Джеймс Блэйлок
Бумажный грааль. Все колокола земли
Глава 2
Лимузин полз по Грант-стрит сквозь пробки Сан-Франциско, двигаясь через Чайнатаун по направлению к району Норт-Бич. Июль, на улицах полно туристов, проезжая часть забита машинами, и люди переходят дорогу, осторожно протискиваясь меж бамперов. Элоиза Лейми не могла понять, как ее водитель-идиот умудрился пропустить съезд с автомагистрали, в результате чего они застряли в городском потоке. Он просто тупица, впустую тратящий время бедной старой женщины, оказавшейся здесь в полном одиночестве.
Вслух она ничего не сказала. Да и толку! Допустим, начнет рвать и метать – быстрее они все равно не доберутся. А наемному водителю вообще плевать. Даже если она купит всю эту компанию по аренде лимузинов и уволит его, что с того? Призывы к справедливости вызовут лишь поток брани. Несмотря на форму с иголочки, выглядел водитель мрачно и угрюмо. Что-то с ним не так, по глазам видно. Элоиза всегда хорошо разбиралась в людях и за шестьдесят восемь лет жизни на земле научилась делать это с легкостью, которая была предметом ее гордости. Именно благодаря этому она так преуспела в бизнесе.
Раньше люди были другими. Представители рабочих профессий сейчас не держатся за свои места. Чувство долга осталось в прошлом. Все вокруг только и делают, что оскорбляют друг друга. От любого, с кем ни столкнешься, стоит ждать беды. Десятки лет назад все было иначе; и народ, и сама жизнь казались проще и непосредственнее. И когда все успело перемениться?
До войны Элоиза чуть не вышла замуж за моряка. Как же красиво он смотрелся в форме в день отплытия! А в ночь перед этим они танцевали под Бенни Гудмана. Теперь его останки покоятся где-то на дне океана. В итоге жизнь преподносит нам только смерть и разочарование. В этом мир ничуть не изменился. В отличие от людей. В наши дни они хватаются за любую возможность, продираются по жизни за чужой счет. Главное – опередить других. Никаких компромиссов. Элоиза старалась лишний раз не выходить на улицу, но даже дома приходилось бороться с деревенщинами, которые не замечали ни прогресса вокруг, ни знаков судьбы.
Устроившись посередине заднего сиденья, поджав губы и сощурив глаза, она смотрела вперед через лобовое стекло, стараясь не обращать внимание на жуткие толпы людей, что заполонили тротуары. В ее лице, худом и вытянутом, с выдающимся подбородком и глазами монаршей особы, которая насквозь видит своих подданных и их жалкие замыслы, не было ни капли слабости. Такое лицо трудно забыть. Элоиза глянула на свое отражение в стекле и поправила выбившийся локон.
Ее отвлекли пронзительные выкрики старого китайца, продавца газет, вероятно, сцепившегося с кем-то из-за сдачи в пять центов. Распахнулась задняя дверца стоявшего близ обочины фургона, оттуда вылез мужчина с освежеванной козлиной тушей на одном заляпанном кровью плече и связкой ощипанных уток на другом. Жизнь била ключом, людишки метались, подобно насекомым. Уже в шестой раз Элоиза пожалела, что вообще наняла лимузин, и посмотрела на часы.
– Я очень сильно опаздываю, – сказала она водителю. Тот промолчал.
Затор неожиданно рассосался, как будто услышал ее мысли. Машина медленно двинулась вперед, проехала почти полквартала и опять остановилась. Прямо перед ними мигали огни эвакуатора, водитель которого заглядывал в окна «мерседес-бенца», припаркованного в неположенном месте. Вот и причина пробки. Он вытащил из кармана пачку тонких пластиковых реек и одной из них пробовал подцепить край водительской двери. Полицейский тем временем направлял поток автомобилей в объезд, а перед лимузином держал поднятую вверх руку, не пропуская его.
Миссис Лейми скептически наблюдала за происходящим. Никакой безопасности на дорогах, вот уже и полиция ворует чужие машины.
– Посигнальте, – велела она водителю.
– Тут же коп! – Он изумленно обернулся.
