Crazyoptimistka
Тату на нашей коже
– Давайте вам помогу, – Матвей переводит взгляд с дочери на меня, – Варь, ты же не против, если я подброшу твою маму к магазину. Чего она должна идти по такому холоду и льду?
– А тебе точно нужно это молоко? – переспрашивает Варя и смотрит так, будто я ей перепортила весь день.
– Я заодно куплю тебе твои любимые конфеты, – улыбается Матвей. Той улыбкой, которой всегда меня успокаивал. И она беспроигрышно действует, так как моя дочь тает. Не охотно, но она отпускает нас.
Мы неуклюже забираемся в его машину и ждем пока она прогреется. И едем мы не совсем за молоком. Просто Матвей подхватывает мою идею, чтобы побыть наедине. И это ожидаемо, что разговор наш не клеится, а точнее мы вообще не знаем с чего начать. Тормозим у первого попавшегося магазина, но не выходим. Вместо этого Матвей внезапно берет мои окоченевшие пальцы и подносит к своим губам, согревая горячим дыханием.
– Прекрати, – шепчу, но не отнимаю свою ладонь обратно.
– Ты замерзла.
– А ты мог бы включить обогрев сильнее, – все же нахожу силы и возвращаю руку в карман. – Красивые цветы ты подарил моей дочери. А что дальше будет? После того, как ты … разберешься с Эммой? Кстати, ты так и не сказал, что именно ты планируешь сделать.
– Мне нужен только разговор, где она сознается во всех своих махинациях. – Озорной блеск в его глазах сменяется льдом. – А дальше с ней будут разбираться те, у кого она воровала.
– Что?
– А ты думала, что на такую жизнь она сама заработала? Боже, Эля, ты такая наивная.
– Ее посадят? – Во рту пересохло до такой степени, что голос стал хриплым.
– Да.
– О, Господи… – закрываю лицо ладонями.
– Эль, – Матвей кладет ладонь мне на плечо и немного сжимает, – так надо.
– Я понимаю это! Но почему у меня такое ощущение, будто я предаю ее?!
– Тсс, – он поглаживает меня и притягивает к себе. – Все оттого, что ты такая Эля. Добрая, не умеющая предавать и пользоваться людьми.
– Она же моя сестра…– всхлипываю и утыкаюсь носом в его плечо.
Я не планировала плакать, но чаша внутри наполнилась до краев. А когда эмоции стихли, когда боль, сдавливающая легкие ушла, я оттолкнула Матвея от себя. И отвернулась к окну, растирая влагу по лицу.
– Винишь меня? – тихо спрашивает Матвей.
– Скорее всего, себя саму.
– Не стоит.
– А что мне еще делать? Как мне потом смотреть в глаза родителям, когда ее упекут за решетку? Я, вот этими руками, – показываю ему ладони, – сдаю свою младшую сестру. Как потом жить с этим?
– А как она живет, ты об этом не думала? И потом, не ты ее сдаешь, а я. Поверь, мне ее не жалко. Она столько всего наделала, столько судеб сломала, что туда ей и дорога.
Невыносимо слушать то, что он говорит. Скрываюсь от него и от правды в теплом помещении магазина.
Трусиха. Стеша бы даже не задумывалась над этим. Стеша взяла бы и сделала это.
Я не Стеша и никогда ею не была.
И зря. Эмма бы тоже точно не раскисла и в первую очередь бы спасла свою задницу, а не твою.
Заткнись! Заткнись! Заткнись!!!
Трясу головой, отгоняя навязчивые мысли и люди шарахаются от меня, словно от прокаженной. Схожу с ума, не иначе. Заливаясь краской от стыда, хватаю первый попавшийся пакет молока и, даже не посмотрев дату годности, несусь к кассе.
– Садись в машину, Эля, – приказным тоном встречает меня Матвей на улице.– Я обещал твоей дочке довести тебя в целости и сохранности. Эля, даже не вздумай никуда бежать.
– А что будет?
– С удовольствием посмотрю, как ты все объяснишь Варе, – он открыл дверь с пассажирской стороны, – садись в машину.
Ладно, возможно, я и правда перенервничала. Лишние вопросы мне ни к чему, особенно, когда я не готова на них отвечать. Но есть еще кое-что, что меня до сих пор гложет.
