Crazyoptimistka
Тату на нашей коже
Сегодняшний вечер без исключений. Укладываю спать сына, а сама занимаю место у окна на кухне. Наблюдаю за тем, как район погружается в сон и в окнах напротив гасится свет. Я и сама сижу в полной тьме с неизменной чашкой чая в руках и собственными демонами за своей спиной. Они стоят в проеме и ждут того часа, когда я вновь начну истязать себя мыслями. И я начинаю. Неспешно, ворочаясь и возмущаясь, мой внутренний голос ведет со мной диалог, который никто и никогда не услышит. И уж тем более не поймет.
Чего ты хочешь?
Не знаю.
Прощения?
Возможно.
Ну, так прости.
Простила. Уже давно. Время, как стоящий лекарь расставило все по своим местам. Кое – как залатало мелкие дыры, но огромные бреши до сих пор зияют чернотой.
Тебе этого мало?
Мало. Потому что я до сих не могу себя заставить поехать в больницу. Мне настолько стыдно появляться там и тем более смотреть в глаза матери Матвея, зная, что именно моя семья принесла им столько несчастий. Мой поступок с Эммой не был местью и не принес никакого утешения. Ни им, ни мне. Этим я не вернула отца Матвея и Славу к жизни, и не привела в чувства самого парня, который до сих пор был где-то там, но не с нами. Я просто поставила точку в череде этих бед. И, не смотря на все это, чувствовала, как мне самой так остро и так необходимо быть прощенной.
Смотрю в ночное небо и молюсь. Молюсь, чтобы мне свыше дали хоть один знак или указали путь. Потому что самостоятельно я не справлюсь. Я не знаю, как мне поступить и что делать дальше. Боюсь, что сверну не на ту дорогу. И что еще раз оступлюсь. На самом деле я далеко не сильный игрок и все жизненные перипетии высушили весь мой резерв сил. Уставшая, морально израненная и опустошенная. Вот какая я, когда стоит чуть сдвинуть маску спокойствия, которую я успешно натягиваю при посторонних.
Но небо молчит, не свершается ничего сверхъестественного. Нет ни пролетающей звезды над моим домом, нет ни вспышки на окраине, ни внезапного озарения. Ни-че-го. Удрученно поднимаюсь с места и иду в спальню, где забываюсь сном. Как всегда почти под утро. Но и новый день не приносит никакого чувства умиротворения. Наоборот, я чувствую себя странно. Все валится из рук, Макс как назло не хочет идти в школу, завтрак сгорает на плите и я впервые срываюсь криком на ребенка. Конечно же, потом сгребаю его в охапку и извиняюсь, но чувство тревоги никуда не исчезает. Еще больше меня накрывает на работе, когда я начинаю делать ошибку за ошибкой. Понимаю, что нервы ни к черту, когда чуть не вырываю страницу из паспорта девушки, которой нужно было сделать ксерокопию.
Пора, Эля.
Меня словно что-то толкает на улицу туда, откуда ходит маршрутка к больнице. Что-то внутри рвется туда и требует оказаться там как можно быстрее. Будто предчувствуя нечто… но что? Плохое или хорошее?
С бешено бьющимся сердцем, я врываюсь в холл и тем самым настораживаю всех присутствующих. Но те вскоре возвращаются к своим делам, потому что такое явление для них не редкость. Каждый день что-то происходит и люди попадают сюда по разным причинам. Это отделение окутано какой-то своей специфической аурой надежды и в то же время обреченности. И люди здесь с такими же непроницаемыми масками на лицах, как и я, чтобы скрыть все творящееся в душе. Но я-то знаю, что здесь орудует страх. Он тонкими пальцами цепляется за тебя, ищет брешь и без твоего ведома проникает внутрь. Он сковывает каждое твое движение и не дает вздохнуть. И полностью подчиняет себе, когда ты видишь пустую палату. Цепляюсь дрожащими пальцами за косяк двери и словно рыба, глотаю воздух, но не могу надышаться.
– Девушка, что с вами? – Лицо медсестры как-то резко появляется в поле моего зрения. – Вам плохо?
– Парень… здесь был парень. Где он?
– А, – она поджимает губы, – вы о том, что после аварии?
– Да.
– А вы родственница?
– Девушка, – срывается ложь с моих губ.
Почти ложь.
– Я думала, что всех известили.
