Борис Петров
Никому и никогда
– Мои тоже. Пойдем, а то мне страшно. Раньше я не была такой трусливой, что-то во мне сломалось.
– В нас всех что-то сломалось, раз мы докатились до такого, – он не договорил, выругавшись про себя.
В фойе, как называла первый этаж Аврора, ее ждал Игорь Николаевич и два офицера с погонами попроще. Она сразу поняла, что они тут главные, а Денис, почти не шевеля губами, еле слышно сказал, что это сб-шники. Игорь Николаевич одобрительно кивнул, а офицеры заметно встревожились, не снимая с лица сияющих улыбок.
– Добрый день, Игорь Николаевич. Чем могу помочь? Это мой коллега, Денис Викторович Давыдов, он хороший специалист и будет очень полезен, – она говорила это с каменным лицом, отыгрывая положенные нормы этикета, обращаясь к старшему по званию.
– Очень хорошо, рад знакомству, – Игорь Николаевич пожал широкую ладонь Дениса. – Тем более что Дениса Викторовича наш разговор также касается. Мои коллеги представятся сами.
В его голосе было столько вежливого презрения, что Аврора с трудом сдержала ехидную улыбку. Денис стоял с непроницаемым в своей защитной вежливости лицом, внимательно читая развернутые удостоверения. Красных ксив он видел немало, а эти ребята были непростые, опасные. Аврора растерялась, и он повел всех в бывший кабинет завхоза, который переехал на чердак, чтобы его не донимали. Из кабинета сделали небольшую переговорную, в которой кроме овального стола и стульев ничего не было, чтобы не засиживались. Аврору он посадил к окну, сам сел слева. Игорь Николаевич сел справа от нее, а два офицера напротив, трое против двух.
– Вы узнаете этих людей? – сидевший слева офицер пододвинул к Авроре планшет.
– Да, узнаю, – Аврора листала фотографии Альфиры и Максима. Как же они исхудали, совсем не похожи на себя прошлых, оставшихся на фотоснимках в облачном хранилище. Альфира улыбалась, усталая, счастливая и немного грустная. Максим сдержанный, видно, что ему больно, что он терпит и молчит. – Это Альфира и Максим. Они пропали летом вместе с Юлей и Ильей. Альфира выглядит вполне здоровой, но у Максима серьезные проблемы. По фотографиям видно, что он испытывает постоянную боль. Денис Викторович, как вы думаете?
– Согласен с коллегой. У молодого человека мышечные боли. По фотографии сложно сказать, но скорее всего это результат травмы или побоев. Он стремится согнуться в неестественной позе, скорее всего на его теле обширные гематомы, особенно на спине и бедрах.
– Мы не просили вас ставить диагноз, – сказал офицер слева, лучезарная улыбка сошла с лица, обнажив холодное презрение. Второй офицер все так же улыбался, с вызовом смотря на Аврору. – Знакома ли вам эта девочка?
Офицер открыл другую папку. На фотографиях была Айна. Девочка потерялась в безликой палате, одетая в простую пижаму. Черные волосы убраны в аккуратный пучок, украшенный нитями красных ягод и палочками шоколадного цвета, чувствовалась рука Мэй. Айна не знала, куда себя деть, и очень волновалась, ища слепыми глазами кого-то. Было видно, что она боится фотографа. На одной фотографии она встрепенулась, расцвела, широко улыбнувшись, смотря вправо от фотографа. Аврора готова была поклясться, что увидела в отражении белых глаз девочки Мэй. Глаза пугали, но глядя на лицо девочки, быстро забывались. Затянутые белой пеленой, скрывавшей зрачок, делавшей глаз сплошным белым белком, они все равно были живые, как и лицо девочки, на десяти простых фотографиях проявившее сотню эмоций. И как же девочка была похожа на Мэй, если бы Аврора не знала, то назвала бы ее дочерью, но у Мэй не было детей.
– Я не знаю эту девочку, – наконец сказала Аврора, улыбаясь. – Очень хорошо, что она среди друзей. Что у нее с глазами.
