове – человек успокоится. И ничего, отслужили. А с Иванычем-то мы первые там и закорешились, нас все уважали. Давай-ка, брат, за молодость!
С особенной гордостью на лицах они выпили ещё по одной. Водка заканчивалась, но в закромах нашлась ещё бутылка самогона. Компания всё больше пьянела, сослуживцы вспоминали былое, Афоня молча пил и слушал. Когда Иваныч отошёл в туалет, Илья сделал телевизор погромче, посиделки отвлекали его от любимого шоу. В Афоне он увидел свою благодарную публику и стал что-то декларировать, совсем как кумиры телеэкрана. Ящик опять рассказывал о войне, ненависти ко всем врагам и любви ко всем своим. Вообще, Илья, судя по всему, не сильно разбирался в политике, но считал себя, конечно, экспертом. Он не имел какой-то определённой позиции или политических предпочтений, просто поддакивал злобным рылам из передачи. Как они скажут, так он и думал. Ему просто хотелось причаститься вселенской злобы, легче переносить тяготы жизни. Хотелось почувствовать себя деталькой в огромной машине, которая может перемолоть кого угодно, любых несогласных, а если так хочется зрителям, то и весь мир.
Но Иваныч вернулся, допили самогон и стали прощаться. Пошатывающиеся мужчины обнимались и обещали встретиться в самых ближайших числах. Дверь захлопнулась, бродяги ушли.
***
Афоня с Виталиком встретились на следующий день. Решено было запастись провиантом, вещами, нужными в походе и уезжать. Отчалить хотелось до холодов, а приехать до конца «бархатного сезона». Это они точно должны были успевать, ведь отправляться собрались налегке и как можно скорее, пока решимость и энтузиазм их не покинули.
Они набили два рюкзака консервами, водой и сухарями. Ещё купили ножик, непромокаемые спички, фонарик, компас и прочее, по мелочам. Затем занялись тёплыми вещами и внешним видом Афони, это было улажено при помощи всё той же ночлежки. Афоня был буквально ходячей приманкой для работников вокзала. У него были длинные волосы и борода, что то, что другое, не мылось страшное количество времени, всё в колтунах и грязи. Одет был в старые, рваненькие олимпийку и штаны тускло-чёрного цвета.
На просторах ночлежки можно было найти небольшой гардероб с бесплатной одеждой. Порывшись там, он нашёл себе ботинки, потёртый джинсовый костюм и пару чёрных футболок. Афоня побрился, тщательно вымылся, повязал длинные волосы в хвост. И когда он, после этих нехитрых манипуляций, предстал перед Виталиком, то и поверить было сложно, человек будто лет двадцать скинул. А выглядел теперь совсем как рок-н-рольщик из былого русского подполья, только гитары в руках не хватало.
В той же куче одежды они набрали свитеров, нашли одну тёплую куртку и лёгкий плед. К этому моменту за их спинами уже скопился приличный груз и так, пожалуй, излишний для путешествия «налегке». Напоследок, Афоня достал свой паспорт из-под заветного кирпичика в заброшке, и на этом приготовления были закончены. Выехать решили утром следующего же дня, почти в самом конце этого судьбоносного лета.
***
Афоня с Виталиком щурились от солнца, сидя на скамейке железнодорожного вокзала. Виталик показывал карту путей, которую распечатал в ночлежке. Чёрно-белая картинка на тонком альбомном листе изображала запутанную сетку железных дорог. Карандашом на схеме были сделаны пометки, Виталик объяснял, как они поедут, и где будут пересаживаться. Афоня делал вид, что слушает, хотя мысли его были только о том, что скоро придётся на ходу запрыгивать в грузовой вагон.
– Скоро уже? Я что-то нервничаю.
– Да ты расслабься, понимаю, в первый раз особенно страшно. Но мы тут ещё долго проторчим. Во-первых, я не знаю, когда поезд приедет, а во-вторых, первый мы пропустим, хочу посмотреть, где он притормозит, чтоб легче было запрыгнуть.
Часы показывали раннее утро, Виталик в полусне ждал состав, а Афоня всё не мог успокоиться и нервно барабанил пальцами по скамейке. Вроде, такая встряска была даже приятна, но очень уж выводила из себя.
