Джек Вэнс
Лионесс. Том 2. Зеленая жемчужина. Мэдук
2
Непрерывные холодные дожди удерживали Шимрода от новых прогулок по пляжу. Кроме того, он не торопился из тактических соображений: чрезмерное усердие могло скорее помешать достижению его цели, нежели способствовать ему. На данный момент он уже сделал все возможное. Он привлек внимание Меланкте к неповторимому характеру своей персоны; он доказал ей, что умеет быть вежливым, но настойчивым, забавным, но заботливым; он продемонстрировал ей внушающую уверенность любой женщине страстность, свойственную всем ухажерам, – не в такой степени, какая могла бы показаться непристойной, но и достаточно пылкую для того, чтобы она свидетельствовала о непреодолимых чарах Меланкте и заставила ее задумываться о себе и о нем.
Шимрод сидел в часто посещаемой им портовой таверне «На якоре», пил пиво, смотрел на дождь за окном и размышлял о Меланкте.
Несомненно, она была обворожительна. Ее красота поражала, как несметное сокровище, ее тело казалось слишком хрупким для того, чтобы вмещать такую притягательную силу. Шимрод спрашивал себя: объясняется ли эта притягательность исключительно красотой? Было ли в ее чарах что-то еще?
Глядя на море, бурлящее под струями ливня, Шимрод перебирал в уме всевозможные милые особенности, свойственные достойным любви и любимым женщинам. В Меланкте эти манеры и признаки полностью отсутствовали; отсутствовала в ней и таинственная, не поддающаяся определению сущность женственности как таковой.
Меланкте утверждала, что ум ее подобен пустоте; Шимроду оставалось только ей верить. Она удивительным образом не умела проявлять любопытство, чувство юмора, теплоту или симпатию. Она выражалась с абсолютной откровенностью, свидетельствовавшей не столько о честности, сколько о безразличии к чувствам и побуждениям собеседника. Шимрод не помнил, чтобы она выражала какие-нибудь эмоции, кроме скуки и апатичного отвращения к его присутствию.
Мрачно проглотив полкружки пива, Шимрод присмотрелся к пологой дуге северного пляжа, но беломраморный дворец скрылся за стеной дождя… Он медленно кивнул своим мыслям, пораженный глубиной новой концепции. Меланкте стала выражением последней воли ведьмы Десмёи, ее окончательной местью погубившему ее мужчине – и всем мужчинам в принципе. В ее нынешнем состоянии Меланкте была чем-то вроде пустого магического экрана, отображавшего в глазах каждого мужчины его идеал совершенной красоты. Но когда он пытался привлечь к себе эту красоту и обладать ею, он заключал в объятия пустоту, и чем сильнее была его страсть, тем больше он страдал – в отместку за страдания Десмёи!
Если эти допущения правильны, как отреагирует Меланкте, если Шимрод расскажет ей о предназначении ее красоты? Если она поймет, чем объясняется ее состояние, захочет ли она измениться? Сможет ли она измениться, даже если захочет?
В таверну вошел Эйлас. Он подошел к камину, чтобы согреться и обсушиться, после чего устроился ужинать с Шимродом в алькове, отгороженном от общего зала. Шимрод поинтересовался тем, как продвигается набор новой ульфской армии; Эйлас заявил, что у него достаточно оснований для оптимизма.
– В самом деле, учитывая все препятствия, трудно было бы ожидать более успешного развития событий. Каждый день прибывают новые рекруты, армия растет. Сегодня мы завербовали пятьдесят пять человек – сильных, здоровых парней с вересковых лугов и горных пастбищ. Храбрецы! Каждый из них готов учить меня военному делу. По их представлению, все очень просто. Война заключается в следующем: герои прячутся в болоте за пучками утесника, пока мимо не проедет достаточно немногочисленный отряд противника, после чего храбрецы выскакивают из укрытия, режут глотки и смываются со всех ног, прихватив вражеские кошельки.
– А как ведут себя девять непокорных баронов?
– Рад сообщить, что все они явились до истечения назначенного срока. Нельзя сказать, что они покорились, но мне удалось настоять на своем; нам все еще не приходилось осаждать какую-нибудь башню на неприступной скале – это долгое и неприятное занятие, особенно в такую погоду.
– Они затаятся и будут выжидать, пока не появится возможность как-нибудь тебе досадить.
