Антон Кинстлер
И ничего кроме
– Михаил Александрович, – сказал я, присаживаясь за стол. – Нам тут пришла информация, что у вас, весьма уважаемого в узких кругах человека, появились проблемы. Мы знаем, что ввиду каких-то нелепых случайностей вы не стали популярным. Жизнь как-то не дала вам того, чего мы все так хотели и заслуживали
Он бросил на нас странный удивленный взгляд. Марк тем временем молча сел сбоку от нас, слегка ухмыльнувшись, как он это делал всегда.
– Что вам нужно? – хрипло спросил Лебедев, доставая из кармана смятую сигарету и прикуривая её, обнажив зубы цвета фильтра.
– Давайте начнем не с того что нам нужно, а с того, что мы можем вам предложить, – сказал я и положил его досье на стол – Программа ЭГО. Лучшая помощь вашему уважаемому делу. Вам ведь нужно признание, Михаил Александрович? Чтобы ваши книги наконец начали читать, чтобы люди на улицах узнавали вас, чтобы издатели дрались за право выпустить ваш новый роман?
– А вы наконец пожили достойно и не экономили на всем этом – Марк махнул руками на объеденный стол. – Вас ведь достало уже то, что все вокруг живут лучше вас, а вы вот тут.
Лебедев молча взял свое досье и затягиваясь дымом изучал собственную жизнь, а я видел, как он пробегал строчками в собственных глазах. Еще пара абзацев и он дойдет до нашего предложения сам. Это было то, о чем он мечтал эти несчастные шестьдесят лет. Я продолжил:
– Мы предлагаем вам то, чего вы так долго ждали и заслуживали. Ваше имя зазвучит. Книги будут продаваться, рецензенты напишут, что вы – недооценённый ими, но все же оценённый временем гений, а литературные премии будут только ждать вас. Единственное, что нужно, – это ваша подпись здесь. – Я положил перед ним контракт на ЭГО.
– А вас наконец по достоинству полюбят. Вы ведь хотите любви, но увы женщины уходят к тем, у кого бумага другого цвета, ведь так?
Он задрожал и молча кивнул сам себе, глядя на Марка резко тыкнувшего его в стигмат. Сигарета слабо затряслась в его пальцах.
– Мы не говорим вам продать душу, Михаил, – Марк продолжил, голос его был мягким, словно воспоминания о детстве. – Вы ведь уже её продали, когда подписались на этот путь. Мы предлагаем вам то, что нужно, чтобы её спасти. Вы этого хотели всё это время, не так ли?
Лебедев нервно рассмеялся, но этот внешний смех был больше похож на попытку скрыть внутренние слёзы. Он прекрасно понимал, что больше шансов у него не будет. И также он понимал, что даже имеющийся шанс на самом деле полная туфта.
– Да, вы правы, – сказал он. – Всю жизнь я ждал подобного. И вот теперь, когда уже все прошло, вы говорите, что я могу это получить? Это какая-то шутка?
– Никаких шуток, – сказал я. – Мы предлагаем вам реальный шанс.
– а что я должен делать?
– О, не беспокойтесь, – сказал Марк, вставая со своего места. – Мы уже обо всем позаботились. Вы будете писать книги – как всегда. Только теперь у вас есть заказчики.
– Заказчики? – переспросил он, слова пробудили в нем тревогу. – Какие заказчики?
– Послушайте себя, каждый раз выходя на улицу вы видите их. Тех, кто недостоин ваших книг, эти глупые люди ведутся на поводу у глупцов.
Я включился.
– Мы предоставляем вам сюжеты, героев, идеи. Все, что нужно – это писать романы, которые характерны для нынешнего миропорядка. Простые сюжеты, где добро – это власть, а зло – любой, кто ей противится. Патриотизм, героизм, враги народа – стандартный джентльменский набор. Ваши книги будут читаться миллионами, и вы получите не только славу, но и неплохие деньги.
– Но я… – Лебедев замер, осознавая, что его мечта об оригинальном творчестве улетучивается. – Я не могу так… Это же не то.
