Денис Некрасов
Пляска демонов
Франсуа устроил истерику:
– Не перечь мне, папа! Я сделал все, что от меня требовалось и даже больше. Теперь делай все сам, а я хочу побыстрее сбежать отсюда к черту. Ты ни при чем, картины – наша собственность, но ты продай их побыстрее, единственное, к кому они могут привязаться – это ко мне, если покажут мое лицо проводнику, если найдут чертов кольт. Поэтому мне нельзя здесь оставаться. Дай мне денег!
Сэр Арчибальд вышел из пустого кабинета, поскольку теперь хранил деньги в опочивальне. Анабелла посмотрела на свекра с испугом. Франсуа вышел следом.
– Анабель! Мы уезжаем! Пойди в опочивальню…. ах, ты не знаешь! Джейн! Джейн! Где ты?
На его крик пришла служанка, проклиная приезд маленького истеричного лорда. Без него было так спокойно.
– Джейн, покажи миледи, где у мамы гардероб, – и, повернувшись к Анабелле, продолжил:
– Выбери себе, что понравиться и подойдет, переоденься и мы едем.
– Куда? – спросила Анабелла.
– Потом скажу, – ответил Франсуа, взглянув на служанку.
Анабелла и Джейн ушли.
– Джеймс! – обратился Франсуа к кузену. – Выброси мой редингот на помойку и найди извозчика, пускай нас ждет.
Джеймс не двигался с места, ожидая еще чего-то.
– Чего ты ждешь?! – воскликнул Франсуа.
– Ты даже не поздороваешься?
– Джеймс! Какого черта! я не спал три ночи! У меня голова раскалывается! А ты хочешь, чтобы я с тобой сюсюкался – здравствуй, друг мой дорогой, давно не виделись.
Франсуа и дальше мог бы орать, но тут вернулся сэр Арчибальд и протянул сыну фунты.
– Какого черта! Мне нужны франки!
– Сразу бы сказал, vilain garnemant, по десять раз будет меня гонять, я тебе не esclave lache, – сэр Арчибальд недовольно пошел обратно, а Франсуа кричал ему вслед:
– Ты, сам mouvais sujet, никакого у тебя сочувствия!
Джеймс тем временем ушел по добру, по здорову, отметив про себя, что такова манера общения в этом сумасшедшем доме. В Дандренане Франсуа вел себя более-менее сдержанно, как приличествовало достойному лорду, лишь изредка позволяя себе психические эксцессы. Теперь же, оказавшись рядом с папой, он снова превратился в избалованного и капризного ребенка, очень болезненно воспринимавшего всю окружающую действительность.
Отец принес сыну около 25 тысяч франков, которые, пока Франсуа занимался делами в Дандренане, сэр Арчибальд по мелочи занял в банкирских домах Лондона. Франсуа вполне удовлетворенный и даже успокоившийся при виде денег, пошел переодеваться, а сэр Арчибальд стал распаковывать картины. Он так увлекся их созерцанием и мысленной оценкой, что оторвался, лишь когда Франсуа и Анабелла уже стояли на пороге квартиры, готовые к отъезду. Только тут Арчибальд спросил:
– Куда вы едете?
– К маме, – был ответ. – Ты тоже приезжай скорее. Еще отчета нет?
– Нет, жду.
– Ну, ладно…. мы поехали.
– Береги себя, Франсуа, – Арчибальд снова обнял и крепко расцеловал сына.
– Не надо трагических сцен, папа, – скупо произнес Франсуа. – Если мы все будет делать правильно, скоро все вместе будем в Монтрё.
– Удачи вам, мисс, – Арчибальд взял руку Анабеллы и пожал.
– Миледи! – строго поправил Франсуа.
– До свидания, – ответила Анабелла, легонько кивнув.
Они вышли и сели в ожидавший их экипаж.
– В Гранд-отель, – приказал Франсуа.
– Я как будто не понравилась твоему папе, – сокрушенно произнесла Анабелла.
– Главное, чтобы ты понравилась маме.
– Если знакомство произойдет в таких же безумных условиях, боюсь…
– Я тебе о том и говорил, что кручусь как Фигаро.