Где-то через час в нужную сторону, наконец, промчался товарняк. Он ехал довольно быстро, но метрах в двухстах от станции притормаживал на повороте. Виталик это заметил, они с Афоней подошли к нужному месту и стали ждать там, кинули сумки на щебёнку, а сами уселись рядом. Виталик погрузился в молчаливую дремоту, а Афоня медленно ходил кругами неподалёку. На сей раз ждать пришлось долго, нужный состав подошёл только часа через три. Он с грохотом приближался, и вот, наконец, завернул. Пустые вагоны проносились в полуметре от бродяг. Поезд начал понемногу скидывать скорость.
– Афоня! Этот вагон, побежали!
Бродяги набрали скорость и сравнялись с составом, Виталик схватился за поручень и запрыгнул на небольшую платформу. Афоня решался чуть дольше и бежал трусцой рядом, но когда поезд стал вновь набирать ход – выдохнул и запрыгнул на подножку почти так же ловко, как и Виталик. Затем уже по вертикальной боковой лесенке они забрались внутрь. По виду это чем-то напоминало кузов грузовика, только очень большого. Афоня вальнулся в угол и, отдышавшись, восторженно пробубнил:
– Как же это круто!
Виталик в ответ усмехнулся – да…
Стенки вагона были высокие, чтоб выглянуть, нужно было забраться наверх, к самому краю борта. Пока Афоня сидел, Виталик наслаждался видами.
– Эй, Афоня, ты только посмотри, иди сюда.
Он спрыгнул и уступил место Афоне, который стал неуверенно подниматься. Афоня огляделся и на какое-то время словно унёсся из этого мира, заворожено вглядываясь вдаль. Он летел среди залитых прохладным солнцем городских окраин, которые так скоро превращались в широкие луга и длинные перелески. Это чувство сравнить можно было, действительно, только с полётом. Ни крыши, ни пола, ни стен, только руки, держащиеся за облезлую перекладину, и ветер раздувавший, как парашют, незастёгнутую куртку. Впереди бежал длинный состав, и, при взгляде на него, было ощущение, будто ты древний торговец из несчётного каравана или маленькая птичка, летящая в тёплые края со своей огромной стаей.
***
Так пронеслись сутки и, судя по карте, пора было пересаживаться. Они поели сухарей перед дорогой и, как только состав остановился, мягко спрыгнули на землю и, как ни в чём не бывало, зашагали по тропинке вдоль путей. Дорожный завтрак придавал сил, идти было легко и приятно. В поезде всегда вкусно есть, что бы ты ни ел, а в вагоне под открытым небом – особенно. Они сошли вблизи какой-то мелкой забытой станции, поросшей мхом и травой. Населённых пунктов было не видно, они шли вблизи леса, зловеще тихого и тёмного. Солнце скрывалось за удивительно высоким ельником.
Ориентироваться по карте было сложно, но довольно скоро стало понятно, что высадились они рановато. Судя по всему, надо было подождать до следующей станции. Идти было ещё далеко, по распечатке Виталика даже не сказать насколько.
Пока они брели, успело стемнеть. Было решено остановиться и разбить палатку. Зайдя вглубь перелеска, тянувшегося у тропинки, они нашли лужайку, окружённую деревьями и защищённую от ветра. Афоня занялся палаткой, а Виталика отправил за хворостом. В ловких опытных руках металлический скелет очень скоро оброс брезентовой кожей. Рядом запылали сухие ветки костра, над огнём повисли консервные банки с тушёнкой. Усталые путники сидели возле, натягивая тёплую одежду. Уже практически наступила осень, прохладно было даже днём, а ночью, и вовсе, примораживало.
– Бывал ты раньше в походах, Виталик?
– Да, но не в таких масштабных. Так, на пару дней с ночёвкой.
– Я вот раньше частенько за город с рюкзаком выбирался. Весь мир хотел посмотреть.
Они поужинали и отправились спать. Легли в палатке «валетом» и почти сразу отключились. Это всегда так после целого дня пути, усталость скоро берёт своё. А в помощь ей шелест ветра, треск костра да монотонный стук изредка проезжающих составов.
***
Проснулись бродяги рано и, следуя своей непутёвой карте, продолжили путь по утренней студёной росе. Непутёвой уже хотя бы потому, что к нужному повороту они пришли буквально через полчаса.
– Ну вот, могли время не тратить. Сейчас бы уже ехали…
– Ничего, может, мы в темноте-то и под поезд бы угодили.