– Что с ним? Ему стало лучше? Его перевели в другую палату?
– Извините, – она мнется, – мне очень жаль… его не стало этим утром.
Крупная дрожь проходит через все тело и я обмякаю прямо у нее в руках. Нет, я не теряю сознания, я все вижу и слышу, но не чувствую ничего, кроме жжения в груди. Смотрю вниз и вижу, как на клетчатой рубашке проступает алое пятно как раз напротив сердца. Его выдрали живьем или просто прострелили насквозь? Не важно… уж ничего не важно.
– Мама!
Что это? Откуда здесь Максим?
– Мама! Не плачь, слышишь?! Мама! – Слышится его настойчивый голосок и я зажмуриваюсь.
Прости сынуля, я так больше не могу…
А когда открываю глаза, то охаю. Я не в больнице, а дома в своей постели. А напротив меня стоит перепуганный Макс, который от страха сам почти рыдает.
– Ты так кричала, а я… я не смог тебя разбудить и мне стало так страшно.
– Все хорошо, зайка, – соскакиваю с постели и прижимаю ребенка к себе. – Все хорошо, просто дурной сон приснился.
Утираю его слезки и шепчу много нежностей на ушко, а сама украдкой утираю влагу со своих ресниц. Все было настолько реально, что в груди до сих пор печет.
Ты же хотела знак?
И я его получила. Какими бы токсичными ни были наши отношения, насколько бы мы ни делали друг другу больно, я поняла, что без него моя жизнь опустеет. И все переживания о том, что скажут люди, меркнут, особенно когда понимаешь, что будущего у вас может и не быть.
Глава 14
Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три… морская фигура замри…
Не знаю, почему именно это пришло на ум, когда я зашла в палату. Может, потому что я сама как та фигура замираю у постели. А может, потому что хочется, как в детстве, чтобы при первом касании замерший человек вновь оживал. Смотрю на его лицо и несмело тянусь пальцами к впавшим скулам. Разве может человек быть белее больничных простыней? Веду линию по подбородку к губам и очерчиваю их контур. И меня затопляет чувство нежности вперемешку с сожалением.
Что же мы наделали с тобой? Зачем дотянули до такого? Сколько времени потратили впустую на споры и обиды. И зачем? Отталкивали друг друга, надеясь, что так нам будет лучше. Старались забыть, но безуспешно. Можно бесконечно долго убегать от реальности и строить из себя циников. Но разве долго протянешь, когда внутри все протестует? Я больше не хочу обрекать ни себя, ни кого-то другого на эти мучения.
– Эля? – Слышится голос позади и я вздрагиваю.
Поворачиваюсь на звуки и вижу маму Матвея. Она проходит внутрь палаты, аккуратно придерживая дымящийся бумажный стаканчик, видимо возвращаясь из кафетерия. Смотрит на мои руки у Матвея на груди, а затем на меня саму. И я могу поклясться, что вижу легкую улыбку, которая мимолетно проскальзывает на ее губах. Но это не злобная усмешка, в ней наоборот есть что-то понимающее.
– Здравствуйте, – неуверенно топчусь на месте, не зная, как поступить дальше. Приехать я-то приехала, а вот к душещипательным разговорам была вовсе не готова.
– Как твои дела? – женщина ставит стаканчик на тумбочку и плотнее кутается в шаль, даже не смотря на то, что в палате было очень жарко. А может, это просто я сгорала от всех своих чувств. Мне было неловко и стыдно стоять у нее перед глазами.
– Все потихоньку, если это можно так назвать. А вы как? Извините, что так долго не появлялась.
– Все в порядке, – прерывает она меня, – правда. Я просто не знала, где тебя найти и поблагодарить.
– За что?
– Брось, Эля, – она теперь действительно улыбнулась. Открыто и естественно.– Сначала ты забираешь документы, а потом мне звонят из прокуратуры и говорят, что дело закрыто и все обвинения сняты. Что это? Совпадение?
– А может, это новогоднее чудо? – Не могу не улыбнуться в ответ. – Может быть, у вас появился персональный Дед Мороз?
– Скорее Снегурочка, – принимает она эту игру, – но я ей очень благодарна. Думаю, что и сын тоже.
– Жаль, что он не может этого сказать самостоятельно. – Мигом меняется настроение, когда я смотрю на Матвея. – Как он? Мне кажется или трубок стало меньше?
