Анна Дубинская
Всё против нас
Глава 18
Что самое главное в жизни? Уверен на все сто, вы скажете «Бабки».
Я тоже так раньше считал. Когда ты молодой и богатый тебе море по колено. А если у тебя ещё смазливая рожа и кубики на животе, то считай билет в рай тебе обеспечен.
У меня все это было и сейчас есть. С детства мне покупали дорогие игрушки и гаджеты. Папа хорошо зарабатывал и обеспечивал нас всем, что душа пожелает. Я катался как сыр в масле. В восемнадцать лет мне купили тачку.
Сейчас я живу в красивом доме, обустроенном по последнему слову техники. У меня есть возможность летать за границу и тусить как и положено молодому богатому мажору.
Девчонок, мечтающих со мной встречаться целая орда, хоть маринуй.
«Можно кайфовать» – с твердой уверенностью заявите вы.
Но нет, для меня бабки почти ничего не значат, и я не могу кайфовать.
Когда твоя жизнь пропитана обманом, скандалами и слезами, как-то не роскоши и не до тусовок.
Да, этот год, пока мама не выпивала, я понемногу начал отходить и чувствовать себя настоящим человеком. Я встречался с друзьями и гулял. Я знал, что когда приду домой, меня встретит трезвая мама, и мы посидим с ней на кухне за ужином. Я послушаю ее планы новых романов и проектов, а потом я спокойно уйду спать.
Все было хорошо, если вообще это слово применимо к моей не совсем нормальной семье.
Все было нормально до сегодняшнего дня…
В прихожей быстро скидываю кроссовки и иду наверх. Запираюсь в комнате. Зачем я это делаю и сам не знаю. Но так мне спокойнее.
Мама снова выпила, а это значит, что завтра она выпьет снова и послезавтра тоже… «Запой» может длиться более трёх недель. И самое дерьмовое, что мне придется на это смотреть и с этим жить…
Я ложусь на кровать и закрываю глаза. Вспоминаю те дни, когда я был весёлым ребёнком, не знающим забот. Тогда в школе все действительно было круто… Пока не произошло кое-что.
Все началось, когда я ещё учился в школе.
В седьмом классе мне было четырнадцать.
Нас отпустили пораньше с уроков и я, отказав Ваньке Целовальникову пошляться по дворам, зачем-то поплелся домой. Увидев отцовский внедорожник возле гаража, я сильно удивился. По времени папа должен быть ещё на работе.
Я зашёл в дом. Сильно же я ошалел, когда увидел в прихожей незнакомку. Белокурая женщина жеманно улыбнулась и поспешила выйти на улицу. На мой немой вопрос отец ответил, что это юрист пришла по работе.
Тогда в юном возрасте я не особо придал этому значение, но на всякий случай вечером позвал маму к себе в комнату и все ей рассказал.
Когда мама услышала эту новость, ее лицо изменилось до неузнаваемости. Красивые черты лица исказила гримаса отчаянья. Я понял, что ляпнул что-то очень важное. Мне стало жаль маму, ведь она чуть ли не заплакала.
Мама солгала мне, что это и правда была юрист, а потом, пожелала мне спокойной ночи и покинула детскую комнату.
Что это ложь, я понял сразу. Тогда, лёжа на кровати, я впервые подумал, что отец изменяет маме.
На следующий день я ждал скандала, ждал их ссоры с битой посудой и даже развода. Но ничего не произошло. Мама с папой общались как и раньше. Мама улыбалась и смеялась как прежде, а отец обнимал ее. Все было нормально…
Только у одного меня в душе поселилось чувство обиды и несправедливости. Мне казалось, что все их отношения – это просто игра для меня. Показуха, чтобы я не переживал.
А спустя несколько недель я случайно запалил папу в одном из дорогих кафе. У Ваньки там мама работала, и мы зашли к ней за ключами, так как друг их потерял.
Отец сидел уже с другой девушкой и почти не скрывался от глаз других посетителей.