– Врожденный дефект. Есть заключение офтальмолога, вы его получите позже, – второй офицер перестал пялиться на нее и стал серьезным. – Вы пытались связаться с Мэй?
– Конечно, но у нее номер постоянно выключен.
– Ей пришлось поменять номер, так как ее атаковали религиозные фанатики. Как только стало известно об обнаружении пропавших, ее стали атаковать, угрожать, проклинать и так далее. Думаю, не мне вам объяснять, на что способны подогретые религиозные фанатики, Но скажите, вы знали, зачем Мэй и некая Лана Ким едут в Красноярск?
– Да, знала. Точнее знала, что едут. Мэй говорила, что есть шанс найти ребят. Она не знала, как и почему, я тоже этого не знаю, но это сработало.
– А как вы думаете, почему это сработало? – офицер слева внимательно смотрел на нее.
– Я не знаю. И честно говоря, не хочу знать. Ребята нашлись – это главное. Вот бы еще Юля нашлась, может, она где-то рядом.
– Откуда у вас информация, что она может быть рядом? – офицер слева снисходительно улыбнулся.
– Ниоткуда, просто надежда, что она тоже скоро найдется.
– Скажите, какую роль в обнаружении пропавших сыграла Лана Ким? – спросил второй офицер, переглянувшись с коллегой. Определенно они забавлялись.
– Не знаю, вам стоит задать эти вопросы Лане Ким, – Аврора спокойно выдержала их взгляд. – Думаю, что Мэй также ничего не знает.
– Почему вы так думаете? – спросил офицер слева.
– Потому, что с самого начала этого дела нас ведут, но кто и куда мы не знаем.
– Вот вы и узнаете. Вы завтра отправляетесь вместе с моим коллегой в Красноярск. Ваша задача разговорить Альфиру и Максима. Все допросы вы будете проводить вместе с моим коллегой, вам стоит подружиться, – офицер слева сально улыбнулся.
– Валерий, – второй офицер было протянул ей руку, но быстро поняв, что она не пожмет, приложил ее к сердцу. – Уверен, что мы подружимся.
– Уверена, что нет. Я не могу уехать. У меня отделение, мне надо согласовать командировку с руководством.
– Об этом не беспокойтесь, с вашим руководством все улажено. Вы направляетесь в командировку, суточные и другое получите как положено, – офицер слева демонстративно посмотрел на часы. – Вылет рано утром, вам стоит подготовиться.
– Я могу за вами заехать, – сказал второй офицер.
– Пришлите билеты, я доеду сама. Не бойтесь, я не опоздаю, – она бесстрастно посмотрела на улыбающегося офицера. От понимания того, что вот с этим она должна будет пытаться разговорить ребят, которые и так пострадали, ей становилось тошно. Если бы не Денис, сжавший ее колено, она бы точно что-нибудь высказала. – До завтра, Валерий.
– Увидимся, Аврора. Смотрите, не пальните еще раз, страна второй революции не выдержит.
Ох, сколько раз она слышала эту тупую шутку. Сколько человек считали своим долгом поупражняться в остроумии над ее именем, и скольким она затыкала рот, унижая до уровня пыльного плинтуса. Но сейчас она промолчала, потому что она их презирала и с трудом скрывала это на лице. Желая спастись, она посмотрела на Игоря Николаевича, сидевшего все это время молча.
– Ты права, главное, что ребята нашлись. И Юлю найдем, я тоже в это верю. Плохо то, что Альфира и Максим ничего не помнят. Здесь какой-то блок в памяти, они не замалчивают, а просто тупик, как в стену упираешься. Может, тебе удастся подобрать ключик, как ты подобрала к Алисе.
– Не знаю. У Алисы был страх, а ни Альфира, ни Максим ничего не боятся. Тут другое, поэтому не буду прогнозировать результат, – она открыла на планшете фотографии Альфиры и Максима, потом снова Айны. – Девочка травмирована и очень сильно. Ее нельзя трогать. Если она установила контакт с Мэй, то это будет пока лучшей терапией для нее. Она как будто из другого мира, она совсем другая.
