Аркадий Ровнер
Гурджиев и Успенский
Успенский не разделял вульгарных крайностей как современного ему спиритуализма, так и сенсуализма эмпириокритика Э. Маха, который совершенно отрицал различие между физическим и психическим, предполагая, что физические элементы в действительности – это элементы ощущений, а то, что мы называем “телами”, – всего лишь комплексы элементов ощущений, таких как ощущения света, звука, давления и т. п. Согласно Маху, образы представлений – это тоже простые комплексы ощущений, а молекулярную и атомистическую теории Мах принимает только как символы, отрицая за ними всякую реальность. Этому необерклианскому подходу Успенский противопоставляет кантовское представление о человеческом восприятии, способном воссоздавать только “формы” (цвета, звуки, вкусовые ощущения и др.) мира “из чего-то еще, чего мы никогда не достигнем”. В ортодоксально кантовском духе Успенский утверждает, что физическое яблоко существует не таким, каким оно является нам в трехмерном мире. Он также настаивает на том, что “мы вполне свободно можем сказать, что мысль движется по четвертому измерению”[181]. Успенский настаивает на том, что мы сами – существа четырех измерений. Мы живем в четырехмерном мире, но осознаем себя как трехмерные существа. “Это значит, – пишет Успенский, – что мы живем в условиях одного рода, а представляем себя в других”[182].
Констатируя несводимость нашего бытия к нашему опыту и говоря о трагическом разрыве между эмпирическим и онтологическим знанием, Успенский считает, что в таком парадоксе таится возможность пробуждения нашего сознания, приведения его в такое состояние, когда оно обретет себя в реальном, а не в воображаемом мире.
Постоянные поиски реальности, внимание к разным формам ее проявления, к ее аспектам и атрибутике являются определяющими для мировоззрения Успенского, сформировавшегося не без влияния теософской натурфилософии с ее вниманием к сущностной основе мира.
Рассуждая о качествах, свойственных четвертому измерению, он обращается к формам природного мира, в которых внимательному взгляду явлено множество “совершенно правильных чертежей четвертого измерения”[183]. Они распознаются в различных органических формах, как животных, так и растительных, как зимой, так и летом, – так, пишет он, “деревья без листьев зимой или ранней весной часто представляют собой очень сложные и необычайно интересные диаграммы четвертого измерения”[184].
1. Диаграмма четвертого измерения в природе
Здесь Успенский выступает как последовательный натурфилософ, утверждающий принципы объективного идеализма и видящий в природе манифестацию образцов и матриц идеального мира.
Говоря о принципах симметричного движения в растущем живом организме – живой манифестации четвертого измерения по Успенскому, – он развивает логику процессов роста и развития живого организма, в котором каждая точка становится центром в процессе роста. Помимо расширения в пространстве живой организм строится во времени. В растущем организме каждая молекула следует по кривой, образуемой соединением двух кривых – движения в пространстве и движения во времени. Сложное соотнесение этих двух видов движения в процессе роста является, по Успенскому, одним “из наиболее важных, ясных и понятных видов движения в четвертом измерении”[185].
Вслед за Хинтоном Успенский пробует найти проявления четвертого измерения в жизни и локализовать “таинственный четвертый перпендикуляр”, направленный к “трем перпендикулярам нашего пространства и не параллельный и одному из них”[186]. Он развивает серию рассуждений, касающихся отношений между пространством и временем, материей и энергией, материей и временем, материей и пространством. Говоря о четырех состояниях материи, известном физике его времени: твердом, жидком газообразном и лучистом, – Успенский отмечает, что “чем тоньше состояние материи, тем больше заключено в нем энергии, т. е. в нем содержится меньше материи и больше движения”[187].
