Сергей Арно
Квадрат для покойников
Из-за тучи выглянуло солнце, осветив противоположную сторону улицы, и сразу стала заметна неотремонтированность домов и грязь. Но все равно с солнышком было веселей.
Потом они свернули во двор и дальше пошли проходными дворами, где не знали или забыли о существовании какого-либо другого света, кроме электрического.
– Во. Сюда лезьте, это и есть территория овощебазы, – сказал Джорж, остановившись возле пролома в кирпичной стене. – Я бы с вами, да спешу. Дела.
– А с нормального входа нельзя, что ли? – поинтересовался Владимир Иванович, наклоняясь и с сомнением заглядывая в пролом.
– Да кто же вас пустит, там охрана – мышь не проскочит.
– Эй! Уважаемые! – в заборную дыру высунулась небритая, взъерошенная голова с сильным одеколонным запахом изо рта. – Соблаговолите помочь, господа… Тяжелый, сучара!
Голова исчезла, а вместо нее в дыре показался набитый чем-то перевязанный веревкой мешок. Владимир Иванович и Николай с трудом вытащили его на волю. За мешком вылез здоровенный детина в спортивной куртке.
– Благодарю вас, милостивые государи. Здравствуйте, мой юный друг Джорж, как здоровье маман? – Он протянул руку негритенку. – Картошки, может, надо? Все равно тяжело, пока до рынка допрешь…
– Да нет. Будет нужно, сам возьму.
– Уважаемый, может быть, книжки купить желаете? – обратился детина к Владимиру Ивановичу. – Хорошие книжки, третью даром отдам…
Он полез за пазуху.
– Нет-нет, книжки не нужны, – замахал рукой Владимир Иванович.
– Ну глядите.
Он закинул мешок на широкую натруженную спину и побрел дворами.
– Ну пока, я тоже пойду, – сказал Джорж, повернулся и пошел.
– Давайте я вперед, – сказал Николай. – Я вам руку подам.
Он влез в дыру, оказавшись в узком пространстве между двумя кирпичными стенами. Вскоре к нему присоединился Владимир Иванович и, пройдя между стенами на свет, они вышли во двор. Здесь сильно воняло разлагающимися продуктами питания, взад-вперед сновали люди: кто с кочаном капусты, кто с мешком, кто с ящиком свеклы, кто с чем.
– Скажите, пожалуйста, – остановил первого встречного Владимир Иванович. – Где нам найти Захария Херонова?
– Иди ты на (…), – ответил первый встречный и потащил свой мешок дальше.
– Куда он сказал, я не расслышал, – обратился Владимир Иванович к Николаю.
– Нужно самим искать, – ответил тот.
Пройдя большой двор, через открытые настежь ворота они проникли в огроменное помещение, где прямо на полу лежали горы овощей: кто хотел, тот подходил и выбирал получше в свой ящик или мешок. Здесь запах стоял совсем уж тошнотворный.
В поисках карлика они принялись бессистемно ходить между гор овощей и зданий из пустых ящиков. Сначала Владимир Иванович пытался опросить встречных, но его посылали в одно и то же место, и он это прекратил. Так они блуждали около часа. Навстречу попадалось множество людей, все они были заняты сверх меры и понять было невозможно, то ли это работники базы, то ли нет.
Наконец, они умаялись и присели отдохнуть на порожнюю тару. Найти затерявшегося в овощном бардаке карлика оказалось делом безнадежным.
Постепенно база опустела от народа, вероятно, закончился рабочий день.
– Ну что ж, домой идти пора, – уныло сказал Владимир Иванович. – Как там Собиратель, бедняга.
– А что ему станется. Он покойник – лежит себе и в ус не дует. А ты тут лазай черт-те где, – рассердился уставший и проголодавшийся Николай.
Неожиданно раздался свист, кто-то весело насвистывал очень знакомую мелодию и в отличие от них имел прекрасное настроение.
– Ну пойдемте, черт с ним, – сказал Николай, вставая с ящика. – Все равно не сыщем.