Снова остановка, снова томительное ожидание. Казалось, сидеть придётся ещё целый день, но вдалеке застучали колёса. Вот только радовались бродяги недолго. На них шёл почти одинокий локомотив, за которым тянулось всего несколько вагонов. Сложно сказать ехал, скорее, полз навстречу. А подкатив к бродягам, и вовсе остановился. Из дверцы высунулся дядька, с большими седыми усами и папиросой в зубах.
– Чего сидите, хлопцы? Вас, может, подкинуть?
Бродяги не поверили ушам.
– Да, было бы здорово.
Двое улыбающихся до ушей мужчин полезли в открытую дверцу со своим немалым багажом. А места внутри было немного, сумки едва влезали. Всего в кабине и было: три кресла, рычаги с показателями да один усатый весельчак машинист.
– Куды ребята путь держите?
Виталик посмотрел на свою карту и сказал, задумчиво проведя по ней пальцем:
– Нам бы до «Полевой», а там, в деревню к бабке.
– Это дело хорошее, стариков забывать нельзя. Я вот сам скоро на пенсию, можно сказать, последние дни катаюсь.
– И как работа? Нравилась?
Хорошая работа. Не скажу простая или шибко интересная. Зарплата не гроши, но и не большая. Люблю я, просто, поезда, люблю дорогу. Коли не машинистом, так водителем бы стал. Люблю эту свободу, несущуюся за окном. В такой большой стране ничего и не придумаешь лучше, чем куда-нибудь ехать. Смотреть за стекло, на родную землю, встречать людей, самых разных, жить в этом беспрерывном движении. А заместо стука сердца у меня стук колёс. И лучше жизни не знаю. Что угодно взамен дай – откажусь. Свобода дороже.
– Это, вы, красиво сказали.
– Вы уж поверьте, ничего на свете нет дороже свободы.
Они тогда много говорили. И о серьёзном, и о ерунде. Но за несколько часов болтовни темы кончились. Какое-то время ехали в тишине. Машинист предложил включить музыку. На приборной панели стоял небольшой магнитофончик, от прикосновения он встрепенулся и с хрипотцой запел старую бардовскую песню. Что ни появлялось за огромным лобовым стеклом – тут же исчезало, не давая глазу надёжно зацепиться и рассмотреть. Мимо летели реки, мосты, луга, леса, старые домики, люди, попусту лающие собаки и синее-синее небо, неспешно зарастающее тусклым налётом вечера. Поезд, как и всегда, убаюкивал, бродяги не заметили, как уснули.
Разбудил их тихий и протяжный бархатный голос. Словно дедушка в детстве будил на рыбалку.
– Эй, хлопцы! Ваша остановочка.
Было уже темно, по стеклу барабанил мелкий дождик, контуры его косых линий были подчёркнуты слепящим светом фар. Бродяги поблагодарили доброго машиниста и вышли в холодную ночную темень. Уезжая, состав дал прощальный гудок и скрылся из виду. Они высадились у глухой станции, где-то в самом сердце России. Её обозначала остановка с небольшой бетонной коробочкой, вмещавшей скамейку и вывеску с названием – «Станция Полевая». Туда они незамедлительно спрятались от дождя. Снова натянули тёплые вещи, которые, к слову, не сильно спасали, включили фонарик и, стуча зубами от холода, стали ужинать. После ужина Виталик прилёг на скамейку. Сначала немного дрожал, потом перестал – уснул. А вот Афоне не спалось. Он вглядывался в тёмную пустоту, слушал, как капли дождя гулко стучат по бетонной поверхности.
Когда он сообщил бродягам из заброшки, что уезжает, они устроили прощальный вечер. Добыли выпивки, сготовили мяса. А ещё Рыжий подарил три бутылки премиальной водки, стыренной, как он сказал, с большим риском. Афоня решил, что одну можно открыть и сейчас, не дожидаться приезда, как планировал изначально. Ночь длинная, скоротать её нечем. Открутил с треском крышку, выпил, поморщился. За что только такие цены ломят? Водка как водка, вся на вкус одинаковая, разве что от этой не ослепнешь.
Когда проснулся Виталик, в Афоне было уже две бутылки. Правда, с таким опытом, он почти и виду не подавал, только из глотки пахло. Сели завтракать. Виталик всё же спросил, хотя ответ был очевиден.
– Чего это от тебя перегаром несёт?
– Да я так, пригубил немного.