В Гранд-отеле они поселились под именем барона и баронессы Дандренан. Здесь их никто не стал бы искать – по крайней мере, в ближайшее время, по крайней мере, у них была одна ночь форы. Франсуа было уже все равно кровать одна на двоих или две раздельные – он хотел лечь и умереть. Поцеловав друг друга, они, счастливые, что все еще вместе, погрузились в спокойный, тихий сон, предчувствуя близящийся конец.
Анабелла проснулась первая. На улице уже светало. Она некоторое время повалялась в кровати, и случайно взгляд её уперся в угол комнаты. Там неподвижно стояла и молча глядела на Анабеллу высокая черная фигура без лица в длинном балахоне, которые носят судьи. Анабелла отчаянно закричала, чем разбудила Франсуа, а он в свою очередь разбудил её, потому что она спала и видела лишь сон, страшный сон совести.
– Он пришел за мной, за мной….. – скороговоркою повторяла Анабелла, пока Франсуа целовал и обнимал её, пытаясь успокоить.
– Да, никого здесь нет, Анабель! Посмотри!
Франсуа соскочил с кровати и отдернул занавеси, но утренняя заря вся была пожрана угольным чадом лондонских фабрик.
– Если даже и нет, – вполне рассудительно заметила Анабель, – то все равно, рано или поздно он придет за мной.
– Да, кто? кто придет? Ортон? Так это я его убил – этот грех на моей совести.
– Да, к черту Ортона! Мне его совсем не жалко, как и суку-гувернантку. И вот именно поэтому – потому что нет во мне ничего человеческого – за мной придет дьявол и заберет мою больную душу. Канцлерский суд! Костер Инквизиции! – все одно я погибну!
Последние слова Анабелла исступленно выкрикивала в каком-то самобичующем экстазе. Франсуа с силой обнял её и крепко прижал к себе, будто желал задушить любые дурные мысли. Немного ослабив хватку, он отбросил за спину прядь её прекрасных волос и прильнул губами к белоснежной шеё.
– Я тебя никому не отдам, если потребуется, и самого дьявола убью. В конце концов, если Бога нет, то и дьявол не страшен.
Очевидно, смачный поцелуй пришелся не по душе Анабелле, она со смешком высвободилась из объятий Франсуа и протерла шею рукой.
Заснуть они, разумеется, больше не пытались, зато плотно и с аппетитом позавтракали в ресторане при отеле, приветливо смеясь, шутя и улыбаясь друг другу, порой без видимой причины, просто от того, что им приятно было быть рядом друг с другом. О предутреннем кошмаре они не вспоминали более. После завтрака они отправились на вокзал Черинг-Кросс и через 4 часа были в Дувре. Всю дорогу они не отрывали друг от друга нежно-влюбленных взоров. Она ласково играла с его пальцами будто маленький беспечный котенок, и лишь случайно заметила, что руки у него шершавые, сухие, совсем не аристократические. Она решила, что это все от того, что он часто умывается холодной водой. Он же, целуя её при каждом удобном случае, заметил, что у неё неправильный прикус и довольно неровные зубки, хотя и белые. Все эти маленькие недостатки, открывавшиеся им по мере их путешествия, не только не отталкивали, но наоборот еще сильнее притягивали их друг к другу, делая ближе.
Выездные документы были только у Франсуа, а поскольку они не хотели ждать, то просто наняли капитана маленькой рыбацкой шхуны, который согласился за 50 фунтов переправить их в Кале. Когда с наступлением ноябрьской ночи, земля, и море, и небо слились в одну непроницаемую для взоров черную зияющую бездну, влюбленные навсегда покинули скалистый и неприютный английский берег. Этого мгновения блаженства и свободы они ждали всю свою жизнь. Скоро они должны ступить на прекрасную землю Франции. У обоих сердца колотились так бешено, что, казалось, готовы были вырваться наружу. Люди уже не могли их остановить – только штормом рокочущие где-то внизу гневные воды Ла-Манша.
ЭПИЛОГ
В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.