Используя теософские идеи тонкого тела, он констатирует зависимость между состоянием материи и пространственно-временными параметрами и делает парадоксальные с точки зрения обыденной логики заключения: “В жидкости больше времени, чем в твердом теле, и больше времени в газе, чем в жидкости”[188]. Успенский говорит об “энергетическом состоянии материи”, степень которого определяет пространственно-временные координаты материи: более тонкое состояние, тонкое тело энергетически более заряжено, и в нем “больше времени, меньше пространства и больше движения, чем в субстанции”[189].
Опираясь на теорию “динамических агентов” современного ему физика Херна, автора книги “Структура небесной сферы”, предлагавшего идею посредников в виде “нового класса агентов” между материальным и духовным порядками, Успенский ассоциирует их с “тонкими видами материи полуматериального-полуэнергетического характера. Он пишет о дуалистическом характере элементарных частиц: “В одной комбинации они производят на нас впечатление материи, в другой комбинации – впечатление силы”[190].
Для решения этого вопроса он обращается к современной ему физике с ее динамической моделью мира, развивающей кантовское миропредставление. “Материя представляет единое целое с энергией… Вселенная имеет динамический характер”[191], – цитирует Успенский сторонника динамической теории С. Фламмариона, автора книги “Неизвестные силы природы”. И соотносит выводы современной ему физики о пространствах “более высоких измерений”[192] с теософской доктриной о разных манифестациях единой сущности в силах, принципах, энергиях и элементах: “Материя и энергия – это то же самое, или, вернее, разные манифестации того же самого. Во всяком случае, нет существенной разницы между материей и энергией, и одна должна входить в другую. С этой точки зрения, материя – это не что иное, как конденсированная энергия… и степень конденсации энергии может быть различной”[193].
Переходя к описанию разных видов пространств в области высших измерений, Успенский пишет, что область четвертого измерения “не рядом с нашим пространством в неизвестном направлении, а внутри него, внутри всех известных нам физических тел, внутри нас самих, объектов нашего мира, внутри нашей атмосферы, внутри нашего пространства…” – и далее: “четвертое измерение не только внутри нас, но мы сами внутри него, то есть в пространстве четырех измерений”[194].
Парадоксы пространства четырех измерений Успенский решает, апеллируя к хорошо разработанному теософами понятию астральной сферы. Он ссылается на то, что в оккультной литературе эти понятия часто взаимозаменяемы. Она включает идею многомерного пространства, характеристику планов, или сфер, бытия как “внутренних миров, реальных областей активности, включавшей характеристику энергийно-сознательной стороны бытия”[195] и идею астрального пространства как соединительного звена между высшими и низшими планами реальности с двойной физическо-эфирной природой. Успенский был хорошо знаком с работами таких теософов, как Анни Безант, Чарльз Ледбиттер, которые описывали это пространство как тонкий мир, или “область вселенной, наиболее близкую к физической сфере”. Анни Безант в своих очерках теософского учения писала: “В астральном плане жизнь деятельнее, чем в плане физическом, а формы там гораздо более пластичны. Дух-материя этой сферы обладает свойствами несравненно более тонкого проводника жизнедеятельности, чем какая бы то ни было степень духа-материи в физическом мире… Но там даже наиболее материальные формы обладают светлостью и прозрачностью по сравнению с физическими формами, что и дало повод назвать эту сферу астральной или звездной… Астральные тела прозрачны, отчасти и по самому свойству астрального восприятия… особенность эта состоит в том, что в астральном мире все видимо насквозь, задняя часть предмета так же, как и передняя, внутреннее так же, как наружное… Другая поразительная особенность астрального мира, способная повергнуть в сильное смущение, – это быстрота, с которой все формы… меняют свои очертания”[196].
