Брендон Сандерсон
Слова сияния
И-2
Им
Им аккуратно обстругал боковину маленькой деревяшки, потом поднес ее к сферному фонарю возле верстака, другой рукой сжав очки и держа их поближе к глазам.
До чего восхитительное изобретение эти очки. Жить – означало быть фрагментом космера, который познает самого себя. Как можно предаваться познанию, если не видишь как следует? Азирец, создатель этой штуки, давно умер, и Им выдвинул предложение признать его одним из Почтенных мертвецов.
Он опустил деревяшку и продолжил ее обстругивать, аккуратно срезая переднюю часть, чтобы получился изгиб. Некоторые его соратники по ремеслу покупали деревянные колодки, нужные башмачнику для изготовления обуви, у плотников, но Има научили делать их самостоятельно. Так работали раньше, на протяжении веков. Он рассуждал следующим образом: если что-то делали столь долгое время, тому должна быть веская причина.
Позади него располагалась уютная мастерская башмачника, где мыски десятков ботинок выглядывали из теней, словно носы угрей из норок. Это были примерочные башмаки, нужные для того, чтобы подобрать размер, материалы и определить стиль, а уже потом он мог соорудить безупречные ботинки, подходящие ногам и характеру заказчика. Примерка занимала довольно много времени, если ее проводили как положено.
Справа что-то шевельнулось среди теней. Им покосился в том направлении, не меняя позы. Спрен в последнее время являлся чаще – рой световых пятен вроде тех, что порождала хрустальная подвеска, на которую упал солнечный луч. Им не знал, к какому виду относится этот спрен, потому что раньше не видел подобных.
Спрен двигался по поверхности верстака, подбираясь ближе. Когда он остановился, окружавший его свет продолжил движение – словно маленькие растения выпустили побеги. Когда спрен снова начал двигаться, они ретировались.
Им опять принялся за резьбу.
– Это нужно для того, чтобы сделать башмак.
В вечерней мастерской было тихо, если не считать царапание его ножа по дереву.
– Баш-шмак?.. – спросил голос, нежный и певучий, почти девичий.
– Да, друг мой. Башмак для малыша. В последнее время мне приходится их делать все чаще и чаще.
– Башмак, – повторил спрен. – Для малыш-ша. Маленького человека.
Им смел стружки с верстака на пол, чтобы прибраться позже, а потом положил колодку на верстак рядом со спреном. Тот отпрянул, как полупрозрачный мерцающий блик на поверхности зеркала.
Им убрал руку и стал ждать. Спрен пополз вперед – несмело, точно кремлец, выглянувший из своей щели после бури. Остановился и отрастил несколько маленьких побегов из света. До чего странное зрелище.
– Ты представляешь собой весьма интересное явление, друг мой, – сказал Им, когда блик переполз на саму колодку. – И для меня большая честь в нем участвовать.
– Я… – начал спрен. – Я… – Внезапно он вздрогнул всем телом и стал ярче, как сфокусированный свет. – Он идет!
Им в тревоге поднялся. На улице что-то двигалось. Тот самый человек в мундире, что следил за ним?
Но нет, это оказался просто ребенок, который заглядывал в открытую дверь. Им улыбнулся, отпер ящик со сферами, и в комнате стало светлее. Ребенок отпрянул, в точности как спрен до него.
Сам спрен исчез. Он всегда так делал, стоило появиться чужакам.
– Не надо бояться, – сказал Им, снова усаживаясь на табурет. – Входи. Дай-ка я на тебя посмотрю.
Грязный мальчишка-беспризорник заглянул через порог. На нем были только рваные штаны, никакой рубахи, хотя здесь, в Ири, где дни и ночи, как правило, теплые, такое в порядке вещей.
Ноги у бедняги были грязные и поцарапанные.
– Ну нет, – возмутился Им. – Так не пойдет. Иди сюда, малыш, присядь. Давай что-то примерим на твои ноги. – Он подвинул один из табуретов поменьше.
– Болтают, ты ничегошеньки не берешь за работу, – сказал мальчик, не шелохнувшись.
– Тот, кто это говорит, весьма ошибается. Но думаю, моя цена тебя устроит.