Бодлер «Плавание», 1
Пока Франсуа и Анабелла ехали в Дувр и ждали отплытия, сэр Арчибальд, оставшийся в Лондоне, пригласил к себе некоторых ценителей и собирателей живописи, а так же торговцев картинами и предметами искусства, которые в один голос признали кисти Ромни и Рейнолдса, оценив каждое полотно в 2000 фунтов. С портретом лорда Сетон-Хэя возникли сложности – авторство было неясно, то ли сам Ван Дейк (что сомнительно), то ли кто-то из его прямых учеников или сторонних подражателей. Несомненна была только дата. За картину готовы были дать 2000 гиней.
Сэр Арчибальд не мог знать, что пока он занимается коммерческим искусствоведением, к расследованию убийства, совершенного его сыном в поезде Глазго-Лондон, приступил молодой, но амбициозный инспектор Скотланд-Ярда мистер Лестрейд, чья репутация еще не была поколеблена превосходными дедуктивными способностями никому еще неизвестного частного детектива. За день среды Лестрейд успел произвести осмотр личных вещей убитого – никаких указаний на его личность не было, очевидно, работал профессионал, выгребший все из карманов, и имевший железные нервы. Ведь он сел в поезд вместе с жертвой на станции Локерби Южно-Каледонской железной дороге. Судя по окоченению трупа, примерно тогда же и произошло убийство. Таким образом, убийца ехал с мертвецом всю дорогу до Лондона. Возможно, он американский извращенец, судя по тому, что пуля, извлеченная из тела, была от револьвера системы Кольт. Соучастницей убийцы, очевидно, была белокурая девица, что тоже вполне в духе янки. Скорее всего, она завлекала жертву, а потом вместе со своим подельником всю дорогу глумилась над трупом.
– Скажите, – спрашивал Лестрейд кондуктора, – это убитый называл девицу сестрой, или она его – братом?
– Я помню только, что он заплатил за неё, а братом называла его она.
– Т.е. он её не называл сестрой в вашем присутствии?
– Я не помню.
Со слов кондуктора удалось составить примерный портрет обоих подозреваемых. Лестрейд расспросил всю обслугу поезда и когда расспрашивал служителей багажного отделения, выяснил, что именно этот молодой человек больше всех прочих пассажиров трепетал за свой груз.
– А где вы его выгрузили?
– В Уилсдене.
К вечеру среды Лестрейд знал точно, что преступники сошли на станции Уилсден, и что следует искать – три больших предмета, типа зеркал или картин в рамах.
– А какая фамилия значилась в квитанции? – не удержался Лестрейд.
Кто-то припомнил, что Максвелл. Фамилию преступник мог назвать вымышленную. Тем не менее, в полицию графства Голлоуэй была послана телеграмма с приметами преступника и соучастницы и поручением, во-первых, расспросить всех работников станции Локерби относительно того, откуда прибыли три больших предмета, типа зеркал или картин в рамах, во-вторых, расспросить всех Максвеллов графства, не знаком ли им подходящий под описание юноша. Лестрейд понимал, что это иголка в стоге сена, и не очень надеялся на успех, однако тесную связь назвавшегося Максвеллом со станцией Локерби надо было детально проработать.
Утром в четверг Лестрейд продолжил своё расследование, не желая давать преступникам времени замести следы. Он прибыл в Уилсден и принялся расспрашивать всех носильщиков – без них вряд ли обошлась транспортировка трех больших предметов, типа зеркал или картин в рамах. Они сразу вспомнили и указали, кому сгрузили их. Нашли извозчика – его звали Старый Джон, – который указал, что картины были перегружены в конце Мэрилебонской улицы на другую подводу. Куда она уехала, и кто были грузчики, Старый Джон не знал. Это был тупик. Лестрейд еще раз убедился, что имеет дело с профессионалами, которые знают, что надо переобуваться. Опросить всех извозчиков, грузчиков и подобные категории жителей огромного Лондона было совершенно нереально. Оставалась последняя надежда на Голлоуэй.
Тогда Лестрейд начал работу по установлению личности жертвы и по телеграфу разослал его описание в полицейские управления Глазго и Эдинбурга для распространения по графствам.
