Бхакти Вигьяна Госвами
Вкус дикого мёда
ИСТОРИЯ ОДНОГО ПРОБУЖДЕНИЯ. Вместо предисловия
Мое знакомство с ведической культурой началось в тот день, когда в коридоре общежития для аспирантов университетский друг протянул мне отксерокопированную книжечку небольшого формата. Это была «Бхагавад-гита, или Песнь Господня» в переводе А. Каменской и И. Манциарли.
До сих пор отчетливо помню ошеломляющее впечатление, которое произвела на меня эта книга: «Если написанное здесь правда, то я должен жить по-другому». Слово «если» в этой формуле стояло для порядка. Горделивая привычка все проверять на собственном опыте не позволяла мне признаться, что на каком-то глубинном уровне я уже согласился со всем, что было написано в «Гите», хотя бы потому, что она возвращала моей жизни высший смысл. Внутренний голос настойчиво твердил: «Это не просто книга. Книги, даже самые лучшие, так душу не переворачивают. Сама Истина разговаривает с тобой. Разве не ты искал Ее? Разве не ты проклинал свою жизнь за то, что она насквозь лжива? Теперь тебе нужно просто принять все, что здесь сказано, и попытаться начать жить по-другому».
Мысль о том, что придется кардинально изменить свою жизнь, конечно же, испугала меня, но и обрадовала. Проклятые вопросы о смысле бытия мучили с детства, но до окончания школы, а потом химического факультета МГУ у меня оставалась какая-то надежда, что ответ на них найдется, когда я стану серьезно заниматься настоящим делом, к которому себя готовил, – наукой.
Однако, когда я поступил в аспирантуру и немного поработал в одной из лучших лабораторий Института молекулярной биологии, эта надежда рухнула, чуть не похоронив меня под обломками. Я не мог больше себя обманывать – наука оказалась такой же фальшивой бессмыслицей, как и все остальное.
Главная моя претензия к науке была связана с ее методологией. Для того чтобы понять, что такое жизнь, мне полагалось сначала умертвить объект своего изучения. И я никак не мог убедить себя, что жалобно верещавшие под моим скальпелем крысы, которым выпала честь пожертвовать своей печенью ради торжества науки, заблуждаются. С точки зрения науки, они были всего лишь расходным материалом. Но согласиться с этим означало согласиться также с тем, что и моя жизнь тоже всего лишь «способ существования белкового тела», столь же бессмысленная, как жизнь крысы.
Впрочем, одной методологией дело не ограничилось. За три года наблюдений над тем, что представляет собой «настоящая наука» и «настоящие ученые», мне стало гораздо труднее отмахиваться от сомнений в верности выбранного пути. Большинство людей, населявших научно-исследовательские институты, были откровенными карьеристами. Изредка среди них попадались те, кого действительно интересовала наука, но я вынужден был себе признаться, что больше не принадлежал к их числу. От мысли, что мне придется провести остаток своих дней, распивая чай за лабораторным столом и публикуя никому не нужные статьи в научных журналах, становилось тошно…
Оглядываясь назад, я понимаю, что в основе моего интереса к химии, приведшего меня сначала на химический факультет, а потом в Институт молекулярной биологии, лежало желание разрешить проблему смерти – желание, испокон веков двигавшее всеми алхимиками. Тогда, разумеется, я не мог себе признаться, что меня интересует «лженаука». Но когда я окончательно понял, что реальная наука не ставит цели ответить на кардинальные вопросы бытия, а довольствуется решением сугубо практических задач, да еще и сомнительными методами, я потерял к ней всякий интерес. К науке, но не к идее бессмертия.
Я продолжал по инерции просиживать дни и ночи в лаборатории, но ощущение, что я предаю себя, только усиливалось. Вариантов у меня было не много: либо беззастенчиво делать научную карьеру, смирившись с собственным лицемерием, либо выпасть из системы и посвятить себя поискам истины, без всяких гарантий ее найти. Первый путь я тихо презирал сам. Второй же, который рано или поздно должен был привести меня к религии (это было ясно даже мне), презирали все окружающие. О Боге в то время (1980-й год!) можно было говорить, только чтобы посмеяться над теми, кто в Него верит. Посмешищем становиться не хотелось. Вбитые со школьных времен мифы о том, что человек произошел из обезьяны, обезьяна – из амебы, а амеба завелась в первичном бульоне в результате ударов молнии, были во мне еще довольно сильны.