Наши с Марком глаза встретились на открытом томике Шопенгауэра.
– Михаил, – Марк склонился к клиенту. – вы ведь прекрасно знаете, что гений признается либо после смерти, либо, если повезёт, в глубокой старости. Но это все лишь по нашему жалкому Эвклидовскому уму, да? В чем смысл этого если вы этого не увидите?
– Пропаганда? – выхаркал из себя Лебедев.
– Назови это как хочешь, – пожал плечами я, перейдя на ты – Но эти романы будут читать, их будут любить. Ты будешь получать отзывы, премии, появляться в телешоу. Но, конечно, все это будет, если ты согласен играть по правилам этого мира.
Лебедев тяжело смотрит. Ему был нужен этот успех, это признание его гения – даже если его книги не будут тем, о чем он мечтал когда-то. Это был последний шанс.
– Ладно, – прошептал он, опустив взгляд. – Я согласен.
– Отлично, – сказал я, поднимаясь. – Увидишь, все будет не так уж плохо. В конце концов, это именно то, чего ты всегда хотел.
Марк хлопнул его по плечу и ухмыльнулся:
– Добро пожаловать в команду, писатель.
Мы оставили квартиру, оставив Лебедева наедине со своими новыми обязательствами. Марк посмотрел на меня.
– сейчас быстро заедем в парикмахерскую.
Глава 3.
Небо сегодня покрыто трупными пятнами. Темно-вишневые сгустки облаков на голубом теле тускнеющего дня. Небо все больше темнеет и расплывается, а эти краснеющие пятна становятся все более большими. Наверное, над облаками эти игры света выглядят довольно красиво, но тут, внизу, между панельками с обнимающим их зимним ветром, это выглядит немного зловеще. А может быть у меня просто нет настроения. Эта неделя прошла просто ужасно. Я впал в глубокую зависимость, и, вернувшись домой снова надену ее оковы – это точно. Всё произошло очень странно и пока я тут дышу этим морозным воздухом думать об этом мне не хочется, но, когда я зайду домой думать я просто не смогу. Итак, когда же это началось? Возможно, сразу после увольнения. Хм, вроде бы. Именно об этом времени я мог бы сказать: «Умирать не страшно, страшно не умирать». Зависимость – это всегда о наркотиках и не важно, что выступает в роли них: марихуана, алкоголь или как в моем случае…
Когти автомобильного гудка выдрали этот клубок мыслей из меня так резко, что я даже не сразу сориентировался. Чёрная химера остановилась возле меня. Перед как у гелика, зад как у Porsche, пара деталей, украденных еще у кого-то – новенький блестящий китаец.
Окно опустилось. За рулем было знакомое мне лицо. Это был Виктор. Ну, вроде бы Виктор, лицо то я узнал и место его обитания мне было известно, но вот с именем были проблемы. Он был членом писательского кружка и направлялся он, очевидно, туда же – это было очевидно потому что туда направлялся и я. А посещение собраний хоть и не обязательно, но нами почти не пропускается. Рука вродеВиктора скользнула в сторону двери, и та почти бесшумно открылась. Приглашение было немым, таким же, как и приветствие. Я сел. Не из-за того, что на машине быстрее,я вполне успевал, а из-за того, что мне стала любопытна его помощь. Мы ведь были почти не знакомы
На сиденье, куда я садился лежала его новенькая книга, довольно успешная вроде. Он ее быстро спрятал в бардачок, но не настолько быстро чтобы её было невозможно разглядеть. Хвастается. Оно и понятно.
– Новая книга? – в машине было испытывающе тихо, очень тонко со стороны психологии человека и я решил начать диалог.
– А! ты заметил. Не хотел хвастаться. Да так пустяки, новый том моей серии.
– это о той девушке?
– да. Народу понравился этот персонаж. Нелинейное фентези все такое, дела идут в гору, есть даже вариантик, что будем экранизировать. Славно, да? Русская игра престолов. – он широко улыбнулся. – А ты как? Занят чем-нибудь?
– да, пишу один роман.
– О-о-о, роман – это хорошо, мы обязательно поможем с публикацией. Молодым авторам это очень важно.