Тогда я окончательно понял. Папа гуляет от мамы, он ей изменяет. Мне стало ужасно плохо и в этот же вечер я заболел, поднялась температура.
Тогда я решил – хватит притворства! И снова рассказал все маме.
На мои слова мама ничего не ответила.
Я выздоровел. Отец стал все реже появляться дома и почти не проводил с нами время.
Вскоре у мамы началась депрессия. Она перестала писать книги, почти не выходила на улицу и стала выпивать.
Сперва она выпивала по бокалу в выходные, потом каждый день, потом перешла на коньяк, а потом стала уходить в жуткие запои, которые длились неделями.
С папой они бесконечно ругались. Он грозил ей, что уйдет из семьи, а она умоляла его не бросать нас. Мама говорила, что все стерпит, все простит лишь бы он остался с нами. Мама очень любила отца и до сих пор любит.
Так, моя жизнь изо дня в день превращалась в кошмарное дежавю. Отец шлялся направо и налево с другими женщинами, а мама все ему прощала и топила горе в спиртном.
А я… а я был предоставлен сам себе. В четырнадцать лет я вдруг стал никому ненужный. Деньги у меня всегда были. Отец откупался с лихвой. Иногда, конечно, папа завязывал со мной разговор. Но я его не слушал, убегал из дома гулять.
Мама прекрасно знала, что папа ей изменяет, но не подавала документы на развод. Она терпела и пила. Пила и терпела.
Бабушка ее кодировала и не раз. Отец оплачивал лечение в самых лучших клиниках, водил ее по врачам. Но все было безрезультатно. Мама пристрастилась к алкоголю.
Год назад мы ее снова пролечили и затаили дыхание. Мама перестала выпивать и вернулась к нормальной жизни. Начала писать новые рукописи и чаще улыбалась. Мама встречалась с подругами и начала посещать фитнес-залы и салоны красоты.
Мы жили более-менее обычной жизнью. Отец стал появляться дома и проводить с ней время. Родители даже ходили по ресторанам и выезжали на море. Папа извинялся перед мамой, я слышал это по вечерам, когда все думали, что я уже сплю.
Я радовался, благодарил бога, за то что все наладилось, и черная полоса перешла в белую.
Но ожидания мои разбились в щепки. Я случайно увидел отца с малолетней пигалицей. Я озверел, я не мог допустить, что мама снова сорвётся из-за отца и этой малолетней девчонки.
Мне было плевать на морали, да вообще плевать на все. Я проследил за тачкой отца, а потом за девчонкой.
Я не сдержался и высказал ей все прямо в лицо. Из-за таких девок семья наша и разрушилась. Ведь папа всегда носил обручальное кольцо, а значит женщины знали, что у него есть семья, но все равно заводили с ним интрижки. Я не хотел, чтобы кошмарные годы слез и страданий снова повторились. Я накричал на девчонку, чтобы она и думать забыла про моего отца. Я хотел сохранить то малое, что называлось семьёй.
А потом оказалось, что это сестра моего лучшего друга Богдана…
Глава 19
Мои ноги вязкие, как желе. Я не могу ими пошевелить. Хочу побеждать, но не получается. Грудь сковало железными прутьями, мне не вздохнуть, не крикнуть…
Снова это дурное видение.
Трасса. Ночь. Огни фар, разрезающие светом темный туман. Два силуэта. Один из них, мне очень дорог, с другим я бы не виделся тысячу лет и зим. Мой лучший друг и его сестра.
Богдан с Кирой ругаются, кричат друг на друга. Богдан уговаривает ее пойти в дом, а капризная девчонка сопротивляется, не хочет. Сильная обида на меня не даёт ей перешагнуть через гордость.
Он хватает ее за тонкие плечи, рывок. Снова крики.
Секунда, две, три… Автомобиль мчится на них.
Я хочу крикнуть, предостеречь, ведь я уже знаю, чтО произойдет дальше… Но снова не успеваю. В который раз не успеваю спасти друга.