– Посигнальте, молодой человек. Я долго терпела, но это уже никуда не годится. Нажмите на клаксон.
Водитель бросил на нее взгляд искоса.
– Да вы прикалываетесь?
– Уверяю вас, я вполне серьезно. Я наняла эту машину, и я требую, чтобы вы посигналили.
– Дамочка, может, сядете за руль и посигналите сами? А потом и с копом будете разбираться?
Он отвернулся от Элоизы. Открыл бардачок, достал жвачку, вытянул из пачки две пластинки и засунул в рот, а затем поудобнее устроился на сиденье, готовый прождать хоть весь вечер, пока эвакуатор не сдвинется с места.
Миссис Лейми, с трудом веря своим глазам, наклонилась вперед. От водителя она ожидала чего угодно, только не такой откровенной дерзости…
– Я настаиваю! Сигнальте – или можете попрощаться с этой работой.
– Да забирайте на хрен мою работу вместе с клаксоном! Успокойтесь, дамочка. Куда вы вообще так торопитесь? До Норт-Бич совсем недалеко. Честно говоря, вам проще было бы дойти. На вашем месте я бы так и сделал. Пешком дошли бы уже минут двадцать назад.
– Молодой человек, меня совершенно не интересуют ваши советы. Смотрите, он наконец отъехал. Ради бога, давайте уже трогайте! – Она махнула изящным запястьем в сторону улицы.
Пожав плечами, водитель вырулил из-за эвакуатора, который тоже влился в поток движения вместе с погруженным «мерседесом». До Портсмут-сквер оставалось всего два квартала, но и здесь они то и дело притормаживали из-за вереницы автомобилей, выезжающих на Бродвей и Коламбус-авеню. Курящие подростки слонялись по тротуарам вдоль площади и что-то выкрикивали.
Миссис Лейми смотрела вперед и никуда больше. Разглядывать ей ничего не хотелось. Даже в лимузине она чувствовала себя незащищенной, однако, если постараться, можно просто игнорировать все происходящее снаружи. Хотя, как только они выехали на Коламбус, три парня со странными рваными прическами вдруг наклонились к лимузину, показывая неприличные жесты под собственный смех и крики. Миссис Лейми сосредоточила взгляд на лобовом стекле, на ехавшей впереди машине, затем на кончике своего носа – лишь бы не обращать внимание на молодых болванов и вычеркнуть эту сцену из памяти.
– Что творят, а? – усмехнулся водитель. – Все из-за лимузина. Каждый раз одно и то же. Куда ни поедешь, везде показывают средние пальцы. Такая вот общественная реакция, понимаете? – Он покачал головой, явно восхищенный своей мудростью, и внимательно посмотрел на пассажирку в зеркало, как бы давая возможность восхититься вместе с ним и немного пофилософствовать.
Миссис Лейми промолчала. Она не обязана ничем восхищаться. В ее мире водители лимузинов не строят из себя знатоков социологии и заводят разговор, только когда к ним обращаются. Так и не дождавшись ответа, он покачал головой и в тишине поехал по Коламбус в сторону Вальехо.
Миссис Лейми показала на улочку между двумя кирпичными фасадами, исписанными граффити. Чуть дальше в глубине проулка виднелся внутренний дворик.
– Остановитесь здесь, – вдруг велела она.
– Прямо здесь? – удивленно переспросил водитель, ожидавший, что пассажирка выйдет в более подобающем месте.
– Да, именно так. В ваших услугах я больше не нуждаюсь, выйду здесь. Так понятнее?
– Как скажете.
Он пожал плечами, вышел из машины и открыл ей дверь, галантно указывая на асфальтовую дорожку, усыпанную мусором.
– Чаевых от меня не ждите, – сообщила миссис Лейми, решительно глядя на его подбородок. – Не знаю, сколько вам обычно дают, но признаюсь сразу, что сначала хотела оставить вам два доллара. Будет о чем подумать в течение вечера. Я практически уверена, что добралась бы сюда быстрее на обычном такси, где и водитель вел бы себя куда приличнее. От водителя ожидаешь достойного поведения, определенного уровня профессионализма и знания дела.
