Джеймс Блэйлок
Бумажный грааль. Все колокола земли
Говард кивнул.
– Кажется, я понял, – сказал Говард, хотя ничего толком не понял. Головы от игрушек? Тут все по-другому? Что именно?
Мистер Джиммерс по-отечески положил руку ему на плечо:
– Ты еще и не такое успеешь тут увидать, гарантирую. Можно сложить в шляпу все, что ты знаешь, и все равно останется место для кролика. И даже не думай, что сумеешь меня обхитрить. Я не говорил, что занимаюсь астрономией? Я уверен, что существует плоское, то есть двухмерное созвездие из пяти звезд в форме потира – чаши для причащения. Никто раньше не мог определить ее очертания, так как созвездие наклонено перпендикулярно вращению земли. В основании находится Сириус, Собачья звезда, она же указывает истинное направление к небесному мельничному колесу. Правда, скоро ее сдвинет с места боковой космический ветер, и тогда… – Он качнул головой. – Ты мне веришь?
– Конечно, – ответил Говард, а про себя подумал, что его собеседник – самый настоящий псих. Упоминание небесной мельницы могло бы привлечь внимание Говарда, если бы не смешалось с остальным вздором. Так вот что он, наверное, прячет в сарае – свое двухмерное созвездие. Впрочем, опасности от мистера Джиммерса не исходило. – У вас там, в сарае, обсерватория? – улыбнулся Говард, желая проявить интерес к беседе. И слишком поздно осознал, что его новый знакомый может обидеться.
– Что тебе известно про сарай? – сразу насторожился Джиммерс. – Ты заходил внутрь?
– Нет, я ведь только что приехал. Ничего мне не известно. – Беседа свернула совсем не в ту сторону. Надо бы сменить тему. – Так где же мистер Грэм? – еще раз спросил Говард.
– Умер, – ответил Джиммерс.
Глава 3
– Умер?
Мистер Джиммерс с серьезным видом кивнул, но в его опечаленном взгляде проскакивала все же некая подозрительность, будто он предполагал, что Говард что-то от него скрывает.
– Свалился с обрыва всего пару недель назад. Это его машина там, на скалах, внизу. Падение с такой высоты несовместимо с жизнью. Тело так и не нашли. Я предполагаю, что бедолагу выбросило в воду и унесло береговым течением далеко на юг. В общем, ты бы мог дождаться его и у себя дома.
Потрясенный, Говард прошел за мистером Джиммерсом в тускло освещенную гостиную.
– У вас не найдется чего-нибудь выпить? – спросил Говард, не боясь уже показаться невежливым. В желудке было на удивление пусто. Новость совершенно сбила его с толку, и почему-то возникло ощущение, что теперь все его планы нарушены, а жизнь и вовсе кардинально изменилась.
Мистер Джиммерс на вопрос о выпивке отреагировал озадаченным взглядом, словно не мог понять, зачем это нужно, однако потом кивнул и исчез в соседней комнате. Раздался приятный звон бокалов. Хотя бы один уместный звук, единственный знакомый звук за последнюю неделю.
В доме с каменным полом и каменными же стенами, покрытыми неровным слоем штукатурки, было холодно. От оплывших свечей в комнате едва ли становилось светлее, и помещение смахивало на храм. Очаг тоже был из камня и кирпича, и в гостиной, несмотря на мощное пламя, царила ледяная стужа. Говард подошел поближе к камину, пытаясь вспомнить, под каким камнем скрыта пустота, в которой пятнадцать лет назад спрятали рисунок. Никаких следов: ни трещин на стыках, ни сколотой известки.
Говард вытянул почти уже заледеневшие ноги перед огнем, пошевелил пальцами. Сейчас бы надеть ботинки обратно или достать вторую пару носков из трейлера. Только вот за окном мрак и туман, машину даже не видно за пеленой темноты, а в лесу рыщут воришки.
Опять вспомнилось пресс-папье, украденное из бардачка. Проучили его на двести долларов. И Грэм, оказывается, мертв…
Говард похлопал по карману, в котором лежало письмо от Грэма. Слава богу, что хотя бы его он не оставил в кабине трейлера. Может, прямо сейчас показать письмо мистеру Джиммерсу, пока суд по делам о наследстве – или кто там этим занимается – не забрал все вещи Грэма? Тогда рисунок будет утерян навсегда. С другой стороны, кто вообще такой этот чертов Джиммерс? Расположился тут, расхаживает по комнатам, как у себя дома, ведет странные разговоры про сарай… Говарду вдруг ужасно захотелось заглянуть туда хотя бы одним глазком.