– После всего… что будет с тобой и Варей? Мне готовится к свадьбе? Называть тебя зятем?
Матвей резко дает по тормозам и я чуть не вылетаю через лобовое стекло. Его лицо перекошено от злости, но мне не страшно. Выдерживаю гром и молнии в его взгляде.
– Это не праздное любопытство. Ты говорил о честности, и я тоже хочу кое-что тебе сказать. Мне тяжело находиться с вами рядом. Я не смогу спокойно смотреть, как вы целуетесь, встречаетесь и… затем заводите детей. Ты это понимаешь?
– Почему?
– Потому что это ненормально.
– Это не тот ответ, который ты хочешь сказать. Почему? – С напором повторяет свой вопрос Матвей.
– Ты издеваешься??
– Почему, Эля??!
– Да потому что я до сих пор тебя люблю!! – Кричу в ответ и, в этот момент он притягивает меня в поцелуе к себе. Мы изголодались друг по другу и это ясно с первых секунд. Целуемся так, как будто в последний раз в жизни. Со стонами, проклятиями и кровью из разбитых губ. Нам уже трудно дышать, но мы никак не можем отодвинуться друг от друга.
– Эля, родная, я что-нибудь придумаю, – слышится его шепот. – Эляя…
– Остановись, Матвей, – ухожу от его губ и спасаюсь от этого наваждения, – давай не делать глупостей.
– Я все решу. – Твердо произносит парень и, чуть помедлив, заводит машину, направляя ее в сторону дома. – Вот увидишь.
Самое страшное, что я хочу в это верить, но реальность ведь совершенно иная. В ней с ним не я, а моя дочь и это чертовски отрезвляет. В пору вообще выброситься из машины на ходу, чтобы больше ничего не чувствовать. Чтобы закончить это абсурд и не находиться на распутье. Но нельзя. Я ведь еще нужна Максиму.
И не только ему. Возможно…
Нас не было минут двадцать, а по ощущениям, будто половину дня точно. Стоит зайти в квартиру, как Варя тут же с обиженным лицом уводит Матвея на кухню.
– У меня что-то голова разболелась, Варя, справитесь без меня?
– Мам, – шипит она, – ты серьезно?
– Абсолютно. Но вы же не будете скучать, верно? – С этими словами ухожу в свою комнату и прикрываю свою дверь. А сама направляюсь прямиком к окну, которое тут же открываю настежь. Краем уха улавливаю спор, который доносится с другой комнаты, но ничего не разобрать. Затем слышатся торопливые шаги и возгласы Вари, хлопок двери и… тишина. Которую нарушает сигнал пришедшей смс.
* Я ничего не забыл*
Смотрю на черные буквы, которые мерцают с экрана и зажмуриваюсь. Но все же печатаю ответ, который ему вряд ли понравится.
* Не принимай близко к сердцу все то, что случилось. Это были нервы и не более. Я выпустила пар и не хотела ничего серьезного. Прости.*
Минута, две, три и вместо ответа я вижу, как его машина с визгом уносится со двора. Слишком быстро. Настолько, что мне страшно представить цифры на спидометре. И когда она скрывается за углом, я вдруг слышу самый страшный звук в своей жизни… Визг тормозов и звук удара…
Все, что происходило дальше, напоминало кромешный ад, который я наблюдала будто со стороны. Вот я под недоуменный взгляд Вари вылетаю на улицу прямо в джинсах, пайте и тапочках. Бегу, поскальзываюсь, теряю обувь и уже в одних носках добегаю до места аварии. А там… груда искореженного металла, обломки, разбросанные по дороге. Вокруг слышатся крики, люди останавливаются и выходят на помощь пострадавшим. Я не чувствую того, как носки насквозь пропитал холодный снег. Я смотрю на тело, лежащее на дороге и цепенею. Это Матвей. В неестественной позе, наполовину скрытый куском пластика от чужой машины.
– Матвей!!! – кричу не своим голосом и несусь к нему, падаю рядом и касаюсь холодной руки. – Вставай…
– Девушка, его нельзя трогать,– чьи-то руки пытаются поднять меня, но я вырываюсь и вновь тянусь к парню.
– Кто-нибудь, вызовите скорую! Умоляю!!