Определение понятия пространства, данное здесь не как характеристика “определенной местности, а по условиям сознания тех существ, которые принадлежат к ней”[197], напоминает характеристики четвертого измерения у Успенского. Безусловно, существует сходство между характеристикой астрального плана у Анни Безант, и четвертого измерения у Успенского. Оба наделяют эту сферу тонкостью, прозрачностью (внутреннее можно увидеть так же, как внешнее), подвижностью (она состоит больше из движения, чем из материи), и оба помещают его “внутри нас, внутри всех известных нам физических тел, внутри нашей атмосферы, внутри нашего пространства”[198]. Сложность ракурсов видения Успенским – четвертого измерения и Анни Безант – астрального плана свидетельствует об одинаковом опыте взаимодействия с миром невидимого. Тяготение Успенского к неявленной скрытой стороне бытия, во многом определившее характер его метафизической модели, было в значительной степени вскормлено оккультизмом, задачей которого было пробудить скрытые силы человека, использовать его внутренние резервы и разбудить “внутреннего человека”. Но несмотря на такую близость подходов, представление Успенского о четвертом измерении отличается от теософской концепции астрального плана. Различие лежит в самой концепции пространства, которое рассматривается в перспективе и на пересечении двух противоположных эзотерических доктрин: доктрины полноты, или плеромы, как субстанциональной основы манифестированного космоса, и доктрины пустоты, говорившей о высоких принципах космоса, его неисчерпаемых потенциях.
Отмечая, что в теософских и оккультных учениях толкование понятий “астрального плана” и “астральной материи” постоянно менялось, Успенский писал, что первичная основополагающая субстанция иногда понималась этими теориями как первопричина, а иногда как первоматерия. В первом случае она содержала в себе “корни и причины всех явлений и вещей”. Во втором случае это была праматерия, из которой возникло все сущее. Успенский более склонялся к признанию первой концепции как более тонкой и как результату более искушенной философской мысли, в то время как вторая концепция была для него примером огрубления и непонимания сложных и глубоких идей.
В качестве примера первого подхода Успенский ссылается на древних и средневековых алхимиков, которые называли эту основополагающую субстанцию “spiritus mundi”, или мировым духом, так же как и на Сен-Мартена и Элифаса Леви, оккультистов ХVIII и ХIХ столетий, которые понимали “астральный свет” как первопричину. Но современные спиритуалисты (такие как Анни Безант, Чарльз Ледбиттер и другие) интерпретировали “астральный свет” как “астральную материю”, которую можно увидеть и даже сфотографировать. Здесь Успенский имеет в виду представление теософов о том, что “астральная материя” (астральные тела) и “ментальная материя” (мыслеформы) могут быть действительно увидены ясновидящими (посвященными), а также он говорит о злоупотреблении ими принципом аналогии, в котором они, по его мнению, заходят слишком далеко. То, что он писал о Хинтоне, справедливо и в данном случае: “Часто он не знает, где остановиться, заходит в своих аналогиях слишком далеко, и тем самым лишает многие из своих заключений всей их ценности”[199].
Далее Успенский делает попытку построения метанаучной гипотезы “астральной материи”. Полагая, что современная наука “все дальше и дальше уходит от физико-механического понимания жизненных процессов и приходит к признанию существования неизмеримых и химических материй, которые тем не менее можно легко увидеть, когда они являют результаты своего присутствия”[200], Успенский предположил, что продуктом ядерного распада является “вид особо тонкой ‘астральной’ материи, неподвластной действию большинства физических тел, но поддающейся воздействию сил, не оказывающих влияние на физическую материю”[201]. В этом ключе Успенский писал об особой “астральной материи”, подчиняющейся воздействию психической энергии, такой как воля, чувства и желания, “которые являются реальными силами астрального плана”[202].
Преодолевая ограниченность эмпирического опыта современной науки и говоря о “несовершенстве восприятия” как результате этого, Успенский разрабатывает психологический подход к проблеме четвертого измерения. Свои рассуждения он строит в свойственной ему антитетической манере: видимый – невидимый мир, обычное видение – видение четвертого измерения, физический – психический мир. Феномены последнего он предлагает считать областью четвертого измерения: “существующая для нас разница между физическим и психическим показывает, что психические феномены должны быть включены в область четвертого измерения… Психические элементы необъяснимы на “физическом плане”, поэтому они рассматриваются как противоположные физическому”[203].