– Конечно. Рано или поздно придется повесить нескольких ульфов, не поверивших мне на слово, – хотя я предпочел бы, чтобы они погибли, сражаясь со ска. Даже самые безрассудные головорезы-горцы понижают голос, когда речь заходит о ска.
– Это должно было бы побудить их к дисциплине, превосходящей безжалостную методичность ска.
– К сожалению, они смирились с тем, что ска съедят их заживо – битва проиграна еще до того, как ска появились на горизонте. Придется постепенно убедить их в возможности победы, полагаясь на тройские войска и доказывая на примере нескольких боев, что ска не восстают из мертвых и не продолжают драться без головы. Когда под вопросом окажутся их гордость и мужское достоинство, они постараются превзойти пришлых забияк.
– Допуская, конечно, что тройской армии удастся нанести поражение ска.
– По этому поводу у меня нет особых опасений. Да, ска накопили большой опыт ведения военных кампаний, но их сравнительно мало и каждый вынужден драться за пятерых. Поэтому потеря каждого ска равна потере пятерых тройсов. Я намерен постепенно их обескровить.
– Похоже на то, что ты считаешь войну со ска неизбежной.
– Как ее можно избежать? Южная Ульфляндия, несомненно, занимает первое место в списке завоеваний ска, необходимых для обеспечения их мирового господства. Как только они почувствуют себя достаточно сильными, они пойдут в наступление – надеюсь, это произойдет не раньше, чем я успею подготовиться.
– И когда начнутся военные действия?
– Я не могу напасть на них первым, это исключено. Если бы я пользовался безусловной поддержкой баронов – тогда другое дело. – Эйлас пригубил вина: – Сегодня я получил странное сообщение от сэра Кира, младшего сына сэра Кэйвена из Орлиного Гнезда. Три дня тому назад некий рыцарь, предположительно прибывший из Западных топей Даота, нанес визит владетелю Орлиного Гнезда. Он представился как сэр Шаллес и со всей серьезностью заявил, что король Казмир скоро развяжет войну и захватит Тройсинет, после чего всех союзников короля Эйласа изгонят из крепостей. По мнению сэра Шаллеса, настала пора организовать тайное сопротивление тройсам, чтобы предотвратить полное уничтожение ульфского благородного сословия.
Шимрод усмехнулся:
– Надо полагать, ты уже организовал поиски сэра Шаллеса.
– Самые тщательные. Сэр Кир собственной персоной мчится во весь опор по вересковым лугам, чтобы выследить Шаллеса, схватить его и привезти в Исс.
3
Дожди кончились; наступил ясный и тихий рассвет. На рыночной площади Шимрод заметил служанку Меланкте, куда-то торопившуюся с корзиной. Шимрод догнал ее:
– Доброе утро! Вы меня помните? Меня зовут Шимрод.
– Я вас хорошо помню. Вы умеете выбирать отличные отбивные.
– А вы прекрасно умеете их жарить!
– Готовить я умею – что правда, то правда. Свинина отлично жарится на открытом огне, а вместо дров или углей лучше подкладывать виноградную лозу.
– Полностью с вами согласен. Хозяйка хвалит вашу кухню?
– А! Она какая-то странная – по-моему, она иногда даже не знает, что она ест, ей все равно. Но я заметила, что она обглодала косточки отбивных – сегодня я куплю еще, если найду, и, пожалуй, пару курочек пожирнее. Курицу я нарезаю на кусочки поменьше и обжариваю в оливковом масле, добавляя много чеснока, а потом подаю, вместе с маслом и чесноком, на ломте хлеба.
– У вас душа поэта! Может быть, мне…
Служанка прервала его:
– К сожалению, мне запретили вас пускать во дворец. А зря! Хозяйке нужен кто-нибудь, кто развлек бы ее и похвалил! Она все время в печали. Я начинаю думать, нет ли тут какого-нибудь сглаза или порчи?
– Все возможно! Тамурелло ее навещает?
– По правде говоря, ее вообще никто не навещает, кроме вас. Ну еще вчера приходили какие-то синдики из города, чтобы занести ее в свои списки.
– Какая жалость! Какая одинокая жизнь!