– Уже едет, – пожилой мужчина все же умудряется оттянуть меня в сторону, – оставайтесь здесь, вы ему не поможете. Здесь нужна помощь медиков, а вы только навредите ему!
– Эй, тут еще один без признаков, – слышится еще один голос в суматохе и я перевожу свой остекленевший взгляд в ту сторону.
Лучше бы я этого не видела. Потому что второй машиной, которая пострадала от столкновения была до боли знакомая мазда. Мазда, которой так хвалился в свое время Слава.
Глава 8
Сегодня снег с дождем. Он неприятной жижей сыпется с неба и напоминает холодные плевки, которые хлещут тебя по лицу. А у меня даже нет сил, чтобы смахнуть налипающие крупинки со щек. Кто- то приобнимает меня за плечи и притягивает к себе. Перевожу мутный взгляд на человека и понимаю, что это мама и она плачет. А я? Мне кажется, что слезы все пролиты. Что я пустая и во мне нет ни единой эмоции. А еще мне холодно. Но холод этот не такой, как мы привыкли чувствовать при низких температурах. Он исходит изнутри и тонкими щупальцами обволакивает каждую клеточку души. Поражает точно в цель, превращая тебя в подобие человека. Который мало что понимает в происходящем. Совсем недавно я приравнивала свое положение к тому, будто стою на краю обрыва. Что ж, теперь этот обрыв действительно передо мной. Уходит вглубь на пять метров и меня мутит от запаха свежевырытой земли. Меня мутит от запаха ладана и от песнопений батюшки. Смотрю куда угодно, лишь бы не на застывшее в теперь уже вечном умиротворении лицо. Но когда закрываю глаза, мне не становится лучше. Потому что память сразу же переносит в больницу, куда меня забрали с места аварии.
– Девушка, сидите смирно! – прикрикивает на меня медсестра.
– Мне нужно знать, как они, пожалуйста, – с мольбой всматриваюсь в ее глаза и она поджимает губы.
– Поймите, в реанимацию вас не пустят, – сжалилась женщина, – врачи делают, все возможное.
– Можно я хотя бы посижу в коридоре?
– Милая, сначала вам наложат швы, – с этими словами, она указывает на мою руку, которая обернута каким-то то ли полотенцем, то ли какой-то тряпкой.
Откуда у меня эта рана? Я даже не почувствовала того, как мне больно и что идет кровь. Возможно, зацепилась за какой-то обломок, когда ринулась к машине Славы. А может быть, это произошло раньше, когда я летела к Матвею. Не знаю, в голове сплошная каша. А еще меня начало трясти и это даже не от того, что мои ноги никак не согревались после ледяного капкана из снега. Адреналина в крови больше нет. Теперь на смену ему пришло осознание всего ужаса, который развернулся на дороге и в моей жизни. Это действует похлеще, чем анестезия и в момент, когда мне зашивают руку, я ничего не чувствую. Смотрю на длинный ряд стежкой, который так уродливо пересекает мою татуировку. Целостность картинки нарушена… ровно в том месте, где тонкая нить вела от компаса к северу. От меня к Матвею. Будто пророча самое страшное…
– Элеонора? – мужчина в белом халате кажется уставшим.
– Да? – срываюсь на ноги.
– Мне очень жаль…
А дальше все как в тумане. Ничего не помню про тот вечер в больнице. Как будто я закрыла глаза на минуту, а очнулась уже здесь, на кладбище. Организацию похорон полностью взяли на себя родители. Они же отвезли детей к каким-то знакомым. Не помню лица Макса и Вари, не помню, что им говорила. В обрывках воспоминаний мелькают только их слезы. И этих слез так много, что я сама захлебываюсь ими.
Зажмуриваюсь, когда его опускают вниз. И закрываю уши руками, когда слышу грохот засыпаемой земли по деревянной крышке. Отмотать бы время назад… Да невозможно. Стою перед свежим холмом в венках и осознаю, что все по-настоящему. Что нет больше Славы. И уж лучше бы он был живым и мы продолжили бы пререкаться время от времени, чем вот так…
– Солнышко, – мама осторожно ведет меня к машине, – дать таблетку?
– М? – поднимаю на нее свои заплаканные глаза. Мне понадобилось немного времени, чтобы понять то, что она говорит. – Нет, не хочу.