Соболев безмолвно, как лёгкое перо, отлетает на дорогу, Кира кричит на всю улицу и падает на землю…
Я просыпаюсь в ледяном ознобе. Резко распахиваю глаза, и дневной свет бьёт по зрачкам словно током. Нервно откидываю одеяло в сторону и как есть босиком иду на балкон. Нащупываю на маленьком столике картонную пачку и зажигалку. Закуриваю сигарету. Жду пока отпустит.
Этот сон преследует меня уже несколько дней подряд. Причем вариации сна изо дня в день меняются. Иногда идёт дождь, или я слышу женские слезы фоном за спиной. Однажды вместо Богдана оказался я, и это я лежал неподвижно на земле и истекал кровью.
Я открываю настежь окно и чувствую свободу. Лето подходит к концу. В воздухе мелко-мелко почти неощутимо порхает морось дождя. Солнце сегодня скрыто тяжёлыми сизыми облаками. Совсем скоро полетят с деревьев жёлтые и красные листья.
Какой-то месяц назад я думал, что это лето одно из самых лучших за последние годы. Но я чудовищно ошибся. Это лето самое ужасное, что со мной когда-либо происходило. И, по-моему, это ещё не конец… Хотя куда уже хуже?
Мама пьет, снова… Уже три дня. Батя рвет на себе остатки поседевших волос и снова ищет квалифицированных врачей. Ха, смешно даже, ведь он сам врач. Связей у него много и своя клиника имеется. А вылечить маму не может. Говорят, это не лечится… Хотя я в это не верю. Я с моими крохами позитивного настроя все еще надеюсь на лучшее.
Анна Семёновна – моя бабушка переехала на время к нам, постоянно молится и стережет дочь. Это все страшно и невыносимо погано. Очень тяжело и больно смотреть на маму.
Все накопилось в кучу, все смешалось. Кто-то стасовал карты так, что мне выпали одни шестерки. Я чувствую себя бесполезным. Моя жизнь превратилась в хаос и, кажется, ее уже не склеишь. Я не знаю, что должно произойти, чтобы жизнь стала чуть светлее и теплее.
Вчера лопнула последняя надежда, хоть на какое-то нормальное существование. Богдан открытым текстом послал меня на хрен! Да, вот так он прямо мне и прокричал, когда я впервые после вечеринки дозвонился ему.
Вчера его номер наконец-то появился в сети, и черт, как же сильно я обрадовался, услышав его голос. Он живой, мой друг идёт на поправку, думал я.
Но вместо дружеского приветствия Богдан грубо отчитал меня за Киру. Обозвал меня идиотом и вообще послал на три всем известные буквы.
Внятно, без прозрачности он расписал мне по полочкам, что я крупно облажался. Заверил, что Кира ни за что в жизни не могла крутить романы со взрослыми мужчинами. Да и вообще в городе она была совсем ничего.
И снова Кира между нами… Между мной и другом.
Богдан в ярости повышал на меня голос, и я понял, что у него начинается настоящая депрессия. Он просто сорвался на мне. Парень сошел с ума.
Надо отдать ему должное – он единственный, кто из их семьи не обвинил меня в аварии. Но от этого не легче. Мы ругались с Богданом в пух и прах, и вчера вечером поставили точку в нашей дружбе.
Я понимаю, у Богдана сейчас жизнь разбилась вдребезги, и все вокруг кажется агрессивным. Но и у меня жизнь не сахар. И он тоже прекрасно это знает. Так какого хрена он творит?
Решил – я не стану навязываться человеку, кто не может выслушать меня и адекватно разобраться в ситуации. Нет так нет! Позже Богдан сам поймет, какую ошибку совершает, прекратив со мной общение. Сейчас ему нужна поддержка друзей в первую очередь, а он от нее отказывается.
Я не стану валять дурака, дам ему время остыть.