По правде говоря, я солгал. Моё маленькое портфолио состоящее из двух рассказов, хоть и признанных довольно интересными и самобытными, но популярности не получившими, пока что пополняться не собиралось. Но признаться я в этом боялся, после такого моё место в клубе могло резко вылететь из-под меня. Не знаю почему мне было это важно. Подобные вопросы тревожили меня уже полтора месяца. И тут, как с беременностью, живот рано или поздно должен начать расти. Но пока я занят слишком другими проблемами.
– благодарю, на этот роман возлагаю большие надежды.
Я смотрел на ВродеВиктора, теперь точнее – ДействительноВиктора: Строгий костюм, начищенные туфли, по-старомодному ухоженная причёска а-ля гангстер из «острых козырьков» или чего-то такого. Другим я его и не видел. Менялась лишь одежда, но не образ.
Мне почему-то почудилось, что такая сцена была весьма странной, будь она в какой-либо книге. С первой и довольно важной стороны была погода, которая так удачно накладывалась на моё сумрачное настроение. Подходило все тютельку в тютельку. Мрачная погода, несчастный главный герой и сплошная Достоевщина. С другой стороны, совершенно неуместное появление какого-второстепенного персонажа, ну или Вродевторостепеннного. С совершенным изменением эмоциональной нагрузки.Анализировать многие жизненные ситуации точки зрения уместности их в книгах уже вошло в мою привычку. Ранняя профессиональная деформация.
Мне почему-то показалось, что я зря сел. Вот смотришь, бывает, на какую-то жизненную сцену и думаешь, что она точно бы стала украшением какой-нибудь особо драматической эпопеи. Напротив же ситуации, как сейчас: едешь и думаешь, что в жизни явно не хватает кнопки с заветными крупными буквами «ПРОПУСТИТЬ» или хотя бы «загрузить последнее сохранение». Будто бы садясь в машину и начиная новый разговор, я оборвал себя на какой-то очень важной мысли, которую сейчас вспомнить не могу.
Как только я закончил об этом думать, я заметил, что мои руки машинально погрузились в телефон. Вот уж что реально может отвлечь от экзистенциальных мыслей и кризисов. Я убрал его в карман от греха подальше. Еще бы чуть-чуть, и меня бы всего засосало в него, как Марка Рентона в сортир воображаемого мира. Где по другую сторону сортира огромная зияющая черная дыра, в которой ужасающе быстро гаснет свет самоконтроля. Тянущая Ктулхическая сила из уведомлений и новостей в бесконечную ленту, где конец – это просто безумная иллюзия. Подходя к которой ты вместо выхода видишь надпись, что конец будет доступен только после просмотра последнего видео. И после этого видео ты действительно видишь конец и понимаешь насколько иногда важны уточнения.
Впрочем, Жизнь – это лишь маленькие острова развлечений в бескрайнем море рутины. Так что иногда простительно наступить в зыбучий песок.
Хотя, с другой стороны, умение создать из бытовухи обыкновенной бытовуху интересную, без прибегания к магии, параллельным мирам и другим костылям как раз и выдаёт работу мастера в груде информационного поля. А ведь писателям ничего другого и не остаётся. Раньше писателя мотивировал не только внутренний импульс, но необычность людей, его окружающих. Куда не посмотри, везде или надменный аристократ, или жестокий разбойник (что, на самом деле часто сочеталось в одном человеке) или, на худой конец, красный командир. Сейчас же писать, казалось, и не о чем. Кругом либо экономисты, либо программисты, занятые своей монотонной работой. А любой разбойник или аристократ в этом плане очень удобные особы, ведь их жизнь свободна от работы и часто очень непредсказуема. В общем, если дать краткий анализ эпохе, раньше были красные и белые, сейчас – красное&белое.
Виктор снова вытянул меня на поле разговоров, и мы вырулили на темы каких-то светских, обыденных перебросок словами. Видимо, эта тишина его угнетала. А он между тем вывернул на улицы, которые всегда видишь и думаешь: почти приехали.
– Чего ты такой мрачный?