Поразительно, с какой легкостью маленькая книжечка дореволюционного издания с ятями и твердыми знаками, которую я даже толком не понял, обрушила стройную «научную» картину мира, десятилетиями складывавшуюся у меня в голове! С первых же слов Кришны в «Гите» было такое чувство, будто Он обращается прямо ко мне: «Ты мнишь себя самым умным, но почему тогда ты так несчастен? Как последний глупец, ты считаешь себя и других людей комками плоти. В этом, и только в этом, причина твоей скорби». Душа моя, о существовании которой я тогда еще не подозревал, откликнулась на эти слова радостным узнаванием – предчувствие бессмертия, почти изгнанное из сердца за годы прилежного изучения атеизма, снова очнулось во мне.
Кришна с самого начала указывал на ошибку, которую совершал и я, и все остальные. Вечная душа, оказавшись в материальном теле, отождествляет себя с ним и забывает о своей изначальной природе. Тело – всего лишь оболочка вечной души, скафандр, в который ее поместили, чтобы она могла взаимодействовать с окружающей виртуальной реальностью, достичь здесь своих иллюзорных целей и в конце концов разочароваться во всех материальных рецептах счастья. Соотнести себя с этой идеей было совсем нетрудно: надежды на материальное счастье к тому времени уже изрядно поистрепались, все мыслимые достижения обесценивались неминуемой смертью, но при этом что-то внутри упрямо отказывалось верить в смерть. Я же есть – меня не может не быть! Это какое-то недоразумение.
«Уже много раз на протяжении своей жизни ты менял тела. Где сейчас твое тело младенца или юноши? Их нет, но сам-то ты во всех этих переменах оставался неизменным свидетелем. В момент смерти произойдет точно то же самое: ты (душа) просто в очередной раз покинешь свое тело, пришедшее в негодность, и получишь новое. О чем тут скорбеть?» —продолжал Кришна, рассеивая последние сомнения.
Реинкарнация, про которую я читал у Платона и над которой подсмеивался вместе с Высоцким, в изложении Кришны из экзотической теории превращалась в нечто само собой разумеющееся – я ведь и вправду на протяжении этой жизни уже сменил множество тел, что не помешало мне остаться неизменным самим собой. В результате эта моя жизнь, казавшаяся конечной, переносилась в контекст множества прошлых и будущих жизней и приобретала гораздо более глубокий смысл. И даже эволюция видов жизни, описанная Дарвином, находила в «Гите» естественное объяснение: эволюционируют не тела живых существ, а сознание души, последовательно переселяющейся во все более и более высокоорганизованные тела.
Представления о трех изначальных качествах материальной природы, трех гунах, лежащих в основе всех явлений нашего мира, – невежестве, страсти и благости, – поразили своей простотой и объяснительной силой: я стал повсюду видеть отпечаток этих качеств. Мироздание из груды неодушевленных элементов таблицы Менделеева превратилось в живую и разумную систему, чутко реагировавшую на мои мотивы и справедливо награждавшую меня страданиями и наслаждениями. Временный материальный мир, казавшийся прежде головоломным ребусом, который мне надлежало разгадать, согласно «Бхагавад-гите», был всего лишь отблеском вечной духовной реальности. Мысль о том, что мир создан не для того, чтобы я изучал и улучшал его, а для того, чтобы я мог чему-то научиться в нем, тоже принесла огромное облегчение.
И даже то, что картина мира, нарисованная в «Бхагавад-гите», была откровенно теистической, не слишком меня испугало, потому что в этой книге не было ни одной догмы, которую полагалось принять на веру. «Бхагавад-гита» не ставила меня перед ультиматумом: уверуй и спасешься, а иначе тебе грозят вечные муки в аду. Кришна не пытался запугать, но обращался к разуму. Он не был грозной, карающей силой или Дедом Морозом из новогодних сказок, а говорил как друг и уважающий меня собеседник. Он доступно объяснял, что нужно делать, чтобы убедиться в Его существовании, и даже не просто убедиться, но увидеть Его своими глазами. При этом Он оставлял за мной свободу выбора, справедливо возлагая на меня ответственность за него…
Слова этой маленькой книги разбудили меня. Вся предыдущая жизнь, с ее радостями и горестями, бессмысленными победами и столь же бессмысленными поражениями, показалась очень длинным сном. Жить по-старому я уже не хотел, а по-новому – еще не умел. Не зря в тот вечер, когда я впервые прочитал «Гиту», я обрадовался и одновременно испугался: я понял, что мне придется всему учиться заново.