Но кое-что я должен сделать, как бы не скрипело сердце от одной мысли…
То, что не успел в тот злосчастный день. Я должен извиниться перед Кирой, как бы сильно я ее ненавидел за все то, что она сделала…
Глава 20
Кира
…Кислотный дождь на улице, окно мое блестит. Так сильно бьётся сердце, когда в ответ твое молчит… (стихи из личного блокнота Киры)
Сегодня мы встретились с Таней в одной кафешке в центре города. Таня вытащила меня, а я согласилась. Потому как в последнее время вижу только бледно-зеленые стены больницы и белые халаты. Брата я навещаю каждый божий день.
– Ты как? Пришла в себя? – глядя на меня, с грустью спрашивает Таня.
При этом она уминает уже второе пирожное по счету. А я не могу понять, как сочувствие может сочетаться со сладким? Мне кусок в горло не лезет. Наверное, поэтому я сильно похудела…
– Никак, ужасно… Жалко смотреть на Богдана… Слышала бы ты, что он говорит…
– А чего, например?
– Ничего хорошего. Говорит, что лучше бы сдох, чем так… Мама в панике, подсела на успокоительное, – устало вздыхаю.
– Жесть! Господи, как его жалко. Такой клёвый парень был…
– Тань, он ещё не умер, – криво поджимаю губы, а затем отпиваю немного чая.
Горячий напиток обжигает горло, и я жмурюсь. Жаль, что чай не может согреть мое сердце, которое с каждой секундой становится холоднее.
Мне уже ничего не хочется. Ни учится, ни радовался, ни есть, ни пить. Блокнот со стихами я забросила в самый дальний ящик письменного стола. Писать совсем не могу…
Все мои мысли только о брате, я переживаю за него. Все о чем могу думать – это его здоровье.
– Да уж, фигово это все. Скоро учеба. Как ты будешь ходить? На тебе же лица нет. Совсем на себя непохожа стала.
– Не знаю, Тань. Как-нибудь, наверное… Надеюсь, меня не вышвырнут в первый же семестр за серое лицо и неуспеваемость, – стараюсь пошутить.
– Кир, ты должна не забывать о себе. Что произошло, то произошло. И извини, но… Спасибо, хоть жив остался… Блин, мне бы тоже хотелось его навестить. Мы, конечно, не лучшие друзья, но учимся-то вместе. Наши все тоже хотят.
– К нему пока не пускают. Только родственников. На следующей неделе переведут в другое отделение. Думаю, тогда можно будет прийти.
Перед глазами вдруг вспыхивает образ брата в нашу последнюю встречу. Его растерянное лицо ничего не выражало, словно и мышцы лица парализовало. Он почти ни о чем не говорил. Только злился на суетливость мамы возле кровати, и ворчал на недосып и головные боли.
Ужасно на него было смотреть. Каждый раз, уходя из палаты, я плачу. Вот и сейчас слезы напрашиваются на глаза.
– Кир, ну не плачь. Ну все, успокойся. Все хорошо, – поддерживает меня Танька.
– Да, все будет хорошо… – произношу и совсем не верю своим словам.
* * *
С Таней мы сидим ещё часа два и прощаемся, уже когда на город ложатся сумерки. Я провожаю подругу до остановки, а сама медленно бреду дальше.
Домой мне совсем не хочется идти, и я решаю прогуляться пешком.
Прохожу несколько кварталов и сворачиваю на свою улицу Северную.
Несмотря на необычное название, улица очень зеленая из-за большого количества кустов и деревьев. Здесь красиво. Лёгкий ветер приносит с набережной запах реки и раскаленного на солнце песка.
Сегодня достаточно жарко и можно вполне пойти на пляж и посидеть там немного. Но я медленно бреду домой, отметая эту затею. На реке у воды я вспомню Богдана и его экстремальное увлечение серфингом.
После красивого трёхэтажного старинного дома я сворачиваю в район с новыми высотками. Вообще, район, впрочем, как и весь город, отлично сочетает в себе и новые современные здания и старые дома. Весьма необычно.
Наконец, оказываюсь в своем дворе. Поворачиваю голову, чтобы взглянуть на красивый старый дуб на детской площадке.