Этот вопрос вернул меня в лоно прошлых мыслей.
– Чтобы это объяснить, надо рассказать обо всей неделе. или лучше сразу её перетранслировать на чужой мозг. Не хочу грузить.
Я получил молчаливое понимание, и разговор как-то сам собой погас. Про транслировать я сказал все же непросто так, ведь в попытке объяснения будет лишь внешнее понимание. Я решил вспомнить, как прошла неделя: она и стала прародительницей моих мрачных мыслей и угрюмого настроения. Я закрыл глаза и вспоминал.
Я шёл в клуб. Тогда было куда холоднее и я, не выдержав холода, решил заказать такси. В нем я залип на пару видосиков, но не придал этому значение. Пришёл в клуб. Все было как всегда. В вестибюле клуба никого не было, и тем более никакого такого рецепшена для гостей. Теоретически сюда мог войти кто угодно, но этого чаще всего не случалось. Ведь по причине слухов это здание было если не Резиденцией Мрака, то точно не сильно гостеприимнее заброшенного дома. А зря. Всё Собрания проходили на втором этаже, в светлом и теплом зале. Там всегда была приятная атмосфера неформального общения. Состав клуба был большим, его не каждый мог запомнить: в него входили не только широко известные по стране мастодонты, но и среднего уровня популярности и таланта писатели. Хоть состав и был большим, в этот день нас было человек двенадцать. Нужного не было, и поначалу я расстроился, даже собирался уйти. но, отбросив от себя эту секундную слабость, я присел.
Я сидел некоторое время, разгребая для себя спутавшиеся нити разговоров. Все лоснилось светскими разговорами, утопало в концепциях и атмосфере интеллектуализации бытия. Потом тот, кто мне был нужен, всё же пришёл. Выдержав паузу, чтобы не казалось, что я пришел только ради него, ведь до этого мы не поддерживали особых контактов, я подошел.
– Здравствуйте, Дмитрий Акимович
– Здравствуй, Лука. – он протянул руку, чтобы пожать мою.
Да, у меня было необычное имя. Но своего имени чураться было некрасиво. Ну, Лука и Лука. По крайней мере, меня не звали Александром. И не то, чтобы мне не нравилось это имя. Просто мне кажется, что их развелось так много, что скоро им придется барахтаться в конкуренции из-за тех бедолаг, что зовут по-другому. А то и вовсе им не останется кого защищать.
– У меня очень деликатный и между тем, наверное, очень наивный вопрос. Где вы черпаете вдохновение и как вам удаётся это все писать?
Дмитрий Акимович глянул на меня с некоторым удивлением, затем сделал жест кистью выражавший растерянность и пожал плечами.
– Слушай, Лука. – он сделал паузу – я могу лишь ответить так: когда тебе выписывают интерпретацию, скорее всего ты имеешь дело с чьим-то спектаклем. Не важно, что я делаю и как, ведь я это не ты. Ты должен найти все сам. Понимаешь?
Я кивнул, что понимаю, и мы обмолвились парой слов, не имевших вообще никакого смысла и служивших лишь затем, чтобы после одного из них наконец решиться сказать «ну: ладно, бывай, я побежал».
На этом он ушел и после не появлялся два раза. И именно столько собраний у нас было. (собрание не посещал и я, а об этом узнал от Виктора). Мне было немного обидно от того, что мой искусительский план не сработал, но с другой стороны, он сказал все правильно. Что он мог мне дать? Это я понял как-то внезапно. Про надежду, в смысле. Еще мне почудилось, что просил я помощи вовсе не в издевку. Устыдился. Поэтому решил отдыхать, отбросив мысли. Посмотрел фильм, поиграл в Ведьмака. Решил выпить и купил полтарушку пива. Уснул. На второй день я решил продолжить отдых. Я подумал: я столько работал и должен расслабиться: мол, голова должна отдохнуть. Так будет лучше для последующего вдохновения. А пока буду наслаждаться контентом, увижу, чем этот мир дышит. Снова поиграл. Сходил в магазин. Там приметил пару бутылок санкционного Гиннеса. Одну выпил по дороге, другую на диване, залипая в Shorts. Незаметно подкралась ночь. Я удивился, что день прошёл так быстро, и потому решил компенсировать ощущение полноты прожитого дня, засидевшись до двух ночи. После придя домой, я чувствовал себя уставшим. И я решил отдохнуть. От всего. Я столько работал. А самое обидное, что у меня была надежда на то, что бросив старую жизнь, я сразу попаду в новую.