Свист приближался, и вдруг из-за капустной горы вынырнул маленький человек. Он был все в том же грязном халате и нес перекинутый через плечо мешок, величиной и видом схожий с бездыханным человеческим телом. Он пружинящей походкой, посвистывая, прошел мимо товарищей и свернул за двухметровую стопу ящиков. Карлик настолько стремительно промелькнул мимо них, что они оба застыли в недоумении.
– Он, кажется, или почудилось? – потер лоб Николай.
И тут, словно проснувшись, оба бросились вслед за карликом.
– Захарий!
– Товарищ Херонов! Подождите!!
Они забежали за ящики, но там никого не было, база к этому времени совсем обезлюдела.
– Да что такое. Тьфу! – плюнул Николай. – Почудилось, что ли?
– Не знаю, – тихо, подозрительно озирая кучи полугнилых овощей, сказал Владимир Иванович. – Давайте-ка отсюда выбираться.
Но выбраться из помещения базы оказалось совсем непросто. Из огромного помещения не находилось выхода, возможно, он где-то имелся, но без проводника найти его было делом немыслимым. Проплутав около часа, они остановились в печали.
– Может быть, закричать что есть мочи? – предложил Владимир Иванович.
– На вас этот стеллаж ящиков рухнет, вот и все, чего вы добьетесь. Искать выход надо, иначе ночевать здесь придется.
– Господи! – воскликнул Владимир Иванович. – У меня радикулит, не вынесу…
И снова так же неожиданно раздался свист, и карлик вывернул из-за горы гнилых овощей; так же неожиданно он собирался скрыться с глаз… Друзья, вопя наперебой, бросились к нему со всех ног, но проклятый карлик успел-таки юркнуть за гору гнилой картошки и исчезнуть из поля зрения. Они метались, кричали, но никто не отзывался.
– Что же это такое?! – возопил Владимир Иванович. – У меня радикулит…
– Пойдемте теперь в ту сторону, – перебил Николай. Он уже изрядно продрог в неотапливаемом помещении базы и очень хотел есть.
Добравшись до противоположной бетонной стены и обследовав ее, они убедились, что и там выхода не имеется. Владимир Иванович впал в тихую словесную панику: он говорил, что до утра в этом помещении ему ни за что не дожить, и он лучше покончит жизнь самоубийством, свалив на себя дом ящиков, употреблял много тюремных выражений, и Николай его почти не понимал. Они брели к другой стене, как вдруг опять услышали свист, и опять карлик собственной персоной с перекинутой через плечо ношей вывернул из-за ящиков, увидев их, он радостно воскликнул:
– Ну наконец-то! Хожу-хожу, хожу-хожу, а выхода не найти. Скажите, как хоть выбраться с этой базы проклятой? – голос у него был простуженный.
– Если бы мы знали, – сказал Владимир Иванович безрадостно.
– Мы вообще-то вас разыскивали, гражданин Херонов.
– Я и смотрю – внешности знакомые. Где, думаю, видел? Выход-то все равно искать, так что пойдемте вместе, по пути поговорим.
Втроем они двинулись между ящиками в поисках выхода. Как только они тронулись с места, Захарий засвистел свой любимый "Танец маленьких лебедей".
– Извините, я всегда свистаю, когда что-нибудь на плечах несу, – пояснил он. – Вы внимания не обращайте.
И опять засвистел.
– Мы с вами у Казимира Платоныча встречались, – начал Николай. – Его в больницу увезли…
– Знаю, – оборвав "Танец маленьких лебедей" на полуноте, сказал Захарий. – Меня по статье уволили. Жалко Эсстерлиса, хороший мужик, – и опять засвистел.
– Эй, вы! А ну, стой!
Человек в черной форме охранника, каким-то чудесным образом забравшийся на гору свеклы и обозревавший оттуда окрестности, окликнул троих подозрительных людей. Он давно следил за ними, и их маневры были ему непонятны.
– Вы кто такие?
– Да заблудились мы, уже часа три здесь бродим, – отозвался Владимир Иванович.