В тот день оценщик из банка Ротшильдов закончил свой отчет по Дандренанскому манору и представил его управляющему. На пятницу сэр Арчибальд был приглашен в банк для обсуждения деталей сделки. Он ничего не знал об успехах Лестрейда, уже знавшего их фамилию – Максвелл, и готового расстроить всё дело. Однако сэр Арчибальд успел в четверг продать все три картины, выручив 6 100 фунтов. В пятницу его посвятили в детали отчета. Землю манора оценили в 8 000 фунтов; лес – в 1 500 фунтов; рыбные промыслы на Ните – в 500 фунтов; аббатство (т.е. дом с хозяйскими и нежилыми постройками, включая всю утварь) – в 7 850 фунтов; наконец, картины – в 6 150 фунтов. Итого оценочная стоимость: 24 000 фунтов стерлингов. Под залог этого имущества банк готов был выдать сэру Арчибальду заём на сумму 16 800 фунтов. Лорд Максвелл улыбнулся – реальная сумма залога составляла не более 12 800, поскольку ни картин, ни мебели в Дандренане уже не было, а леса и рыбные промыслы были еще прежде заложены, и Ротшильды оказывались кредиторами второй очереди. Сэр Арчибальд благосклонно согласился на условия банка.
– Ваш поверенный будет знакомиться с текстом контракта? – спросил управляющий.
Лорд Максвелл снова улыбнулся:
– Я прожил длинную жизнь и приобрел немало опыта в юридических делах, так, что поверенный мне не нужен.
– Тогда мы можем подписать документы в понедельник.
– Я не возражаю.
Оценщик, присутствовавший на переговорах оценщик, вдруг с нехорошим предчувствием вспомнил, что та же самая приторно-презрительная улыбка не сходила с лица и младшего Максвелла в Голлоуэе. Однако отступать уже было некуда – оставалось только надеется, что эти Максвеллы окажутся настолько же добросовестными заемщиками, насколько благородными лордами себя считали.
Пока сэр Арчибальд вел переговоры в банке Ротшильдов, Лестрейд все ближе подбирался ко всей семье Максвеллов. Как раз в пятницу поступили сведения, из Голлоуэя. Выяснялось, что подходящий под описание юноша – действительно носит фамилию Максвелл, и зовут его лорда Френсис, барон Дандренанский. Более того, оказалось, что он не только транспортировал через Локерби три больших предмета, типа зеркал или картин в рамах, но и накануне пользовался целым багажным вагоном, который следовал из Дамфриса в Карлайл. Начальники всех трех станций признали лорда Френсиса в присланном из Лондона описании и с участием спросили:
– Не случилось ли, чего дурного с молодым баронетом? Такой милый и вежливый юноша.
Это была невероятная удача для Лестрейда. Версия об американском извращенце отпала сама собой. Личность преступника подтвердили так же его родственнички, жившие в Дамфрисе, в частности леди Джанет Максвелл. Желая помочь полиции, она услужливо указала лондонский адрес старшей ветви Максвеллов. По адресу немедленно выехал наряд полиции, однако оказалось, что Максвеллы давно съехали из особняка на Бонд-стрит.
Кольцо вокруг Максвеллов стало еще уже, когда субботним утром в Лондон приехала миссис Эмма Сетон-Ортон, супруга полковника Брюса Сетона-Бланта и мать Уильяма. Почтенная семья Ортонов забила тревогу еще в четверг. Она отправила своего отпрыска в ночь с понедельника на вторник в Дамфрис, он не вышел на связь ни во вторник, ни в среду. В четверг семья Ортонов телеграфировала в Дамфрис – тому полицейскому констеблю, который сообщил им о пожаре в коттедже их племянницы, – прося сообщить, приезжал ли к нему Уильям Ортон, когда уехал назад и вообще любую информацию. Констебль сразу телеграфировал обратно в Эдинбург, что Ортон к нему не приезжал. Отец немедленно выехал в Голлоуэй, а мать бросилась в Эдинбургскую полицию. Там уже лежала телеграмма с приметами жертвы, обнаруженной в поезде Глазго-Лондон. Миссис Ортон не хотела верить, но в Эдинбургском отделении ей настоятельно рекомендовали поехать в столицу на опознание. Она выехала в пятницу днём, а в субботу с истерическим воплем опознала своего сына Роберта – голого, неживого, замороженного, покрытого синюшными пятнами.