– Медленно идет на поправку, – Мария Васильевна оказывается на противоположной стороне и нежно приглаживает отросшую челку парня. – Нужно немного потерпеть.
Мы так и замираем по обе стороны постели, каждая погруженная в свои мысли. Но что-то мне подсказывало, что суть у них была одна. Украдкой бросаю взгляд на ее лицо и подмечаю усталость, которую уже не скрыть никакими средствами.
– Вы хоть немного отдыхаете?
– Немного, – повторяет она следом за мной.
– Может быть, вас подменить и вы домой поедете?
Почти сразу же жалею о сказанном, потому что я вижу в ее глазах проблеск тоски и горечи. Ведь ее больше никто не ждал дома. Мужа больше нет, а единственный сын в больнице.
– Зачем мне туда? – Женщина как будто читает мои мысли. – Все, что у меня осталось… все здесь.
– Простите.
– Не извиняйся, не надо. – Она устремляет свой взор прямо на меня. – Тебе ведь тоже пришлось нелегко.
– Но не так, как вам.
– Да, – кивает она,– тебе в чем-то пришлось хуже.
Теряю дар речи, потому что не знаю о чем именно сейчас речь. Точнее, откуда она знает. И знает ли вообще? Или же это просто желание поддержать меня и этот разговор? Не знаю, как правильно среагировать и невпопад говорю:
– А сегодня ведь Новый Год.
– Я знаю.
– Если вдруг… если… вы захотите, – задерживаю дыхание, – может, отпразднуете его с нами?
– Нет, нет, Эль, – она отрицательно качает головой, – это ни к чему. К тому же это семейный праздник и я бы хотела провести его со своим ребенком.
– Понятно. Что ж… с наступающим праздником вас. – Мнусь на месте, а затем все же делаю шаг в сторону выхода.
– И тебя тоже.
Не знаю, что еще ей сказать. Не хочу навязывать свое внимание, но и понимаю, что мне бы хотелось сюда вернуться. И Мария Васильевна будто вновь проявляет чудеса чтения мыслей. Потому что почти у выхода меня настигает ее тихий голос:
– Ты приходи Эль, обязательно приходи, как будет время.
И на моей душе становится тепло. Меня не прогоняют и не осуждают. Меня будут ждать здесь, не смотря ни на что. И это немного окрыляет, я даже улыбаюсь ей напоследок и ухожу. И даже не догадываюсь о том, что затем происходило за закрывшимися за мной дверями.
Женщина с грустью посмотрела вслед девушке и, вздохнув, повернулась к ребенку. Еще раз коснулась вьющихся волос и отметила про себя, что в следующий раз нужно взять инструмент и подстричь Матвея. А еще не мешало бы его побрить, но это уже по его желанию.
– Солнце, открой глаза, – зашептала она, наклонившись к нему как можно ближе. – Она уже ушла.
Синие глаза тут же распахиваются и обводят помещение взглядом, останавливаясь на матери.
– Почему ты не хочешь, чтобы Эля знала о твоем пробуждении?– Мария Васильевна не ругалась, но в ее голосе были слышны нотки непонимания. – Девочка же мучается и места себе не находит.
– Боюсь, что она потом не придет. – Слышится хрипловатый голос парня.
– Вот увидел бы ее лицо и думал бы совершенно иначе.
– А что если она приходит сюда лишь потому, что ее гложет чувство вины? – Матвей скривился, стараясь сдвинуться хотя бы на сантиметр вверх по постели, но он был еще слишком слаб для этого. – Удостоверится, что со мной все в порядке и я ее больше не увижу.
– Глупый ты Матвей. – Женщина поправляет съехавшую подушку. – Видно же, что любит тебя до сих пор, как и ты ее. Вас жизнь уже не то, что лопатой по голове бьет, а наезжает бульдозером. А вы все ходите по кругу. Что еще должно случиться, чтобы вы поняли? Разве не достаточно вам страданий?
– Мам, не нервничай, – слабо улыбнулся Матвей. – Тебе же нельзя.
– Надо было об этом думать, когда ввязывался во все это, – не выдержала Мария Васильевна. – А то посмотри, он теперь запереживал. Не поздновато для этого?
– Ну, чуть-чуть. Но я же не специально.
– Не специально он. – Ворчит его мама следом.
– Что мне сделать, чтобы ты прекратила на меня злиться?