Мир, оказавшийся одушевленным, требовал к себе благоговейного отношения и не терпел эксплуатации. Мясо домашних животных из предмета первой необходимости стало отвратительным продуктом насилия. Линейное время с отчетливой точкой отсчета и роковой точкой конца, заставлявшее меня проводить жизнь в лихорадочной спешке, превратилось в бесконечное, циклическое. Мизерные по ведическим масштабам отрезки времени, отведенные на историю человечества, – от силы в несколько тысячелетий – расширились до миллионов лет, лишив мою жизнь эпохального значения. Это должно было поменять мое отношение к истории и охладить интерес к текущей политике. Ну и, наконец, мне надлежало уступить центральное место в мироздании Богу и начать учиться согласовывать свои желания с Его волей. Однако культурная среда, в которой я вырос и прожил всю жизнь, цепко держала меня в своем плену. Даже мои стеснительные и не очень последовательные попытки придерживаться вегетарианской диеты наталкивались не только на хронический дефицит фруктов и овощей, но и на непонимание, а то и агрессию тех, кто меня окружал. Словом, чтобы научиться жить по-новому, мне нужна была иная культура.
Я стал жадно читать все изданные и подпольные книги о йоге и о том, как жили и живут люди в Индии. Меня интересовали мельчайшие детали их быта – я пытался разглядеть, как в них отразилась картина мира, нарисованная в «Гите». Мало-помалу остальные занятия и интересы либо отпали, либо естественным образом срослись с моим главным интересом – постижением ведической культурной традиции. Уже тогда главным источником моего вдохновения стали распространявшиеся подпольно книги А. Ч. Бхактиведанты Свами Прабхупады, или Шрилы Прабхупады, как называли его последователи, – человека, открывшего эту культуру людям стран Запада. Именно благодаря его комментариям к «Бхагавад-гите», которые мне удалось прочесть несколько позже, я изучал ведическую культуру не как посетитель музея, с любопытством рассматривающий экспонаты в витринах, не как исследователь, столкнувшийся с курьезным явлением и пытающийся истолковать его с позиций того, что он уже знает, и даже не как иммигрант, которому поневоле приходится приспосабливаться к новой культурной среде и принимать чужие порядки. Скорее, мои попытки напоминали усилия восторженного путешественника, попавшего в удивительную экзотическую страну, побыстрее выучить ее язык, чтобы общаться с людьми на улицах, понимать песни, которые они поют, вместе с ними смеяться над их шутками и в конце концов приобщиться к их святыням, к которым не допускают случайных туристов.
Чем старательнее я пытался привести свою жизнь в соответствие с идеалами и ценностями ведической культуры, тем более чужеродным элементом становился в той культурной среде, где воспитывался и рос. Аллергическая реакция среды не заставила себя ждать: моей скромной особой вплотную заинтересовались органы, следившие за идеологическим целомудрием советских людей, и в конце 80-х я вынужден был эмигрировать в Швецию. Благо что перестройка шла уже полным ходом – иначе переселяться пришлось бы в тюрьму. В Швеции я поселился в ашраме1* – ведическом монастыре, где получил доступ к оригиналам писаний, лежащих в основе ведической культуры, и сам стал переводить на русский язык книги Шрилы Прабхупады. Работа так увлекла меня, что иногда я просиживал над переводами по десять-двенадцать часов в сутки. Тогда же я начал понемногу изучать язык Вед – санскрит.
В Швеции я получил посвящение от учителя бхакти-йоги, принадлежащего к школе бенгальского вайшнавизма. Эта школа была основана величайшим святым Индии, жившим в начале XVI в., Шри Чайтаньей Махапрабху. Согласно Ведам, за одну жизнь человек должен родиться дважды, и церемония посвящения – это символический акт второго рождения. В первый раз мы рождаемся от отца и матери и, по сути, мало чем отличаемся от животных: так же, как и они, мы отождествляем себя с телом и удовлетворяем базовые потребности – едим, спим, совокупляемся и обороняемся. Чтобы исполнить истинное предназначение своей жизни, человек должен родиться во второй раз – в духе. В этом рождении его отцом становится духовный учитель. Он открывает ученику мантру, подобную семени. Мантра – это секретная звуковая формула, в которой спрессован духовный опыт, из поколения в поколение передающийся в данной традиции. Матерью же дваждырожденного становятся священные писания, Веды, – они питают его и позволяют реализовать потенциал, заложенный в мантре.