Личности и жертвы, и преступника были установлены. Более того, миссис Ортон, захлебываясь слезами, поведала, что у неё есть подопечная племянница.
– Как она выглядит? – спросил Лестрейд, которого людские сопли всегда раздражали.
«И почему все эти викторианские женщины такие сентиментальные? Мешают только работать». Пока он об этом думал, Ортон точно описала спутницу Френсиса Максвелла. Все сходилось одно к одному – в коттедже, оказывается, были картины, которые Анабелла Сетон-Гамильтон вместе со своим подельником украла, а чтобы скрыть следы преступления устроила пожар, в котором погибла её гувернантка – труп был найден еще при первом осмотре. Ортон столкнулся с преступниками в Локерби, и они его убили. Оставалось только их найти.
Все воскресенье Лестрейд расспрашивал слуг особняка на Бонд-стрит. Многие из них служили еще при Максвеллах и рассказали Лестрейду много интересного об этой странной семейке, однако никто не знал, куда они переехали.
– Возможно, – сказала одна горничная, – знает Джейн Кук. Она говорила, что леди Аделаида берет её с собой на новое место.
– А как найти эту мисс Кук?
– Она жила где-то в Саутуорке с матерью, кажется, так она говорила.
– Благодарю, вы нам очень помогли.
Вся полиция Саутуорка была поднята на ноги, разыскивая Джейн Кук. В понедельник удалось найти её мать, она знала, где работает дочь – не точный адрес, но район Ковент-Гардена. Лордов Максвеллов найти было намного легче, чем какую-то Кук.
В тот день сэр Арчибальд благополучно подписал контракт с банком Ротшильдов, заверил своей подписью каждую страницу описи имущества, которое он отдавал в залог и получил заем наличными – векселя или чеки могли отозвать. Вернувшись, домой к вечеру, он начал планировать свой завтрашний отъезд, но тут в дверь постучали. Сэр Арчибальд быстро спрятал деньги и вышел к непрошенным гостям. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он увидел полицию, лишь орлиный взор голубых глаз метнул грозную молнию на инспектора Лестрейда. А тот с первого взгляда понял, что имеет дело с выжженным пройдохой, который готов с чертями в карты играть на свою душу.
– Где ваш сын, сэр? – спросил инспектор.
– Понятия не имею, мистер, здесь его нет, могу вас уверить, и даже не потребую ордера – я всегда рад оказать содействие полиции.
Он произносил это с надменностью средневековых лордов, взятых в плен восставшими вилланами. Полицейские разошлись по комнатам, но уже через минуту стало ясно, что Френсиса действительно нет в квартире.
– Вы знаете, что ваш сын убил человека?– спросил Лестрейд.
– Нет, потому что я не слышал, чтобы состоялся какой-либо суд и Френсиса признали виновным.
– Он приезжал к вам в прошлую среду?
– Да.
– Один?
– Нет, с какой-то девицей.
– Вы не спросили её имя?
– Меня не интересуют барышни подобного рода.
– А сын вас интересует?
– Он уже взрослый, если уж путается с такими девицами.
– Они не сказали, куда едут?
– Увы, могли соврать. Они сказали в Бат, на воды, но я не верю.
– Где ваша супруга?
– Во Франции.
– Они могли поехать к ней?
– О! сомневаюсь, она не потерпит конкуренции. Она все еще считает, что может качать сына в колыбели, а невестку прогонит или даже убьет.
– Она на такое способна?
– Если бы она была итальянка, я бы вам мог поручиться со всею определенностью, но она загадочная француженка.
Тут сэр Арчибальд перехватил инициативу:
– А скажите, инспектор, лично ко мне у вас есть какие-то претензии, подозрения, обвинения?
Лестрейду нечего было предъявить сэру Арчибальду, но он спросил:
– А где картины?
– Какие?
– Которые привез ваш сын?
– Я их продал, – спокойно ответил сэр Арчибальд еще не зная, что происхождение картин уже установлено, так же как и личность его снохи.
– Вы знаете, что они краденые?