– Нам ещё в вагон сегодня запрыгивать. Точно справишься?
– Да, всё отлично.
Часть 2
В прозрачную воду небольшой лужицы падали густые капли крови. Красные ручейки бежали из подбитого носа, сочились из несчётных ссадин и царапин. Афоня сорвался с поезда. Из уезжающего состава что-то кричал растерянный Виталик, он спрыгнуть уже не мог. Бродяга упал на каменную насыпь, все его тело превратилось в ушиб. Хорошо – ничего не сломал. Хотя на тот момент Афоня не мог сказать, чего он там сломал, чего нет. Было тяжело, встать не хватало сил. От головы до ног пронизывала сильнейшая боль. Такая, словно прыгал в речку с огромной высоты и шлёпнулся о воду пластом. Вот только упал Афоня не в воду, а на камни. Две бутылки водки, отсутствие сна и мокрые перила объединились, так и не дав ему добраться до солнечной мечты. Несчастный лежал и громко стонал, слёзы вперемешку с кровью безотчётно ползли по щекам.
Окончательно своё положение он осознал только к вечеру, когда с трудом смог приподняться и сесть. Один среди нескончаемых рельс и бескрайнего поля. За спиной палатка и рюкзак с едой, Виталику остались тёплые вещи, деньги и небольшая часть консервных запасов. Афоня достал последнюю бутылку водки, отпил глоток и лёг обратно на щебёнку – путешествие, кажется, кончилось. От водки боль утихла, немного прояснилась голова. По крайней мере, жив, а до цели и один дойдёт, мир клином на юнце не сошёлся. Он отполз от путей, еле-еле разложил палатку и залез внутрь с остатками водки в руке. Добил бутылку и вырубился.
На следующий день проснулся от того, что рядом грохотал гудящий поезд. Тело как после пыток, каждое движение давалось с трудом. За ночь ещё и простудился, тёплая одежда сейчас была где-то в сутках пути от него. Выпил воды и снова лёг, сил не было, голова раскалывалась, опохмелки не осталось. Промелькнула мысль, что это, наверное, худшее похмелье в жизни.
Только через полдня стало хоть немного легче. Афоня позавтракал холодными консервами, стал думать, что делать дальше. Запрыгивать на поезд одному – не вариант, не знает, куда ехать и где пересаживаться. Назад вернуться тоже проблематично. Вдруг бродяга вспомнил, что где-то недалеко стоит деревня «Полевая». Надо с местными поговорить, а уж там видно будет. Хорошо, хоть палатка осталась, а Виталик парень находчивый, сам разберётся.
***
Погода ни холодная, ни тёплая, облачно. Ветер колыхал траву, волосы, листья. От лета оставалось только эхо, гулко звучащее в осеннем пространстве. Афоня свернул на тропинку, и через пять минут перед ним появилась деревня. На вид довольно большая, она уходила далеко за горизонт. Первые два дома оказались заброшенными – один сгоревший, а другой наполовину разобранный. Затем несколько домов целых, ухоженных, но пустых. И вот, наконец, хоть один, где в окошке горел свет. Афоня подошёл ближе. Окна занавешены, вокруг тишина. Он осторожно открыл калитку, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. За дверью послышался детский голос, никто не открывал. Афоня постучал снова. За дверью – тяжёлые шаркающие шаги. На пороге появилась бабушка, полная седая женщина в простеньком летнем платье. Она вперила в Афоню удивлённый вопрошающий взгляд.
– Здравствуйте, меня Афоня зовут. Я мимо ехал, по пути небольшие трудности приключились. Можно у вас переночевать, пожалуйста?
– Конечно-конечно, проходите. Да у вас всё лицо в крови, давайте я помогу. Что случилось то?
Бабушка провела Афоню в гостиную, усадила на диван и пошла рыться в аптечке.
Дом был бедный, это бросалось в глаза, почти пустой. Но несмотря на это очень уютный и опрятный. Гостиную составляли: диван, столик и книжный шкаф – всё самое простое и старенькое. В дверном косяке, меньше чем на минуту, появилось лицо ребёнка – маленького светловолосого мальчишки. Он с интересом и некоторым страхом смотрел на гостя. Но когда бродяга с ним поздоровался, засмущался и убежал. Вернулась бабушка, которая тоже плохо скрывала тревогу, принялась обрабатывать раны. Сначала тёплой водой смыла кровь, затем обмакнула ватную палочку в зелёнку и прошлась по всем отголоскам падения.