В 1989 году я оказался в Индии. До сих пор помню первый глоток горячего и густого, как кисель, калькуттского воздуха! Стоит ли говорить, что меня интересовала не столько современная Индия, успевшая основательно подзабыть собственную культуру в попытках угнаться за Западом, сколько страна, давшая миру Веды и «Бхагавад-гиту», обитель великих йогов и святых, земля, по которой ступали Рама и Кришна? С тех пор мне удалось объездить ее вдоль и поперек и побывать во всех самых важных святых местах – от Бадарикашрама высоко в Гималаях до Канья-Кумари на южной оконечности Индостанского полуострова, от Двараки на крайнем западе до Джаганнатха-Пури на востоке. Я омывался в святых реках, источниках и водоемах, посещал знаменитые храмы и, главное, знакомился с людьми, воспитанными в ведической традиции: йогами, садху, монахами и простыми индийцами, впитавшими Веды с молоком матери. Я пытался увидеть, как в их обычаях, поведении и отношении друг к другу и к миру запечатлелись философские истины, открывшиеся мне в «Гите». В каждом из мест паломничества я слушал связанные с ними древние легенды и истории о чудесах, свершавшихся там, а также рассказы о великих святых, которые там жили. Так ведическая культура оживала для меня, я впитывал в себя ее идеалы милосердия, чистоты, смирения, правдивости, безоговорочного уважения к старшим, служения и преданности Богу.
Разумеется, далеко не сразу и не во всем у меня получалось следовать тому, чему учили мои воспитатели и священные писания. Однако даже эти порой непоследовательные и не всегда успешные попытки жить по духовным законам сделали меня гораздо счастливее. Чем больше я погружался в изучение ведической традиции, тем отчетливее понимал, что с помощью этой культуры можно решить не только мои проблемы, но и проблемы всех, кто окружал меня. В конце концов, корень всех наших проблем один – отождествление души с телом. Так я стал делиться своими находками и своим счастьем, давая лекции по разным разделам ведического знания.
В начале 90-х, после распада СССР, я вернулся в Россию – униженную и разворованную, но полную надежд на лучшее будущее. С какой жадностью люди из России и других стран бывшего Советского Союза впитывали в себя ведическое знание! На своем опыте и на опыте множества других людей я снова и снова убеждался в том, что Веды содержат в себе духовное решение всех проблем, с которыми столкнулось человечество, – нравственных, экономических, социальных, политических и экологических. Позже я нашел подтверждение тому в словах величайшего историка и социолога прошлого века А. Дж. Тойнби, автора монументального 12-томного труда «Постижение истории»:
«Сейчас становится все яснее, что, если человечество хочет избежать самоуничтожения, глава человеческой истории, имевшая западное начало, должна будет иметь индийское окончание. На этом крайне опасном этапе в истории человечества единственный путь спасения – это путь, найденный индусами в древности. Только отношение к миру и дух, присущие их цивилизации, могут позволить человечеству превратиться в единую семью».
В 2001 году я принял от своего учителя санньясу – посвящение в отреченный уклад жизни. С тех пор я объездил с лекциями полмира, рассказывая людям о самой древней и гармоничной культуре, позволяющей жить в мире с собой и другими. Некоторые приняли меня своим учителем. Однако я по-прежнему считаю себя всего лишь учеником в школе Вед, далеко не первым, хотя и не последним, – школе, в которую можно поступить, но которую едва ли можно окончить. Увлекательное путешествие, начавшееся сорок с лишним лет назад, продолжается.
Путь, который я выбрал, не был простым, но все его сложности с лихвой вознаграждались радостью узнавания истины. И ни разу у меня не возникало желания свернуть с него, каким бы узким и трудным он порой ни казался. Упанишады честно предостерегают всякого человека, становящегося на духовный путь, о том, что он не будет легким:
уттиштхата джаграта
прапйа варан нибодхата
кшурасйа дхара нишита дуратйайа
дургам патхас тат кавайо ваданти
«Восстаньте от долгого и мучительного сна! Отряхните с себя его остатки! В теле человека вы можете обрести величайший дар – дар просветления. Но для этого нужно будет встать на духовный путь, узкий, как лезвие бритвы. Великие мудрецы предостерегают: труден путь, ведущий к высшей цели» 2 .