Миссис Лейми немного отошла, обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. С уверенностью человека, сказавшего последнее слово, показала водителю две хрустящие банкноты по одному доллару, которые он упустил, затем окончательно убрала их в карман и направилась к дворику в переулке, не глядя назад.
Не успела она сделать и пары шагов, как раздался сигнал клаксона. Она машинально обернулась. Лимузин медленно ехал мимо входа во двор, а водитель, высунувшись наружу, махал ей из открытого окна, выкрикивая на прощание какие-то непотребства, связанные с принятием пищи. Миссис Лейми с запозданием заткнула уши и пошла дальше через двор, прислушиваясь к стуку собственных каблуков, что заглушал мысли о несовершенстве этого мира.
Проход под навесом в углу двора вел к еще одному извилистому проулку, круто уходящему вверх. На вершине располагалась небольшая парковка. Миссис Лейми пересекла ее и зашла в боковую дверь белого бетонного здания, на котором красными буквами было написано: «Миссия всей жизни». Чуть ниже курсивом шла надпись: «Церковь благоденствующих христиан».
Воздух внутри был неподвижным. Здание выглядело просторнее, чем казалось с улицы, и миссис Лейми прошла через неф мимо пустых скамей из пластика с узором под дерево. Она заглянула в безлюдную ризницу, затем в соседнее помещение с рядами стульев, где тоже никого не было, зато стояла стеклянная чаша с водой. С потолка свисали мощные телевизионные камеры и прожекторы, еще несколько стояло в углу. Она двинулась дальше, постучала в дверь кабинета, скрытого за матовым стеклом, и прислушалась. Табличка на двери гласила: «Преподобный Уайт». Внутри никого, тишина. Преподобный Уайт, судя по всему, был где-то на втором этаже.
Миссис Лейми поднялась по лестнице и открыла дверь в кухню ключом, который достала из сумочки. За кухней начинался коридор с комнатами на каждой стороне. Полы были покрыты белым линолеумом, витал запах карболки и алкоголя. В коридоре стояла хромированная подставка на колесиках, к которой крепилось множество пластиковых трубочек и зажимов, а также пакет с раствором для капельницы. Через открытую дверь в одном из помещений она увидела каталку и операционный стол. По телу прокатилась волна страха и дурного предчувствия, будто участь ее повисла над головой грозовым облаком. Миссис Лейми дважды постучала в окошко в следующей двери и нажала на кнопку интеркома.
– Кто там? – послышался мужской голос.
– Элоиза.
Дверь слегка приоткрылась, и в коридор высунулся мужчина, желая удостовериться, что его не разыграли и там действительно стоит миссис Лейми. Довольный увиденным, он широко улыбнулся и жестом пригласил ее войти. На нем был белый халат, надетый поверх красной рубашки и черных брюк. Лакированные туфли мужчина подобрал под цвет рубашки.
– Элоиза! – воскликнул он так, словно ждал этого момента многие недели. – Я уж думал, ты не придешь.
– И все-таки я здесь, преподобный, – с сарказмом отозвалась она. – Давайте уже поскорее с этим покончим.
– Лучше зови меня доктором. Это внизу я преподобный, а тут я врач.
– Скорее подпольный акушер. «Доктор» звучит слишком весомо.
Он пожал плечами.
– Аборты я, вообще-то, больше не делаю. Занимался этим, когда они были под запретом и приносили неплохие деньги. Теперь переключился на избирательную хирургию – в основном пластические операции.
Миссис Лейми скривила лицо, нехотя представив, что он имел в виду.
Он усмехнулся. Впрочем, его взгляд тотчас вновь стал серьезным, как и подобает человеку медицины.
– Люди приезжают ко мне со всего города. И даже из Лос-Анджелеса. Как мужчины, так и женщины. Неподалеку отсюда в баре «Кошачий зов» работает танцовщица, которая обязана мне своей карьерой. Не представляешь, за что люди готовы платить. Чуть ли не все девушки в Норт-Бич делают себе огромную грудь. Но людям такое надоедает. А еще есть особый спрос на… как бы сказать… нечеловеческие результаты. На физиологически неправильную анатомию. – Преподобный Уайт посмотрел на посетительницу, ожидая какую-то реакцию, однако Элоиза не выглядела смущенной, и ее лицо оставалось бесстрастным. – Так вот, даже это сейчас уходит в прошлое. «Кошачий зов» решили превратить в театр-ресторан, и моя клиентка осталась без работы… Ты совсем не ценишь мои таланты, Элоиза, и твое отношение кажется мне странным.