– Ах, заблудились! – эхом ответил со свекольной горы охранник. – Это бывает. Я здесь сам три ночи на ящиках ночевал, пока планировку изучил. Чертово место. Бесы, не иначе, крутят. Идите во-он-а к той стене, в правом углу лаз, через него на волю и выберетесь.
Держась указанного ориентира, они скоро добрались до лаза. По пути они подобрали еще двоих заплутавших. Один из местных рабочих, поступивший на базу, как Захарий, недавно; второй оказалась старушка, пробравшаяся на базу в стенной пролом картошечки набрать, да и затерялась.
Дверь в углу обнаружилась. Перед выходом Захарий сбросил с плеча огромный мешок, который тащил без видимого усилия.
– Привык тяжести холодные таскать, – сказал он Николаю. – Никак не отвязаться.
Ворота, ведущие за забор, были приоткрыты. Компания, провожаемая сочувствующими взглядами охранников, вышла на улицу. Радостные попутчики их тут же разбрелись по своим делам.
– Пойдемте ко мне, – предложил Владимир Иванович. – Там мы сможем поговорить спокойно.
Захарий согласился, и они пошли к Владимиру Ивановичу.
Карлик Захарий так и не снял свой засаленный халат, малым ростом и странным одеянием привлекая к себе внимание прохожих. По пути Николай, стараясь ничего не упустить, рассказал карлику о смерти Собирателя, о злодее Трупе, убивающем с помощью точечного массажа… Карлик слушал внимательно, только похохатывал некстати, особенно в тех местах, где Николай рассказывал о покойнике. Вероятно, эта тема поднимала ему настроение.
– И вот теперь труп Собирателя лежит в морге, Эсстерлис в больнице, и если мы что-нибудь не придумаем, завтра его сожгут заживо… Ой, в смысле – к жизни его будет не вернуть.
На это карлик захохотал гортанно, но не сказал ни слова.
Они подошли к дому. По лестнице поднимались молча.
Хлопнула входная дверь, и вниз кто-то тяжело через ступеньку затопал. Оказался это Ленинец-Ваня в синем спортивном костюме и кедах. Увидев процессию, он вытянулся на площадке по стойке "смирно" и приложил руку к голове.
– Готов к… труду и… обороне… Надо определиться, – выговорил он, пуча на прохожих глаза.
Захарий на ходу тоже отдал ему честь, чем обрадовал инвалида по уму: он заулыбался и воодушевленный бросился вниз по лестнице.
Иногда Ленинец-Ваня бегал взад-вперед по улице, готовясь, как и Ленин, жить вечно, чтобы продолжить начатое им дело, (и пусть хоть даже в одиночестве) строить общество коммунизма.
Было около восьми часов вечера, когда они вошли в комнату Владимира Ивановича.
– Помню-помню, вынос тела отсюда производил, – сказал Захарий. – Хорошие все ж таки времена были. С покойниками работать куда приятнее, не то что с овощами.
Владимир Иванович вышел приготовить ужин, но скоро вернулся, сообщив, что продуктов дома нету, и предложил просто чая с булкой.
Перед тем как сесть за стол, карлик снял замызганный халат, оставшись в клетчатой ковбойской рубашке. Николай, умышленно не продолжавший разговор о покойном Собирателе, молчал, давая карлику время хорошенько обмозговать его рассказ.
– Ну, так что вы посоветуете сделать? – наконец не выдержал Владимир Иванович, в молчании выпив чай. – Ведь оживить Собирателя мог только Эсстерлис…
Захарий, не обращая внимания на возбудившегося Владимира Ивановича, неторопливо допил чай с булкой и отодвинул подальше от края чашку.
– Послушайте, – вытерев рот тыльной стороной крохотной ладошки, сказал он. – Неужели вы – взрослые люди – верите в то, что покойников можно оживлять?
За столом стало тихо, очень тихо. Захарий внимательно смотрел то на Владимира Ивановича, то на Николая, то опять на хозяина комнаты и тоже молчал, то ли ожидая ответа, то ли просто не хотел говорить.
В дверь постучали.
– Кто там! – воскликнул Владимир Иванович и вскочил из-за стола.