– Сфер нету.
– Они и не нужны. Оплатой будет твоя история. Твой жизненный опыт. Я хотел бы о нем послушать.
– Говорят, ты чудной. – Мальчик наконец-то вошел в лавку.
– А вот это правда. – Им похлопал по табурету.
Беспризорник робко подошел к нему, тщетно стараясь не хромать при ходьбе. Он был ириали; толстый слой грязи покрывал его кожу и волосы, но на самом деле и то и другое было золотым. Кожа в меньшей степени – чтобы ее рассмотреть, требовался свет, – но с волосами не было никаких сомнений. Такая была у его народа особенность.
Им жестом велел мальчишке поднять здоровую ногу, потом достал полотенце, намочил и вытер грязь. Он не собирался делать примерку на такой грязной ноге. Было заметно, как оборванец прячет больную ногу, словно и впрямь можно было как-то скрыть, что она обвязана какой-то тряпкой.
– Итак, – сказал Им, – твоя история?
– Ты старый, – пробормотал беспризорник. – Старше всех, кого я знаю. Старый, как дедушка. Ты должен уже все знать. Зачем тебе моя история?
– Это одна из моих причуд. Ну давай выкладывай ее.
Мальчик сердито фыркнул, но начал рассказ. Тот оказался коротким. Ничего удивительного. Он хотел придержать свою историю для себя. Не спеша, задавая осторожные вопросы, Им вызволил историю на свободу. Мальчик был сыном шлюхи, и его вышвырнули на улицу, как только тот смог заботиться о себе сам. Это случилось, как он думал, три года назад. Сейчас ему было лет восемь.
Слушая, Им вымыл ногу беспризорника, потом подрезал и подпилил ногти. Закончив, он жестом велел дать другую ногу.
Мальчик неохотно поднял ее. Им развязал тряпку и обнаружил неприятного вида рану на стопе. Она была уже заражена – вокруг ползали спрены гниения, мельчайшие красные пылинки.
Им поколебался.
– Мне башмаки ой как нужны, – тихонько сказал беспризорник, не глядя на него. – Без них хоть помирай.
Рана была рваная. «Через забор, наверное, перелезал?» – подумал Им.
Мальчик посмотрел на него с деланым безразличием. Такая рана, вне всяких сомнений, ужасно замедлила беспризорника, что с легкостью может привести к смерти. Им это очень хорошо знал.
Он посмотрел на мальчика, заметив тень тревоги в юных глазах. Инфекция уже распространялась вверх по ноге.
– Друг мой, – прошептал Им, – кажется, мне понадобится твоя помощь.
– Что? – спросил беспризорник.
– Ничего, – ответил Им и потянулся к ящику стола.
Свет, изливавшийся оттуда, давали всего-то пять бриллиантовых светосколков. Каждый уличный мальчишка, что приходил к нему, видел только их. Пока что Има обворовывали лишь дважды.
Он запустил руку подальше, открыл тайное отделение в ящике и достал оттуда более мощную сферу – броум, – быстро прикрыл ее свет ладонью, в то время как другая его рука искала антисептик.
Теперь, когда мальчик не мог опираться на ногу при ходьбе, одного лекарства не хватило бы. Нежиться в постели неделями, постоянно применяя дорогостоящие снадобья? Невозможно для беспризорника, который каждый день сражается ради пропитания.
Им вытащил из ящика руки, пряча в одной сферу. Бедный ребенок. Наверное, боль просто ужасная. Ему и впрямь полагалось лежать в постели, но каждый уличный мальчишка знал, что можно пожевать гребнекорник и тогда останешься внимательным и бодрым дольше.
Поблизости из-под стопки кожаных квадратов выглянул блестящий спрен. Им смазал ногу лекарством, потом отложил его и, обхватив ладонью ступню мальчика, тихонько запел, не открывая рта.
Сияние в его другой руке исчезло.
Спрены гниения покинули рану.
Когда Им убрал руку, порез зарубцевался, кожа сделалась обычного цвета и все признаки инфекции исчезли. До сих пор Им использовал свой дар лишь несколько раз, прикрываясь обычными лекарствами. Ему ни разу не доводилось слышать о чем-то похожем. Возможно, потому он и получил этот дар, чтобы космер смог испытать что-то новое.