Переходя к области мира “чудесного”, или магии, Успенский говорит о трансформации состояния физической материи в состояние астральной материи и, наоборот, трансформации астрального состояния материи в физическое. Первый вид трансформации он описывает как процессы дематериализации, а второй – как процессы материализации. Эти два процесса проявляют себя в исчезновении и возникновении физических объектов, “но никто не знает, куда и откуда”[204]. Прямым проводником и реальной силой этого воздействия Успенский считает психическую энергию человека: волю, чувства и желания.
Успенский объясняет таким образом процессы алхимического превращения железа в золото путем временного перехода первого в астральное состояние, при котором “материя” подвергается воздействию воли и может, благодаря ее влиянию, совершенно изменить свое состояние. Успенский считал, что концепция “астральной материи” делает возможным объяснение трансформации материи из одного состояния в другое, переход одного тела в другое – посредством психического воздействия или предвидения (видения на астральном плане) событий, которые в физическом плане еще не произошли, но произойдут и окажут свое воздействие на прошлое и будущее.
Такую способность человеческой психики достигать того, что не может быть достигнуто обычными физическими методами, Успенский называл способностью магической. Он писал и о других проявлениях магии, таких как влияние на людей и предметы на расстоянии, чтение мыслей и судеб людей, воздействие на предметы, приводящее к их исчезновению и появлению в неожиданных местах, изменение внешнего вида и даже физической природы человека, необъяснимые перемещения человека в пространстве, прохождение сквозь стены и тому подобное.
Все эти и подобные магические превращения могут быть объяснены, с точки зрения Успенского, способностью мага ментально влиять на астральную материю, и уже через нее – на материю физическую. Некоторые виды “колдовства” можно объяснить приданием “неодушевленным предметам особых свойств… через психическое воздействие на их ‘астральное вещество’”[205]. Таким образом, пишет Успенский, маги могут наделять предметы любым свойством, делать их исполнителями своей воли, приносить добро или зло людям, давать им энергию или забирать ее и т. п.
Излагая “астральную теорию”, Успенский отмечает, что, хотя в теософии и оккультной литературе существуют различные описания астральной сферы, “доказательств объективного существования астральной сферы все же не приводится нигде”[206].
Он отмечает общий недостаток современных спиритуалистических и теософских теорий относительно “астральной материи”. Пространство и время трактуются ими с позиций старой физики. В этих теориях “духи и астральные существа” живут в четырехмерном пространстве, тогда как их время воспринимается как время обычных физических объектов. Успенский писал: “Это невозможно. Если ‘тонкие состояния материи’ создают тела различного пространственного существования, то они должны иметь и различное существование во времени. Но эта идея не вошла в сферу теософской и спиритуалистической мысли”[207]. Необходимость сопряжения пространственных и временных параметров – идея, известная из традиции гностических школ (вспомним понятие пространственно-временных эонов) и утерянная современной теософской и оккультной мыслью, – была осознана русским мыслителем, сделавшим значительный вклад в разработку проблемы четвертого измерения. Неслучайно в русских интеллектуальных кругах П. Д. Успенский был известен как “Успенский – четвертое измерение”.
В работе Успенского над проблемой четвертого измерения сошлись три его основных пристрастия: продолжавшееся увлечение теософской и оккультной литературой, непрекращавшиеся мистические эксперименты и интерес к созданию новой системы мысли – новой модели вселенной. Исследование четвертого измерения продемонстрировало серьезность, с которой Успенский относился к науке и научному обоснованию феномена. Он надеялся найти научные доказательства своим мистическим откровениям, хотя, согласно Дж. Уэббу, “Успенский менее всего впечатляет там, где он пытается быть “научным”. Он не доказывает ничего… но раскрывает перед нами поразительные возможности”[208].
Успенский совершил существенный переход от квазинаучных концепций времени и пространства к проблеме нового восприятия и интерпретаций реальности. Он полагал, что если пространство – это инструмент сознания (теософская концепция и одно из допущений Хинтона, которые Успенский разделял), то тогда два различных пространства – трехмерное и четырехмерное – это два разных модуса сознания, два “способа восприятия” реальности. Эти новые способы восприятия стали центральной идеей книги Успенского Tertium Organum.