По мнению Лестейда это должно было сразить всю заносчивую самоуверенность Максвелла, но он ошибся. Лорд принял горделивый вид и сказал с достоинством драматического актера:
– Могу вас заверить, что эти картины принадлежат нашей семье, – он был вполне искренен, имея в виду клан, к которому теперь принадлежала Анабелла и её имущество, – мой сын привез их нашего аббатства Дандренан и пока вы не докажите обратного, я не собираюсь обсуждать с вами имущественные дела нашей семьи, равно, как не собираюсь говорить, кому я их продал. Только суд или королева могут потребовать у меня ответа, инспектор.
Арчибальд Максвелл кивнул, давая понять, что аудиенция окончена.
Лестрейд вышел, на чем свет, кляня всю старую английскую аристократию, совершенно извращенно понимающую, что такое честь и гордость, и напрочь лишившуюся страха перед законами общества. Он действительно не мог предъявить обвинения Арчибальду Максвеллу, по крайне мере, в сбыте краденого, пока не найдет картин. В конце концов, у него не было полной уверенность (так, процентов на 99), что три больших предмета, типа зеркал или картин в рамах, которые перевозил Френсис, были теми самыми картинами, которые висели в коттедже Гамильтонов. Но вполне могло быть, что это другие картины – как говорил старший Максвелл – из Дандренана, а те, про которые рассказала миссис Ортон, погибли в пожаре, который был устроен не для прикрытия кражи, но только для сокрытия убийства гувернантки. Кроме того миссис Ортон упоминала и про драгоценности на 10 000 фунтов, хищение которых могло быть истинным мотивом преступления. Поэтому Лестрейд ограничился тем, что выставил наружное наблюдение за Арчибальдом Максвеллом. На Френсисе Максвелле он уже поставил крест. Только ошибочная суетливость отца могла вывести полицию на сына, тогда можно будет обвинять сэра Арчибальда в укрывательстве преступника. На следующий день главной задачей было отыскать у торговцев предметами живописи картины, подходящие под описание миссис Ортон.
Лестрейд ждал ошибки со стороны Максвелла, даже не сознавая, что сам совершил её, а ведь он был так близко. Изначально он предполагал, что имеет дело с профессионалами, но, узнав, что охотиться за 17-летним мальчишкой почему-то забыл про первоначальное предположение и решил, что подозреваемый до сих пор может скрываться у отца. Инспектору не следовало торопиться вламываться в квартиру Максвеллов, а наружку следовало выставить, не тревожа объект. Тогда можно было бы выяснить, живет ли в квартире еще кто-то помимо старшего Максвелла, и если бы Френсис паче чаяния там оказался, его можно было бы брать. Даже если бы удалось установить без формального обыска, что молодого человека с подельницей в квартире нет, можно было бы отследить связи самого сэра Арчибальда. Но полиция Лондона не была приучена к таким разведывательным хитростям. А теперь сэра Арчибальда вспугнули, как перелетного жаворонка. А он был еще большим профессионалом, чем его сын. Все усилия Лестрейда были бы обречены, даже если бы он прежде, чем ломиться в квартиру, установил за ней наблюдение. Сэр Арчибальд это почувствовал бы очень скоро. Тем более, что филеры Скотланд-Ярда были столь же комичны в исполнении своих обязанностей, как и их русские собратья. На счастье английской буржуазии лорд Максвелл не собирался совершать революции.
После посещения полиции сэр Арчибальд сразу заметил, что за домом следят. Он рассчитал Джейн Кук, которую, несомненно, допросят, но все, что она знала и понимала, и могла соответственно поведать полиции, теперь уже не имело никакого значения. Потом дал четкие инструкции Джеймсу.
– Очевидно, умение командовать передается в роду Максвеллов от отца к сыну, – только и заметил Джеймс.