– Кто ж это тебя так?
– Да вот, повздорил с одним нехорошим человеком. Ограбили меня.
– Ужас какой, так это у нас в «Полевой» что ли?
– Нет-нет не у вас, до сюда я потом дошёл. Да ничего страшного, с кем не бывает. Я у вас переночую только.
Бабушка снова засуетилась – пошла готовить гостю кровать. Потом на кухню, ещё минут двадцать гремела посудой. Когда закончила – позвала Афоню ужинать.
Кухня была чуть больше наполнена вещами, но сохраняла на себе отпечаток бедности – шкафчики, тумбочки, стол со стульями, электроплитка с чайником, печка. Если приглядеться, можно было увидеть ещё небольшую полочку с иконами, детские рисунки, хаотично развешанные по стенам, старенькие часы с кукушкой.
На столе – почти ресторанный обед из двух блюд. На первое миска борща, на второе макароны с колбасой, к чаю карамельки. Афоня без вопросов налетел на еду, не думая, что бабушка, может, и за целый день меньше съедает. Всё-таки она сама предложила, а на одних консервах долго не просидишь. Хозяйка села напротив, глаза её теперь излучали жалость и любопытство, страха в них больше не было.
– Меня Зинаидой звать. А ты, Афоня, сам откуда? Куда едешь?
– Сам из глубинки, отсюда не близко. Если честно, погорелец я, бездомный, так что считай ниоткуда. А еду и сам не знаю, думал, на юга, к морю, да видишь, не получилось. Кто знает, куда меня теперь занесёт. А у вас что за жизнь? Это дом, или так, дача?
– Да если бы дача – это всё, что есть. А жизнь теперь у всех паршивая. Доченька вот у меня была, внука родила, с мужем они жили, ведь и не ссорились ни разу. Авария – погибли.
Бабушка задумалась, на какое-то время повисла тишина.
– Так я Серёженьку одна и воспитываю. А у меня, сам видишь, дом – голые стены. Сложно старухе одной то. Тебе если идти некуда – ты оставайся у меня. Я еду состряпаю, бельё обстираю, а ты со своей мужской силой на работу навалишься – огород, да дров наколоть, да по дому чего. На всех и хватит, а то силы меня оставляют, не могу одна хозяйство тащить.
Афоня слегка нахмурился.
– Ну, давай так. Но смотри, я зиму пересижу, а потом не знаю. Может и уеду.
– Хорошо, ты оставайся, а там жизнь покажет.
Хозяйка показала спальню, бродяга пожелал «спокойной ночи» и выключил свет. Бабушка Зина какое-то время ещё убиралась на кухне, мыла посуду, затем со скрипом разложила диван и легла спать.
Несчастная, отчаявшаяся. Первого же встречного бродягу позвать жить… Афоня лежал на кровати и размышлял. Кругом дух затхлого дома и старости, из форточки ночная прохладная свежесть. Эти запахи сливались воедино и оживляли в памяти кусочки забытого детства. Уставшее Афонино тело, ещё не отошедшее от падения, расслабилось, будто расплылось по кровати, бродяга уснул. В эту ночь он был удивительно спокоен. Всё было хорошо.
***
На следующий день Афоня проснулся позже всех. Когда он оделся и вышел на кухню, там завтракал Серёжа, бабушка что-то стряпала у плиты. Хотя просто плитой это сложно назвать, она была чем-то единым с печкой, была в неё встроена. Бабушка пожелала Афоне доброго утра и представила его внуку.
– Это, Серёженька, дядя Афанасий. Наш родственник. Теперь он будет с нами жить.
Тут же Афоне поступило задание: до завтрака принести воды и дров из поленницы. Для воды большие жестяные ведра и объяснение, как найти колодец.
На улице влажный и лёгкий воздух, ночью был небольшой дождь. Он вышел на главную дорогу и, пройдя немного, увидел колодец. Там набирал воду один из соседей. Широкий темноволосый мужик, слегка полноватый, с короткой аккуратной бородой. Заметив Афоню, он присмотрелся, но понял, что лицо незнакомое.
– Доброе утро, меня Юра звать.
– Доброе, я Афоня, новый сосед ваш.
Пожали руки.
– Сосед значит? Из какого дома?
– Да вон, у бабы Зины живу, родственник её дальний, приехал вот.