Третьим днем встал в пол третьего дня. Снова убедил себя в нужности отдыха. Решил, что этот день будет последним. Твёрдо и чётко. После только работа над собой и книгой. А потому решил прожить день на полную катушку. (Сейчас вранье себе очевидно, но зато какой я раньше резон в этом видел). Сходил в бар, посидел с друзьями. Пришёл домой, допрошёл Ведьмака. Залип в Shorts. Очнулся, когда было уже так поздно, что рано, почти четыре утра. Долго лежал в постели, успокаивая возбуждённый мозг. Уснул. Снилось, что пошел в бар, там встретился с друзьями и играл в Ведьмака. Играли мы прямо в баре. Я постоянно проигрывал, меня убивали даже самые слабые мобы. Эта игровая сансара продолжалась до тех пор, пока я не проснулся.Проснувшись, решил, что буду отдыхать по большей части от прошлого отдыха. Погулял на природе, посмотрел на реку. казалось бы, все осознал. Подумал, что только время можно потерять, зная, где его оставил. Подумал, что это точно не может стать частью книги. И понял, почему слабости человеческой натуры часто показаны гипертрофированными антиутопичными мирами, а не вот этим всем. Пришёл домой, начал снимать штаны. Остановился на одной штанине. Устал. Залип в Shorts. Последующие два дня я ничего не говорил сам себе и жил так, как прошлые. Ничего не говорил, потому что. Не знаю. Я пил. Ел. Смотрел. Играл. Потом снова ел. Снова смотрел. Спал.
И вот я еду тут. Забавно, но я совсем не отдохнул. Неделя прошла стремительно, лавиной меня погребшей. И, наконец, выбравшись из неё, я лишь вымотан. Наверное от того, что потребность в пище для размышлений заполнялась фаст-фудом. Нет, все ясно. Надо от этого отказываться.
По моему лицу скользнули сине-красные краски. И я посмотрел в окно.
– Авария. —Констатировал мой водитель, снижая скорость. – придётся объезжать.
Аварию было трудно разглядеть. Виден был лишь верх черного джипа. Её муравьями, увидевшими кусок еды, окружили люди. Большая часть снимала на телефон. Я отвернулся. Осуждать их мне не хотелось. Наверное, за эту неделю я что-то понял. Я посмотрел на Виктора. Мне вспомнилось что-то из его реплик в какой-то книге, но только весьма смутным образом.
– Виктор, мне кажется вы что-то писали про технологии и людей?
– О! ты помнишь! Это ты на тех муравьёв посмотрев вспомнил? – он хмыкнул
Я кивнул. Интересно, что ему тоже пришло в голову это сравнение.
– Зачитывал на собрании, да. Там и про муравьёв было. – словно прочитав мысли воодушевленно улыбнулся Виктор
Понятно. – подумал я
– можете повторить?
– если хочешь. Кхм. – он откашлялся и начал чеканить – Не готовое человечество вступило в драматическую эпоху изобилия. Человека просто смыло льющейся через край информацией: рекламой и брендами. засыпало с ног до головы блестящими фантиками обещаний, поглотило цунами товаров и развлечений. Вся эта сила была муравьиным кругом, в котором первый бежал за последним, впитывая феромоны в полной уверенности, что он вот-вот достигнет желаемого куска еды.
– спасибо. Довольно точно и верно. – тут я немного слукавил, мне хоть действительно все показалось точным описанием, но общий настрой не нравился. Слишком много осуждения, в этом читалось. Или мне просто было обидно, оттого что у меня оказалась не самая сильная воля? По-моему, как раз из-за таких мыслей и повесился Дэвид Фостер Уоллес. Но самое отягощающее было то, что мой личный опыт уже описали до меня. – это было грустно.
