Брендон Сандерсон
Слова сияния
Часть вторая
Грядущие ветра
Шаллан * Каладин * Адолин * Садеас
13
Шедевр дня
Боеформа дана для войны и господства,
Дар богов, ниспосланный, чтобы убивать.
Не познать, не увидеть ее, но дает превосходство
Эта форма тому, кто способен повелевать.
Из «Песни перебора» слушателей, строфа 15
Фургон катился по камням, дребезжа и подпрыгивая. Шаллан сидела на высокой и жесткой скамье рядом с Блатом, одним из каменнолицых наемников на службе у Твлаква. Он правил запряженным в повозку чуллом и почти не разговаривал, хотя в те моменты, когда ему казалось, что Шаллан смотрит в другую сторону, изучал ее глазами, похожими на бусины из темного стекла.
Было прохладно. Она хотела, чтобы погода изменилась, ненадолго пришла весна или даже лето. Но такое было маловероятно в краю, известном постоянными холодами. Соорудив одеяло из внутренней обивки сундука Ясны, Шаллан укутала им ноги от колен до самых ступней – не только из-за холода, но еще и для того, чтобы скрыть, насколько изорвался подол ее платья.
Она пыталась отвлечься, изучая окрестности; флора здесь, в южной части Мерзлых земель, оказалась совершенно незнакомой. Трава попадалась лишь изредка, да и росла островками вдоль подветренной стороны скал. Стебли у нее были короткие и колючие, а не длинные и колышущиеся. Камнепочки не превышали размером кулак и не открывались до конца, даже когда она попробовала полить их водой. Их лозы были ленивыми и медлительными, словно оцепеневшими от холода. В трещинах и на склонах холмов росли еще тощие кустики. Их ломкие ветви царапали бока фургона, а зеленые листочки размером с дождевые капли складывались и прятались в стебли.
Зато пышные кусты распространялись везде, где могли зацепиться. Когда повозка проезжала мимо необычно высоких зарослей, Шаллан протянула руку и отломала веточку. Та была трубчатая, с пустой сердцевиной и казалась на ощупь шершавой, будто сделанной из песчаника.
– Они слишком хрупкие для Великих бурь, – заметила Шаллан, держа ветку перед собой. – Как же это растение выживает?
Блат что-то проворчал.
– Блат, по общему мнению, следует вовлекать своего попутчика в обоюдно увлекательный диалог.
– Я бы так и поступил, – мрачно ответил он, – если бы знал, в чем смысл половины этих слов, забери их Преисподняя.
Шаллан вздрогнула. Она совершенно не ждала ответа.
– Выходит, мы в равном положении, – сказала девушка. – Ибо ты используешь множество слов, значение которых неизвестно мне. По правде говоря, я думаю, что большинство из них – проклятия…
Это была всего лишь шутка, но он только еще сильнее помрачнел.
– Вы думаете, я такой же тупой, как эта ветка.
«Прекрати оскорблять мою ветку».
Слова пришли на ум непрошеными и почти сорвались с губ. Она должна держать язык за зубами, как и полагается воспитанной девушке. Но свобода и отсутствие страха, что за каждой закрытой дверью может обнаружиться грозная фигура отца, привели к существенному ослаблению самоконтроля.
На этот раз она придержала колкость, взамен сообщив:
– Корни глупости таятся в окружении человека.
– Хотите сказать, я тупой, потому что меня таким вырастили?
– Нет. Я хочу сказать, что каждый из нас в некоторых ситуациях ведет себя глупо. Когда мой корабль утонул, я оказалась на берегу, но не смогла развести костер, чтобы согреться. Разве ты не находишь это глупым?
Он покосился на нее, но промолчал. Возможно, любой темноглазый заподозрил бы в этом вопросе ловушку.
– А я нахожу, – сказала Шаллан. – Я во многих областях глупа. Может быть, когда дело доходит до длинных слов, ты глуп. Поэтому, стражник Блат, нам требуются и ученые, и караванщики. Наши глупости компенсируются знаниями других, и наоборот.
– Я могу понять, зачем нужны ребята, которые умеют разводить костры, – заговорил Блат. – Но я не понимаю, зачем нужны люди, которые используют мудреные словечки.