– Ого, – воскликнул мальчик, – так гораздо лучше!
– Я рад. – Им вернул сферу и лекарство в ящик стола. Спрен спрятался. – Давай посмотрим, найдется ли у меня подходящая обувь.
Началась примерка. Обычно после нее Им отсылал клиента и принимался за работу над безупречными башмаками для заказчика. К несчастью, этому ребенку придется сделать и вручить башмаки сразу. Слишком часто беспризорники не возвращались к Иму за обувью, и ему оставалось лишь теряться в догадках. Что-то случилось? Или они просто забыли? Или же природная подозрительность взяла верх?
Хорошо, что у него было в запасе несколько готовых крепких пар, которые должны подойти этому мальчику. «Надо заказать больше обработанной свиной кожи», – подумал он, давая себе наказ. Дети не будут надлежащим образом ухаживать за башмаками. Ему нужна кожа, которая не испортится со временем, даже если за ней не присматривать.
– Ты и впрямь дашь мне пару башмаков? – изумился беспризорник. – Просто так?!
– Я обменяю их на твою историю, – напомнил Им, примеряя еще один башмак на ногу мальчишки. Он уже не пытался приучить беспризорников носить носки.
– Почему?
– Потому что, ты и я – одно.
– Одно что?
– Одно существо, – пояснил Им, откладывая башмак и беря другой. – Давным-давно жило только Одно. Одно знало все, но ничего не испытывало. И потому Одно стало многими – нами, людьми. Одно, которое одновременно мужского и женского пола, поступило так, чтобы испытать все возможное.
– Одно существо… Ты говоришь о боге?
– Можно сказать и так, – согласился Им. – Но это не совсем правильно. Я не признаю никакого бога, и ты не должен признавать. Мы ириали, мы часть Долгого пути, на котором эта земля – Четвертая.
– Ты говоришь как священник.
– Священников тоже признавать не следует. Они из других краев и пришли к нам, чтобы проповедовать. Но ириали не нужны проповеди, только опыт. А каждый опыт – особенный, и он несет с собой завершенность. В конце концов, достигнув Седьмой земли, мы соберем все заново – и снова превратимся в Одно.
– Так мы с тобой, – уточнил беспризорник, – одинаковые?
– Да. Два разума единого существа, которое проживает разные жизни.
– Глупость.
– Это лишь вопрос точки зрения. – Им посыпал ноги мальчишки тальком и надел очередную пару примерочных башмаков. – Пожалуйста, походи в них немного.
Мальчик бросил на него странный взгляд, но послушался и сделал несколько шагов. Он больше не хромал.
– Точка зрения, – сказал Им, подняв руку и шевельнув пальцами. – С очень близкого расстояния пальцы на руке могут показаться отдельными и одинокими. В самом деле, большой палец вполне мог бы считать, что у него мало общего с мизинцем. Но с нужной точки зрения понимаешь, что пальцы – часть чего-то куда большего. И они действительно Одно.
Беспризорник нахмурился. Наверное, кое-что из сказанного было выше его понимания.
«Мне надо говорить проще…»
– Почему ты палец с дорогим перстнем, – произнес мальчик, шагнув прочь от Има, – а вот я мизинец со сломанным ногтем?
Башмачник улыбнулся:
– Знаю, это звучит несправедливо, но несправедливости не существует, потому что в конечном счете мы все одинаковые. Кроме того, я не всегда владел этой лавкой.
– Правда?
– Правда. Думаю, ты удивился бы, узнав, откуда я пришел. Пожалуйста, сядь обратно.
Мальчик послушался.
– Это лекарство очень сильное. Очень-очень сильное.
Им снял с него башмаки и, разглядывая тальк, который местами стерся, оценил, насколько хорошо они сели. Разыскал готовую пару и немного поработал над ней, сгибая и разгибая башмаки в руках. Надо бы сделать подушечку для раненой ступни, но такую, чтобы можно было оторвать через несколько недель, когда рана заживет окончательно…
– То, о чем ты говоришь, – нарушил молчание мальчик, – кажется мне глупым. Ну, если мы все на самом деле один и тот же человек, мы ведь должны об этом знать?