А то, что Виктор продекламировал довольно большой кусок своей книги на память удивления у меня не вызвало. Подобное у самовлюбленных участников нашего клуба было распространённым. Да что там, я и сам очень часто носился со своими цитатами в каком-то исступлённом акте материнства.
Мы наконец свернули к клубу и фонари улочек остались позади. Мы были в небольшом темном дворике, окружённом деревьями. Около клуба было уже несколько машин. Мы припарковались и вышли. Во дворе царил мрак и потому небо могло безбоязненно открыть моим глазам свои звезды. Пока их было мало – когда же я выйду из клуба их будет уже много – надо не забыть посмотреть.
–Лука, не спишь ночами да? Работаешь, оно и понятно. – Виктор посмотрел на меня и похлопал по плечу.– Не будь таким мрачным, по крайней мере на людях, иначе от их вопросов ты станешь ещё мрачнее.
Хм, видимо у меня был действительно потрёпанный вид. Я то думал, что моя мрачность в глазах других это сладостная меланхоличность писательского образа, а оказалось, что это просто недосып.
Мы вошли внутрь. В вестибюле уже висела верхняя одежда. Я повесил свою. Подошёл к висевшему на стене зеркалу. Надо причесаться хотя бы. Я вернулся к своим вещам, достал расческу и подошел к зеркалу. С его отражающего магического полотна, разрушая всю сказочность отношений человека и зеркала, на меня действительно смотрел уставший взгляд парня, чьи волосы, свисающие чуть ниже ушей, украшали его по-мужски миловидное лицо с густыми и ровными линиями бровей. Я подумал, что такое описание весьма самовлюблённое, и тут же от него отрекся.
Я поправил на себе одежду. Ну хоть Фигура была спортивной, правда, с налетом природной худощавости, лишь усиливавшейся от отвратительно редкого питания. Ну, оно, может, и к лучшему. Максимум, что мне грозит – это легкий пивной животик.
Так странно. Я причёсывался, ментальным телом, роясь в карманах памяти. Раньше я был более активен. Мы – беззаботные мальчишки, играющие во дворах в футбол и всей своей пылкостью не любившие быть вратарями во время игры, теперь в других ролях. Я, перечеркнув двадцать четыре года из жизни. Начал заносить карандаш времени над числом двадцать пять. Я ухмыльнулся, подумав, что Взросление – это когда поменял Тома Сойера на Кама Сутру и понял – не стоило, а взрослая жизнь – это самоповтор вопроса «когда это я успел и как все вернуть назад?».
Виктор давно поднялся, оставив меня в одиночестве. Я скривил гримасу зеркалу, пытаясь отойти от меланхоличной рефлексии. Главное – не стать графоманом, только и пишущим о ней. А то и коллеги по цеху не оценят. Да и не продамся, очевидно. А чтобы продаться, нужно помнить, что единственная цель текста сегодня – развлечение. Что-то полезное. Это приглашенный гость: Нету? Ну и ладно. Есть- вообще отлично. И продашься дороже. Ведь ты теперь не кусок рафинада, а ПП-десерт, посыпанный золотой крошкой элитарности. Я причесался, затем еще раз поправил рубашку, чтобы наверняка, и покрутился перед зеркалом. Да, человек – это товар, его можно торговать. Все говорят нет, а ты возьми да купи. Надеюсь, только моя цена не «моя цена».
Я шагнул на скрипучую лестницу и поднялся на второй этаж. Тут пахнет кофе, корицей и виски. Теплый свет заливает увлечённые лица разговаривающих.
Сегодня где-то человек восемнадцать. Их всех я примерно знал. Самому молодому было двадцать два, самому старому – почти семьдесят. Со мной поздоровались, и я сел. К слову, собирались тут не только писатели-прозаики. Было ещё пару поэтов и один художник.