– Для начала встать на ноги и не отказываться от помощи. – Она жестом показывает, чтобы сын больше ее не прерывал. – И обязательно вернуть Элю себе. Все это, кстати, не обсуждается. А теперь лежи и думай, как ты все это будешь делать.
Мария Васильевна уходит, но не потому что была в гневе, нет. Она уходит из палаты для того, чтобы сын не видел ее слез. Она до сих пор не верила и каждый раз ставила свечку в небольшой часовне при больнице, чтобы поблагодарить всевышнего за его доброту и за то, что вернул ее сына обратно. А еще она молилась, чтобы две души вновь были вместе и чтобы они наконец-то обрели свое счастье. И она не могла иначе, даже не смотря на то, что много чего знала о Матвее и Эле. Не все было ей по душе и она не скрывала этого. Но всегда считала, что по одной паршивой овце все стадо не судят. Мария Васильевна в свое время едва сама не потеряла веру в это. Только причиной была не сестра, как у Эли, а старший брат, который прослыл заядлым криминальным элементом на селе. Именно его черная слава запятнала всю семью настолько, что с ними почти никто не общался. А на Марии и вовсе ставили крест. Ведь кому нужна в жены девушка с такой родословной? И только Илья, будущий муж и отец их ребенка вернул ей веру в себя. И доказал, что если даже кто-то из близких и допустил ошибку, то ты не должен расплачиваться вместо него.
Глава 15
Я раньше очень любила Новый год. Потому что именно этот праздник всегда пропитан каким-то волшебством, которое вне зависимости от того, сколько тебе лет, переносит тебя в детство. Я любила наряжать елку и квартиру, обожала покупать подарки для детей и остальных близких. Словно маленький ребенок с нетерпением ожидала полуночи, чтобы загадать самое сокровенное желание. Но в этом году магия рассеялась и мы прекрасно понимаем, что собираемся вместе не для счастливого празднования. Мы просто создаем видимость, что мы до сих пор дружная и неунывающая семья. Но все понимают, что это не так. Горе, шок и потери оставили на каждом из нас свой отпечаток. Изредка, в перерывах между играми с Максом, мама украдкой вытирала слезы с ресниц. Мы же со Стешей делали вид, будто не замечаем этого. Сервировали стол, раскладывали салаты по тарелкам, говорили о каких-то мелочах и старались не затрагивать больные темы. И праздничный бой курантов пытались встретить так, будто мы действительно ничем не отличаемся от других сотен тысяч семей. Но, не смотря на все усилия, что-то было все равно не так. Родители уезжают через час после салюта, ссылаясь на возраст и усталость. И я подыгрываю им, благо хоть Стеша никуда не торопилась. Уложив Макса спать, мы с ней почти до самого утра проговорили обо всем на свете. Я благодарна сестре за ее трезвый и свежий взгляд, за ее мысли, неприкрытые сладким обманом. Она говорит жестокие, но правдивые вещи. Только она понимает, почему я не хочу строить из себя скорбящую вдову и более того, поддерживает меня в этом. И это она будит меня ранним утром, чтобы сонную усадить в такси, отправляя в больницу.
Не удивительно, что в такой ранний час персонала толком нет. Я беспрепятственно попадаю в палату и устраиваюсь удобней у постели, хотя жесткий стул не сильно мне в этом помогает. Честно говоря, даже и не знаю, как объясню маме Матвея, зачем я приехала. Может быть, пора бы уже и признаться во всем. Но ее все нет и нет, а я настолько измучена, что умудряюсь уснуть с Матвеем, положив голову у его рук на постели. И сквозь сон чувствую, как будто кто-то меня нежно гладит по голове. Сон обрывается, я фокусирую взгляд, но никого не вижу рядом.
Кажется, пора записаться к невропатологу за таблетками.
Но и эта мысль прерывается, когда я вижу кристально ясный взгляд синих глаз.
– Привет, – улыбается он мне, но улыбка эта выходит напряженной. – Прости, что разбудил.
– Ты… ты… – вскакиваю с места на ноги. – Ты…
– Живой.
– Но… как? – В недоумении кручу головой по сторонам. – Я же только вчера была здесь и твоя мама ничего не сказала…
– Это я ее попросил не говорить тебе о том, что я пришел в себя.
– Давно? – перехожу в наступление.