Ни один из методов (оккультный, научный и мистический), применяемых Успенским для решения проблемы четвертого измерения, казалось, полностью не разрешил проблемы, и все три метода, используемые вместе, не смогли привести его к окончательному решению. Тем не менее работа Успенского создала прецедент синкретического подхода, который выразился в оригинальной попытке свести воедино мистическую интуицию, оккультное знание и научное обоснование. При таком подходе проявился феномен многомерного и многоуровневого мышления, которое рассматривалось некоторыми более поздними последователями Успенского как мышление “нового качества”.
Название его книги Tertium Organum выражает его стремление к новым формам мышления. В этой работе Успенский дает ряд примеров спонтанных мыслительных “инсайтов”, или “вспышек вдохновения”, которые стали характеристикой его мышления. Эти внезапные “вспышки” были разрешением напряжения между его духовной интуицией (подкрепленной его мистическими экспериментами) и научной методологией. Такой “вспышкой вдохновения” была его интуитивная догадка, что четвертое измерение не может быть “увидено” обычным зрением и что необходим иной “инструмент”, который сделает возможным визуализацию четвертого измерения. Не менее впечатляющим, хотя и противоречащим его предыдущему заключению, было обнаружение Успенским “диаграммы” четвертого измерения в природе – деревья без листьев зимой с симметрично раскинутыми ветвями, снежинки, снежные кружева на замерзших оконных стеклах, а также образы “нового восприятия” – стая птиц, летящая с севера и “знающая” свою перелетную тропу, или инженер, “видящий” свой мост, когда он делает еще только первые наброски на бумаге и т. п.
Вывод, к которому приходит Успенский, окрашен идеями Платона: “Мир высших измерений может подвергаться только воздействию совершенно иных и высших законов, и должная перспектива может быть достигнута только путем сознания, что объекты и события обыденной жизни – всего лишь упрощенная интерпретация органами чувств гораздо более сложного, но невидимого мира, где лежит причина всех земных вещей”[209].
Успенский размышляет над рядом проблем, связанных с четвертым измерением. Он замечает то, что он называет “несоответствием” между: 1) кантовскими идеями пространства и времени и научной, т. е. материалистической мыслью; 2) геометрическим и физическим пространством; 3) старой (эвклидовой) и новой (не-эвклидовой) геометрией, и наконец, 4) старой (аристотелевской и ньютоновской) и новой (минковско-эйнштейновской) физикой. Эти несоответствия, согласно Успенскому, выявляют отсутствие целостности в современном мышлении. В старой физике “краеугольным камнем всего понимания законов был аристотелевский принцип, касающийся единства всех законов вселенной”[210]. Подобно этому и в евклидовой геометрии пространство рассматривалось как пространство физическое и понималось как бесконечная сфера, “подобная во всех своих свойствах конечной сфере”[211].
Успенский разрабатывает идею трехмерного времени и шестимерной вселенной, которая включает три пространственных и три временных измерения. Согласно Успенскому, эти три временных измерения аналогичны трем измерениям пространства. Он описывает время как некую трехмерную спираль, утверждая, что измерения времени могут быть рассмотрены также как “четвертое”, “пятое” и “шестое” измерения пространства. Мы способны воспринимать эти шесть измерений пространства только как три измерения, так как “трехмерность – это функция наших органов чувств” и “время – это граница наших ощущений”[212].
Успенский описывает шесть измерений как “период”, за которым нет ничего, кроме повторения такого же “периода” на иной шкале. Он употребляет термин “период” для шестимерного континуума, границей которого с одного конца является точка, а с другого – “бесконечность пространства, помноженная на бесконечность времени”[213].