Я застал какой-то спор. Спорил единственный художник и писатель среднего возраста и среднего звена с весьма экологичными взглядами, которые всегда сильно им демонстрировались. На счёт его взглядов, как и почти насчет всего, у нас были постоянные споры и по две-три группы спорщиков, состав которых всегда варьировался. и вчерашние враги становились сегодня заодно. Признаюсь, и я частенько участвовал в этих спорах и порой спорил лишь для того, чтобы тешить свое эго, упражняясь в софистике, а не выявлять так называемую истину. Все же участвовать в этих забегах довольно полезно. Ровно в той же мере, как полезно играть в шахматы. Мозг разгоняется от крови, своей и чужой. Так что я не был удивлён. Сам писатель мне почему-то не очень нравился. Он всегда пучил глаза во время спора и часто сидел с приоткрытым ртом, из-за чего он приобретал вид умственно-отсталого. Вообще, возможно, он и был славный малым (книг я его не читал), но наша природа велела мне считать его плохим, потому что если ты воюешь не с плохими, то какой ты сам. Я включился в диалог на середине. Говорил художник.
– Вы не правы, колобок – это не интерпретация Круговорота луны, а круговорота солнца. Но я вам хочу высказать свою теорию. То, что написано больше походит путь человека чем солнца.
– И про что она?
– Ну, знаете, есть такие люди, которые вечно видят в других врага. Колобок – это тип человека, взращённого тем, что наскребли по сусекам. И у того вместо благодарности или безразличия к этому факту возникает недовольство тем, что у других в этих самых сусеках куры зерна не клюют. От чего у того возникает обида на мир. И свое имя он начинает произносить как «кол о бок» играясь своей эрудированностью с евангельскими страданиями, говоря о том, что его страдания ничто иное, как всаженный кол мира ему под ребро.
– А что же по поводу тех, кто пытался его съесть?
– Честно говоря, по моему мнению, он был никому не нужен в этом плане. Посудите сами, Колобок спрыгнув с крыльца катится по наклонной. В пути имея круглую форму он с ног до головы, как раз потому что ни ног, ни головы не имеет, покрывается грязью, пылью и ветками. Кто ж его есть то будет?
Писатель привычно выпучил глаза, в этом плане он был похож на петуха (без негативных коннотаций) встающего в боевую стойку.
– понятно. А звери тогда что?
– Понимаете, у колобка лейтмотив – это «укатывать» своих соперников, которых он видит в каждом. Поэтому в русском обществе и распространено словосочетание «катись-ка ты», оно как бы говорит «колобок, катись-ка ты ко лобку», то есть на..
Писатель, его слушавший, еще больше надул воздушными шарами глаза и замахал руками, чтобы художник не матерился. Я ухмыльнулся.
– Так что быть колобком это не в некотором роде катится ко лобку. – художник повторил довольно поглаживая себя по подбородку.
– А с лисой что в итоге? – я решил вклинится в их диалог.
– А вы что думаете?
– Мне кажется, что лиса – это как символ хитрости – это человек который колобковость использует в своих собственных целях, искусно манипулируя им чтобы тот думал, что он до сих пор независим.
– Да, это верно, так капиталисты делают в Европе, сгоняя «зеленых» на митинги, чтобы конкуренты не построили свои заводы – вклинился еще один писатель, садящийся рядом с кружкой кофе.
– Согласно моей теории, лиса ничто иное как само эго этого человека. Он так часто хвалится самим собой, абсолютно не меня своей песни, что и не замечает, как идет на поводу у лисьего озорства, полностью ему отдаваясь. Поэтому она его и сжирает, и переваривает, пока тот переваривает свои мысли.
Я поблагодарил его за рассказ. А толпа вокруг загалдела наперебой. Классика. Через некоторое время диалог извернулся так, что его было не узнать. Это напомнило то, когда нейросеть из картинки делала видео, сюжет которого становился все более несвязным. Вскоре он изменился совсем. Я констатировал так: "И спор ни о чем, и спорщики ни о чем". Писатели, не поняв возможной притчи, продолжили макать друг друга в свои же чернила. Новая тема мне не нравилась, так что вопрос «К какому лагерю примкнуть?» в голове не возник, а чувства по типу «Черт, не хватает иконок с ответами перед глазами. «Да, вы правы» или «нет, правы вы» и какой нить третий вариант, который бы подлизал обоим даже не было на горизонте. Я заскучал и пошел делать себе чай.