– Ты права, с Мэй они очень подружились. Мэй несла ее с танкового полигона. Мы тебе не сказали, где их нашли. Так вот они оказались на территории военной части, на танковом полигоне, где хранят старые танки.
– Танковое кладбище? – удивилась Аврора. – Так на карте все сходилось в этом месте, помните?
– Стоп! А вот теперь вам стоит помолчать. Если кто-нибудь из вас передаст эту информацию в СМИ или расскажет кому-нибудь, то вы будете отвечать по всей строгости закона. Эта информация строго секретна, а в отношении тех программистов, которые создали эту карту, мы еще разберемся, – офицер слева сощурил глаза. – Не забывайте, Аврора, мы проверим и вашу причастность к этому делу. Пока же мы привлекаем вас как специалиста. Ваши коллеги на месте ни на что не способны, но не думайте, что это дает вам иммунитет. В нашей стране иммунитета не может быть ни у кого, запомните это.
58.
Tomorrow
never
come
В палате стало непривычно тихо. Исчезли звуки из коридора, сквозь приоткрытую дверь доносился постоянный гул телевизора, смешки медсестер и звяканье подносов на тележках. Неслышно было даже неистребимого бурчания и комментирования телевизора завсегдатаями ЛПУ, сбегавшими в эти белые безжизненные стены, надеясь обмануть судьбу. Коридор был пуст, телевизор выключен, пациенты по палатам с плотно закрытыми дверьми, медсестры в своем закутке, лишь принудительная вентиляция шелестит чуть заедающими лопастями.
Айна рисовала карандашами. Цвета ей были неважны, она рисовала в негативной форме, рисунок проступал в виде белых силуэтов на черном, красном или синем фоне из отрывистых и очень точных штрихов. Как могла так рисовать слепая девочка, не понимали врачи и профессора, мучившие девочку осмотрами по два-три часа в день. Айна не сопротивлялась, доверяя Мэй, всегда сидевшей рядом, мягко сжимавшей руку в особо тревожные моменты. Никто не понимал, кроме Мэй и Авроры, единственной, кто не задавал девочке никаких вопросов, откуда она, кто ее родители, где и как она жила и тому подобное. От этих вопросов Айна впадала в ступор, не в силах ничего ответить, а потом долго плакала и звала кого-то, разобрать речь было сложно. Айна разговаривала с интересным акцентом, напоминавшим сразу несколько диалектов. Как и девушки с Урала, она завышала тон на последнем слоге в конце предложения, но в то же время говорила немного распевно, словно пела длинную песню о снеге, о бескрайней ледяной пустыне и редком, но теплом и добром солнце, способном оживить даже самый мертвый лед.
Альфира и Максим молчали, но не потому, что что-то скрывали, а потому, что не могли ответить. Их допрашивали каждый день, по шесть-восемь часов, пока не вмешивался лечащий врач, выгонявший озлобленных чекистов из палаты. Максим лежал в реанимации под капельницами, Альфиру к нему не пускали, только Мэй, носившей записки влюбленных, чувствуя себя при этом немного молодой. Аврора никого не допрашивала, она просто разговаривала, выводя на воспоминания из прошлого, когда еще не было этого кошмара, шаг за шагом выходя к незримой стене, защищавшей сознание спасенных от перенесенного ужаса. Она поставила выборочную амнезию, написав не одну стопку бумаг, чтобы от ребят отстали хотя бы на время. Препараты и витамины были полезны и здоровому человеку, лучшее, что можно было сейчас сделать, так это не трогать. И это очень раздражало приставленного к ней сотрудника, требовавшего ускорить дознание, натыкаясь каждый раз на стену доводов и подкрепленных анализами и выводами противопоказаний. В конце концов надсмотрщик стал пропадать, появляясь в больнице под вечер с пачкой дежурных вопросов, став Авроре еще противнее. От бравого офицера несло дешевым виски и шлюхами, как быстро опускается человек от безделья.