– Когда мы были Одно, мы знали правду. Но будучи множеством, мы нуждаемся в невежестве. Мы такие разные, потому что должны познать все образы мыслей. Это значит, что кто-то из нас должен знать, а кто-то – нет, так же как кто-то должен быть богатым, а кто-то – бедным. – Он еще немного размял ботинок. – Когда-то большинство людей и впрямь все знало. Теперь об этом говорят куда реже, чем следовало бы. Давай-ка посмотрим, подойдет ли тебе эта пара.
Он вручил мальчику башмаки; тот надел их и завязал шнурки.
– Может, у тебя неприятная жизнь… – начал Им.
– Неприятная?
– Ну ладно. Просто ужасная. Но все станет лучше, малыш. Я обещаю.
– Я думал, – сказал мальчик, топая здоровой ногой, чтобы проверить башмаки, – ты сейчас начнешь мне трындеть о том, что жизнь ужасная, но в конечном счете это не имеет значения, потому что все мы окажемся в одном и том же месте.
– Правда, но сейчас от этого не слишком-то легче, верно?
– Ага.
Им снова повернулся к своему рабочему столу.
– Постарайся не очень наступать на раненую ногу, если сможешь.
Беспризорник направился к двери с внезапной поспешностью, словно намереваясь скрыться из вида до того, как Им передумает и заберет у него башмаки. Но все-таки у порога задержался и сказал:
– Если мы все Одно существо, которое пытается прожить разные жизни, тебе не надо раздавать башмаки. Потому что это ведь не имеет значения.
– Ты ведь сам себя по лицу не ударишь, верно? Сделав твою жизнь лучше, я делаю собственную жизнь лучше.
– Чушь какая-то. Как по мне, ты просто хороший человек.
И, не сказав больше ни слова, мальчик исчез за дверью.
Им улыбнулся, качая головой. В конце концов он вернулся к работе над колодкой. Спрен опять выглянул наружу.
– Спасибо за помощь, – поблагодарил Им.
Мастер не знал, почему может делать то, что делает, но понимал, что к этому причастен спрен.
– Он все еще здесь, – встревоженно прошептал спрен.
Им посмотрел на дверной проем, за которым простиралась ночная улица. Так беспризорник не ушел?
Позади Има что-то зашуршало.
Обувщик вздрогнул и повернулся. Мастерская состояла из темных углов и закутков. Может, он услышал крысу?
Почему дверь в заднюю комнату, где Им спал, открыта? Он обычно ее закрывал.
Там, во тьме, шевельнулась тень.
– Если ты пришел за сферами, – сказал Им, дрожа, – у меня только эти пять светосколков.
Опять что-то зашуршало. Тень отделилась от тьмы и превратилась в мужчину с темной кожей макабаки, не считая бледного полумесяца на щеке. Он был в черной с серебром военной форме, но Им не знал, в какой армии такие носят. На руках у него были плотные перчатки с жесткими раструбами.
– Мне пришлось проявить усердие в поисках, – проговорил незнакомец, – чтобы обнаружить твою неосторожность.
– Я… – Им запнулся. – Только… пять светосколков…
– Ты праведник, который в юности был кутилой, – продолжил тот ровным голосом. – Человеком со средствами, который пропил и растранжирил все, что ему оставили родители. Это не противозаконно. А вот убийство – совсем другое дело.
Им рухнул на свой табурет.
– Я не знал. Я не знал, что это ее убьет!
– Ты дал ей яд, – напомнил мужчина, входя в комнату, – в бутылке с вином.
– Мне сказали – год урожая сам по себе был знаком! – воскликнул Им. – Что она поймет, от кого это послание, и вспомнит, что должна платить! Мне так нужны были деньги. Я голодал, понимаешь. Обитатели улиц жестоки…
– Ты был соучастником убийства, – прервал его незнакомец, туже натягивая перчатки – сначала одну, потом другую. Его тон был удивительно спокойным, словно они вели беседу о погоде.
– Я не знал… – взмолился Им.