– Это хорошо, что приехал, а то ей тяжело одной. Ну, ещё увидимся. – Юра улыбнулся и пошёл домой.
«Люди здесь всё-таки есть», думал Афоня, опуская и поднимая вёдра в колодце. Принеся воды, он сходил за полешками и только тогда сел завтракать.
На столе Афоню ждали яичница и овощной салат, на десерт всё те же карамельки. Напротив сидел мальчуган – спокойный и серьёзный ребёнок. У него были светлые волосы, аккуратный небольшой нос и очень внимательный взгляд, всегда с небольшой прищурой. Одет был в серую футболочку, тёмные немаркие шорты и синие шлёпанцы. А говорил так редко, что иногда казалось, и вовсе не умеет разговаривать. Серёжа мечтательно возюкал ложкой по тарелке и, видимо, хотел покончить со своим салатом только к вечеру. Этим он очень раздражал бабушку.
– Ты хоть того дольше копошись, а пока не доешь – из-за стола не выйдешь.
– Ну, бабушка…
– Нужно хорошо кушать, чтоб вырасти большим и сильным, как дядя Афоня.
После завтрака Афоня попросил ещё работы, сидеть трезвым и без дела было очень скучно. Баба Зина отправила его колоть дрова. Делалось это там же, где они хранились – в небольшой пристройке, находившейся немного правее от основного входа. Это было помещение типа сарая. Там был низкий потолок, свет проникал из маленького мутного окошечка, а под ногами голая земля, от которой веяло прохладой.
На чурбан одно за другим ставились поленья и разрубались четкими сильными ударами. Резкие движения откликались лёгкой болью в местах ушибов. Афоня вошёл во вкус, работал всё быстрее и усерднее.
Алкогольная тяга на какое-то время притихла. Хотя, само собой, никуда не делась. На этот счёт Афоня не беспокоился, знал – находится в деревне, а тут не бывает такого, чтобы никто не пил.
К вечеру, когда все дела были сделаны и Афоня, погрузившись в мысли, сидел на кухне – раздался стук в дверь. На пороге стоял сосед Юра.
– Добрый вечер, не отвлекаю?
– Нет, проходи.
– Я вообще зашёл тебя в гости позвать. А то сижу, выпиваю, одному-то скучно.
– Да, скучный вечер. Ну, пошли, пропустим по стопочке.
Дом Юры оказался совсем недалеко, он был зажиточным, особенно изнутри. Повсюду висели ружья, стояли удочки, было даже чучело лосиной головы. Словом, весь интерьер кричал, что хозяин дома заядлый охотник. Они прошли за стол.
– За знакомство!
Чокнулись, выдохнули, выпили. На столе лежали тарелки с овощами и орешками – закусили.
– Ну, Афоня, рассказывай, чем в жизни занимаешься? Да и вообще, о себе.
Афоня начал активно шевелить мозгами, заранее не продумал, что будет врать по этому поводу.
– Да так, ничего особенного, на стройке работаю. Не женат. Вот решил от городской суеты отдохнуть – пожить в деревне. А ты, как вижу, охотник.
– Да, есть такое. Тоже люблю на природу убегать. Вообще-то я токарь, разряд у меня высокий – деньги получаю неплохие. А сам вдовец, детей нет, вот и стараюсь жить в своё удовольствие.
Ещё налили, выпили. Пили водку, но водку хорошую, такая не в каждом магазине продаётся. Настояна была на каких-то травах – имела приятное послевкусие. Видно, холостяк Юра опытный, всё у него заточено под себя, даже водка.
– А ты как к охоте? Не любитель?
– К охоте равнодушен, но рыбалку уважаю.
– О! Так давай с утреца как-нибудь махнём, у меня и лодка есть. Да вот завтра, например, я как раз собирался.
– Завтра? Ну, давай завтра. Только, чур, на твои удочки.
– Вот и забились. Завтра в пять за тобой зайду.
Они ещё немного посидели, Юра пробовал говорить о футболе, Афоня кое-как поддержал тему. Затем хозяин налил по последней и сказал, что завтра им рано вставать, а значит «спокойной ночи». Афоня вышел от Юры в смешанных чувствах: с одной стороны, вроде, хороший мужик, может даже подружатся, а с другой, алкогольный демон просил продолжения. Бродяга успокоил себя тем, что завтра на рыбалке они точно «нормально» выпьют.