Аврору больше всех интересовала Айна. Девочка в первый день знакомства не испугалась ее, долго и бережно ощупав лицо и голову. Потом Айна взяла листок и нарисовала цветок синим карандашом. В отличие от остальных рисунков, она рисовала именно карандашом, а не штриховала пустоту. Цветок получился колючий и грустный, но сквозь иголки проступала еле заметная улыбка. Ее первой заметила Мэй, сказав, что это точно она. Аврора разглядела не сразу, уже после трех ночи, сидя на полу в номере, она увидела рисунок глазами Айны и Мэй. Денис тоже сразу ее узнал, что еще сильнее разозлило Аврору, получается, что она одна себя не знает? Какой удар по профессиональной чести! Айна и Мэй были удивительно похожи. Внешнее сходство сразу бросалось в глаза, но гораздо сильнее Аврору поразила их связь, образовавшаяся моментально, будто бы каждая прятала внутри конец оборванной цепи, в надежде найти вторую часть и воссоединиться. При всех Айна называла Мэй по имени, но, оставаясь наедине с Авророй, изредка называла ее мамой, тут же прося Аврору ничего не говорить Мэй. Девочка боялась стать навязчивой, потерять близкого друга, неуверенная в себе, неуверенная в своей нужности другому. Аврора не переубеждала ее, мягко подводя к тому, что Айна слишком критична к себе, а Мэй никогда и никого не бросает. Девочка это понимала, но страх был сильнее. Аврора видела, сколько в ней страха, сильного и уверенного, сколько еще предстоит работать, чтобы малыми шагами выдавить его до капли. Айна напоминала детей, выживших после многих лет домашнего насилия или тюрьмы детдома, но в то же время девочка была сильная, и у нее был человек, очень близкий, который заботился о ней, который был ее опорой, и которого больше нет. Айна могла это точно сказать, никакого блока не было. Она знала, что дед умер. Плакать о нем она не могла, истощив колодец слез до капли. Вспоминая о деде, Айна искала Мэй или Альфиру, она очень пугалась, что осталась одна, пока не привыкла к Авроре. Они подружились, Аврора в основном говорила, а Айна рисовала ответы. И все невыплаканное, подобно сломавшемуся психотерапевту, Аврора принимала на себя, полночи сидя в углу кровати и плача. Не помогали таблетки, от алкоголя ее тошнило, и если бы не Мэй, она бы перестала есть. Мэй, как всегда, знала лучше других, что им нужно, но никогда не могла понять этого для себя, за нее это делала Айна.
– Камиль прислал сегодня, – Мэй показала фотографии на планшете. Почтовая программа чуть тормозила, и кадры менялись со странной задумчивостью.
– О, заколотили окна. Правильно, могут разнести, – Аврора кивнула сама себе, глядя на безликие фанерные щиты, которыми Камиль закрыл ресторан, вывеску он тоже снял. Также выглядела вся улица, будто бы город готовился к бомбардировке. – Хорошо, что вы закрылись.
– Да, но от нас требовали, чтобы мы работали в праздники. Я задним числом издала приказ о ремонте зала и дезинфекции. Придется пройти внеплановую проверку, но когда это еще будет. Знаешь, у меня такое чувство, что завтра не наступит никогда. Мы застряли здесь, и ничего больше не существует.
– Это ты еще в городе не была. Там чувствуется, что завтра уже умерло, а прошлое пожирает пространство квартал за кварталом. Мертвый город с мертвыми гражданами.
Айна подняла голову от рисунка и улыбнулась. Сделав последние штрихи, она удовлетворенно дотронулась до рисунка, осторожно, чтобы не смазать грифель.
– Посмотрите лучше сюда, – распевно попросила девочка. – Вы слишком много думаете, а завтра все равно наступит и на земле, и под землей.
Мэй и Аврора склонились над рисунком. Из-под черных штрихов, напоминавших при первом взгляде бесформенные фигуры, проступал свет, яркий и неожиданно теплый. Глаза не сразу видели его, но восход солнца, разрезающего непроглядную тьму, становился все яснее и четче, пока не оставалось только оно – солнце, слепившее глаза, заставлявшее улыбнуться и выбросить из сердца тревогу.