– Тем не менее ты виновен. – Мужчина отвел руку в сторону, и вокруг нее возникло облако тумана, превратившееся в оружие, упавшее в подставленную ладонь.
Осколочный клинок? Что же это за блюститель закона? Им уставился на удивительное серебристое лезвие.
А потом побежал.
Похоже, он еще не растерял полезных привычек, приобретенных во время жизни на улицах. Он сумел швырнуть в незнакомца стопку кож и ушел из-под удара клинком, потом выбрался на темную улицу и бросился бежать, крича. Может, кто-то услышит. Может, кто-то придет на помощь.
Никто не услышал.
Никто не пришел.
Им теперь был стариком. Достигнув первого перекрестка, он уже задыхался. Остановился возле старой цирюльни: внутри темно, дверь заперта. Маленький спрен неотступно следовал за ним, окруженный мерцающим кругом света. Красиво.
– Кажется, – выговорил Им, еле дыша, – настал… мой час. Пусть Одно… найдет это воспоминание… приятным.
На улице позади раздались шаги. Они приближались.
– Нет, – прошептал спрен. – Свет!
Им сунул руку в карман и вытащил сферу. Может, он с ее помощью…
Ударом плеча блюститель закона отбросил Има к стене цирюльни. Он застонал и выронил сферу.
Человек в черной с серебром одежде схватил его и встряхнул. Он был тенью в ночи, силуэтом на фоне черного неба.
– Это было сорок лет назад, – прошептал Им.
– У правосудия нет срока давности.
Блюститель закона вонзил осколочный клинок в грудь Има.
Познание завершилось.
И-3
Рисн
Рисн предпочитала притворяться, что шинская трава в ее горшке не тупая, а просто задумчивая. Тайленка сидела на носу катамарана, держа горшок на коленях. Спокойную гладь Решийского моря нарушали только движения весла в руках проводника, что сидел позади нее. В теплом и влажном воздухе на лбу и шее Рисн выступили капли пота.
Наверно, все шло к дождю. Дожди здесь, на море, были хуже не придумаешь – не могучие и внушительные, как Великие бури, и даже не настойчивые, как обычные ливни. Здесь просто все накрывала смутная дымка – уже не туман, еще не морось. В самый раз, чтобы испортить макияж, одежду и все то, над чем аккуратная девушка трудится, желая в лучшем виде предстать перед своим торговым партнером.
Рисн подвинула горшок на коленях. Она назвала траву Тивнк, «Угрюмец». Бабск рассмеялся, услышав это имя. Он понял. Назвав траву таким образом, ученица признала его правоту и свою ошибку; его торговля с шинцами в прошлом году принесла невероятную прибыль.
Рисн решила не сердиться из-за своей оплошности. Пусть вместо нее сердится растение.
Они путешествовали по этим водам вот уже два дня, и это после того, как пришлось несколько недель ждать в порту промежутка между Великими бурями, подходящего для путешествия по внутреннему морю. Сегодня оно было потрясающе спокойным. Почти таким же безмятежным, как Чистозеро.
Сам Встим ехал через две лодки от нее в их нестройной флотилии. Шестнадцать гладких катамаранов с новыми гребцами-паршунами были нагружены товарами, купленными на доходы от их последней экспедиции. Встим все еще отдыхал в задней части своей лодки. Он выглядел точно еще один тюк с тканью, и отличить его от мешков с товаром было почти невозможно.
С ним все будет хорошо. Люди болеют. Всякое бывает, но он выздоровеет.
«А как быть с кровью на его носовом платке?»
Она прогнала эту мысль и демонстративно повернулась в другую сторону, переставив Тивнк на сгиб левой руки. Она содержала горшок в полном порядке. Эта «почва», в которой трава нуждалась, чтобы жить, была еще хуже крема и обладала склонностью портить одежду.
Гу, проводник флотилии, ехал в той же лодке, что и она. Он во многом походил на чистозерца – с длинными руками и ногами, обветренной кожей и темными волосами. Но все чистозерцы, которых она встречала, с трепетом относились к своим богам. Рисн сомневалась, что Гу мог так относиться к чему бы то ни было.
Включая и обещание вовремя доставить их на место.