Поколебавшись, служанка выпалила:
– Может быть, мне не следует об этом говорить, но сегодня последняя четверть луны – значит, если погода не испортится, леди Меланкте выйдет из дому за час до полуночи и вернется позже, когда луна уже зайдет. Опасная это привычка – у нас на берегу кто только не бродит!
– Хорошо, что вы меня предупредили, – сказал Шимрод, всучив служанке золотую крону. – Вот, это вам поможет выйти замуж.
– Очень даже поможет, большое спасибо! Пожалуйста, только не обижайтесь на то, что вас больше не будут пускать во дворец.
– Хотел бы я знать, чем вызван этот запрет.
– Такой уж у нее характер – она не желает с вами развлекаться, вот и все.
– В высшей степени странно! – огорченно сказал Шимрод. – Я добивался успеха и у крестьянок, и у благородных дам. Даже фея однажды согласилась стать моей любовницей. Герцогиня Лидия Лоэрмельская удостоила меня существенным вниманием! А теперь, на этом пустынном, почти забытом берегу прекрасная дева, одиноко прозябающая во дворце, запрещает мне ее видеть! Разве это не смешно?
– Действительно странно, сударь! – кокетливо просияла служанка. – Если бы вы постучались в мою дверь, я бы вас не выгнала.
– Ага! Такую возможность не следует упускать! – Шимрод схватил служанку за плечи и чмокнул ее сначала в одну щеку, потом в другую. Смеясь, служанка убежала на рынок.
4
Шимрод тщательно готовился к ночной вылазке. Он надел черный плащ с капюшоном, полностью закрывавшим его светло-каштановые волосы и затенявшим лицо. В последний момент, вспомнив о чем-то, он натер подошвы сандалий волшебным водоотражателем – составом, позволявшим ходить по воде. Шимрод сомневался в том, что сегодня такая способность ему пригодится, но в прошлом эта магическая формула неоднократно оказывалась полезной – за исключением тех случаев, когда сильный прибой вызывал досадные помехи.
Последние проблески заката уступили место темной ночи, и по небосклону стала спускаться бледная половина ноздреватого лунного диска. Наконец Шимрод направился по берегу к дворцу Меланкте. Не доходя до террасы, он сел на береговую дюну и приготовился ждать.
Высокие арочные окна дворца мерцали тусклым желтым светом масляных ламп. Один за другим светильники погасли, и все сооружение погрузилось во тьму.
Шимрод ждал – луна подползала к горизонту. Из дворца выскользнула фигура: не более чем тень, скользящая по песку. Размеры тени и ритм ее движений выдавали Меланкте. Шимрод последовал за ней, держась на достаточном расстоянии, – еще одна черная, бесшумная тень.
Меланкте шла целенаправленно, не спеша – до сих пор, насколько мог судить Шимрод, она не беспокоилась о том, что за ней кто-нибудь мог следить.
Пройдя примерно полмили по влажному песку вдоль поблескивающей пены тихого прибоя, Меланкте приблизилась к пологому обнажению темного камня, выступавшему в море подобно неровному языку длиной в сотню шагов. В шторм океанские валы разбивались об этот уступ и перекатывались через него; теперь, однако, ленивые волны, едва отражавшие дорожку слабеющего лунного света, лишь заполняли впадины по краям маленького мыса, отступая с чмокающими и булькающими вздохами.
Остановившись у основания мыса, Меланкте оглянулась – Шимрод тут же пригнулся и закрыл лицо черным капюшоном.
Меланкте его не заметила. Она взобралась на уступ и, огибая трещины и провалы, прошла к самой оконечности мыса – туда, где отполированное волнами каменное плечо обрывалось над морем примерно на высоте человеческого роста. Там она села, обняв колени, и стала смотреть в темное море.
Продолжая пригибаться, Шимрод проворно прокрался к мысу, как огромная черная крыса, и вскарабкался на уступ. Чрезвычайно осторожно, проверяя надежность каждого шага, он продвигался все ближе к Меланкте… За спиной послышались медленные, влажно шлепающие шаги.
Шимрод бросился в сторону и притаился, присев на корточки, в черной тени скального выступа.
Шаги шлепали мимо – выглянув из-под капюшона, Шимрод увидел бледно озаренное лунным светом существо с коротким широким торсом, массивными ногами и погруженной в плечи головой, напоминавшей голову огромной ящерицы, с небольшим гребешком от низкого лба до затылка. Существо прошло настолько близко, что до Шимрода долетел слабый порыв воздуха, вызванный движением грузного тела, – порыв этот принес с собой такую вонь, что Шимроду пришлось зажать нос рукой, задержать дыхание и медленно выдохнуть.