– Битва будет здесь? – Юля с тревогой осмотрелась, не находя в идеально ровном ледяном поле ничего, что хоть на малую долю отличалось от бесконечного поля. Даже небо и тучи были одинаковыми, будто бы отрисованными ленивым художником, решившим все локации закрыть одним шаблоном.
– Здесь и не здесь. Битва будет везде, – Лана туже затянула шарф, пряча лицо от ветра. Юля замоталась с ног до головы, остались одни глаза. – Ты боишься?
– Да, очень. Но они же этого и хотят, чтобы я испугалась и сдалась.
– Конечно, но в твоем страхе нет ничего позорного
– А если я проиграю, что тогда будет?
– Никто не знает, даже я. Хуже страха лишь твои сомнения.
– Нет, я все решила и буду биться, – Юля закрыла глаза и кипящая внутри ненависть разгорелась с новой силой. Она зажглась, засветилась, мощным лучом проткнув серое небо.
– Не торопись, не расходуй силу зря, она тебе понадобится. Помнишь наши тренировки? – Лана сжала ее плечо, Юля успокоилась и погасла.
– Помню. Вот бы мне силу всех этих мастеров! – Юля засмеялась. – Пока вы не пришли, я думала, что все забыла.
– Ты ничего не забыла. Придет час, и ты ощутишь их силу. Они бились здесь до тебя, их сила навсегда осталась здесь, она тебе поможет. Не думай о других – думай о себе, тогда сможешь победить. Чужие мысли, чужие чувства делают тебя слабее, только твои желания и чувства помогут тебе.
– Да, я понимаю, о чем вы. Я этого и хочу. Я поняла это на крыше в тундре, вы же знаете, что она со мной разговаривала, да?
– С тобой говорил Бог. Ты смогла до него достучаться, – Лана улыбнулась, это было видно даже сквозь толстый шарф. – Твоему противнику никогда не подняться до твоего уровня, и оно это знает.
– Оно? Я думала, что это он.
– Тебя не должно смущать выбранное им тело. Можешь называть его злом, но это людской термин. Вы любите все упрощать, а во Вселенной нет ни зла, ни добра.
– Знаю, вы говорили. И Йока мне это объясняла. Я не хотела ее убивать.
– Ты знаешь, что должна была это сделать. Посмотри налево, узнаешь?
Юля повернулась, вращать головой в замотанном состоянии было трудно, проще поворачиваться, как играет с солдатиками ребенок. Она чувствовала себя таким же оловянным солдатиком, но со своей программой. К ним летел дрон, а за ним несся на бешенной скорости волк-киборг. Юля сразу поняла, что это Илья. Она видела его на могиле Йоки, волк лежал рядом и протяжно скулил, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на Юлю и не разорвать на части. Оно, этот холеный офицер, всегда был рядом смеялся, подначивая и ее, и волка к схватке.
Волк встал в двух прыжках от нее и смотрел, не мигая в глаза. Юля не отворачивалась, выдерживая тяжелый взгляд. Вдруг что-то внутри волка дрогнуло, глаза изменились, став знакомыми, немного грустными, но заботливыми, слишком серьезными. Илья справился со своей ненавистью, он не вернулся, он никуда и не уходил. В той ярости, которую волк сдерживал в себе, Юля видела Илью, узнавала его настоящего, не того смущенного парня, влюбленного по уши в нее, а твердого и упрямого. Здесь он был свободен, вот только опять один – она убила ее. Такова судьба, и Юля могла причинить ему только боль, совершенно не желая этого.
– Он присягает тебе. Поверь, он многое сломал в себе, чтобы сделать это. Они придут на битву и встанут рядом с тобой. Ты будешь не одна – Это их выбор, – передала сообщение Лана, волк рыкнул и с чудовищной силой разломил заледеневшую землю.
– Кто они? – опешила Юля.
– Они, посмотри за спину, – Лана засмеялась.
Юля обернулась и увидела, что к ним бежит черная лавина волков самых разных модификаций. Она еще никогда не видела столько киборгов сразу, стая закрыла собой горизонт. Волки рычали, выли, дрожа от нетерпения и силы.