– Ты сказал, что мы близко, – упрекнула она Гу.
– Да, так и есть, – ответил проводник, поднял весло и опять опустил в воду. – Теперь уже скоро. – Он говорил по-тайленски довольно хорошо, поэтому его и наняли. За пунктуальность его бы точно никто не нанял.
– Определи, что значит «скоро», – потребовала Рисн.
– Определить?..
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «скоро»?
– Скоро. Может, сегодня.
«Может». Прелестно.
Гу продолжил грести, и, хотя он это делал только с одной стороны, ему как-то удавалось удержать их от движения по кругу. На корме лодки Рисн глава их охранников, Килрм, игрался с ее зонтиком, открывая его и закрывая. Он, похоже, считал зонтик чудесным изобретением, хотя в Тайлене об этих штуках знали уже целую вечность.
«Вот и доказательство того, что работники Встима нечасто возвращаются в цивилизованные края». Еще одна бодрящая мысль. Что ж, она сделалась ученицей Встима из желания увидеть экзотические страны – и недостатка в экзотике у нее не было. Конечно, девушка ожидала, что экзотика будет благоустроенной. Будь в ее голове хоть чуточку ума – а в последнее время Рисн в этом сомневалась, – она бы поняла, что по-настоящему успешные торговцы не ездили туда же, куда желали попасть все остальные.
– Трудно, – сказал Гу, продолжая грести с видом сомнамбулы. – Нынче все узоры перепутались. Боги не ходят там, где всегда ходили. Мы все найдем. Да, мы найдем.
Рисн подавила вздох и повернулась вперед. Поскольку Встим вновь оказался недееспособным, руководство флотилией перешло к ней. Как бы ей хотелось знать, куда они направляются – или хотя бы как отыскать их пункт назначения.
В этом-то и была проблема с островами, которые двигались.
Лодки скользнули мимо скопления веток. Порожденные ветром волны нежно касались жестких ветвей, которые тянулись из воды, точно тела утопающих. Это море было глубже Чистозера с его непостижимо мелкими водами. В этих деревьях с каменной корой, должно быть, не один десяток футов высоты. Гу называл их «и-на», и это означало что-то плохое. Они могли разрезать корпус лодки.
Иногда флотилия проплывала мимо веток, которые прятались прямо под поверхностью прозрачной воды и были почти невидимы. Она не знала, каким образом Гу умудряется их обходить. В этом, как и во многом другом, оставалось лишь довериться ему. Что они сделают, если он заведет их в ловушку посреди этих тихих вод? Внезапно она порадовалась, что Встим велел охранникам следить за фабриалем, который предупреждал о появлении поблизости людей. Это…
Земля.
Рисн вскочила, и катамаран опасно закачался. Что-то точно было впереди – какая-то далекая темная линия.
– Ага, – сказал Гу. – Видишь? Скоро.
Рисн осталась стоять и, когда начался моросящий дождь, махнула рукой, чтобы ей дали зонтик от солнца. Тот едва помог, хотя был пропитан воском и мог служить в качестве обычного зонта. От возбуждения она лишь мельком подумала об этом и о том, с какой скоростью ее волосы все сильней завиваются от сырости.
«Наконец-то!»
Остров оказался гораздо больше, чем Рисн ожидала. Девушка думала, он будет вроде очень большой лодки, а увидела громаднейшую скалу, которая вздымалась над водой точно валун посреди поля. В отличие от других островов, что ей довелось увидеть, здесь не было ни одного пляжа, и, вообще, он оказался не плоским и низким, а гористым. Разве склоны и вершина не должны обсыпаться с течением времени?
– Он такой зеленый, – проговорила Рисн, когда они подплыли ближе.
– Тай-на́ – хорошее место для растений, – сказал Гу. – Хорошее место, чтобы жить. Если только нет войны.
– С другим островом, который подплывает слишком близко, – добавила Рисн.
Она читала об этом, пока готовилась, хотя не так уж много ученых сочли реши достаточно интересной темой для того, чтобы о них писать. В этом море имелись десятки, возможно, сотни движущихся островов. Люди на них вели простую жизнь, толкуя поведение островов в духе божественной воли.