– Тссс, не говори так громко. Если светлоглазые услышат, они могут прекратить тратить время на выдумку новых слов и начать вместо этого вмешиваться в дела честных людей.
Он опять покосился на нее. В его глазах под мощным лбом не было даже проблеска юмора. Шаллан вздохнула и снова принялась разглядывать растения. Ну как, как они выживали во время Великих бурь? Она должна достать альбом и…
Нет.
Веденка очистила разум и расслабилась. Вскоре Твлакв объявил полуденный привал. Фургон Шаллан замедлился, и его догнала вторая повозка, которой управлял Тэг. В клетке сидели два паршуна и тихонько плели шляпы из тростника, собранного утром. Люди часто поручали паршунам черную работу, чтобы все их время уходило на зарабатывание денег для хозяев. Когда они прибудут на место, Твлакв продаст шляпы за несколько светосколков.
Они продолжали трудиться и после того, как фургон остановился. Им надо было приказать заняться чем-то другим, и для каждой работы требовалось особое обучение. Зато после они выполняли все без возражений.
Шаллан с трудом удавалось не усматривать в их тихой покорности что-то зловещее. Она покачала головой, потом протянула руку Блату, который помог ей спуститься без дальнейших понуканий. Оказавшись на земле, веденка уперлась рукой в боковину фургона и резко втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Буреотец, что она сотворила со своими ногами?! Из стены рядом с нею выбрались спрены боли, похожие на оранжевые кусочки сухожилий – на руки, с которых была содрана плоть.
– Светлость? – К ней вразвалочку направился Твлакв. – Боюсь, мы мало что можем вам предложить в том, что касается еды. По меркам торговцев мы бедны, понимаете, и не в состоянии позволить себе деликатесы.
– Хватит и того, что едите вы. – Шаллан старалась, чтобы боль не отражалась на лице, хотя спрены уже выдали ее. – Пожалуйста, прикажите одному из ваших людей спустить мой сундук.
Твлакв так и сделал без возражений, хотя жадно следил за тем, как Блат опускал сундук на землю. Позволять ему увидеть, что внутри, казалось необычайно плохой идеей; чем меньше он знал, тем лучше для нее.
– Эти клетки… – Шаллан окинула взглядом заднюю часть своего фургона. – Судя по зажимам в верхней части, поверх перекладин можно закрепить деревянные боковины.
– Да, светлость. На время Великих бурь, понимаете.
– У тебя рабов хватает только на один фургон из трех, – указала Шаллан. – А во втором едут паршуны. Этот пустой, и из него получится отличная дорожная повозка для меня. Закрепите боковины.
– Светлость? – изумленно спросил он. – Вы желаете оказаться в клетке?!
– Почему нет? – Шаллан посмотрела ему прямо в глаза. – Ведь мне, торговец Твлакв, без сомнений, ничего не угрожает под твоей защитой, не так ли?
– Э-э… да…
– Должно быть, ты и твои люди привыкли к тяготам пути, – спокойно продолжила Шаллан, – но я-то не привыкла. Сидеть целыми днями на солнцепеке, на жесткой скамье – это не по мне. А подходящая повозка будет благоприятным улучшением поездки по этим диким местам.
– Повозка? – переспросил Твлакв. – Это ведь фургон для рабов!
– Торговец Твлакв, он просто так называется. Не пора ли приступать?
Тот вздохнул, но отдал приказ, и охранники вытащили боковины из-под днища фургона, закрепили их снаружи. Они не стали прикреплять заднюю часть, где была дверь клетки. Выглядело все это не слишком-то удобным, зато появлялось некое подобие уединения. Шаллан, к разочарованию Твлаква, приказала Блату затащить сундук внутрь. Потом забралась туда сама и закрыла дверь клетки. Сунула руку между прутьями и протянула в сторону Твлаква.
– Светлость?
– Ключ.
– Ох! – Он вытащил ключ из кармана, задержал на нем взгляд – причем на долгое мгновение, – а потом вручил ей.
– Спасибо. Можешь послать Блата ко мне с едой, когда она будет готова, но прямо сейчас мне понадобится ведро чистой воды. Ты был в высшей степени гостеприимен. Я не забуду твои услуги.