Единственное, что меня радовало абсолютно всегда, так это что тут можно было бесплатно попить чаю и умыкнуть пару печений.
К счастью или сожалению, скучать долго не пришлось. На пороге появился Дмитрий Акимович, и его появление отвлекло всех от темы спора. Не слишком надолго, но о звучавшем ранее споре уже к тому времени забыли, а я был уже занят другими мыслями. Я был рад его появлению, но все же не решался подойти. Точнее я поймал себя на мысли, что он был прав и я почему-то ожидаю чего-то сверх и почему-то считаю, что он это может дать. А ведь это была лишь моя придумка, поэтому подходить я не хотел. Да, я отказался от идеи выводить его на чистую воду, потому что понял, что у самого меня вода не артезианская и я просто ищу чужих мыслей. Наверное. И только я хотел свыкнуться с этим выводом, как он подошёл сам и мы поздоровалась.
– Ты сегодня выглядишь как будто потерял что-то. Случилось чего?
– Оно и не находилось знаете.
– Ты все мучаешься с тем вопросом? Оно и понятно. Каждый тут с этим вопросом бегает.
– По-моему все кроме вас. Вы удивительно много пишите, и оно все самобытное. По крайней мере, самобытнее чем у тех, кто тут пишет реже.
– И из-за этой быстроты даже слагают легенды, что пишут за меня литературные – он улыбнулся – афроамериканцы. Впрочем, это все лесть и лестная клевета. Вы видите лишь результат, а не мои поиски. Так что этим вопросом я задаюсь не меньше вашего.
– Но находите и ответ.
Мой визави улыбнулся ещё раз. Все же было в нем что-то очень притягательное. На вид ему было тридцать, по паспорту около сорока. Тёмная бородка, обрамляющая тонкие губы. Точеный прямой нос. Высокий лоб под волнистыми вьющимися волосами. И глаза. Очень ясные, с меланхоличным блеском. Они, казалось, не нуждались в других источниках освещения. Наверное, из-за них ему и приписывали всё это магическое и мистическое. А уж потому, что о нем широкой массе почти ничего не было известно, продавало ещё большей загадочности.
–Лука, не советую искать тебе слишком много, а то разучишься находить. Как в притче. Лучше приходи завтра ко мне на кофе. Обсудим что-нибудь, отвлечешься.
В этот момент я почувствовал себя избранным, которому по плечу похлопала длань Провиденья. Не только потому, что мой план сбывался, но и потому, что сбывался он действиями, разворачивающимися лопастями и прокручивающими реальность. На моей памяти я был единственным человеком, которого он приглашал к себе домой. Это, я думаю, что-то да значило. Да, буквально две минуты назад я думал по-другому и уже мысленно попрощался с ним и моей идеей. Но раз он сам предложил. Я, задумавшись, невольно кивнул пустоте. значит, это что-то да даст.
Глава 4
Точно! Парикмахерская. Как я мог забыть? Я провел рукой по голове. Уже миллиметров пять. Надо снова под ноль.
– надо бы, надо бы. – проговорил я торопливо.
Меня мучало какое-то предчувствие из-за наваждения. Я закрыл голову руками и попытался отвлечься тем, что начал думать о парикмахерской. Под методичное гудение мотора. Я сконцентрировался на себе и своих отношениях с ней.
Буквально в первые дни мы, Возвращаясь после очередного, уже ставшего для нас дежурным, дела, в котором, хоть и возникли некоторые внезапные трудности ввиду того, что клиент, будучи неславянской внешности, категорически отказывался иметь дело с теми, кто ее, собственно, имел. мы судьбоносно заглохли и обнаружили на свое пути одно странное место. Это была парикмахерская, на логотипе которой была нарисована голова и парикмахерские ножницы. Но задел был в том, что эти ножницы были поднесены не к волосам, а к шее. Нам это показалось странным, и мы зашли.