– Домой? – она с беспокойством вглядывается в мое лицо.
– Ну а куда еще? – Бурчит позади папа. Он тоже весь на нервах, но старается не показывать вида.
– Там же кафе заказано… может, Эля хотела поехать туда.
– Не надо кафе, хочу домой. – Опускаю голову ниже, чтобы как-то совладать с эмоциями.
– Я отвезу ее, – Стеша вклинивается между мной и мамой, – а вы езжайте в кафе.
– Спасибо, дорогая. – Она с благодарностью смотрит на старшую сестру, а затем на меня. – Звони мне в любой время и я приеду.
– Хорошо.
Всю дорогу я уверю себя, что в том, что сильная. Что справлюсь. Что боль пройдет. Но стоит зайти домой, как ноги подкашиваются и все те слезы, которые я подавляла на похоронах, градом стекают с ресниц. Стеша садится рядом и обнимает меня, покачиваясь со мной в такт.
– Давай, Эля, выплесни, – шепчет она, поглаживая мою макушку.
– Стеша, как же больнооо, – вою ей куда-то в плечо.
– Знаю, милая, знаю. Хотя я и не любила Славу, но мне жаль.
– Я не знаю, что мне делать дальше… дети, как они это переживут?
– Со временем все утихнет.– Она отстраняет меня на расстояние вытянутой руки, – не забудется, но болеть будет меньше.
Хватаюсь за нее, будто сестра стала спасительной соломинкой. И она без единого раздумья подает мне руку, не позволяя захлебнуться в этом океане страданий. Моя некогда суровая и замкнутая сестра впервые плачет рядом. Она же чуть позже укладывает меня в постель и, накрыв пледом, сидит на постели и поглаживает меня до тех пор, пока мой измученный организм впадает в подобие сна.
А утро встречает меня головной болью и шумом из прихожей. Не смотря на безумное жжение в глазах и желание их больше не открывать пока не станет легче, все же выглядываю из комнаты. И что я вижу? Мечущуюся Варю по квартире с дорожной сумкой в руках. Чуть дальше в кухонной арке застыла Стеша, которая скрестив руки, что-то говорила племяннице.
– Варь, что ты делаешь?
Она поднимает на меня заплаканные глаза и, шмыгая носом, пожимает плечами.
– Уезжаю обратно в общагу, разве это не понятно?
– Варь…
Срываюсь к дочери, потому что до безумия хочется ее обнять, прижать к себе, укрыть ее от всех бед и поглотить все плохое, лишь бы не видеть столько горечи в ее глазах. Варя застывает на месте и я чувствую, как ее тело напрягается в моих объятиях. Казалось бы, что в такой страшный момент мы должны были сплотиться, но я как чувствовала бездну между нами, так она таковой и осталась.
– Варвара, ты бы с матерью хотя бы для приличия побыла, – как всегда, прямо «в лоб» говорит Стеша. – У меня в твоем институте знакомые есть, поговорю, они тебе на уступки пойдут. К тому же, это не прогулы. Здесь уважительная причина есть. Как ни как…
– Замолчите, – Варя с какой-то злостью окидывает ее взглядом. – Как будто мало того, что здесь все напоминает о папе. Как вы не понимаете, что мне здесь трудно находиться?!
– А маме твоей не трудно? – Сестра не сдает позиции. – А брату? Только тебе одной тяжко, да?
– Нет, не одной мне. Эмме в сто раз хуже. – Отсекает Варвара. – Она хотя бы любила отца, а мама о нем давным-давно позабыла. Иначе бы не подавала на развод первой.
– Не смей так говорить, – впервые за все время, хватаю ее за шиворот кофты и притягиваю ближе, – да, мы с твоим отцом разошлись, но ничего не забыто. Я с нежностью вспоминаю нашу молодость и то, как вы появились. Я не могу перечеркнуть и выкинуть эти воспоминания не смотря ни на что. И никогда не собиралась! И да, Варя, представь себе, что мне тоже хреново!
Смотрим друг на друга и тяжело дышим, каждая думает над следующим словом.
– Ты возвышаешь их чувства и ставишь их в пример, очерняя меня. А сама что? Не стыдно уезжать в тот момент, когда твой парень в коме, а? – Судя по лицу Вари, я попала прямо в точку. Очень больную точку, но в этот раз мне хочется сделать ей еще больнее. – А навестить его слабо?