Да, о многом я даже не подозревал, когда в полутемном коридоре общежития брал из рук моего друга маленькую отксерокопированную книгу «Бхагавад-гита, или Песнь Господня». Но я ни разу не пожалел о том, что отправился в это путешествие. Я обрел в нем такие богатства, о которых не смел и мечтать. Какие-то из них я нашел в своих географических странствиях по Индии, но большая часть все же была открыта мне, когда я путешествовал по духовной стране, навеки запечатленной на страницах священных писаний древней Бхараты – Вед, Пуран и Итихас. Именно этими богатствами я и решил поделиться с вами в книге, которую вы держите в руках.
О ВЕДАХ, ПУРАНАХ И ИТИХАСАХ. Несколько слов об источниках этой книги
Веды – самые древние священные писания мира. Никто не знает, когда они были созданы. Все попытки датировать их носят сугубо умозрительный характер. Точно известно только, что уже многие тысячи лет назад по ним жили люди, населявшие долины рек Инда, Ганги, Ямуны и Сарасвати. Сами предки современных индийцев называли свою страну Бхарата, что в переводе с санскрита означает «страна, люди которой привязаны к свету знания». И неслучайно: ни в какой другой стране древности ученость не ценилась так высоко. Тысячелетия назад эти люди изобрели десятичную и двоичную системы счисления, создали атомную теорию, построили гелиоцентричную модель Солнечной системы, проводили сложные хирургические операции под наркозом и даже умудрились вычислить скорость света. Из Вед выросло огромное число прикладных отраслей знания:
– аюрведа – ведическая медицина с уникальными методами диагностики и очищения организма, изучающая тело человека в неразрывной связи с космосом;
– расаяна – ведическая алхимия, наука об омоложении человека;
– джйотиш – ведическая астрономия и астрология, раскрывающая тайны закона кармы и тонкого влияния времени на нашу жизнь;
– йога – система психофизических упражнений, с помощью которых человек может избавиться от болезней, овладеть телом и очистить ум;
– натья-шастра – драматургическая теория, объясняющая, каким образом театральные постановки пробуждают в зрителях эмоции. В ней также разбирается теория эстетики;
– гандхарва-веда – учение о музыке и ее влиянии на наши эмоции;
– ньяя – логика и искусство ведения спора;
– вьякарана – лингвистика, грамматика;
– шикша – фонетика и чхандас – просодия;
– сахитья – литературоведение и поэтика;
– васту – ведическая архитектура и наука о тонкой организации пространства и ее воздействии на человека;
– калпа – наука о том, как проводить домашние обряды и ритуалы, приносящие процветание и здоровье;
– нити и дхарма – своды правил поведения, помогающие привести жизнь человека и общества в гармонию с законами мироздания, и т. д.
Самое поразительное, что все эти дисциплины, несмотря на древность, и поныне являются живыми, развивающимися науками, и даже люди в странах Запада проявляют к ним все больший интерес. Впрочем, живучесть – отличительная черта всех явлений ведической культуры – культуры, отразившей вечную духовную реальность и потому неподвластной времени.
С точки зрения самих Вед, эти прикладные науки играют вспомогательную роль, потому что главная задача человека – не устроиться удобнее здесь, в материальном мире, а постичь природу души и вырваться из бесконечного круговорота рождений и смертей. Однако потребность понять природу духа появляется у человека только после того, как он удовлетворил основные материальные нужды и на своем опыте понял, что даже это не сделало его счастливым. Поэтому Веды учат, как счастливо и гармонично жить в этом мире, исполнить свое предназначение и в конце концов вернуться в царство Бога – духовный мир.
Сами Веды – сложные по смыслу и композиции и гигантские по размеру сборники молитв на санскрите. Их всего четыре. «Риг-веда» состоит из стихотворных молитв, декламацией которых сопровождается главный ритуал Вед – ягья, жертвоприношение. «Яджур-веда» – сборник ритуальных формул в прозе. «Сама-веда» включает в себя гимны, предназначенные для пения, а «Атхарва-веда» содержит магические мантры и заклинания на все случаи жизни. По-другому четыре изначальные Веды называются самхитами, что дословно означает «собрание гимнов».