– Э-э… Спасибо.
Интонации у Твлаква были почти вопросительные, и, удаляясь, он выглядел сбитым с толку. Вот и хорошо.
Веденка подождала, пока Блат принесет воду, и проковыляла через фургон. Он вонял грязью и потом, и от мыслей о рабах, которых здесь держали, ее затошнило. Позже надо будет приказать Блату, чтобы паршуны его вычистили.
Она остановилась перед сундуком Ясны, потом присела и осторожно подняла крышку. Наружу пробился свет из лежавших внутри заряженных сфер. Узор сидел там же – девушка приказала ему не попадаться никому на глаза, – и его форма проступила на обложке одной из книг.
Пока что Шаллан удалось выжить. О безопасности речь не шла, но, по крайней мере, ей не угрожала скорая смерть от холода или голода. Это означало, что она наконец-то оказалась лицом к лицу с более серьезными вопросами и проблемами. Девушка положила ладони на книги, на миг забыв о пульсирующей боли в ногах.
– Это должно попасть на Расколотые равнины.
Узор завибрировал и издал растерянный звук – вопросительный писк, который подразумевал любопытство.
– Кому-то придется продолжить труд Ясны, – пояснила Шаллан. – Надо отыскать Уритиру и убедить алети, что возвращение пустоносцев неизбежно. – Она вздрогнула, подумав о паршунах с мраморной кожей, которые трудились в следующем фургоне.
– Ты… ммм… продолжишь? – спросил Узор.
– Да. – Она приняла это решение, когда настояла, чтобы Твлакв направился к Расколотым равнинам. – Той ночью, до гибели корабля, когда я увидела Ясну без маски высокомерия… Я поняла, что должна сделать.
Узор загудел, по-прежнему растерянный.
– Это трудно объяснить. Это связано с человеческой природой.
– Отлично, – нетерпеливо сказал Узор.
Она удивленно вскинула бровь, глядя на него. Спрен быстро преодолел длинный путь, начавшийся с многочасового кружения в центре каюты и ползания вверх-вниз по стенам.
Шаллан вытащила несколько сфер для света, потом развернула один из лоскутов, в которые Ясна заворачивала свои книги. Он был безупречно чист. Шаллан макнула лоскут в ведро с водой и начала мыть ноги.
– До того как я увидела выражение лица Ясны той ночью, до того как говорила с ней, такой усталой, и поняла, до чего она обеспокоена, я попала в ловушку. Ловушку ученого. Несмотря на тот ужас, который я испытала, впервые услышав от Ясны правду о паршунах, все это казалось мне упражнением для ума. Ясна вела себя настолько невозмутимо, что мне померещилось, будто она испытывает те же чувства.
Морщась, Шаллан вытащила из раны на стопе кусочек камня. Из пола фургона выбирались все новые и новые спрены боли. В ближайшем будущем она не сможет совершать долгие прогулки, но, по крайней мере, спренов гниения пока не видно. Лучше бы ей отыскать какой-нибудь антисептик.
– Узор, наша опасность не теоретическая. Она реальная и ужасная.
– Да, – согласился спрен серьезным тоном.
Она подняла взгляд от своих ступней. Узор переместился на внутреннюю часть крышки сундука, озаренную пестрым светом разнообразных сфер.
– Ты что-то знаешь про опасность? Про паршунов, Приносящих пустоту? – Возможно, Шаллан придавала слишком большое значение его интонациям. Он не был человеком и часто говорил со странными модуляциями.
– Мое возвращение… – пробормотал Узор. – Из-за этого.
– Что? Почему ты раньше не сказал?!
– Сказать… говорить… думать… Все трудно. Я учусь.
– Ты пришел ко мне из-за Приносящих пустоту? – Шаллан придвинулась ближе к сундуку, забыв о том, что держит в руке окровавленную тряпку.
– Да. Узоры… нам… мы… Беспокойство. Послали одного. Меня.
– Почему ко мне?
– Из-за обманов.
Она покачала головой:
– Не понимаю.
Он раздраженно зажужжал:
– Ты. Твоя семья.
– Ты следил за мною, когда я жила с родными? Так давно?