Дверь приотворилась, и в щели показалась голова Валентина.
– Я стихи принес. Вот вам журнал, – сказал он, входя и протягивая журнал, но на Владимира Ивановича не глядя. Он смотрел на Николая, мысленно срывая с него одежду… О!..
– Заходите ко мне в гости, – вдруг, как говорится, потеряв девичий стыд, сказал он Николаю. – Винца выпьем, я вам стихи свои почитаю. Хо-хо-хо…
Николаю стало вдруг очень неудобно, как будто он сидел за столом совершенно голым.
– Пожалуй, я зайду, – сказал Захарий. – Я винцо люблю, и поэзию послушать могу. Когда, сейчас прямо приходить?
– Да нет, я зайду за вами… – заметив, что карлик слезает со стула, и покраснев, как красна девица, заторопился Валентин к выходу. – Зайду…
– Так неужели вы и вправду думаете, что можно оживить покойника? – повторил он свой вопрос, когда Валентин закрыл дверь с той стороны.
– Да нет… Ну, а тогда как же? – забубнил Николай, уперевшись взглядом в стол. – Если в принципе… то нельзя, конечно… Но…
– Ну так вот, я вам совершенно авторитетно, как медик заявляю, что покойника оживить нельзя. Покойник – это что? Это труп обыкновенный, и его оживлять – все равно, что оживлять чайник. Уж поверьте, я с их братом дела поимел, поимел… Будьте нате!
Николай был в полном недоумении. Уверовав в то, что такому оживителю, как Эсстерлис, вдохнуть жизнь в покойника дело плевое, он уже второй раз за сегодняшний день усомнился в этом: сегодня поутру, пристыженный милиционерами, и вот сейчас – карликом, Владимир Иванович странно поглядывал на Николая, вероятно, заподозрив в нем психические отклонения от нормы – ведь это он убедил Владимира Ивановича в том, что покойников оживлять можно запросто, и Николай чувствовал в безмолвии эти взгляды, и ему было неловко.
– Ну, а как же тогда с Собирателем? Я же видел его мертвым, а тут вдруг ожил, – наконец выговорил Николай.
– Не был он мертвым никогда, – сказал карлик, ковыряя ногтем в гнилом зубе. – Понятно? Это ты Казимира наслушался. А он где сейчас, а? Вот так-то, в желтом доме – там ему самое и место. Но, с другой стороны, специалиста-будильника другого такого не сыщешь. А Собирателя вашего никто не убивал и тем более не оживлял…
– Как это не убивал?! – тут возмутился Владимир Иванович. – Он вот на этой самой кровати у меня мертвый лежал. Вот на этой самой кровати! Вы его сами в морг унесли!
– Неужели вы до сих пор не догадались?! – воскликнул карлик, хлопнув ладошками себе по коленкам. – Неужели не догадались, что он не умер, а заснул! Что такое летаргический сон, слыхали?! Ну вот, человек будто мертвый, а на самом деле…
И рассказал Захарий странную и чудную историю, будто…
Ведомо было издревле, с самого рождения человечества всяк знал, что придет за ним «костлявая» и, взяв за руку, уведет. А тело на погосте закапывали, где покой под деревами. Но были и такие, которые по ошибке да случайности на погост попадали – не призванные они Богом. Словно бы умер человек, а на самом деле уснул крепко, да так, что не добудиться никакими силами. Назывался такой человек мнимоумерший. И самое жуткое то, что отличить мертвого от заснувшего порой не то что трудно, но и вовсе невозможно было. Показывало иногда поднесенное ко рту зеркало дыхание слабое, но чаще – мертвец мертвецом. И попадал он на погост в мир мертвых, и часто случалось, в гробу уже пробуждался, а там в ужасе и муках умирал заново – навсегда уже.
Жутко было каждому, кто представлял, что и его вот так в землю, живьем. Не было ни у кого уверенности, что не уснет беспробудно. И зная об этом, лили на руку мнимоумершим олово расплавленное, но и тогда не пробуждали. И нередко сторожа кладбищенские слышали вой и стоны, из-под земли доносящиеся.