– Странным? Пятнадцать лет назад у вас отобрали лицензию, а вы все еще проводите жуткие операции в каком-то проулке. И что же странного в моем отношении?
– Дело не в этом, тут мне все ясно. Я одного не могу понять – почему ты, обратившись за помощью, продолжаешь меня оскорблять? – Преподобный Уайт закурил и откинулся на спинку вращающегося кресла, перемещая сигару из одного уголка рта в другой.
Миссис Лейми отмахнула густой дым от лица.
– Потому что я плачу вам, чтобы вы не задавали лишних вопросов. И я не хочу ничего знать о ваших отвратительных занятиях. Сколько уйдет времени?
Он повел плечами:
– Операция относительно несложная. Никаких внешних разрезов. Протягиваем трубочку через…
– Говорю же, мистер Уайт, хватит мерзких подробностей. Когда я смогу вернуться домой?
– Неделя постельного режима под наблюдением. Понадобится опытная медсестра. Затем еще четыре-пять недель до полного восстановления. Конечно, есть риск инфекции. Операция все-таки довольно опасная. Не понимаю, зачем она понадобилась тебе в таком… позднем возрасте, – улыбнулся он.
– Бизнес, – ответила Элоиза. – Больше вам знать не нужно.
Уайт кивнул.
– Каким же странным делом ты занимаешься, Элоиза?.. Впрочем, я в тебя верю. Наши усилия всегда приносят удовлетворение. И, естественно, я не собираюсь лезть в дела пациентов.
– Вот и не лезьте. Мы еще кое-что обсуждали по телефону. Сможем разобраться с этим прямо сейчас, до операции?
– Для этого мне понадобится другой халат. – Уайт встал и жестом указал на дверь. Они вышли в коридор, вернулись обратно через кухню и далее вниз по лестнице в церковь. Открыв дверь в свой кабинет, он пропустил миссис Лейми вперед, вошел сам и запер дверь на замок.
Кабинет оказался большим и красиво обставленным, на стенах висели картины, паркетный пол был укрыт ковром с восточными узорами. Половину пространства у одной стены закрывала японская ширма из шести блоков, а в центре кабинета на низком столике с безвкусной резьбой под стеклом расположилась коллекция монет «Франклин Минт». Преподобный Уайт сразу направился к противоположной от двери стене и снял с нее картину Нормана Рокуэлла.
– Это оригинал, – кивком показал он, прищуриваясь. – Обошелся мне в круглую сумму.
– Не сомневаюсь.
– Я просто обожаю Рокуэлла. Он умеет отобразить характер, что-то вроде… – Поворачивая замок на стенном сейфе, спрятанном за картиной, Уайт потерял нить разговора. Когда дверца сейфа открылась, преподобный аккуратно достал какой-то сверток в бархатной ткани и осторожно положил его на край ковра. Развязал ленточки с обеих сторон, развернул сверток – внутри лежали две длинные светлые кости, покрытые коричневыми и черными пятнами. Пористые и сухие на вид, с концов кости уже немного осыпались.
– Об этом и шла речь? – с сомнением спросила миссис Лейми.
– Да. К ним прилагаются документы, в которых подробно расписана вся история, уходящая корнями на тысячи лет назад. История, правда, не такая уж замысловатая. Скажу честно, я приобрел их по бросовой цене. Я многие годы занимаюсь мощами и лично знаком с человеком, у которого их купил. Вот нотариально заверенные бумаги.
Уайт протянул ей подписанный документ, в котором утверждалось, что это кости из предплечья Иосифа Аримафейского, первого из так называемых Королей-Рыбаков, согласно некоторым легендам о Граале. В свертке хранились две лучевые кости, найденные под полом церкви в Литве.
Миссис Лейми внимательно просмотрела документ: четыре неразборчивые подписи с завитушками, словно поставленные с одной только целью – красоваться в рамочке на стене среди множества поддельных дипломов.