Существо прошлепало к оконечности мыса. Шимрод услышал невнятные обрывки приглушенного разговора, после чего наступило молчание. Чуть приподнявшись, Шимрод стал бесшумно продвигаться вперед, почти на четвереньках. Силуэт Меланкте заслонял звезды на западном небосклоне. Справа, сгорбившись, сидело существо, составившее ей компанию. Оба молча смотрели в темное море.
Прошло несколько минут. Что-то большое и черное с тихим шипением появилось над волнами и пару раз фыркнуло, будто прокашливаясь. Эта темная масса подплыла к оконечности мыса, тяжело взобралась на нее и опустилась на камень слева от Меланкте. Снова послышался приглушенный разговор – Шимрод не смог разобрать ни слова, – и опять наступило молчание. Три силуэта, обращенных к морю, чернели на фоне звезд.
Половинный диск луны уже почти прикоснулся к горизонту, перечеркнутый длинной тонкой прядью облака. Три тени на конце мыса придвинулись ближе одна к другой. Морское существо издало протяжный звук тихим вибрирующим контральто. Голос Меланкте взял ноту повыше. Существо, пришлепавшее с берега, отозвалось звучным басом. Аккорд – если это сочетание звуков можно было так назвать – длился примерно десять секунд, после чего певцы взяли другие ноты; аккорд изменился, постепенно замирая, и растворился в тишине.
По коже Шимрода побежали мурашки. Он никогда не слышал ничего подобного – странное пение вызывало ощущение безутешного, беспросветного одиночества.
Три тени на конце мыса молчали, словно исполненная музыка погрузила их в уныние пуще прежнего. Затем береговое существо издало низкий пульсирующий звук. Меланкте пропела «а-а-а-а-а – о-о-о-о-о», начиная с высокой ноты и постепенно соскальзывая вниз примерно на октаву. Контральто морского существа присоединилось к ним подобно колоколу, звенящему из-под воды. Высота и тембр звуков менялись; наконец аккорд снова замер. Не распрямляясь и пробираясь в тенях, Шимрод вернулся на пляж – он подозревал, что ночной концерт мог оказывать магическое влияние, и надеялся, что с расстоянием такое воздействие ослабеет.
Прошло минут пятнадцать. Половина луны налилась желтовато-зеленой мглой и утонула в океане. Три тени, сидевшие на краю уступа, стали почти невидимыми… И снова они принялись распевать аккорды, и снова Шимрод подивился завораживающей печали и невыразимому одиночеству, звучавшим в этих голосах.
Опять наступило молчание. Прошло еще десять минут. Береговое существо прошлепало по скальному обнажению на пляж, поднялось по склону и исчезло в какой-то расщелине. Шимрод ждал. Меланкте прошла по уступу к берегу, спрыгнула на песок и направилась по пляжу домой. Проходя мимо того места, где сидел Шимрод, она остановилась, вглядываясь в темноту.
Шимрод поднялся на ноги – Меланкте отвернулась и продолжала путь. Шимрод догнал ее и пошел рядом. Она ничего не сказала.
Наконец Шимрод спросил:
– Для кого вы пели?
– Ни для кого.
– Почему ты сюда ходишь?
– Потому что мне так нравится.
– Кто эти существа?
– Изгои – такие же, как я.
– Вы обсуждаете что-нибудь? Вы только поете или делаете что-нибудь еще?
Меланкте рассмеялась – странным низким смехом:
– Шимрод, в тебе любопытство преобладает над инстинктами. Ты безобиден и доверчив, как теленок.
Шимрод решил с достоинством промолчать, вместо того, чтобы горячо возражать против подобных утверждений. Так они вернулись к белому дворцу.
Ничего не говоря и не оборачиваясь, Меланкте взошла по ступеням, пересекла террасу и исчезла во дворце.
Шимрод вернулся в Исс, разочарованный и убежденный в том, что он каким-то образом повел себя неправильно, но в чем именно состояла его ошибка, он не мог сказать. Кроме того, какую пользу принесло бы в данном случае соблюдение правил вежливости? Может быть, ему предложили бы место в хоре?