Успенский предлагает графическое выражение этой идеи через старый ведический символ, “знак Вишну” – шестиконечную звезду, известную также как “звезда Давида”. Если в теософской литературе “знак Вишну”, олицетворявший дуализм в природе и символизировавший взаимодействие духовных и материальных сил, интерпретировался как символ человеческой и космической эволюции, где небо и земля, обозначаемые пересекаемыми восходящими и нисходящими треугольниками, фиксировали направление развития, то главным вопросом, привлекшим внимание Успенского, была проблема высших измерений и их графической визуализации.
Линии и плоскости в пространстве, рассуждал Успенский, всего лишь абстракции и не могут существовать сами по себе, в то время как тела существуют в реальности. Говоря о времени, Успенский утверждал, что только трехмерное тело времени существует реально. “Четвертым измерением” шестимерного пространственно-временного континуума может быть наше линейное время, определяемое тремя модусами – “до”, “сейчас” и “после”. Пятое измерение – это плоскость времени: об этом измерении мы можем только догадываться из наших редких ощущений “иного времени”, параллельно или перпендикулярно входящего в наше сознание. Успенский пишет: “Эти параллельные времена аналогичны нашему времени, и состоят из “до – сейчас – после”, в то время как перпендикулярные времена состоят только из “сейчас” и являются, в действительности, поперечными нитями в ткани времени, тогда как параллельные линии составляют ее продольные нити”[214].
Успенский предлагал аналогию с линией для первого временного измерения, аналогию с окружностью – для второго временного измерения, и со спиралью – для третьего, которое является шестым измерением пространственно-временного континуума. Эта спираль может “сгущаться“ в твердое тело времени, образуемое всевозможными временными линиями каждого конкретного момента.
Согласно Успенскому, как пространство, так и время имеют еще и нулевое измерение – точку во времени и пространстве. Это нулевое измерение, или точка, есть “тело на иной шкале”[215]. На взгляд Успенского, “седьмое измерение” невозможно, иначе это будет линия, ведущая в никуда и идущая в несуществующем направлении. Линия седьмого, восьмого и других несуществующих измерений – это воображаемая линия или линия невозможного. Это – воображаемая вселенная, где, как шутил он, луна “сделана из зеленого сыра”[216].
Концепция шестимерного пространственно-временного континуума Успенского является блестящим примером его сбалансированных теоретических экстраполяций идеи четвертого и высших измерений. Хотя Успенского и привлекали “высшие измерения” и он фокусировал на них свою пытливую мысль, в то же время он сознавал опасность, постоянно таящуюся в размышлениях о “желаемом” и ведущую к “зеленому сыру”.
Концепция высших измерений Успенского привела его к ряду важнейших открытий. Одним из наиболее продуктивных его открытий был метод исследования, хотя и не чисто философский или научный, но и непохожий на недостоверные и слишком абстрактные оккультные и теософские разработки его современников. Его радикальный спиритуализм сочетался с не менее радикальным рационализмом и дополнялся им. Пропасть между этими крайностями ему удавалось преодолевать, строя “мост” из как будто бы не поддающихся соединению идей. Движущей силой философских и научных исканий Успенского, включая его концепцию высших измерений, было его стремление выйти за пределы “данного” и “известного” и построить идеальную модель, которая обладала бы как теоретической, так и практической достоверностью.
Разработка Успенским понятия четвертого измерения представляла собой попытку построить теоретический фундамент для его идеальной метафизической модели. Отсюда открывались новые возможности для рассмотрения множества проблем, относящихся к человеческому познанию и к различным типам знания – научному, религиозному, философскому и оккультному. Успенского привлекали проблемы, которые вызывали острый интерес его современников, такие как познаваемость реальности, психофизический параллелизм, применимость математических методов к различным областям знания, оценка мистических и оккультных претензий на особое знание, изучение высших состояний сознания и др. Подход Успенского явно дихотомичен. Он противопоставляет четырехмерность трехмерности. Последняя воспринимается им как “обыденная” и “физическая”, первая – как “идеальная” и “метафизическая” модель.