Бросаю короткий взгляд и замираю, запинаюсь на коротком вздохе и пристально гляжу на знакомую фигуру. Что? Зачем он пришел? Почему он здесь?
Около древнего могучего дерева рядом с качелями стоит Беркович.
Угольно черная футболка отражает его сущность и отзывается мурашками по всему телу. Он далеко не ангел, однозначно не пай-мальчик.
Беркович воплощение бунтарства, силы и дерзости! Про таких моя подруга Оля говорит: «Не подходи – убьет». Я раньше не понимала, что она этим хочет сказать. А сейчас внезапно осознала – эти слова про него. В самую десятку. И лучше к нему не подходить…
Внезапно парень замечает меня и резко меняется в лице. Задумчивое до этого превращается в остро-напряженное.
Беркович резко дергает плечами и направляется в мою сторону.
Я отворачиваюсь и быстрыми шагами семеню к дому. Пусть катится к черту. Не хочу его видеть, не хочу. И не могу…
– Кира! – кричит басом.
А я почему-то перехожу на бег. Сама не понимаю, зачем бегу. Но пусть я лучше буду выглядеть дурой, чем встречусь с ним.
– Стой, я хотел поговорить, – звучит голос совсем близко.
Парень быстро догоняет меня и хватает за руку. Тянет на себя…
– Отпусти! – криком прошу.
Из глаз едва ли не брызжут слезы. Не могу на него смотреть. Невыносимо видеть его живым и здоровым, когда Богдан по его вине лежит в реанимации.
Вопреки всей здравой логике, с подачи неведомой силы все же поднимаю на него взгляд.
В серый штормовых глазах стоит открытая злость, а ещё в них прячется отчаянье и как будто бы грусть.
– Кира… – произносит перекошенными от неприязни губами и тут же убирает пальцы с моего запястья.
Он меня ненавидит…
– Чего тебе? – глухо звучит мой голос.
Или просто мне так кажется, ведь сердце стучит так сильно, что в ушах появляется посторонний шум.
– Я хотел поговорить, – надтреснуто говорит он.
– Говори.
Мы стоим напротив моего дома. Обычно здесь ходит много людей, но сейчас вдруг все исчезли. От чего кажется все каким-то необычным, словно во сне. Дамир совсем рядом, я чувствую запах кофе, сигарет и его личный запах молодого сильного тела…
Мне хочется плакать… Он стоит, черт возьми, он стоит на ногах…
– Я хотел извиниться за то, что сказал тогда на вечеринке, – обрушивает на меня признание, которое однако дается ему нелегко.
– Хм. Ты серьезно? Ты думаешь, твои извинения смогут что-то изменить? – говорю тихо, потому как просто не верю своим ушам.
Извинения? На кой черт мне сдались его извинения? Я ненавижу его всем сердцем, так же как и он меня.
В глазах начинает щипать от эмоций, не могу я так больше, не могу… Слишком много всего навалилось разом…
– Ты на что намекаешь? – парень хмуро сдвигает темные брови на переносице.
– Намекаю на то, что мне твои извинения даром не нужны. Богдан не встанет на ноги! Сказать «прости» слишком мало. Неужели ты не понимаешь? – произношу с надрывом, сквозь пелену слез.
– При чем здесь Богдан? Я пришел не за этим. Я извинился! А ты снова обвиняешь меня! – повышенным тоном возмущается Беркович.
Парень вмиг заводится и делает уверенный резкий шаг в мою сторону. Я держусь, хоть мне и сложно противостоять ему.
Но сил на борьбу все меньше и меньше, я понимаю, что пора заканчивать пустой трёп.
– Я не обвиняю, а констатирую факт, и ты это прекрасно знаешь! – с такой же грубостью бросаю парню.
Отворачиваюсь от него и хочу пойти в сторону дома, но Дамир снова хватает меня за руку. На этот раз за локоть.
– Ай, совсем очумел? – от неожиданности я чуть ли не падаю на землю.