Меланкте – неотвязно, необъяснимо прекрасная!
Меланкте – поющая над морем в бледных лучах заходящей луны!
Может быть, следовало схватить ее в порыве страсти, пока они шли по берегу, и подчинить ее силой. По меньшей мере в таком случае она не стала бы критиковать его интеллектуальные наклонности!
Но даже этот план, при всей его поверхностной привлекательности, отличался некоторыми изъянами. Хотя Шимрод ни за что не согласился бы с обвинениями в чрезмерной интеллектуальности, он тем не менее руководствовался представлениями о галантности, несовместимыми с насилием. Он решил больше не думать о Меланкте: «Она не для меня».
Утром солнце снова взошло на безоблачном небе. Печально задумавшись, Шимрод сидел за столом перед входом в таверну «На якоре». С неба стрелой опустился сокол, уронивший перед ним на стол веточку ивы и тут же скрывшийся вдали.
Взглянув на веточку, Шимрод поморщился. Но делать было нечего. Поднявшись на ноги, он нашел Эйласа:
– Меня вызывает Мурген. Придется подчиниться.
Эйласа это известие не обрадовало:
– Куда ты отправишься и зачем? Когда вернешься?
– Не могу ответить на эти вопросы. Мурген зовет – я должен спешить.
– Что ж, счастливого пути!
Шимрод наскоро сложил в котомку свои пожитки, расплющил конец веточки пальцами и произнес:
– Ива, ива! Судьба прихотлива – неси меня прямо, неси меня криво!
Шимрода подхватил порыв ветра – земля закружилась у него под ногами. На мгновение он заметил длинную вереницу вершин Тих-так-Тиха, тянувшуюся с юга на север в темном кудрявом окаймлении горных лесов. Но в следующий момент он уже соскользнул по пологому воздушному желобу и встал на площадке перед Свер-Смодом, каменной усадьбой Мургена.
Ему преграждала дорогу черная чугунная дверь высотой в два человеческих роста. На центральной панели выделялось рельефное изображение Древа Жизни. Железные ящерицы, прижавшиеся к стволу, шипели, быстро высовывая и пряча железные язычки, торопливо перемещались и замирали в новом положении; железные птицы перепрыгивали с ветки на ветку, поглядывая сверху на Шимрода, время от времени позвякивая, как глуховатые колокольчики, и алчно рассматривая, но не решаясь клюнуть чугунные фрукты.
Дабы умилостивить инкуба, охранявшего дверь, Шимрод произнес нараспев:
– Дверь, отворись! Дай мне пройти невредимым! – Скороговоркой он прибавил: – Причем выполняй только мои однозначно выраженные пожелания, не обращая внимания на темные капризы подсознания.
– Проходи, Шимрод! – прошептала дверь. – В подробных оговорках и примечаниях нет необходимости.
Шимрод не стал спорить и шагнул к двери – та сдвинулась в сторону, открывая проход в вестибюль, освещенный стеклянным куполом из зеленых, золотисто-желтых и карминово-красных панелей.
Повернув в один из коридоров, расходившихся из вестибюля в разные стороны, Шимрод быстро вошел в кабинет Мургена.
За тяжелым столом, протянув ноги к камину, сидел Мурген. Сегодня он явился в облике, некогда послужившем моделью Шимроду: высокий худощавый человек с продолговатым костлявым лицом, светло-коричневыми, словно пыльными волосами, язвительно кривящимся ртом и характерными жестами Шимрода.
Шимрод резко остановился:
– Зачем встречать меня в виде двойника? Это не поможет мне внимательно выслушивать инструкции – или, что еще хуже, упреки.
– Рассматривай это как оплошность с моей стороны, – ответил Мурген. – Как правило, я не стал бы заниматься глупыми шутками, но в нынешних обстоятельствах возможность услышать что-то новое от себя самого в конечном счете может оказаться полезной.
– При всем моем уважении я считаю, что это рассуждение притянуто за уши. – Шимрод сделал пару шагов вперед. – Как хочешь. Если ты не желаешь сменить облик, я буду сидеть отвернувшись.
Мурген сделал безразличный приглашающий жест рукой:
– Какая разница? Пора подкрепиться, ты не находишь? – Он щелкнул пальцами, и на столе появились фляги с медовухой и пивом, а также блюдо с нарезанным хлебом и мясными закусками.