– Больше двух недель назад, – честно сознается он в ответ. – И на то были причины.
– С удовольствием их выслушаю!
– Эль…
– Что?!
– Я оттягивал, как мог и наслаждался каждой минутой, которую ты проводила рядом со мной. Мне стало страшно, что стоит мне открыть глаза, как ты возьмешь и уйдешь отсюда. – Голос его очень тих, а в глазах раскаяние. – Я был не готов тебя отпустить.
– А сейчас?
– А сейчас я думаю, что пора. Зачем удерживать рядом с собой того, кто так яростно хотел уйти? Ты прости меня Эля, я не хотел привносить в твою жизнь столько бед.
Смотрю на него, а у самой полный раздрай на душе. Я злюсь, обижаюсь и в то же время безумно радуюсь тому, что я слышу его голос. Мне хочется удушить его и зацеловать одновременно.
– Знаешь что, Матвей… – быстрым шагом подхожу к постели и резко наклоняюсь к его лицу, – если ждешь, что я уйду, то не надейся на это.
В его глазах непонимание, которое сменяется облечением. И в подтверждении всех его догадок, я целую его до искр в собственных глазах. Зачем тратить столько ненужных слов, если есть способы получше, чтобы доказать свои чувства.
– Я тебя люблю, – шепчет он.
– Я знаю.
– Очень сильно.
– И это тоже.
– Знаешь, я вчера загадал желание… и оно сегодня сбылось.
– Ты удивишься, – улыбаюсь, – но мое тоже.
А где-то там, за дверями за ними наблюдала мама Матвея, которая даже неосознанно задержала дыхание, чтобы не спугнуть зарождающееся на ее глазах счастье. Что сказать, ее новогоднее желание тоже сбылось. И она теперь готова поспорить с каждым, кто посмеет сказать, что чудес не случается.
Полтора года спустя
Сижу на лавочке и гипнотизирую черный экран телефона. Не верится, что это происходит со мной…
– Эля, ты в порядке?
Поднимаю взгляд на Матвея и несколько раз моргаю. Быстро- быстро, чтобы прогнать черные точки перед глазами.
– Ты меня пугаешь, – Он продолжает вглядываться в мое лицо. – Может, позвать кого-нибудь?
– Все в порядке.
– Ты белее мела. – Не унимается он. – Что случилось?
– Варя выходит замуж.
– О, – Матвей удивленно вскидывает брови. – И… это же…
– Это все так странно!
– Почему?
– Потому что она и беременна к тому же! – Вскакиваю на ноги и задеваю при этом его трость, с которой парень не расставался.
– Даже так? – Он поднимает свою опору обратно. – И как так получилось? Все же Михаил взрослый мужчина, вряд ли это его оплошность.
– Мне кажется, что он специально. Он с самого первого раза дал понять, что настроен серьезно. – Закусываю губу. – Это Варя… она в истерике. Она этого не ожидала.
А я ведь ее в свое время предупреждала. После того, как Матвея выписали, я набралась смелости и позвонила дочери. Естественно, новость о том, что мы встречаемся, была принята в штыки со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но я стоически вытерпела все оскорбления в свой адрес и даже потом, после всего сказанного и сделанного, не оставляла попыток наладить с ней контакт. Я не хотела, чтобы она думала, что я променяла ее на Матвея. Я бы в жизни так с ней не поступила. Но Варя не была бы собой, если бы не попила с меня крови и не вытрепала нервов на десять лет вперед. В итоге она начала встречаться с мужчиной, который был на пятнадцать лет ее старше. Не слушая моих доводов, она вечно огрызалась, мол, у вас с Матвеем же тоже разница в возрасте и ничего страшного же. Не знаю, кому и что она хотела доказать, но по сути получилось все то, на что она не рассчитывала. Глупая и заигравшаяся девочка, которая посчитала себя самой умной. Думала, что Михаил не посмеет прервать ее игру. А теперь она плакала мне в трубку, что не готова быть ни матерью, ни женой. И что самое плохое, я ведь жалела не ее, а будущего ребенка, которому повезет с папой, но не с мамой. А может быть, у Михаила получится то, что я провалила в свое время. Может быть, ей как раз и нужен был такой мужчина, который будет держать ее в ежовых рукавицах и выбьет эту ветреность из ее головы.
– Что делать будем? – Матвей нежно гладит мою руку.