– Это что, мое войско? – всхлипнула от радости Юля.
– Да, вот только не плачь, а то они тебя загрызут, – засмеялась Лана. – Они сами организуются, твоя битва будет в центре, не смотри и не думай, что с ними – они будут думать за тебя, они будут защищать тебя.
Юля выдохнула и посмотрела на серое небо, еще сохранившее ожог от ее огня. Солнце осветило Юлю, она почувствовала, как сила входит в нее, и испугалась, что сейчас лопнет. Лана сжала ее плечи, стало гораздо легче, успокоилось сердце, ставшее бездонным, наполненное кипящей плазмой.
– Я готова. Да, я боюсь, но я готова, – уверенно сказала Юля.
59. Пирамида
Стало вдруг темно. Нет, зимнее солнце еще занимало место на небе, но его время прошло. Ровное и безоблачное небо покрылось серо-черной коростой от десятков тысяч факелов и тысяч костров, разведенных прямо посреди проезжей части из десятков сваленных друг на друга машин, еще недавно блестевших заманчивой привилегией.
На марш вышли миллионы, каждую полусотню вели командиры, в руках которых горел и безжалостно чадил огромный факел из грубо сваренного железа, наполненный чистой нефтью. Густой липкий дым наполнял легкие и ума людей, не оставляя места даже самой малой части души. Они становились глиняными, пустыми внутри, принимающими уродливую форму злого и безрукого мастера, и малая часть света билась внутри, желая вырваться на свободу, покинуть навсегда это тело, этот город, этот мир. Если взлететь и взглянуть вниз с высоты полета самого храброго стрижа, то видна будет расплющенная пирамида, высеченная из живого тела города, с кривыми гранями, далекая от совершенства природной гармонии, как и многое, созданное человеком в попытке повторить.
Люди шли, и город пропал, спрятался в тени смога, став безмолвным руслом мертвой реки, по которой текла всепоглощающая лава. Но она текла не от вулкана, а к нему, стремилась в вершине расплющенной пирамиды, к горящему черным пламенем Соловецкому камню. И только старый детский магазин и Политехнический музей со страхом и вызовом смотрели на лаву, на вершину вулкана, не боясь, что она поглотит их, коля глаза тех немногих, кто осмеливался обернуться и взглянуть им в лицо.
На Лубянской площади пылала от прожекторов огромная платформа. Колонки ждали первых слов победителей, безмолвно стоявших над толпой, смотревших на них благосклонно, заглядывая в душу каждого. По всему пути следования колонн, на всех мертвых артериях древнего города высились экраны, в деталях показывающие вершину пирамиды, куда не каждому суждено взобраться, но каждый сможет стать ее фундаментом, надежной опорой.
Егор стоял справа от лидера движения «Правая воля» и чувствовал, что они хозяева этих людей, хозяева этой земли, а будущем и всей планеты. Планы никто не скрывал, и позади стояли все те, кто до недавнего времени олицетворял власть в этой стране, теперь покорные, покоренные и жалкие слуги, наполненные черной энергией, бьющей фонтаном из всех, кто был на сцене, кто подбирался к ней, кто шел с факелом в руках, управляя жалкой волей големов, идущих на смерть, идущих на жизнь, не видя никакой разницы. Когда начался митинг, Егор потерял себя, стоя в стороне, смотря на свое тело, на страшно вздымающиеся в небо руки, слушая громкий, режущий внутреннюю часть черепной коробки голос, удивляясь, как это он так может. А внутри все кипело и взрывалось, амулет Авроры сдерживал его, не давая взорваться, не давая сжать шею этой твари, стоявшей слева от него. Он был готов уничтожить каждого, кто стоял на сцене, кто пришел сюда и смотрит пустым восторженным взглядом, ловя каждое слово, правильно реагируя, но не понимая ни одного слова.