Эти гимны и молитвы обращены к различным девам, или деватам. Деваты – могущественные живые существа этого мира, обитающие на высших планетах вселенной. Тело деват состоит из более тонкой материи, чем наше. Отсюда их название – в буквальном переводе с санскрита девата означает «сияющий», «лучезарный». Деваты, или полубоги, как иногда переводят это слово, управляют разными сферами творения и награждают тех, кто поклоняется им, дарами, имеющимися в их распоряжении. Так, богиня Сарасвати может наградить человека ученостью и красноречием, Ваюдева – необычайной силой, Сурьядева – здоровьем и долголетием и т. д.
Веды предписывают поклоняться полубогам с помощью огненных жертвоприношений. Благодаря этому люди могли исполнить свои желания, не совершая греховных поступков. Проведенная по всем правилам ягья приводила в движение тонкие силы природы и таким образом помогала добиться желаемого результата. Однако, чтобы это произошло, сам ритуал должен быть исполнен с безукоризненной точностью. Поэтому гимны Вед были доступны только брахманам – священнослужителям, учителям и философам, посвящавшим жизнь очищению сознания. Никто другой ими пользоваться и не смог бы – слишком сложен был язык Вед и слишком высокие требования предъявлялись к тому, кто исполнял ритуал.
Хотя Веды и предписывают поклонение деватам, они отводят им не самое важное место в творении. Все полубоги – слуги Верховного Господа, единой причины бытия. Именно Господь, источник и средоточие всей силы, великолепия, славы, знания, самоотречения и красоты, наделяет деват их могуществом. В конечном счете это Он приносит людям плоды их жертвоприношений, и только Он может вызволить душу из круговорота рождений и смертей в материальном мире.
Веды (самхиты) не говорят о Господе прямо, хотя косвенно указывают на Него: экам сад випра бахудха ваданти – «Истина одна, но разные ученые люди называют Ее разными именами»3. Но Упанишады, раздел Вед, в который включены философские трактаты, метафорическим языком объясняющие природу сознания, ясно говорят о том, что изначальная причина всех причин едина и что единый Господь «пожелал стать многим»: эко 'хам баху сйам праджайейа4. Суть Упанишад заключена в широко растиражированной сегодня и потому почти утратившей изначальный смысл молитве:
асато ма cад гамайа
тамасо ма джйотир гамайа
мритйор мамритам гамайа
Веди меня от временного к вечному.
Веди меня из тьмы к свету.
Веди меня из смерти к бессмертию5.
Не исполнение мелочных материальных желаний, но решение главной проблемы человека, проблемы смерти, – вот главная тема и смысл Упанишад. Поэтому другое название для всех Упанишад – Веданта, «заключение, венец Вед».
Упанишады, так же как и самхиты (собственно Веды), относятся к категории шрути – откровения. Их мантры не созданы обычными людьми, но услышаны (а вернее, увидены) великими мудрецами в состоянии транса. Само слово упанишад означает «секретное знание». Под познанием в ведической культуре подразумевалась не механическая передача информации, а приобщение к живому духовному опыту. Неисчерпаемо многозначные мантры Упанишад были всего лишь звуковой формой, в которую облекался опыт, а носителем опыта был духовный учитель, гуру. Поэтому ученичество не сводилось к формальному изучению буквы писаний – строгое следование обетам, которые ученик давал гуру, должно было очистить его сознание и подготовить к восприятию откровения.
Упанишады неслучайно назывались «тайным знанием». Понять их смысл невозможно с помощью одной логики. Парадоксальные афоризмы Упанишад – предмет медитации, а не логического анализа. Даже аллегорические истории и притчи, включенные в их состав, нуждаются в расшифровке и имеют множество толкований. Поэтому сами Упанишады тоже были мало кому доступны. Но те же самые истины, которые открывались брахманам в результате медитации на ведические мантры и размышления над смыслом парадоксов Упанишад, подаются обычным людям в виде увлекательных рассказов из Пуран и великих исторических хроник, Итихас6*, – «Рамаяны» и «Махабхараты».