– Шаллан. Вспомни…
И опять пришли воспоминания. На этот раз – не скамья в саду, а белая, стерильная комната. Колыбельная песня ее отца. Кровь на полу.
Нет!
Она отвернулась и опять начала очищать ступни.
– Я знаю… мало о людях, – между тем гудел Узор. – Они ломаются. Их разум ломается. Ты не сломалась. Только треснула.
Она продолжала мытье.
– Тебя спасли обманы. Обманы, которые привлекли меня.
Девушка погрузила тряпицу в ведро.
– У тебя есть имя? Я назвала тебя Узором, но это, скорее, описание.
– Имя – это цифры. Много цифр. Трудно произнести. Узор… Пусть будет Узор.
– Только не вздумай в ответ называть меня Каракулей, – сказала Шаллан.
– Ммм… ммм…
– Что это значит?
– Я думаю. Осмысливаю обман.
– Шутку?
– Да.
– Пожалуйста, не думай слишком усердно, – попросила Шаллан. – Шутка была не очень-то хорошая. Если хочешь поразмыслить над чем-то по-настоящему смешным, то вот оно: похоже, остановить приход Приносящих пустоту выпало не кому-нибудь, а именно мне!
– Ммм…
Шаллан, как могла, промыла ступни и обмотала их несколькими другими лоскутами из сундука. У нее не было ни тапочек, ни туфель. Возможно, она сумеет купить лишнюю пару ботинок у одного из работорговцев? От одной мысли у нее свело судорогой желудок, но выбора не было.
Затем она перебрала содержимое сундука. Это был лишь один из сундуков Ясны, но Шаллан узнала в нем тот самый, который наставница хранила в своей каюте – тот, что забрали убийцы. В нем содержались заметки принцессы – бесчисленные блокноты. Первоисточников в сундуке нашлось не много, но это не имело значения, поскольку Ясна дотошным образом переписала важные отрывки.
Отложив последнюю книгу, Шаллан заметила что-то на дне сундука. Выпавший откуда-то лист? Она с любопытством подняла его – и чуть не выронила от изумления.
Это был портрет Ясны, нарисованный самой Шаллан. Девушка подарила его принцессе, когда та приняла ее в качестве своей ученицы. Она предполагала, что Ясна выбросила рисунок: эта женщина не испытывала особой любви к изобразительному искусству, считая его несерьезным.
Но Ясна хранила подарок вместе с самыми ценными вещами. Нет. Шаллан не хотела об этом думать, не желала это осознавать.
– Ммм… – пробормотал Узор. – Ты не можешь хранить все обманы. Только самые важные.
Шаллан прикоснулась к лицу: по щекам текли слезы. Из-за Ясны. Она избегала скорби – спрятала ее в маленькую коробочку и убрала подальше.
Стоило позволить этой скорби выйти на свободу, как к ней присоединилась другая. Эта скорбь казалась несерьезной по сравнению со смертью Ясны, но угрожала доставить Шаллан не меньшее – если не большее – огорчение.
– Мои альбомы… – прошептала она. – Они все пропали.
– Да, – печально проговорил Узор.
– Все рисунки, какие у меня были. Мои братья, мой отец, мать… – Все кануло в бездну вместе с набросками разных существ и размышлениями об их связах, биологии и природе. Все погибло. Все до последнего листочка.
Мир не рухнул из-за каких-то дурацких нарисованных небесных угрей, но Шаллан показалось, что он уже не будет прежним.
– Ты нарисуешь еще, – прошептал Узор.
– Я не хочу. – Девушка сморгнула новые слезы.
– Я не перестану вибрировать. Ветер не перестанет дуть. Ты не перестанешь рисовать.
Шаллан провела пальцами по портрету Ясны. Глаза принцессы сияли, точно она ожила, – это было первое изображение Ясны, нарисованное в тот день, когда они встретились.
– Сломанный духозаклинатель был с моими вещами. Теперь он на дне океана, потерян. Я не смогу починить его и отправить братьям.
Узор зажужжал, как ей показалось, в угрюмой тональности.
– Кто они? – спросила Шаллан. – Те люди, которые это сделали, убили ее и отняли мое искусство. Зачем сотворили такие ужасные вещи?