– Это просто бумажка, – сказала она. – Хотя у меня есть достоверные способы установить их подлинность. И я полностью уверена, преподобный, что вы не стали бы меня обманывать и не продали бы мне парочку старых обезьяньих костей за сотню тысяч долларов. – Элоиза не сводила с него глаз в ожидании ответа.
– Нет, конечно, не стал бы, – изумленно отозвался Уайт. – Вдобавок к этим документам даю вам свое честное слово.
Улыбнувшись, она встала и направилась к двери.
– Документы можете оставить себе. Подстелите птичкам в клетку. А кости пока оставьте в сейфе. Расплачусь с вами, как только встану на ноги после операции. Кстати, ничего не слышно про скелет Рёскина? Он мне тоже нужен. Целиком.
– Пока никаких новостей, но я прощупываю почву. Если появится, мы его достанем, я тебе торжественно клянусь. Мой человек в Англии заявляет, что в Конистоне этих костей нет.
– Да мне плевать, что там заявляет ваш англичанин! Если скелет не в Конистоне, значит, надо искать в другом месте. Господи, это же Джон Рёскин! Неужели никто не отслеживает захоронения великих мыслителей и писателей? Как можно было потерять его останки, что за беспечность?
Преподобный Уайт пожал плечами.
– Судя по всему, их кто-то забрал, причем давным-давно. А может, погребения и вовсе не было. Если нужно, мой человек способен достать саван Рёскина с цветочным узором. Говорят, однажды этот саван побрызгали святой водой и из него выросли виноградные лозы. Если мой человек сумеет его раздобыть…
– Пусть ваш человек раздобудет себе мозги.
– Он занимается поисками. Торжественно тебе клянусь…
– Торжественная клятва – это, конечно, прекрасно, – перебила миссис Лейми. – А не знаете, нет ли случайно скелета у того джентльмена, о котором мы говорили? У него же, вероятно, был доступ к останкам.
– Вообще-то, знаю. Знать такое – как раз моя задача. И будь у него скелет, об этом уже поползли бы слухи. Ты в курсе, что этот самый джентльмен – настоящий безумец?
– Трудно сказать, кто он такой. Хитрец и обманщик.
– И все же скелета Рёскина у него точно нет. Если ты настроена серьезно, я продолжу поиски.
– Заверяю вас, мои намерения крайне серьезны. И я буду глубоко разочарована, если вы решили иметь дело с ним, а не со мной. Обойдемся без игр.
– Подобные игры меня не интересуют.
– Тогда приступим к запланированному делу?
– С удовольствием, – сказал Уайт. – Мне понадобится другой халат.
Он сложил кости обратно в сейф, повесил картину на место, и они направились в операционную, где сестра в медицинской форме уже раскладывала инструменты.
Говард свернул на покрытую гравием дорожку, уходившую в темноту леса. После сильного дождя здесь, наверное, вообще не проехать. Колеса трейлера немного забуксовали на гравии, прицеп шатался из стороны в сторону на глубоких бороздах. Машина медленно ползла вперед под навесом из призрачных кипарисов-переростков, пока не вышла на край луга, остановившись в пятидесяти ярдах от обрыва.
Там, наполовину укрытый туманом, стоял дом прекрасного серого цвета, подобного цвету океана или цвету выброшенной на берег древесины. Поразительно, как хорошо Говард запомнил это место: в его сновидениях строение так и выглядело. Так странно, что даже немного пугает. Он не ездил по этой дорожке пятнадцать лет и все равно не забыл очертания отдельных камней в стене дома и обветшалые концы торчащих из крыши балок.
Во сне он поднимался по лестнице, и старая мельница превращалась в каменный дом Грэма. Лестница крепилась к наружной стене башенки, изгибом своим приводя на площадку перед дверью на второй этаж. Ступени были сделаны из разномастных бетонных плит, которые кувалдой выдолбили из тротуара и снизу укрепили стальными уголками от каркаса старой кровати, распаянного на мелкие кусочки. Вдоль стены, где ступени прикрепили к каменной стене башни, тянулись перила из железной трубы, но с трех других концов каждая ступенька просто висела в воздухе, и от одного их вида кружилась голова.