– Я была там.
– И что? – Повышаю я голос. – И что, Варя? Почему бежишь от него? Он тебе больше не нужен? А как же большая и светлая любовь между вами? Испарилась, как только он оказался на больничной койке?
– Чего ты добиваешься?! – Срывается на слезы дочка.
– Чтобы ты показала мне настоящую Варю. – С расстановкой говорю ей в ответ.
– Да!
– Что да?
– Я не хочу больше появляться в больнице! Я не хочу видеть его в таком состоянии! Врачи говорят, что шансы малы… а зачем он мне такой?
– Думаешь, инвалиды не могут любить?
– Я не смогу полюбить его таким… поломанным. Зачем мне калечить свою жизнь рядом и быть вечно прикованной к нему? Я себе представляла совершенно другое будущее. А к такому не готова. И никто не сможет меня заставить.
Вот оно. Настоящее, лицемерное и гнилое нутро избалованной девицы. И так мерзко становится, что я отталкиваю ее от себя.
– Я не знаю, кто ты такая. Я не растила тебя такой и воспитание давала абсолютно другое. Слышала бы ты себя со стороны, Варя. Можешь передать «спасибо» моей младшей сестре. Теперь я вижу, от кого ты этого нахваталась. Только не пойму, почему она? Почему ты так ей подражаешь?
– Тебе не понять.
– Ну, куда уж мне…
– Она не такая, как ты. Мне с ней легче. Эмма никогда не пилила меня, всегда поддерживала, давала советы. Ты же вечно в каких-то проблемах, тебе постоянно было некогда. И вообще, Макса ты всегда любила больше, чем меня. Так что, если ищешь того, кто во всем этом виноват, то просто посмотри в зеркало.
– Так, мадам, ты вроде бы куда-то собиралась? – Стеша двинулась в ее сторону, пока я пребывала в оцепенении после таких откровений.
– А вам какое дело? – Моментально окрысилась Варя. – Я вас знаю по фотографиям, так что вы мне не авторитет.
– Тебе и мать родная не авторитет, – хмыкает старшая сестра, – так что я особо не расстраиваюсь. К тому же, вот кто, а я действительно люблю больше своего племяша. И знаешь что? Тут не мать твоя виновата, что ты выросла такой циничной гадиной. Просто у нас это семейное, понимаешь? У нас паршивой овцой всегда была Эмма, а здесь ты. Так что ты смирись с этим, дорогая.
Варвара с психами и истерикой хватает свою сумку. Хочет что-то сказать, но побаивается, потому что она действительно плохо знает Стешку и то, как она среагирует на ее выпады. А бить вслепую и не зная оппонента всегда чревато последствиями. К которым Варя в силу своего возраста пока еще не была готова.
– Тебе как, вещи с окна выкинуть или сама вынесешь? – Сестра демонстративно открыла дверь. – Живее, Варя, живее. Нам с твоей мамой есть о чем еще поболтать. И это намного серьезней, чем истерики зарвавшейся малолетки.
Варвара презрительно обводит нас взглядом и фыркает, направляясь на выход. Не верю, что все это происходит на самом деле. Я вместе с сестрой выгнала собственную дочь из дома.
– Так, теперь ты, – Стеша жестом указывает мне на кухню, – я хочу знать все до последнего. А именно, какого черта здесь происходит?!
Глава 9
Стеша молчала, пока я изливала ей душу. Не проронила она ни слова и после. В наших чашках давным-давно остыл чай, мама успела отзвониться и рассказать, что они с Максом вышли на прогулку в центр. А сестра как сидела каменным истуканом, так и продолжала сидеть. Ни единой реплики, ни единой эмоции. Пустейший взгляд и то, был устремлен в окно, но не на меня.
А чего ты, собственно говоря, ожидала? Вывалила на голову тонну дерьма и ждешь благодарности?