– Я не знаю.
– Но ты уверен, что Ясна была права? – спросила Шаллан. – Приносящие пустоту вернутся?
– Да. Спрены… Его спрены. Они идут.
– Люди, что убили Ясну. Они, скорее всего, из той же компании, в которой состоял Кабзал и… и мой отец тоже. Зачем им убивать человека, ближе всех подобравшегося к пониманию того, как и почему возвращаются Приносящие пустоту?
– Я… – начал Узор и замялся.
– Не стоило спрашивать. Я уже знаю ответ, и он очень человеческий. Эти люди хотят управлять знанием, чтобы получить выгоду. Получить выгоду из самого конца света. Мы должны это предотвратить.
Она вложила портрет Ясны в одну из книг, чтобы не помялся.
14
Стиль железа
Чтоб в бракоформе любовь разделить,
Жизнь даровать и восторг испытать,
Ты должен заботу в себе сохранить,
Чувства чужие должен понять.
Из «Песни перебора» слушателей, строфа 5
Сколько времени прошло… – Адолин присел перед своим осколочным клинком, вонзенным в камень.
Он был один. Наедине с мечом в одной из новых комнат для переодевания и ожидания, пристроенных к дуэльной арене.
– Помню, как я тебя выиграл, – прошептал Адолин, глядя на свое отражение на поверхности лезвия. – Тогда меня тоже никто не принимал всерьез. Думали, я просто хлыщ в красивом наряде. Тиналару понадобилась дуэль со мной лишь для того, чтобы досадить моему отцу. Вместо этого я получил его клинок. – Если бы Адолин проиграл, ему пришлось бы отдать Тиналару осколочный доспех, который достался ему по материнской линии.
Принц не дал своему клинку имя. Одни так делали, другие – нет. Он не считал это правильным – не потому, что думал, будто клинок не заслуживает имени, а потому, что решил, будто не знает истинного имени. Это оружие когда-то давным-давно принадлежало одному из Сияющих рыцарей. Тот, несомненно, как-то нарек клинок. Выдумывать что-то другое было самонадеянно. Адолин так полагал даже до того, как его мнение о Сияющих улучшилось благодаря отцу.
Адолин умрет, а клинок останется. Это оружие ему не принадлежит. Он просто взял его в долг на некоторое время.
Поверхность меча была строгой, гладкой, а он сам – длинным, извилистым, как угорь, с выступами на обухе, похожими на растущие кристаллы. Клинок выглядел более длинной версией обычного полуторника и чем-то напоминал огромные широкие двуручники, которыми орудовали рогоеды.
– Настоящая дуэль, – прошептал Адолин клинку. – С настоящими ставками. Наконец-то. Никаких больше хождений вокруг да около, никаких ограничений.
Осколочный клинок не ответил, но принц представлял себе, что он слушает. Нельзя было использовать такое оружие – оружие, казавшееся продолжением самой души, – и не чувствовать время от времени, что оно живое.
– Я так уверенно со всеми говорю, потому что знаю: они положились на меня. Но если сегодня я проиграю, все кончено. Больше никаких дуэлей, а взамен – серьезные проблемы для воплощения отцовского плана.
Он слышал людей снаружи. Топот ног, невнятные разговоры. Царапание по камню. Они пришли. Пришли, чтобы посмотреть, как Адолин победит или будет унижен.
– Возможно, это наша последняя битва вместе, – негромко проговорил Адолин. – Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделал. Я знаю, ты бы сделал то же самое для любого другого, кто владел бы тобой, но все равно благодарю. И… хочу, чтобы ты знал: я верю в отца. Верю, что он прав, что его видения истинны. Что миру нужен единый Алеткар. Битвы вроде сегодняшней – мой способ воплотить это в жизнь.
Адолин и его отец не были политиками. Они были солдатами – Далинар стал таким по собственной воле, его старший сын – скорее в силу обстоятельств. Они не смогут сотворить единое королевство при помощи слов. Им придется сражаться ради достижения цели.