– Не всегда. – Гу рассмеялся. – Иногда близко от Тай-на́ хорошо. Иногда плохо.
– От чего это зависит? – спросила Рисн.
– Ну конечно от самого Тай-на́.
– Остров решает, – ровным голосом сказала Рисн, подыгрывая ему. Дикари. На какую выгоду от торговли рассчитывал ее бабск, заявившись сюда? – Как может остров…
И тут земля впереди них пошевелилась.
Она-то думала, острова просто дрейфуют. Но на самом деле он весь пришел в движение: камни сдвинулись, склоны пошли волнами, громадная скала поднялась – движение казалось сонным, пока не удавалось осознать всю его величественность.
Рисн шлепнулась на свое место, вытаращив глаза. Скала – лапа! – поднялась, и потоки воды текли с нее водопадом. Передвинулась вперед и с немыслимой силой опустилась обратно в море.
Тай-на́, боги Решийских островов, оказались большепанцирниками!
Это чудище было самым громадным из всех, кого она видела или о ком слышала. Достаточно громадным, чтобы мифические твари вроде ущельных демонов из далекого Натанатана показались по сравнению с ним галькой!
– Почему меня никто не предупредил? – требовательно спросила она, глянув на двух других пассажиров лодки. Килрм уж точно должен был что-то сказать.
– Такое лучше видеть, – пояснил Гу, продолжая грести все в той же расслабленной манере.
Она даже не обиделась, заметив его ухмылку.
– И лишить тебя такого открытия? – усмехнулся Килрм. – Помню, как я впервые увидел остров в движении. Такое лучше не портить. Мы и новичкам в отряде никогда об этом заранее не рассказываем.
Рисн сдержала раздражение и перевела взгляд обратно на «остров». Будь прокляты все неточные описания из ее книг! Слишком много слухов, слишком мало жизненного опыта. Она с трудом могла поверить, что никто и ни разу не написал правды. Наверное, ей просто попались не те книги.
Моросящий дождь укутывал огромного зверя покрывалом тумана и тайны. Чем питалось такое большое существо? Замечало ли оно людей, что жили на его спине, думало ли о них? Келек… А как же эти чудища спаривались?
Оно точно было древним. Лодка вошла в его тень, и Рисн видела теперь зеленые заросли на каменной коже. Курганы из сланцекорника образовывали целые поля ослепительных цветов. Почти все было покрыто мхом. Лозы и камнепочки облюбовали стволы невысоких деревьев, которые сумели закрепиться в щелях между броневыми пластинами большепанцирника.
Гу повел караван вокруг лапы – к облегчению Рисн, по очень широкой дуге – и вышел к задней части монстра. Здесь панцирь опускался в воду, образуя что-то вроде платформы. Она услышала людей раньше, чем увидела: они плескались в воде, смеясь. Дождь перестал, так что Рисн опустила свой зонт и стряхнула его над водой. Она наконец-то заметила группу местных – это были юноши и девушки, которые взбирались на гребень панциря и оттуда прыгали в море.
Ничего удивительного. Вода в Решийском море, как и в Чистозере, оказалась потрясающе теплой. Рисн как-то осмелилась войти в воду неподалеку от родных мест. Это событие запомнилось леденящим холодом, с которым ни один человек в здравом уме связываться не станет. Как правило, к погружениям в океан имели некоторое отношение алкоголь и чрезмерная хвастливость.
Здесь купальщики обычное дело, как она и ожидала. А вот чего не ожидала, так это того, что они будут голыми.
Рисн покраснела до ушей, когда по выступу панциря, похожему на причал, пробежали несколько молодых людей, нагих как новорожденные младенцы. Юношам и девушкам явно все равно, кто их видит. Рисн была не какой-нибудь ханжой-алети, но… Келек! Неужели нельзя надеть хоть что-нибудь?!
Вокруг нее посыпались спрены стыда – белые и красные лепестки цветов, которые унес ветер. Позади хихикнул Гу.
Килрм поддержал его:
– Об этой вещи мы тоже новичков не предупреждаем.
«Дикари», – подумала Рисн.
Нельзя же так краснеть. Она ведь взрослая! Ну, почти.