Во сне Говард шел вверх не спеша, внимательно разглядывая широкие линии известкового раствора между каменными блоками. Он как будто что-то искал, но что именно? Внезапно он заметил, что в жидком растворе аккуратно расположили всякие мелочи: бочком лежали разноцветные флаконы от духов, крошечные игрушки из металла, выцветший керамический Шалтай-Болтай, одетый в рубашку в горошек и зеленый галстук с булавкой; на его лице расплывалась широкая и хитрая улыбка всезнайки.
Только что Говард был где-то посередине лестницы, и вот он уже на самом верху, у облезлой двери, сердце в груди бешено колотится. Он развернулся и начал спускаться, перепрыгивая по две неровные ступеньки за раз и чувствуя, что кто-то, заметив его, вышел из-за той двери и теперь смотрит ему вслед. Говард направился прямиком к утесу, туда, где дорожка упиралась в заросли сорняков, и едва не наткнулся на старый пикап, из которого двое рабочих выгружали застеленные соломой ящики с керамическими Шалтаями-Болтаями.
Дурацкий сон, особенно заключительная часть. При свете дня это сразу понимаешь. А вот когда такое приснится часа в два ночи… В темноте значение снов преувеличивается. После заката сновидческая математика действует по собственным правилам. А сейчас как раз начинало темнеть. Минут через двадцать солнце полностью скроется.
Говард смотрел на дом в ожидании, что вот-вот распахнется дверь и кто-то выглянет наружу. Наверняка же было слышно, как он подъехал. Густые ветви кустарников, которые раньше почти целиком закрывали западное окно на первом этаже, вырубили, чтобы в дом попадало больше света. На траве лежали кровельные доски, рядом с ними – телефонный столб, распиленный на небольшие брусочки. Кучки песка и гравия накрыты выцветшим на солнце брезентом, старая бетономешалка подключена к ржавому бензиновому генератору на колесах. Груды собранных по размеру камней лежали вдоль края бушующей виноградной лозы и сами уже поросли травой. За открытой дверью низкого амбара с односкатной крышей, вытянувшегося среди кипарисов и эвкалиптов, посреди горы древесной стружки виднелась лесопильная установка.
Говард вышел из трейлера, забрав с собой ключи. Сильно пахло кедром, гниющей растительностью и туманом, а плотную завесу тишины нарушал лишь стон береговой сирены, доносившийся откуда-то с севера. Обогнув дом, он направился к обрыву и замер у металлического сарайчика, будто сошедшего со страниц каталога «Сирс и Роубак». В доме было темно.
Туман неожиданно рассеялся, и остатков дневного света хватило, чтобы рассмотреть черные скалы внизу в сотне футов от края утеса. Разбиваясь о них, накатывали и снова отступали волны. На вершине одной скалы, будто статуя на постаменте, торчала помятая старая машина, частично скрытая под водой. Она явно сорвалась с обрыва. Что за марка? Выглядит необычно. Сразу и не поймешь, где капот, а где багажник. Неужели «студебекер»? Океан отступил, подпитывая накатывающую волну, и автомобиль показался целиком. Действительно, старый «студебекер», такие делали в начале пятидесятых. Надо же, какое совпадение. Вдруг это та самая машина с призраками?
Говард усмехнулся. Ему нравилось воображать, как призраки разъезжают на странных автомобилях, попадая в передряги, возможно, грабят винный магазин или поджигают чью-то обувь. Однако потом он вспомнил про опустевший музей и банкротство дяди Роя, который был вынужден арендовать собственный дом у одного из кредиторов, забравшего его в уплату долга. К тому же начинало темнеть, и мысли о привидениях уже не веселили.
На разбитый «студебекер» опять накатили волны, расходясь надвое и стекая по бокам. Никаких следов ржавчины Говард не увидел. Значит, автомобиль свалился с обрыва совсем недавно.