На самом деле ничего я уже не ожидала. Просто устала нести этот груз в одиночку, когда даже поделиться не с кем. Ни одна живая душа даже не догадывалась о том, насколько мне плохо. Насколько сильно я задыхалась порою от безысходности. Иногда мне даже казалось, что вот он, мой предел. Что дальше плюнуть уже нереально. Но новый день или месяц убеждали меня в обратном и неприятности продолжали сыпаться, словно из рога изобилия. Я отчаялась высматривать свой лучик света в этом мраке. А после случившегося… надо мной будто захлопнули крышку, как над Славой и я не знала, кто или что вобьет последний гвоздь и, тем самым, оборвет мои мучения.
– Почему ты ничего не сказала? – наконец-то слышится голос сестры.
– А смысл? – горько усмехаюсь в ответ.
– Смысл? – Стеша бьет ладонью прямо по столу. – Смысл?
– Да, он самый. Ну, рассказала бы я вам истинную причину нашего развода и что дальше? Думаешь, если бы мама или ты начала промывать им мозг, их бы это остановило? Они бы одумались? Все обо всем забыли и разошлись по своим домам? Нет, Стеш, такого бы не было бы. А знаешь, что бы было? Вы бы поохали, пожурили их, возможно, некоторое бы время не общались. Но потом все равно бы свыклись с этим. Потому что для мамы и папы мы так и остались детьми, они не могут встать на одну чью-то сторону. Не могут разорваться и отказаться от одной дочери. Я знаю, о чем говорю, потому что у самой есть дети. И даже не смотря на отношение Вари ко мне, я ее не вычеркну из своей жизни. Понимаешь? Я не хотела ставить родителей перед таким тяжелым выбором. А что касается тебя… уж извини, но ты и так живешь, словно мы давно не сестры. Поэтому, да, я не видела смысла звонить и жаловаться.
– Понятно. – Кивает она мне в ответ и больше ничего не говорит.
В этом вся Стеша. Она не любит размусоливать, читать нотации. То, что она вчера дала слабину и показала слезы – единоразовая акция. Она или высказывает все сразу, не беспокоясь о твоих чувствах, или же молчит. Как сейчас. И в этой давящей тишине ты сам себя успеваешь обматерить и почувствовать жалким человеком на этой планете.
– Обиделась?
– На последнее предложение? Нет. – Сестра подпирает подбородок одной рукой и пристально смотрит в мою сторону. – Но я рада, что ты теперь подмечаешь такие вещи. Жаль, что при этом, Эля, ты до сих пор стараешься всем угодить, ведь это привело к тому, что мы сейчас имеем. Будь ты хоть капельку похожей на меня, будь у тебя хотя бы крупица здорового эгоизма, все было бы иначе. Но тебе просто удобно так жить. Плевки с лица вытерла, дерьмо с головы смыла и приготовилась дальше жевать сопли.
– Не правда.
– Да кому ты сейчас рассказываешь? Стоит мне уйти, как ты снова начнешь самокопания. Мол, все случилось из-за тебя и прочее бла-бла-бла. Хорошо, за родителей я еще соглашусь. Про себя… ну так, со скрипом подтвержу. А про себя? Ничего не хочешь сказать?
– Всего один день прошел с момента похорон, Стеша, что ты хочешь услышать? Что ты ко мне пристала? Добить хочешь? Ты выбрала для этого отличный момент!
– Да не жди ты, что станет легче. – Прищуривается сестра и будто не замечает моих выпадов в ее сторону, – тебе с этим жить теперь до конца дней. Я тебе об этом твержу еще со вчерашнего вечера. И Слава, и Эмма, даже этот паренек… вы теперь связаны одним тугим узлом. Вспоминая одного, ты вспомнишь и второго, и третьего. И всегда, слышишь, всегда ты будешь вскрывать себе этим подживающую рану.
– Твоя взяла!
– Нет Эля, еще нет.
– Чего ты от меня хочешь?! – срываюсь на крик.
– Встряхиваю тебя и пытаюсь достать из тупикового состояния, до которого ты сама себя же и довела. Из вашего уравнения выпал твой бывший муж, Эмма даже не появилась на похороны и вряд ли явится в ближайшее время. А что с мальчиком ты делать будешь?
В этот момент мне впервые хочется ей врезать. Потому что Стеша отметая все бесполезное, выделила самые больные места и теперь с особой хладнокровностью била по их центру.
– Ты же так рьяно отнекиваешься от очевидных фактов и ставишь крест на всем, – сестра медленно продолжает вгонять слова – скальпели в мое сердце.– Решись наконец с тем, как поступишь.