Но бродили испокон веку знахари по Руси и будили народ в селах и городах. Где прослышат, что человек молодым преставился, так – туда.
Держались места пробуждения на теле мнимоумерших в тайне, и секрет этот только перед смертью передавался. Иначе терял знахарь силу, уходила сила его в землю, а само знание (без силы) пустым и ненужным оказывалось – закон аркана. Зная это, знахари пустословием не занимались и всяко помогали другим, насколько сил имели.
И пробуждали они многие века, пока бабища с серпом и молотом не прошлась хорошенько, и наука главнее всякой силы не сделалась, и не отменено было то, чего в пробирке под лупой не видно. А знахари сохранились все же, потому что нужны они были народу уснувшему.
– Как же я раньше-то не догадался! Это ведь летаргический сон обыкновенный, я много об этом читал! – воскликнул Николай.
– Ну вот, – сказал Захарий, достав из кармана брюк папиросу. Облако дыма, выпущенное им при закуривании, зависло над столом, почему-то не тая. Запахло пожарищем. – Вот я и говорю, что тут все проще пареной репы. Это Казимир – наивный человек, я ему сколько раз вдалбливал про летаргический сон, научные книжки приносил, а он слушать ни в какую не хочет. "Покойники это! – орет. – Я их оживляю!" Ну вот… – Захарий старательно повертел пальцем у виска. – Одно слово – шизик. Дурдом ему самое подобающее место… Хотя, с другой стороны, пробуждает он летаргиков здорово. Мне ведь секрета так и не сказал. Говорит, что силу потеряет.
Он стряхнул пепел с папиросы на пол.
– Значит, Собиратель спит преспокойненько, – как-то печально проговорил Владимир Иванович. – Спит в морге, а завтра его живьем сожгут в печи…
– Ну теперь-то хоть все понятно, – перебил Николай. – Теперь ясно, что надо делать. Это раньше я объяснить ничего не мог. Нужно просто пойти в милицию, чтобы они труп… в смысле, спящего Собирателя из морга забрали и отвезли в институт. Там наверняка приборами какими-нибудь определят, что он спит и…
– Правильно! – воскликнул Владимир Иванович, вскочив из-за стола. – Пойдемте скорее.
– А вот вам шиш! – Захарий бросил папироску в чашку, где она, зашипев, погасла. – Все не так просто. Я, как медик, заявляю со всей ответственностью, что ни фига у вас не получится, потому что покойника от летаргически спящего хрен отличишь даже приборами их хитрющими. Я сам раньше думал, что им пару раз плюнуть покойника от живого отличить. Был у меня случай, это еще вначале было, когда мы только с Казимиром познакомились. Понял я, что он не в своем уме, хотя и отменно спящих пробуждает. Поработал я с ним первое время, а потом решил свое дело открыть. Принес как-то в институт "соню", спящего. Мне прямо в вестибюле уборщица какая-то орет: "Куда покойника, ирод, тащишь, здесь не кладбище!" Дура. Ну притаскиваю его в кабинет к начальнику, бухаю на стол. "Вот, – говорю, – спит. Будите". А начальник вскочил да как заорет. Набежали тут люди, орут, руками машут. Стали меня выталкивать. Ну я рассердился, вскочил на стол, схватил "соню" да как махану им в воздухе (он хорошо, окоченевший слегка был, удобно). Маханул я и говорю, что всю обстановку им тут порушу и их покалечу, если они сию секунду "соню" не разбудят. Тут человек один умный выискался, объяснил что к чему. Оказывается, не в тот я институт попал, это какой-то сельскохозяйственно-исследовательский, а мне то, что рядом, здание требовалось. Ну отнес я туда, там тоже принимать ни в какую не хотели, но я пригрозил, что весь институт им разорю, если они моего "соню" не пробудят. Они, ясное дело, перепугались за казенную обстановку – отвели меня в лабораторию. Там Леха, хороший парень, трудится, все поражался, что я покойника своим ходом в трамвае привез. Подключил он к нему штучки-дрючки, посмотрел в телевизор, послушал и говорит, что жизнь хоть в нем и имеется, но это все обман, потому что такая жизнь в каждом покойнике до сорокового дня наблюдается. Якобы только на сороковой день жизнь в покойнике прекращается окончательно, бесповоротно. И что теоретически до сорокового дня покойника оживить можно. Но это только теоретически, потому что практически это никому на фиг не нужно. Он говорил, что бывало, когда после клинической смерти оживали, так были как марионетки: ходят, двигаются, а ни фига не соображают, чего-то у них в мозгу отмирает. А в институте они оживлением не занимаются. Это надо в Москву ехать, там целый институт оживлением занимается. А моего "соню" назвал обычным покойником, в котором жизни столько же, сколько и в других трупах. Потом я к нему еще приносил, для проверки, но он ни одного летаргика не выявил. А того (первого) потом Казимир в два счета пробудил, как огурчик стал – выспался за двое-то суток. В Новгороде теперь живет, письма мне пишет. Но это все "сони" мелкие. Наш "соня" с Казимиром впереди. Такой "соня"!!.. А это все шушера.