Флотилия продолжила путь к той части панциря, где можно было причалить, – ею оказалась низкая пластина, висевшая большей частью над водой. Там они принялись ждать, хотя чего именно, Рисн не знала.
Через некоторое время пластина дернулась – с нее потекли потоки воды, – когда животное сделало еще один неторопливый шаг. От движения впереди поднялись волны, на которых лодки затанцевали. Когда все успокоилось, Гу подвел катамаран к причалу.
– Прошу, – сказал он.
– Разве мы не привяжем лодки к чему-нибудь? – спросила девушка.
– Нет. Небезопасно, когда он двигается. Мы отойдем.
– А ночью? Куда вы деваете лодки ночью?
– На ночь мы отходим подальше, связываем лодки. Спим там. Утром снова находим остров.
– А-а, – протянула Рисн.
Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и проверила, надежно ли устроен ее горшок с травой на дне катамарана. Потом встала. Это добром не кончится для ее весьма дорогих туфель. У нее было предчувствие, что реши на это наплевать. Но нельзя же отправиться к их королю босиком. Во имя Стремлений! Хотя, судя по увиденному, она может встретиться с ним и полуголой.
Тайленка осторожно выбралась на «причал» и, к собственному удивлению, обнаружила, что тот, хоть и погружен примерно на дюйм в воду, совсем не скользкий. Килрм забрался туда вместе с ней. Девушка вручила ему сложенный зонт, шагнула назад и стала ждать, пока Гу отведет лодку прочь. Ее место занял другой катамаран – подлиннее, и лодочнику помогали гребцы-паршуны.
Ее бабск съежился внутри, завернувшись в одеяло, несмотря на жару и опустив голову на корму. Его бледная кожа приобрела восковой оттенок.
– Бабск… – У Рисн сжалось сердце. – Надо было повернуть назад.
– Чушь, – слабым голосом ответил тот и улыбнулся. – Я бывал и в худших передрягах. Торг должен состояться. Мы слишком много в это вложили.
– Я отправлюсь к королю и торговцам этого острова, – сказала Рисн. – И попрошу их прийти сюда, чтобы вести переговоры с вами на причале.
Встим закашлялся, прикрывая рот ладонью:
– Нет. Эти люди не такие, как шинцы. Моя слабость все испортит. Смелость. С реши надо быть смелым.
– Смелым? – переспросила Рисн, покосившись на лодочника, который болтал рукой в воде. – Бабск… реши кажутся племенем бездельников. Я не думаю, что они придают большое значение многим вещам.
– Тогда тебя ждет сюрприз, – усмехнулся Встим. Он проследил за ее взглядом, устремленным на расположившихся поблизости пловцов, которые с веселым смехом прыгали в воду. – Жизнь здесь может быть простой, верно. Она привлекает людей, как война привлекает спренов боли.
Привлекает… Мимо пробежала женщина, и потрясенная Рисн осознала, что у нее тайленские брови. Кожа незнакомки загорела на солнце, так что разница в цвете не бросалась в глаза. Разглядывая купальщиков, Рисн увидела среди них еще кое-кого. Двое были, скорее всего, гердазийцами, а еще одни… алети?! Невероятно.
– Люди стремятся сюда, – пояснил Встим. – Им нравится жизнь реши. Здесь можно просто плыть вместе с островом. Сражаться, когда он сражается с другим островом. А в остальное время отдыхать. Такие люди есть в любой культуре, потому что каждое общество состоит из отдельных личностей. Ты должна это усвоить. Не позволяй своим предположениям о какой-нибудь культуре мешать твоей способности оценивать отдельных людей, иначе потерпишь неудачу.
Девушка кивнула. Он казался таким слабым, но говорил твердо. Она постаралась выкинуть из головы мысли о купальщиках. Тот факт, что среди них была по меньшей мере одна соотечественница, еще сильнее сбивал Рисн с толку.
– Если вы не можете с ними торговать… – начала ученица.
– Это сделаешь ты.
Рисн стало холодно, несмотря на жару. Но ведь она ради этого и присоединилась к Встиму! А сколько раз желала, чтобы он позволил ей руководить торгом? Почему же сейчас ее охватила робость?