Юноша встал, похлопал себя по карману, позволил клинку превратиться в туман и пересек маленькую комнату. Он вышел в узкий коридор, каменные стены которого были покрыты рельефами, изображавшими десять боевых стилей – основу фехтовального искусства. Рельефы создали где-то в другом месте, потом поместили сюда, когда строили это помещение, – недавнее добавление заменило шатры, где раньше проходила подготовка к дуэлям.
Стиль ветра, стиль камня, стиль пламени… Для каждой из десяти Сущностей имелся рельеф с соответствующим боевым стилем. Адолин перечислял их про себя, пока шел по коридору. Этот небольшой туннель был высечен в камне самой арены и заканчивался в маленькой комнате в скале. Яркий свет, заливавший дуэльное пространство, лился сквозь щели между стеной и последними дверями, отделявшими его от противника.
С комнатой для медитации и этой раздевалкой, где можно было надеть доспехи или отдохнуть в перерывах между битвами, дуэльная арена военных лагерей уже почти не отличалась от тех, что остались в Алеткаре. Это можно было лишь приветствовать.
Адолин вернулся в раздевалку, где его уже ждали брат и тетушка. Буреотец, у него вспотели руки! Даже отправляясь на битву, когда его жизни угрожала настоящая опасность, он не чувствовал такого волнения.
Тетушка Навани только что закончила рисовать охранный глиф. Отложив ручку-кисть, она отошла от постамента и подняла знак – ярко-красный на белой ткани, – чтобы показать Адолину.
– Победа? – наугад спросил он.
Навани опустила ткань, вскинула бровь.
– Что такое?
Вошли его оружейники, неся части осколочного доспеха.
– Тут написано: «Безопасность и слава», – объяснила Навани. – Тебе бы стоило подучить глифы, Адолин, они не кусаются.
Он пожал плечами:
– Никогда не считал их такими уж важными.
– Ладно. – Навани почтительно сложила молитву и поместила ее на жаровню. – Надеюсь, в конце концов у тебя появится жена, которая будет и читать глифы, и рисовать их.
Адолин склонил голову, как полагалось делать, пока молитва горела. Пайлиах свидетельница, сейчас не время оскорблять Всемогущего. Но когда все закончилось, он посмотрел на Навани.
– Есть новости о корабле?
Они ждали, что Ясна пошлет весточку, когда достигнет Мелководных Крипт, но ничего не пришло. Навани списалась с конторой портового управляющего в том далеком городе и получила ответ: «Услада ветра» в Мелководных Криптах не появлялась. Корабль опаздывал на целую неделю.
Она небрежно взмахнула рукой:
– Ясна на борту.
– Знаю, тетушка, – сказал Адолин и переступил с ноги на ногу, ощущая тревогу. Что же произошло? Может, корабль настигла Великая буря? А как быть с этой девушкой, на которой ему предстоит жениться, если Ясна добьется своего?
– Раз корабль задерживается, значит Ясна что-то задумала, – проговорила Навани. – Вот увидишь. Мы получим от нее сообщение через пару недель с требованием что-то сделать или предоставить какие-нибудь сведения. Мне придется насильно вытягивать из нее причину задержки. Да пошлет Баттах этой девочке немного здравого смысла вместе с умом.
Адолин не стал упорствовать. Навани знала Ясну лучше кого бы то ни было. Но… он, конечно, беспокоился о кузине и, сам того не ожидая, переживал, что не встретится со своей нареченной, Шаллан, в назначенный срок. Разумеется, условная помолвка вряд ли привела бы к серьезным последствиям, но часть его желала именно этого. Позволить кому-то другому выбирать за себя было до странности увлекательно, принимая во внимание то, какими громкими проклятиями сыпала Данлан, когда он порвал с нею.
Девушка оставалась одной из письмоводительниц отца, так что время от времени они виделись. Новые сердитые взгляды. Но, буря свидетельница, на этот раз он не был виноват. Данлан стоило бы следить за тем, что она говорит подругам…
Оружейник поставил перед Адолином латные ботинки, и он ступил в них, ощущая, как пластины брони смыкаются друг с другом. Оружейники быстро закрепили поножи и двинулись выше, заковывая его в необычно легкий металл. Вскоре остались только латные перчатки и шлем. Юноша присел, сунул руки в лежавшие по бокам перчатки, разместив пальцы по местам. Осколочный доспех, как обычно, странным образом сжимался сам по себе, точно небесный угорь, обвивающий крысу, и вскоре его запястья охватила тугая, но удобная броня.