Сильный Беркович удерживает меня, не дав рухнуть. Он приближается ко мне очень близко, и я ощущаю его запах… кофе, сигареты, его сладко-терпкий парфюм…
– Повтори! Что ты лепечешь? Я не слышу, – рявкает он мне на ухо.
– Отпусти, идиот! Ты делаешь мне больно! Уши иди промой! – шиплю и изворачиваюсь, как уж на сковороде.
Но Беркович силен да и умен. Держит не больно, но действительно крепко.
– Не ври, наглая стерва, тебе не больно. Я просто крепко держу за руку. Повтори, что ты только что сказала! – рычит парень.
В его голосе звучит угроза.
– Отпусти! Я буду кричать! – предупреждаю и заглядываю в его бездонные глаза.
В них кипит ярость. Парень просто сошел с ума. Он не отпускает меня и, видимо, не собирается выполнять мою просьбу. Напротив, притягивает меня совсем близко, другой рукой подталкивая к себе.
– Откуда ты свалилась на мою голову? Лучше бы тебя не было… Лучше бы ты не приезжала…
– Беркович, наш разговор закончен! Отпусти меня, убери свои руки!
– Закончим, когда ты признаешь, что ты несёшь полную ахинею. И признаешь, что неправа! Тогда отпущу.
– Не дождешься. Я все сказала. Отпусти! Ты сумасшедший! Тебе лечиться надо! Ясно! Не трогай нас с Богданом. Ты ему не ровня. Дамир, оставь нас. Пойми ты уже наконец – ничего не исправишь. Ничего!
– Хм, интересно дела идут… так вот кто дал Соболеву дельный совет, послать меня нахрен – любимая сестрица… Так и знал… Бедная овечка… Ты не права! Я здесь ни при чем. Это несчастный случай, черт возьми. Поняла?
– Зачем ты пришел? Теперь твои извинения гроша ломаного не стоят. Ты не сможешь поставить Богдана на ноги.
– При чем здесь он, твою мать? – злится Дамир. – На вечеринке я вышел из дома, чтобы извиниться, а сейчас просто делаю то, что не успел.
– А вот знаешь что? Теперь я тебе не верю. Твои извинения не искренние. Ты меня ненавидишь. Я это чувствую.
– Так же как и ты меня… Ты разрушила мою жизнь к чертовой матери!
– Ты сделал из Богдана инвалида! – надрывисто восклицаю я в ответ.
Беркович замирает и заглядывает мне в глаза. Рваная челка так некстати падает ему на глаза.
Я вижу красивое мужественное лицо, но такое суровое и хмурое, что в жилах застывает кровь.
Я не боюсь, я не боюсь, я не боюсь…
– Как же ты меня достала… – шепчет он со злостью на ухо. – Как ты меня раздражаешь… Притворяешься овечкой, а сама чертова волчица… Ты мне всю жизнь испортила. Слышишь. Ты хуже занозы, хуже кости в горле… Ее хотя бы можно достать и выбросить. А ты всегда … ты всегда будешь сестрой моего лучшего друга… Как же ты меня достала…
– Отпусти… Ненавижу тебя. Ненавижу! Ненавижу! Отпусти сумасшедший… – кричу громко и хлестко ударяю его по щеке.
Все-таки я это сделала. Я краснею, по-моему, всем телом, из глаз брызгают слезы. Руку обжигает пламенем пощечины.
Парень отпускает меня из своего мучительного плена и отходит назад.
Он растерянно прислоняет руку к щеке и потирает ее. Она красная, на ней видны мой пальцы. Бог ты мой, я впервые в жизни ударила человека. Может, это я спятила? Может, мы оба чокнутые?! Если так, то нам не стоит больше общаться!
– Прощай, и не подходи ко мне никогда. Я тебе больше ни слова не скажу! И оставь нашу семью! Оставь, ради бога.
– Иди к черту, Соболева… – Дамир прерывает зрительный контакт, и я пулей бегу к дверям.