Прямо позади, на склоне холма, стояли задние ворота амбара. Складывалось впечатление, что машину просто не поставили на ручник и она выкатилась оттуда и упала с утеса. В двадцати футах над пляжем из поверхности скалы торчал какой-то наполовину вырванный сучковатый кустарник, на котором повис задний бампер «студебекера», вероятно, замедливший падение. Теперь понятно, почему автомобиль не развалился на части.
Из-за мыса в поле зрения Говарда появился пеликан. Над пляжем он сделал круг и сел на капот машины, словно эмблема производителя. У Говарда внезапно закружилась голова, и он отошел от края обрыва. Пугающе ритмичный шум волн напомнил о скрипе мельничного колеса из его снов.
Что делать? Остаться здесь? Слишком самонадеянно – расхаживать по туманным полям, когда никого нет дома. Будто воришка. Да и какой в этом смысл? Грэм вполне мог уехать куда-нибудь на всю ночь. Вот и Говарду лучше бы отправиться в Мендосино и снять себе номер в отеле. А утром, постирав вещи, он позвонит дяде Рою и сообщит о своем приезде, объяснит, что добрался сюда на пару дней раньше, чем планировал, и… Шансов мало, но, если застать Сильвию врасплох, может, она не успеет испугаться. А если дома у дяди что-то пойдет не так, всегда можно перебраться в гостиницу.
Когда сзади послышались шаги, Говард смотрел на океан. Затем обернулся, ожидая все-таки увидеть Грэма. Но ему улыбался какой-то незнакомец. Не желая выглядеть подозрительным, Говард уверенно протянул руку. Мужчина с силой ее пожал – одним мощным движением – и сразу отпустил.
– Мистер Джиммерс, – представился он, явно желая услышать объяснения по поводу того, с какой целью Говард рыскает вокруг дома. Выглядел мужчина не очень-то довольным, но и неприятностей от него, похоже, ждать не стоило. Лицо широкое и мясистое, как на карикатуре с жабой-джентльменом, волосы темные с проседью, спутанные. Одет он был в шерстяной свитер, на вид довольно удобный, старый джинсовый комбинезон и стоптанные домашние тапочки, словно только что сидел в кресле у камина за чтением. На вид лет шестьдесят, может, шестьдесят пять, невысокий и коренастый.
– Говард Бартон, – отозвался Говард и после паузы добавил: – Вообще-то я ищу мистера Грэма. Я приехал к нему с юга, из музея.
– Насчет восточного искусства?
– Верно. – Хорошо, что мужчина о нем слышал. Значит, его тут ждали. – Рой Бартон из Форт-Брэгга – мой дядя.
Вряд ли, конечно, мистер Джиммерс знаком с его дядей, зато теперь, после упоминания о родственнике, живущем неподалеку, он вызовет меньше подозрений.
– Да ладно! Тот самый Рой Бартон? Музей ду́хов, автомобиль с призраками?
Говард кивнул. От дядиной известности, видимо, не сбежишь.
Судя по выражению лица мистера Джиммерса, затея Роя Бартона у него восторга не вызывала. Он повернул голову набок и, прищурившись, осмотрел Говарда с ног до головы, как будто желая снять мерки.
– В сарай не заглядывал? – Мистер Джиммерс постучал костяшками пальцев по стенке красно-белого металлического сарайчика, где виднелась большая вмятина как раз на уровне автомобильного бампера. Вероятно, по пути к обрыву «студебекер» чуть не снес этот самый сарай. Покосившиеся раздвижные двери, покрытые ржавчиной, запирались смехотворно гигантским замком. И как, интересно, Говард мог туда попасть? Что за глупый вопрос? Хотя взломщику с отмычкой здесь работы на пару секунд.
– Я – нет, – ответил Говард. – А мистер Грэм дома?
Мистер Джиммерс явно смахивал на местного сумасшедшего. Что же он там прячет в своем сарае? Стояла эта конструкция на заросших сорняком деревянных балках чуть ли не на самом краю обрыва. В таких захудалых сарайчиках обычно не хранят ничего, кроме садовых инструментов.