Афоня зашёл в дом, тихо прошёл мимо бабушки, стоявшей у икон со свечкой, и лёг спать. Почти сразу уснул от невесомого деревенского воздуха и приятной усталости.
***
На следующее утро Афоня проснулся от стука в окно. За стеклом стоял Юра, в камуфляже и с удочками. Афонино тело максимально сопротивлялось и хотело остаться в тёплой кровати, к которой толком не усело привыкнуть. Но бродяга взял себя в руки и, по-армейски быстро собравшись, вышел во двор. Свернув с главной дороги, они отправились по тропинке к озеру. Утро было прохладное, ясное. Деревья скидывали листья, образуя под ногами жёлтый хрустящий слой. Воздух наполняла смесь запахов, мягкая и чистая, каждый вдох навевал какое-нибудь воспоминание, наполнял душу едва ощутимой тоской. Пройдя через небольшую рощицу, они оказались на холме и могли почти полностью видеть озеро. Оно было спокойным и словно зеркало отражало в себе редкие облака. При взгляде с высокого берега на небо, которое было и сверху, и снизу, возникало ощущение, будто стоишь на самом краю мира, и вот-вот прыгнешь, полетев куда-то далеко-далеко.
Чуть дальше, снизу, находился деревянный пирс, к которому было привязано несколько лодок. Они отвязали Юрину, взяли вёсла и погребли куда-то ближе к середине. Афоня ещё толком не расходился, и окружающее казалось продолжением какого-то удивительно красивого сна. Вёсла, словно, искажали реальность, приводя нижнее небо в движение, закручивая его и заставляя уходить вдаль мелкой рябью. Где-то кричали птицы, ветер раскачивал ветви деревьев, и они, повинуясь порыву, сбрасывали на воду своих маленьких парашютистов. Афоня уже давно не обращал внимания на то, что происходит вокруг, а теперь ненадолго обо всём забыл. Лишь теперь задумался, при каких странных обстоятельствах он здесь очутился и как тут хорошо. Но в его разуме был и второй голос, который напоминал, что пора бы «заправиться» перед началом рыбалки.
– Юра, ты же взял топлива?
– В смысле? – недоумевающе посмотрел Юра.
– Ну, выпить у тебя есть? А то рыбалка как-никак…
– А… Нет, я с утра не пью. Да и не понимаю, какое удовольствие на пьяную голову рыбачить. Либо уснёшь, а либо и вовсе на эту рыбалку плюнешь.
Афонины планы лопнули, и он ещё какое-то время обижался, думая, что лучше было остаться спать. Но насчёт рыбалки бродяга не соврал, и очень скоро она его затянула. Занятие, на первый взгляд, скучное и нудное, но это до первой пойманной рыбы. Ведь даже лучшие казино мира не могут сравниться с тем азартом, что возникает, иной раз, на рыбалке. А в моменты затишья наоборот. Сбивчивые повседневные мысли превращаются во что-то бесформенное, в бесконечный поток сознания, растворяющийся в утренней тишине.
К обеду Афоня вернулся домой с хорошим уловом. Позавтракав, он решил прогуляться и подробнее осмотреть места, в которых теперь живёт. Для начала захотел полностью обойти деревню, узнать, что за люди рядом живут, много ли домов и каких. Он медленно пошёл по главной дороге, которая таковой являлась лишь из-за размеров – в остальном были только тропинки – конечно, никакого асфальта не было и в помине. Все дома были деревянные и небольшие, какие-то победней, какие-то побогаче, но, в общем, очень похожие друг на друга. Безусловно, это касалось тех домов, в которых ещё кто-то жил, а таких, к великому Афониному удивлению, оказалось чуть ли не меньшинство. Где-то участки настолько запущены, что борщевик растёт выше дома, где-то заколочены окна, где-то дома разобраны и разграблены. А часть – сгорели, оставив за собой лишь кучки почерневших досок. Деревня была большой, но почти опустевшей. За всё время прогулки Афоня встретил лишь паренька-подростка на велосипеде и пожилую женщину, копавшуюся в своём огородике. Но дойдя до конца дороги, он увидел одно крупное исключение среди местных построек. За большими железными воротами стоял высокий коттедж из красного кирпича. По виду, стоил такой домик, как добрая половина деревни.
Придя домой, Афоня застал бабу Зину за ушивкой одежды, он подсел на диван рядом.