– Ничего. – Вздыхаю.– Остается только ждать появления внука или внучки. Нет, ну это надо же? Я стану бабушкой Элей!
– Брось, никто в жизни не скажет, что ты выглядишь бабулей.
С грустью смотрю на Матвея и поджимаю губы. Надо бы ему сказать, да язык еще не поворачивается. Вот поеду сейчас в больницу, чтобы удостовериться и уж потом реально огорчу его. Никогда бы не подумала, что климакс наступит так рано. Но все признаки на лицо: плохое самочувствие, озноб, апатия, головные боли, отсутствие месячных и отрицательные тесты на беременность.
– У тебя во сколько заканчиваются занятия? – Прячу свои страхи за фальшивой улыбкой.
– В два.
– Заскочи к нам потом. – Встаю с места. – Макс хотел тебе новую игру показать.
– Здорово, – он поднимается следом и опирается на трость. – Эль, если что-то не так… ты же мне скажешь?
– Обязательно, – киваю и дарю ему легкий поцелуй на прощание.
Провожаю взглядом своего парня до самых дверей реабилитационного центра, куда он ходит весь последний год. Сколько мы с его мамой оббегали фондов, чтобы нам помогли в его восстановлении. И сколько сил было вложено потом… не счесть. Но это того стоило, ведь он постепенно вставал на ноги и это было нашим главным достижением. А еще я была очень рада, что Матвей почти сразу нашел общий язык с Максом. Ведь для меня, как для мамы, это было особенно важно.
Врач встречает меня с хмурым выражением лица. И мое настроение падает ниже с каждым ее сказанным словом.
– Ну, вы же понимаете, что затягивать было нельзя? О чем вы думали? – журит она меня. – Ведь помимо климакса может быть что угодно. И гормональный сбой, и внематочная беременность, и даже более страшные диагнозы. Вы очень безответственно относитесь к своему здоровью!
Мне ничего больше не остается, как соглашаться со всем вышесказанным, будто я нашкодивший ребенок. И с таким же виноватым лицом я ложилась на кушетку, а затем терпеливо ждала, пока врач тщательно обследует мой живот холодным датчиком узи. Все бы ничего, но мне абсолютно не нравилось выражение ее лица. Она хмурится еще больше, качает головой и что-то бурчит себе под нос. А затем и вовсе прерывает процедуру.
– Что ж, милая, даже не знаю, что тебе сказать.
– Все настолько плохо? – переспрашиваю дрогнувшим голосом.
– Ну… это только тебе виднее будет. Рано ты себя записала в клуб «кому за сорок». Мамой станешь скоро.
– Что?
– Я вижу нормально протекающую беременность сроком в семь недель, вот что. – И она разворачивает монитор ко мне, где на черном фоне белеет маленький комочек.
– Но я же делала тесты и все они были отрицательными.
– Не устану повторять, что самый информативный ответ может дать только анализ крови на хгч. – Врач подает мне салфетки. – Так что, можно поздравлять?
Заторможено киваю. Для меня это шок, ведь мы с Матвеем предохранялись… точнее, я предохранялась.
– Даже спирали и презервативы дают сбой, не говоря уже о таблетках и свечах. – Поясняет врач, параллельно заполняя обменную карту. – А теперь, я напомню тебе о том, что нужно будущей маме в первом триместре…
Но я ее почти не слушаю. Смотрю на цветную обложку буклета для беременных в своих руках, словно на диковинку, а на лице расползается глупая улыбка. Я – беременна… это же какое-то чудо.
И я не верила в это даже тогда, когда после девяти месяцев ожидания, мы держали на руках нашу доченьку. Ульяна даже в таком маленьком возрасте была вылитой копией Матвея, который не спускал с нее своих счастливых глаз. Да, это было все же чудом. Как и то, что на крохотной ручке дочери виднелось маленькое родимое пятно в виде сердечка. Оно находилось там же, где и моя татуировка в виде акварельного сердца, которым Матвей перекрыл уродливый шрам после аварии. Совпадение? Не знаю. Но уверена в том, что это все же знак. Матвей перекрыл внешний изъян, а Ульянка своим появлением закрыла все внутренние раны. И я впервые за долгое время почувствовала себя счастливой, смотря в глаза своей новорожденной дочери и слыша смех всех родных рядом. Она стала нашим исцелением.
Конец.