Марш остановился, артерии были полны. Все смотрели на экраны, лишь немногие могли быть рядом с живыми богами, заходясь от экстаза, перемешанного с пульсирующим оргазмом. Лидер движения говорила, но ее никто не слушал, отвечая телом и гортанными выкриками на повторенные сотни тысяч раз слова. Они больше не имели значения, а над площадью, как в огромном экране, отражался другой мир, в котором шла жестокая битва. Огромные волки бились с человекообразными роботами или это были люди, слишком большие и уродливые, чтобы оставаться человеком. Плоть рвала плоть, металл рвал металл, устилая кусками тел землю, строя свою пирамиду из еще живых, трепыхающихся полутрупов, пораженных агонией битвы, готовых сражаться до последнего нервного импульса. Люди видели это на экранах, люди видели это в черно-сером небе, распадающимся на части, открывая огромное поле, уставленное танками. Над полем взорвалась огромная сфера, покрыв танки склизкой черной массой. И танки стали оживать, наполняясь новой страшной силой, обретая мощь и ярость.
«Это наша сила! Это наша мощь! Это наши жилы! Это наша кровь!» – вторили за лидером миллионы глоток. Город дрожал, асфальт покрывался трещинами от топота миллионов ног, фасады старых домов, переживших не одну войну, трескались и рассыпались, обнажая мольбу и ужас. И амулет замолчал. Егор вздрогнул от накатившей свободы, от жгучей ненависти, переходящей в кипящую плазму. Не все увидели, как правая рука, как герой-офицер, роль, которую ему прописали идеологи, перестал быть серо-черным, а вспыхнул, как миллионы свечей.
Он стиснул голову главного духа, заключенного в теле безликой женщины. Они боролись стоя, Егор был гораздо сильнее, дух шипел, плевался, призывая на помощь своих клонов, застывших в паническом ступоре. Егор закрыл глаза и вжал дикие очи пальцами вглубь черной души. Дух заревел, но они оба перестали существовать. Вместо их тел стал расти огромный солнечный смерч, перевернутый, уходя хвостом в беспокойное небо. Конец смерча пронзил небо другого мира, огненным столбом ударив в вершину пирамиды из трупов.
Смерч рос, воронка ширилась, засасывая в себя черную материю. Больше не существовало сцены, прожекторы и колонки расплавились, все белковые тела превратились в шлак, как и многие, стоявшие прямо у сцены. Люди упали на колени, изрыгая из себя черную материю, выворачивая нутро с кровью и бессмысленностью бытия, извергая чужеродное, так легко принятое ими, так легко понятое ими. Черная материя текла в воронку, исчезая в солнечном вихре навсегда. Черные реки ненависти обжигали, убивали всех, кто попадался на пути, подобно азотной кислоте растворяя белковую плоть на грязное ничто, стекавшее в ливневую канализацию, уходящее в покорную землю, готовую в очередной раз спасти этот глупый и жестокий мир. Мертвые артерии города шевелились обожженными, дикие крики людей, у которых слезала кожа, наполнили ночное небо, и не было от них спасения. Люди кричали, бились в агонии, не понимая, что за потерянной кожей, за сгоревшими мышцами тут же вырастала новая плоть, чистая и живая. И от этого становилось еще страшнее, от понимания, что с ними было, кем они стали. Черная материя выжигала душу и сердце, оставив слишком малую часть, чтобы забыть, успокоиться, но бесконечно огромную, чтобы снова стать человеком, возродиться через боль, через страдание, как возрождается природа. Смерч поднимался все выше и выше, втягивая в себя черные потоки со всех городов, дрожа от напряжения, готовый взорваться в любую секунду.
И он взорвался, накрыв город огненным вихрем, ослепив на долгое время всех. Стало тихо и темно. На небе проявилась луна, зажглись звезды. Потом задул ледяной ветер, нагнав огромные тучи, и пошел снег, перешедший очень быстро в лютую метель. Люди стояли, не двигаясь, находя в ветре, в жестком колком снеге истинную отраду, начиная чувствовать заново.