Он повернулся, чтобы взять шлем у последнего оружейника. Им был Ренарин.
– Курицу ел? – спросил Ренарин, когда брат взял у него шлем.
– На завтрак.
– А с мечом поговорил?
– Целую речь толкнул.
– Мамина цепочка в кармане?
– Трижды проверил.
Навани скрестила руки на груди.
– Все еще держитесь за эти глупые суеверия?
Братья одарили ее неласковыми взглядами.
– Это не суеверия, – возразил Адолин, и одновременно с ним Ренарин произнес:
– Тетушка, это просто наудачу.
Она закатила глаза.
– Я уже давно не участвовал в официальной дуэли, – добавил Адолин, надевая шлем с открытым забралом. – Не хочу, чтобы что-то пошло не так.
– Глупости, – упрямо заявила Навани. – Верь во Всемогущего и Вестников, а не в то, правильную ли пищу ты ел перед дуэлью. Вот же буря! В следующий раз я узнаю, что ты поверил в тайленские Стремления.
Адолин и Ренарин переглянулись. Его маленькие ритуалы, скорее всего, не помогали одерживать победу, но… зачем рисковать? У каждого дуэлянта свои капризы. И его собственные пока ни разу не подвели.
– Наши телохранители совсем не рады происходящему, – негромко заметил Ренарин. – Только о том и говорят, как тяжело будет тебя защищать, когда кто-то размахивает осколочным клинком.
Адолин опустил забрало. Оно затуманилось по краям, становясь на место, и сделалось прозрачным, так что вся комната была ему видна. Он ухмыльнулся, полностью уверенный в том, что Ренарин не видит его лица.
– Так жаль, что я лишил их возможности нянчиться со мной.
– Почему ты так любишь над ними издеваться?
– Не люблю телохранителей.
– У тебя и раньше были охранники.
– На поле боя, – уточнил Адолин.
Когда за ним повсюду таскались сопровождающие, это ощущалось совсем иначе.
– Тут есть что-то еще. Не лги мне, брат. Я слишком хорошо тебя знаю.
Адолин изучил Ренарина, чьи глаза за стеклами очков были такими серьезными. Его младший брат почти все время выглядел слишком мрачным.
– Мне не нравится их капитан, – признался Адолин.
– Почему? Он спас отцу жизнь.
– Просто он меня беспокоит. – Адолин пожал плечами. – Что-то с ним не так. Оттого я и становлюсь подозрительным.
– По-моему, тебе не понравилось, как он тобой командовал на поле боя.
– Я об этом почти забыл, – небрежно бросил Адолин, шагнув к двери, ведущей на арену.
– Что ж, ладно. Ступай. А-а, еще кое-что, братец…
– Да?
– Постарайся не проиграть.
Адолин распахнул двери и вышел на песок. Он уже бывал на этой арене раньше: хотя Военные заповеди алети и запрещали дуэли между офицерами, ему все-таки требовалось поддерживать форму.
Чтобы не ссориться с отцом, Адолин не участвовал в важных поединках, целью которых было чемпионское звание или осколки. Он не осмеливался рисковать клинком и броней. Теперь все изменилось.
Воздух все еще был по-зимнему прохладным, но солнце светило ярко. Его дыхание отдавалось внутри шлема, под ногами скрипел песок. Он кинул взгляд на трибуны, чтобы убедиться, что отец смотрит. Далинар смотрел. Как и король.
Садеас не явился. Ну и ладно. Это бы отвлекло Адолина, заставило вспомнить об одном из тех последних случаев, когда Садеас и Далинар были дружны, сидели рядом на каменных скамьях, следили за поединком Адолина. Неужели Садеас спланировал предательство именно тогда, смеясь и болтая с Далинаром, как полагается старым друзьям?
«Сосредоточься».
Сегодня его противник – не Садеас, но однажды… Однажды он затащит этого человека на арену. Такова его главная цель.