– А что мне делать? Ау, Стеша, он с моей дочерью вернулся! Они целовались… они же… не в шашки по ночам играли!
– Это он так сказал?
– Ты серьезно? Погоди, вот он с комы выйдет и я обязательно уточню этот момент. И если Матвей станет отрицать, то скажу что-то типа того, мол, окей. Если вы с Варей не занимались сексом, то давай начнем все сначала. Так что ли?
– Да как хочешь. Только смелости наберись и для начала навести его.
– И навещу!
– И навести! – Гаркает она следом. – Посмотри на него еще раз в таком состоянии и если ничего не екнет, можешь гордо хлопнуть дверью напоследок. Нет, что ты, я не подумаю, что ты поступаешь с ним как Варя. Как она там сказала? Ей не нужен такой… такой…
– Поломанный, – сквозь зубы подсказываю это слово.
– Точно! – Сестра щелкает пальцами. – Такие ведь никому не нужны да? Ну ладно Варя, у той еще ветер в башке. Но ты-то у нас барышня взрослая, ты ж осознанно поступаешь и твоим словам поверить можно, они ж подкреплены железобетонным аргументом. Так что давай, дерзай. Поставишь точку и со спокойной душей заживешь дальше.
– Зачем ты так со мной?
– Жестоко?
–Слишком.
– Наверно, это потому что я желаю тебе счастья. А ведь есть семьи, где жены принимают своих неверных мужей обратно, представляешь? Они знают, где побывали их члены, но все равно прощают им эти ошибки.
– К чему это сравнение?
– Просто пришло на ум. – Стеша выходит в прихожую и берет сумку в руки.– Эль, ты уж или освободи вас, или рви зубами все вокруг ради своего благополучия и счастья. Чтоб просто поздно не было в любом из этих случаев.
Она уходит, оставляя после себя тяжелый осадок. Слишком много было сказано, слишком много сокровенного было поднято со дна моей души. Забираюсь с ногами на диван и натягиваю плед сначала до подбородка, а затем укрываюсь им с головой. Я так всегда делала в детстве, когда чего-то сильно боялась. Чего же я страшилась сейчас? Наверно того, что Стеша окажется права. Она видела мои метания и как же четко все смогла разложить все по полочкам. Смогу ли я так? Не знаю. Мне нужно время…
Тяжелая апатия продлилась почти месяц и я благодарна родителям за то, что они были рядом с нами. Я всеми силами пыталась залатать дыры в нашей семье, бросила все и была постоянно с Максом, боясь рецидива и того, что снова придется ехать к психологу. Но совместными усилиями мы вытянули и это. А вечером, когда он засыпал, я подолгу сидела у окна и смотрела на ночное небо и на одиноко кружащиеся снежинки. А ведь скоро Новый год и я так хотела, чтобы он принес в нашу жизнь долгожданное спокойствие. Но для этого нужно было разобраться с оставшимися вопросами, которые я так отчаянно избегала.
Хватит. Хватит этой боли. Хватит этих метаний.
И я понимаю, что пора. Что я созрела.
Я не любила больницы с самого своего детства и появлялась там лишь в самых крайних случаях. Конечно, беременность и появление детей внесло свои коррективы, но роддом и детская поликлиника не так на меня действовали, как взрослое отделение. Сюда заходишь и чувствуешь какую-то безнадегу. Видишь лица людей, которые грызутся в очередях за талончики и моментально хочешь сбежать. В частных клиниках все намного лучше, но… после аварий туда не отвозят. Поэтому я вот уже пятый раз подхожу к двери отделения и все не решаюсь зайти внутрь. И это не просто боязнь больниц. Я боюсь, что переступив порог и пройдя к стойке регистратуры, я услышу страшные слова и увижу пустую койку сквозь двери палаты. От этих мыслей болезненно сжимается сердце.
Пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет хорошо…насколько это возможно.