Юля ждала, как сказала Лана. Она ждала знака, чувства внутри себя, что настало ее время. Битва началась без нее, и ей там не было места. Подобно черным лавинам, оборотни схлестнулись с киборгами, в ярости и силе не уступая друг другу. Она с ужасом смотрела на эту мясорубку, не сразу заметив, как растет на поле боя жуткая пирамида. Ей никто не говорил, но Юля чувствовала, что эта битва, эта пирамида, ужасная мясорубка тоже часть ритуала, дань традициям, нужное количество движений в жутком танце. В битве не было и не могло быть победителя, и она застыла после того, как с неба ударил столб пламени. Юля поняла, что это знак. Странно, но стоя в одном кимоно с босыми ногами она не чувствовала холода, как не чувствовала и страха. Она просила небо, даже не пытаясь вспомнить имен богов, отправляя свою просьбу к ним, честную и бескорыстную. Она просила за всех, кто сейчас погиб в этой бессмысленной жуткой мясорубке, она просила за своих друзей, просила для них счастья, просила сохранить им жизнь, вернуть к жизни.
Ее противник был уже на вершине пирамиды. Она напоминала татами из солнечного света, скрывающего под собой еще теплые трупы. Юля нахмурилась, представив, как ей придется карабкаться вверх, но ноги сами прыгнули, и она полетела вверх, как в красивых китайских фильмах, не хватало вытянутого вперед блестящего меча.
Татами был твердый и горячий. Она чувствовала, как сила входит в нее. Противник, одетый в черное кимоно, спокойно разминал шею. Он, нет, оно было уверено в победе и смотрело с уважением на нее. Лана обещала, что сила всех предыдущих бойцов будет с ней, и вдруг она поняла, что так и есть. В голове открылась потайная дверь, и она увидела всех рядом с ней, готовых к бою, весело кивающих ей, подбадривая. Враг врал ей, там были и женщины, сильные и добрые, но знавшие, что такое смерть, умевшие убивать. Она теперь тоже могла убивать, она умела это делать.
– Перед тем, как ты умрешь, я хочу, чтобы ты увидела нашу победу, – противник взмахнул рукой, и слева открылся портал, в котором ожившие танки строились в шеренги, жуткие, напоминающие насекомых из стали, готовые убивать. – А вот твой город. Не думай, что этот жалкий предатель сможет нас остановить, но, может, это придаст тебе сил, и ты будешь биться достойно.
Теперь она увидела Москву, сожженную смерчем, и людей, стоявших на месте и смотрящих в небо, несмотря на жуткую метель. Она ничего не поняла, спрашивать не хотелось, пора было заканчивать. Страх внезапно сковал все тело, она не хотела умирать, но тут же отпустил, встав рядом, как и сила прошлых победителей, готовый подсказать, уберечь от необдуманной атаки.
Поединок начался. Без судей, без сигнала, без времени. Противник был очень силен, и в первой же атаке свалил ее ударом в живот. Правила были другие, он тут же бросился добивать ее ударами пятки в голову, она каталась, ловко уворачиваясь, пока не подсекла его и не дала левой пяткой в грудь, обрушив ногу, как гильотина.
Юля встала и подождала, пока он не поднимется. Оно злилось, но он, его аватар, был спокоен и вежливо поклонился. Бой продолжился, теперь она начинала предугадывать его ходы, стремительные броски и комбинации, получив серию ударов по ногам и в тело, но ни одного в голову. Зато сумела залепить правой пяткой в голову, опрокинув соперника навзничь.
Она поняла, как с ним бороться. Как и учил Виктор и Лана, как всегда указывал тренер, не надо было торопиться, бросаться в открытое окно, немного подождать и контратаковать, уходя в защитную позицию. Она не торопилась, с каждой атакой пробивая его слабые стороны. Противник злился и делал больше ошибок. Но и она чувствовала, что слабеет, такие долгие поединки вытягивали все силы.
Татами рос, превращаясь в бесконечное горячее поле. Оно вдруг застыло и стало двоиться, потом троиться, еще и еще. Их становилось так много, что она испугалась. Против Юли стояли десятки разных воинов, пришедших из древних времен. Кто-то был в кимоно, кто-то в доспехах с мечами и копьями, кто-то держал лук. Она не сразу поняла, что не одна, что рядом с ней стоят ее защитники, воины прошлых битв, и каждый знал, с кем должен сразиться.