По металлической крыше звякнули капли налетевшего дождя, и звук гулким эхом отозвался изнутри. На мгновение показалось, что из сарая слышны чьи-то голоса – возможно, голоса удивленных призраков, ссорящихся между собой. Такой вот обман слуха. Мистер Джиммерс вдруг опять прищурился и глянул на Говарда с неким изумлением, точно увидел его по-новому. Он прикрыл лицо рукой от дождя – хотя тот сразу же прекратился – и, развернувшись, потопал к дому, жестом призывая посетителя следовать за ним.
Уже у крыльца Говард заметил, что дверь в кабину трейлера со стороны пассажира приоткрыта. Он распахнул ее полностью. Бардачок тоже открыт и практически пуст. Исчезло пресс-папье, а с ним и многое другое: набор предохранителей, куча мелочи, манометр, карандаши, невскрытая пачка воска от доски для серфинга и всякое накопившееся за десять лет барахло, совершенно бесполезное для человека, который на него покусился. Говарда нагло обчистили, хотя, не считая пресс-папье, в бардачке не было ничего ценного. Нетронутым осталось пирожное и почти все наклейки – забрали одну с пеликаном.
Мистер Джиммерс стоял в проеме на входе в дом и ждал Говарда. Тот хлопнул дверцей автодома и побежал по извилистой дорожке к крыльцу.
– В обуви нельзя, – заявил мистер Джиммерс.
Говард разулся и аккуратно поставил ботинки у двери, рядом с тремя другими парами.
– Вы представляете, у меня из бардачка все стащили. В том числе пресс-папье, за которое я отдал почти двести долларов, – пожаловался Говард и подумал, не стоит ли включить самого Джиммерса в список подозреваемых. Впрочем, глянув на мужчину еще раз, выкинул эту мысль из головы.
Мистер Джиммерс невозмутимо рассматривал вечернее небо.
– Я уж было подумал, что ты привез с собой дождь. – Он вздохнул и опять бросил на Говарда косой взгляд. – Не советую оставлять тут машину открытой. Обдерут как липку. Они страсть как любят всякое барахло, особенно мелочевку. Глаз да глаз, не то и пуговицы с куртки унесут. Ходят по паркам с бумажными мешками и собирают всякое-разное: крышечки от бутылок, осколки цветного стекла, все, что валяется под ногами. Кухонные приборы готовы стащить прямо со стола.
– Кто же это? – спросил Говард.
– Да вся их чертова шайка! – Джиммерс протер очки краем жилетки. – От меня, правда, держатся подальше. Я зловредный тип, и они прекрасно это знают. Только завидят меня – и сразу в сторону, мол, пропустите мистера Джиммерса. Не давать спуску – такой у меня принцип. И очень даже правильный, рекомендую и тебе придерживаться. Ты к нам с юга, да?
– Верно. – Говард никак не мог понять, кому этот чертов Джиммерс не хочет давать спуску. – Так о ком вы говорите?
– Их тут называют клейщиками. Работают в некоторых общинах в лесу, выше уровня тумана. Производят товары для «Санберри», натуральные продукты. Все очень полезное. И вечно что-то строят. Половину этого дома как раз они и сделали. – Он показал на каменные стены и потолок с выступающими балками. – Они… можно сказать, любили Грэма. Чуть ли не боготворили его. Носились с ним как с королем. Но вы их тут вряд ли встретите, они редко приезжают в город. А вот машину только оставишь незапертой – и всё, сразу обчистят. Точно сороки, слетаются на всякие побрякушки.
– Спасибо, что предупредили.
– Что ж… – Мистер Джиммерс угрюмо покачал головой. – Тебе, мальчик мой, еще многое предстоит понять. Приехал с юга… А у нас тут все по-другому. Вот тебе мой совет: учись побыстрее, здесь полно людей, которые не станут обходиться с тобой так же хорошо, как я. И клейщики еще не худший вариант. Далеко не худший. Может, даже заведешь среди них приятелей – все зависит от того, кто ты такой на самом деле. Вот я, например, держу у себя в мастерской деревянную бочку и складываю туда всякое старье: шурупы и шайбы, гнутые гвозди, отломанные головы оловянных игрушек. И раз в два месяца, начиная с января, в первое воскресенье выставляю эту бочку в поле. На следующее утро она пустая. И они меня за это уважают. Я человек тяжелый, зато обращаюсь с ними справедливо, если мне позволяют.