Двери распахиваются и чуть меня не задевают, но волнует меня не это. Я вижу женщину с красными от слез глазами, которая кутается в шаль и дрожит крупной дрожью. Эта дрожь не от холода, я знаю это, потому что совсем недавно чувствовала подобное. И чем дольше я смотрю на горевавшую о чем-то своем женщину, тем явственней ощущаю озноб в своем собственном теле. Он будто по каким-то невидимым линиям передался от нее ко мне. Почему-то так хочется подойти к ней и сказать что-то утешительное, но я не могу сдвинуться с места. Да и не знаю я, как отреагирует чужой человек на то, что кто-то лезет к нему со своими напутствиями. Тут бы со своей трагедией сначала разобраться.
Дверь снова распахивается, выпуская двух сотрудников милиции и врача в белом халате, который хмурится, когда ему что-то говорят. Это тот же врач, который был в тот день на смене, когда прибыли скорые с места аварии. Он же заходил ко мне сообщать новости о Славе. И с ним же мне пришлось общаться, когда потребовались справки и документы для захоронения.
– Сотникова? – Он первым узнает меня. – Ты зачем здесь? Вызвали?
– Что? – непонимающе смотрю на него. – Нет, никто не вызванивал. Я просто… хотела узнать… про парня. Как он?
– Стабильно тяжелый, насколько это может быть в его случае. Кстати, ты вовремя. Вот эти молодые люди как раз работают по этому делу и, думаю, что твои показания как раз не будут лишними. Тебя же тоже привезли прямиком с той дороги.
– Добрый день, – оживают парни в униформе, – можно задать вам несколько вопросов?
– По поводу? Я ведь уже все рассказала сотрудникам ДПС.
– Дело в том, что всплыли кое-какие моменты, которые повлияли на ход дела. Нам нужно уточнить еще раз несколько деталей. Пройдемте внутрь?
– Да, – растеряно отвечаю им и почему-то озираюсь в сторону той незнакомки в шали, которая теперь стояла лицом к нам и жадно ловила каждое слово.– Это же не займет много времени?
– Нет, что вы.
– А я? – вдруг подает голос та женщина.
– А вы Мария Васильевна возвращайтесь в палату к сыну, – отвечает второй мужчина и от этого ответа меня бросает в жар.
Это мама Матвея.
Теперь я понимаю, почему она так приковывала к себе взгляд. Потому что они с Матвеем были очень похожи. Тот же цвет волос, те же черты лица и те же синие глаза, которые ледяными иглами впивались в мое лицо. В немом крике и с мольбой.
– Напомните нам еще раз, как Матвей Северный оказался у вашего дома? – начинают опрашивать меня сразу же, как только мы оказываемся в свободной ординаторской.
– Он приезжал к моей дочери.
– Они не конфликтовали?
– Нет. – Хмурюсь. – Извините, а к чему вы ведете?
– Он не упоминал в разговоре о каких-либо проблемах или конфликтах с другими людьми? – Игнорирует мой вопрос тот парень, который что-то при этом отмечает в блокноте.
– Насколько мне известно, то нет.
– Сколько он пробыл у вас дома?
– Минут пятнадцать и затем уехал.
– А как вы оказались на месте аварии? Вам кто-то об этом сказал? – Не унимается сотрудник полиции.
– Я стояла у окна и услышала звук резкого торможения и удар. – Сглатываю и спешу добавить. – Зимой слышимость очень хорошая, особенно в нашем квадрате.
– И почему вы решили, что случилось что-то именно с Матвеем Северным? Вы о чем-то знали?
– Что? – до меня резко доходит смысл вопроса. – Как я могла знать об аварии? Что вы имеете в виду? Да я даже не задумывалась о том, кто там. Просто побежала на помощь.
– Похвальная самоотверженность. – Мерзко кривит губы в полуулыбке второй напарник. – А вы знали, что к вам собирается ехать ваш муж?
– Нет.
– Они с Матвеем были знакомы?
– Два раза виделись. – Отвечаю сквозь зубы. – Послушайте, я больше не стану отвечать ни на один из ваших вопросов пока вы не объясните, что происходит?!
Тот, что записывал, захлопывает блокнот и теперь в упор смотрит на меня, будто пытается считать какие-то только ему известные знаки. И лишь спустя пару минут молчания выдает:
– По машинам была произведена экспертиза. Это стандартный метод работы страховых компаний после ДТП.
– И?
– Мазда вашего мужа была в полной исправности. А вот на машине Матвея Северного обнаружены проблемы с тормозами.
– Что там было? – Мой голос от волнения немного охрип.