Пока что ему придется довольствоваться Салинором, одним из осколочников Танадаля. У Салинора был только клинок, хотя для поединка с полным осколочником он одолжил один из королевских доспехов.
Салинор стоял по другую сторону арены, одетый в безыскусный сланцево-серый осколочный доспех, и ждал, пока верховный судья – светледи Истиоу – даст сигнал к началу поединка. Эта битва была в каком-то смысле оскорбительной для Адолина. Чтобы вынудить Салинора согласиться на дуэль, ему пришлось поставить на кон и доспех, и клинок против всего-то лишь одного клинка. Словно Адолин должен предложить более весомые трофеи, чтобы Салинор соизволил ответить на вызов.
Как и ожидалось, трибуны переполняли светлоглазые. Хоть молва и твердила, что Адолин уже не тот, поединки за осколки случались очень-очень редко. Этот был первым более чем за год.
– Призывайте клинки! – приказала Истиоу.
Принц вскинул руку в сторону. Клинок упал в подставленную ладонь через десять ударов сердца, на миг опередив оружие соперника. Сердце Адолина билось быстрее, чем сердце Салинора. Возможно, это означало, что противник не испугался и недооценил его.
Юноша принял стойку ветра: руки согнуты в локтях, корпус повернут боком, острие меча указывает вверх и назад. Его противник принял стойку пламени: меч в одной руке, вторая касается лезвия, стопы под прямым углом друг к другу. Боевые стили были, скорее философией, чем четко определенной последовательностью движений. Стиль ветра – непринужденный, стремительный, величественный. Стиль пламени – быстрый и подвижный, более подходящий для осколочных клинков покороче.
Стиль ветра был Адолину хорошо знаком. Он ему служил верой и правдой много лет.
Но сегодня был не его день.
«Мы на войне, – подумал Адолин, когда Салинор двинулся вперед, намереваясь его проверить. – И каждый светлоглазый в армии – зеленый новобранец».
Не время для спектакля.
Время для хорошей трепки.
Когда Салинор подобрался достаточно близко для осторожного удара, чтобы прощупать защиту противника, Адолин развернулся и принял железную стойку, держа меч обеими руками над плечом. Он отбил первый удар Салинора, шагнул вперед и с размаху опустил клинок на шлем противника. Раз, другой, третий. Салинор пытался парировать, но был явно потрясен атакой Адолина, и два удара достигли цели.
По шлему противника побежали трещины. Принц услышал пыхтение и проклятия – Салинор пытался снова принять атакующую стойку. Все должно было выглядеть совсем иначе. Где же проверочные удары, искусство, танец?
Адолин зарычал, ощущая старый добрый Азарт битвы, и отбил атаку Салинора, не заботясь о том, что тот все же зацепил его бок, а потом опять взял клинок в обе руки и со страшной силой ударил по нагруднику противника, словно рубил дрова. Салинор снова запыхтел, и Адолин, подняв ногу, пнул его в грудь, заставив отлететь и упасть на спину.
Салинор выронил клинок – такова была уязвимость стиля пламени, который требовал держать меч одной рукой, – и оружие превратилось в туман. Адолин встал над ним, отпустил собственный клинок и латным ботинком пнул шлем Салинора. Кусок брони разлетелся на оплавленные кусочки, открыв лицо противника, растерянное и охваченное паникой.
Следующий пинок Адолина пришелся по нагруднику. Хотя Салинор пытался схватить его за ногу, принц беспощадно пинал, пока и нагрудник не лопнул.
– Стоп! Стоп!!!
Адолин остановился, опустил ногу рядом с головой Салинора и посмотрел на верховную судью. Женщина стояла в своей ложе – лицо у нее было красное, голос разгневанный.
– Адолин Холин! – закричала она. – Это дуэль, а не рукопашный бой!
– Я нарушил правила? – прокричал он в ответ.
Тишина. До Адолина дошло, что, хоть в ушах у него шумит, зрители хранят молчание. Он слышал, как они дышат.
– Я нарушил правила? – опять требовательно спросил он.
– Дуэль не должна так…
– Значит, я победил, – перебил Адолин.
Женщина негодующе фыркнула.
– Целью дуэли было сломать три части доспеха. Ты сломал только две.