– А как Казимир Платоныч отличал тогда, если даже приборы не фиксируют? – спросил Николай.
– Приметы особые имеются. Тут долго объяснять. Если бы Казимир знал, что я "сонь" в институт для проверки таскаю, он бы меня убил. Совсем науку не признает. А я что, серый? Я человек прогрессивный – медик как-никак.
Захарий выше поднял свою взъерошенную голову с изъеденным оспой лицом.
– Ну так что же с бедным Собирателем делать, так и бросить? Так и оставить его на сожжение?! – воскликнул Владимир Иванович.
– Нет, оставить его никак нельзя, – Захарий чихнул на стол с посудой и продолжал. – Тут другим способом действовать нужно. Есть у меня планчик… – Он понизил голос.
– Фонарик у меня имеется. Вот где лежит, запамятовал, – в задумчивости проговорил Владимир Иванович, выслушав план Захария. – Худая у меня память в последнее время сделалась. Только вот, – он вытянул из кармана завязанный в узел платок, – платки и спасают. Так бы ничего не запомнил… – он остановился, недоверчиво глядя на платок. – А по какому я его поводу?..
– Плюнь на платок, – сказал свое грубое слово Захарий. – Фонарь ищи.
Владимир Иванович засунул в карман неопознанный завязанный платок, бросился к серванту и, опустившись на корточки, стал рыться в его нижних ящиках, выставляя пустые банки, бутылки, коробочки…
Николай сидел, глядя на Владимира Ивановича. Захарий с большим чувством грыз ногти на руках и поплевывал ими куда попало.
– А в окошко покойник пролезет? – спросил Николай, бросив взгляд на увлеченного карлика.
– Как миленький пролезет. Лишь бы фонарик разыскался.
– Нету его здесь! Где я его видел?! – в сердцах воскликнул Владимир Иванович. – Ума не приложу.
– Без фонарика дело поганое – в таком скопище трупов на ощупь лазать – конечности себе переломаешь, – не отрываясь от маникюра, сказал Захарий. – Ежели бы не Амвросий дежурил, свет бы включили, а Амвросий – отставник, порядок, стервец, любит, чтоб, коли уж ты покойник и в морге находишься, вел себя подобающе: лежал смирно. Был как-то случай в его дежурство. Залез один мужик нетрезвый в покойницкую и уснул. А ночью, проснувшись, стал искать выход – впотьмах фиг что найдешь – грохоту наделал, Амвросия разбудил. Тот входит в отделение, зажигает свет и видит, что кто-то по трупам лазает. Мужик, протрезвев, покойников перепугался, к Амвросию как к родному. А тот непорядок узрел (раз труп, так лежать должен), треснул ему для порядка по лбу и чуть не насмерть, потом реаниматологи откачали… Поторапливаться надо – полночь уже.
Владимир Иванович, засыпанный узловатыми платками, рылся в шкафу, где на полках у него хранилось не только белье, но и кастрюли, книги и прочие неожиданные для бельевого шкафа вещи.