Написав три письма, сэр Арчибальд и Джеймс, без душещипательных сантиментов прощания покинули квартиру, но вышли не через главный вход, а во внутренний хозяйский дворик, грязный и неприятный. Найдя пару ящиков и соорудив из них лестницу, они, помогая друг другу, перелезли через стену, подобно ворам из самых низших слоев английского общества. Зато они оказались на другой улице, за которой полицейского наблюдения не было. Они пешком поплутали по Сохо, проверяя, нету ли хвоста, и убедившись, что все в полном порядке, взяли извозчика и прибыли на вокзал Черинг-Кросс. Здесь сэр Арчибальд подозвал трех чумазых мальчишек-оборванцев, из тех, которых благочестивые и рачительные английские домовладельцы использовали для прочистки труб, поскольку дешевле было заставить ребенка пролезть через дымоход и собрать на себя и свою одежду всю сажу, чем нанимать трубочиста с ершистой щеткой, так вот, дав каждому мальчишке по шиллингу – бешеные деньги! – сэр Арчибальд отправил их с письмами, которые написал еще дома. Они были адресованы недавним приобретателям злосчастных картин из приданого Анабеллы.
Вот выбранные места из этих довольно пространных эпистол: «Милостивый государь!....
Считаю своим долгом уведомить Вас, что на днях ко мне заходил инспектор полиции по фамилии Лестрейд и пытался убедить меня, что картина, которую я имел удовольствие Вам продать, – краденая. В течение своей жизни я никогда не позволял себе подлости или предательства по отношению к людям, с которыми вел дела, если, конечно, их поведение не заслуживало подобного обращения. Последнее к Вам, милостивый государь, не относиться, поэтому мне будет крайне прискорбно, если у Вас возникнут сложности из-за совершенной покупки. Безусловно, получив это письмо, Вы вольны поступать так, как Вам подскажет совесть. Если Вы трепещете перед законами нашего общества, считаете их справедливыми и полезными, то Вам следует самому сообщить в полицию, что Вы стали приобретателем спорной картины, которую суд может счесть краденной, а следовательно, изъять у Вас без компенсации, поскольку я не собираюсь возвращать Вам деньги, ибо уверяю Вас честью, что картина прибыла из моего аббатства Дандренан и я пребываю в святой уверенности, что имел полное право ею распоряжаться. Однако, повторю, что мне было бы крайне неприятно сознавать, что Вы понесли финансовые потери из-за этого дела. Поэтому позвольте рекомендовать Вам сокрыть на некоторое время сам факт приобретения спорной картины, а когда все уляжется, продать её в Европе или продолжать в тайне хранить у себя – как Вам будет угодно. Так же не пытайтесь писать мне или найти меня, поскольку я покидаю теперь Лондон и даже Англию, а Ваши попытки связаться со мной лишь бросят на Вас тень подозрения, поскольку моя квартира под наблюдением полиции. Если Вас будут опрашивать, всегда твердо отвечайте, что Вы никакой картины не приобретали. Могу Вас уверить, что Вашего имени полиции я не назвал, и не назову ни при каких условиях, никто из Ваших коллег и знакомых не знает, что Вы приезжали ко мне дважды. Одна лишь моя горничная могла видеть Вас в числе прочих коллекционеров и торговцев, во множестве перебывавших у меня, и кто из них стал покупателем, горничная, разумеется, не знает. Вы можете сказать, что были приглашаемы для оценки картин, установления подлинности, готовы были купить, но не сошлись со мной в цене. Это будет весьма правдоподобно.
Еще раз позвольте уверить Вас в том, что я не желаю вам неприятностей, наоборот, желаю всяческих успехов. Так же повторяю: картина перешла во владение моей семьи по волеизъявлению её единственного законного владельца с точки зрения Божественного права, которое намного справедливее британского. А уж, по какому закону жить Вам, милостивый государь, – это дело Ваших личных понятий….
За сим примите уверения в моем к Вам безграничном почтении
лорд Арчибальд Максвелл, барон Дандренан».
Ни один из адресатов сэра Арчибальда по получении подобного письма не заявил в полицию и не раскрыл при опросах, что приобрел произведения искусства сомнительного происхождения.
Полицейские, наблюдавшие за домом лорда Максвелла, еще пребывали в уверенности, что объект находиться в своей квартире, когда сэр Арчибальд с кузеном сэром Джеймсом уже прибыли в Дувр. При них было 22 900 фунтов наличными, у них на руках были выездные документы и они как добропорядочные граждане покинули Англию на утреннем пароме, заняв места в первом классе.
Fine