Строго говоря, эти книги не относятся в Ведам, но они являются естественным продолжением Вед, специально предназначенным для тех, кто не склонен к абстрактным философским рассуждениям и медитации, поэтому их иногда называют пятой Ведой7. Именно истории из Пуран и Итихас легли в основу того, что мы сейчас называем ведической культурой. На них воспитывались и выросли многие поколения людей в Индии. И уж тем более для нас, людей, воспитанных в культуре Запада, не сами Веды и Упанишады, а эти истории являются единственным ключом к ведическому наследию. Но даже их понять и оценить по достоинству подчас нелегко.
Случайного читателя сюжеты Пуран и Итихас, скорее всего, поставят в тупик. В лучшем случае он решит, что это непонятные аллегории, в худшем – примет за сказки, не заслуживающие к себе серьезного отношения. Некоторые из историй действительно являются притчами и не должны пониматься буквально. Другие описывают реальные события, происходившие в незапамятные времена как на Земле, так и на иных планетах вселенной с людьми, обладавшими сверхчеловеческими способностями. Но и те и другие объясняют нам, как действует наш ум, и позволяют яснее увидеть и понять наши проблемы. Уже в те далекие времена, когда создавались эти произведения, было ясно, что научить людей чему бы то ни было легче всего с помощью историй.
Согласно этимологическому словарю «Нирукта»8**, санскритское слово пурана означает пура навам – «истории глубокой древности, вечно сохраняющие новизну». Иными словами, истории, запечатленные в священных писаниях, представляют собой вневременные сюжеты, которые содержат ответы на вечные вопросы, встающие перед каждым человеком. Проживая события, описанные в Пуранах и Итихасах вместе с их героями, мы можем понять, как работает сознание, и отделить себя – вечную душу – от своего ума с его бессознательными инстинктами выживания и механизмами самообмана. Примерно то же самое позволяет сделать современный психоанализ и другие психотерапевтические техники. С их помощью можно со стороны посмотреть на программы, записанные в уме, и оценить их с точки зрения цели, которой мы хотим достичь. Однако при полном погружении в рассказы Пуран эти истории дают нечто несравненно большее: они вкладывают в сердце новые идеалы и ценности, заменяя вожделение, гнев, жадность, эгоизм, гордыню, зависть на сострадание, смирение, терпение и верность и таким образом подготавливают нас к нисхождению любви. Герои «Рамаяны» и «Махабхараты» —Рама, Сита, Лакшман, Хануман, Юдхиштхира, Бхима, Арджуна, близнецы Накула и Сахадева, Драупади, мудрый Бхишма и Сам Кришна – своими словами и поступками учат нас, как победить в битве со злом, которая постоянно идет в нашем сердце. Именно поэтому в ведическом обществе не существовало науки психологии в том виде, в каком мы знаем ее сейчас, а роль психотерапевтов с гораздо большим успехом играли святые люди, брахманы и духовные учителя, сохранявшие в своих пересказах живыми истории из Пуран, «Рамаяны» и «Махабхараты».
Восемнадцать главных Пуран записаны легендарным мудрецом Вьясадевой в конце Двапара-юги – бронзового века истории человечества. Огромные по размеру (около четырехсот тысяч стихов на санскрите), они повествуют о сотворении материального мира из первоэлементов, происхождении разных видов живых существ и планетных системах, видимых нам и недоступных нашему взору, из которых состоит наша вселенная. В них рассказывается о законе кармы, управляющем людьми, о гигантских исторических периодах, отделенных от нас миллионами лет, и о различных воплощениях Господа, в которых Он приходит в этот мир. Большое место в них отводится историям о подвигах великих царей прошлого и о частичном и полном разрушении мира в конце каждого цикла творения. Наконец, в них рассказывается о посмертных скитаниях души, о том, как освободиться из круговорота рождений и смертей, и о духовном царстве Бога, простирающемся за пределами мира материи9*.
«Рамаяна», поэма, созданная мудрецом Вальмики, рассказывает историю Рамы – Господа, воплотившегося в облике царевича одной из древних династий. Это история любви Ситы и Рамы – любви, которая встретила на своем пути множество препятствий, но преодолела их все и стала только чище и глубже. На Своем примере Рама показывает, как закалять сердце, соблюдая законы чести и ни на йоту не отступая от справедливости, чтобы в конце концов победить многоликое и ненасытное вожделение, воплощенное в поэме в образе демона Раваны. Только победив вожделение, человек может понять, что такое чистая духовная любовь, – это главный урок «Рамаяны».