– Не нашел, – через некоторое время сказал он и с обреченной полуулыбкой опустился на табуретку.
– Та-ак. Со спичками не найдем. Придется соседей тревожить.
– Точно! – обрадовавшись, Владимир Иванович вскочил. – У Валентина есть наверняка.
– Это тебе, Колян, идти нужно, тебе он все что угодно отдаст, – съязвил Захарий.
Валентина Николай застал в кухне за чтением. Валентин был в своем выходном китайском халате, напудренный и пахнущий духами. Увидев Николая, он вскочил и ослепительно улыбнулся.
– Я вас ждал. Очень правильно, что вы оставили этого противного карлика. У меня бутылка портвейна в комнате…
– Да нет, к сожалению, мне идти нужно. Я хотел спросить, нет ли у вас фонарика.
Алчный взгляд Валентина по-хозяйски изучал тело Николая, и ему было неудобно и неприятно это ощущение беззащитности. Нахальный взгляд Валентина, лапая за срамные места, срывал с него все, что на нем имелось, вплоть до нижнего белья…
– О-о-о-о-о!!!
Грудь Валентина интенсивно вздымалась.
– Я стихи о любви почитаю, выпьем, поговорим…
– Хорошо, – сказал Николай. – Только завтра, а сегодня мне фонарик нужен очень.
– Хорошо. Завтра так завтра, не обмани, – игриво погрозил пальцем Валентин и, качая бедрами, направился в комнату.
Николай опустился на его место, машинально взял в руки книгу. Книжка была сочинена Оскаром Уайльдом. Николай положил ее на место, встал и, подойдя к окну, уставился во двор. В неосвещенной тьме двор показался ему знакомым, и если бы вниз на асфальт запустить дворничиху с идиотом, то он ничем бы не отличался от того, который он видел из окна кухни Казимира Платоныча.
Дверь неожиданно скрипнула, Николай обернулся. Перед ним стоял идиотского вида человек: заспанный, в трусах и в майке, без тапок. Очень похожий на инвалида, которого не хватало во дворе.
Инвалид по уму посмотрел на Николая, подошел к газовой плите, снял с нее чайник, громко и жадно произвел из носика несколько глотков. Напившись, оглушительно зевнул, потом рыгнул и безмолвный вышел из кухни вон. Николай проводил его недоуменным взглядом. В кухню вошел Валентин, и Николай тут же забыл об идиоте.
– Вот, еле нашел, – улыбнулся Валентин, протягивая фонарь.
Николай взял его, но Валентин, лукаво и зазывно глядя ему в глаза, не отпускал фонаря.
– Так завтра, я помню.
– Завтра, завтра, – заверил его Николай, насильно вырывая фонарь.
– Буду ждать, – вслед ему нежно проворковал Валентин.
"Как же, жди!" – со злобой думал Николай, направляясь в комнату. Он опять чувствовал себя совершенно голым, и ему было тошно и омерзительно, как будто он, раздевшись, взяв шайку, мочалку и мыло, оказался вдруг не в банном отделении, а в дамском привокзальном туалете.
В комнате царил беспорядок. Карлик и Владимир Иванович вытаскивали из дивана на пол множество хранимых в нем запылившихся вещей. Хозяин комнаты сокрушенно вздыхал. Карлик же, казалось, ничего не разыскивал, а рылся так просто – из интереса.
– Труба подзорная! Мать честная! Во здорово!
Он приставил трубу к глазам и захихикал, как дитя.
– Вот, достал, – сказал Николай, мысленно ежась под взглядами чужих глаз, потому что все еще ощущал себя раздетым и облапанным, падшим мужчиной.
– Вот и прекрасно. Я-то думал, конец! – обрадовался Владимир Иванович, поднимаясь с пола.
Карлик Захарий, глядя на Николая в трубу, хихикал радостно.
– Ну все, – сказал он, отхохотавшись. – Теперь за дело, – он вскочил на свои крохотные кривые ножульки, схватил висевший на спинке стула докторский халат и стал одеваться.