Шимрод удовольствовался пивом, тогда как Мурген предпочел пить медовуху из высокой оловянной кружки. Мурген спросил:
– Жрецы оказали тебе должное внимание?
– Ты имеешь в виду жрецов храма Атланты? Я и не подумал их навестить, и они тоже ко мне не обращались. По-твоему, мне следовало с ними познакомиться?
– Эти блюстители древних традиций охотно рассказывают легенды. Широкие ступени, ведущие из храма в море, достойны внимания. В спокойную погоду, когда солнце уже высоко, зоркий человек может сосчитать под водой тридцать четыре ступени – остальные неразличимы в глубине. Жрецы утверждают, что число ступеней, находящихся над водой, уменьшается. По их мнению, либо суша опускается в океан, либо уровень океана поднимается.
Шимрод задумался:
– И то, и другое маловероятно. Подозреваю, что в первый раз они подсчитывали ступени во время отлива, а в следующий раз – когда уже начался прилив, что и ввело их в заблуждение.
– Вполне возможно, – признал Мурген. – Никогда нельзя пренебрегать простейшими объяснениями. – Он бросил быстрый взгляд на Шимрода: – Ты почти не пьешь. Пиво слабовато?
– Нет, все в порядке. Просто я предпочитаю сохранять ясность мышления. Было бы ни к чему, если бы мы оба напились до бесчувствия, а потом, очнувшись, не могли разобраться, кто из нас кто.
Мурген поднес ко рту оловянную кружку:
– Маловероятно.
– Верно. Тем не менее будет лучше, если я узнáю на трезвую голову, зачем ты меня вызвал в Свер-Смод.
– То есть как зачем? Мне нужна твоя помощь.
– Не могу отказать тебе в помощи – и не отказал бы, даже если бы мог.
– Прекрасно сказано! Тогда перейдем к делу. По существу, меня раздражает Тамурелло. Он неспособен к повиновению и вмешивается в мои дела. В конечном счете, разумеется, он надеется меня уничтожить. В настоящий момент его каверзы носят, казалось бы, тривиальный или даже шаловливый характер, но, если он не встретит сопротивления, его поползновения могут стать опасными. По аналогии, укус одной осы неприятен, но не опасен; нападение тысячи ос смертельно. Я не могу уделять достаточно внимания провокациям Тамурелло; это отвлекло бы меня от решения гораздо более важных задач. Поэтому я поручаю его твоему вниманию. По меньшей мере слежка с твоей стороны будет отвлекать его не меньше, чем он надеется отвлечь меня.
Шимрод хмурился, наблюдая за языками пламени в камине:
– Если он опасен, почему бы не покончить с ним раз и навсегда?
– Это легче сказать, чем сделать. Расправившись с Тамурелло, я выглядел бы тираном в глазах других чародеев; они могли бы составить заговор из соображений самозащиты – с непредсказуемыми последствиями.
– Как в таком случае я должен за ним следить? – спросил Шимрод. – И какие его действия следует прежде всего подмечать или пресекать?
– Не спеши, все по порядку. Сначала расскажи мне, как идут дела в Южной Ульфляндии.
– Рассказывать, в сущности, не о чем. Эйлас обучает армию недотеп и балбесов, в каковом предприятии он добился определенных успехов: теперь, когда он кричит «Пра-во!», большинство рекрутов поворачиваются направо. Я попытался завязать знакомство с Меланкте, но тщетно. Она считает, что я слишком умничаю. Надо полагать, я заслужил бы ее одобрение, если бы исполнял четвертый голос, участвуя в полночных репетициях ее вокального трио.
– Любопытно! Значит, Меланкте интересуется музыкой?
Шимрод рассказал о событиях предыдущей ночи.
– Меланкте никак не может разобраться в том, что она собой представляет, – заметил Мурген. – Десмёи нарочно сотворила соблазнительную пустышку, чтобы отомстить мужскому полу и посмеяться над нами.
Шимрод смотрел исподлобья в огонь:
– Я больше не хочу о ней думать – пусть делает что хочет.
– Разумное решение. А теперь займемся проказником Тамурелло…
Мурген подробно изложил свои планы, после чего Шимрод, кувыркаясь, снова совершил стремительный дугообразный полет – на этот раз на юго-восток, к Трильде, своей усадьбе на краю Тантревальского леса.