Хватит, что за глупости! Если его застукают возле сарая или камина, вся затея с рисунком Хокусая, и так уже шаткая, пойдет прахом. В этот момент Говард заметил, что на стенах полно картин, фотографий и бесконечных гобеленов. Хорошенько рассмотреть их в тусклом свете не получалось, и он подошел ближе.
В целом он не увидел ничего примечательного: репродукции сцен охоты и портретов странно одетых женщин с развевающимися волосами, не принадлежащих ни к одной известной исторической эпохе. Жуткие африканские маски, деревянные марионетки и шкафчик-витрина, забитый посудой из цветного стекла… Куда, кстати, запропастился мистер Джиммерс? Точнее, куда запропастилась обещанная выпивка?
Говард направился в соседнюю комнату. Здесь горел яркий свет от самой настоящей электрической лампы. Тогда зачем все эти свечи в гостиной? Возможно, мистер Джиммерс просто любитель создать атмосферу. Говард сразу вспомнил эту комнату – с восточными коврами, разномастной дубовой мебелью и деревянной люстрой.
На стене выстроились в вертикальный ряд три старинные фотографии в неудачных рамках. В памяти всплыл университетский курс по прерафаэлизму в фотографии: тогда для их изготовления применялся коллодионный процесс. Снимки сделал Джон Рёскин, но в каком году? В 1855-м? Или в 1860-м? В любом случае это антиквариат, и, если фотографии оригинальные, какой-нибудь коллекционер выложит за них целое состояние. Говард уставился на снимки, не веря своим глазам. Он уже видел их давным-давно, но лишь теперь понял, что перед ним серия фотографий Рёскина «Тинтернское аббатство».
Десять лет назад Говард не интересовался ничем, кроме работ Братства прерафаэлитов, и с трудом одолел эссе Рёскина «Семь светочей архитектуры» и его бессвязные лекции о прерафаэлитах. Собственно, сам Майкл Грэм был праправнуком Джеймса Грэма, фотографа-прерафаэлита. Однако дело было не только в этом. Джона Рёскина считали крайне загадочной фигурой. Страдающий импотенцией гений, окруженный творческими фанатиками, бескрайне преданными ему самому и его страстному желанию воплотить природу в искусстве.
Так или иначе, неудивительно, что Майкл Грэм оказался владельцем этих фотографий. Вполне возможно, они достались ему по наследству. И, представьте себе, годами висели здесь на стенах, собирая пыль! Этот дом – настоящая сокровищница для коллекционера.
Говард вдруг почувствовал на себе взгляд мистера Джиммерса. Тот стоял в дверном проеме с бокалом в одной руке и бутылкой вина – в другой. Говард предпочел бы пиво, но в данный момент это было совсем не важно по сравнению с письмом в кармане.
– Я хотел спросить насчет японского рисунка, – начал Говард, решив сразу перейти к делу. Мистер Джиммерс уже понял, с какой целью он приехал, так зачем ходить вокруг да около?
– Я тоже. Что тебе о нем известно?
– Ничего. Знаю только, что мистер Грэм собирался отдать его в музей.
Он вытащил письмо из кармана и протянул Джиммерсу.
– За этим ты и приехал, да? Спустя годы? И что же тебя подтолкнуло – жадность или что-то другое? Я всегда хорошо разбирался в импульсивных желаниях, и есть в твоих глазах нечто загадочное.
Говард постарался бросить на него взгляд, лишенный какой-либо загадочности. С чего вдруг Джиммерс стал откровенно подозрительным и устроил ему допрос?
– Вся эта ерунда про кражу, – продолжал мистер Джиммерс, – про то, что из машины якобы украли какую-то там стеклянную безделушку, – все это выдумка, да? Хитрая уловка. Решил отвести подозрения и выставить себя жертвой воришек. – Он резко закивал, потом еще одним кивком указал куда-то на стену. – Его украли, так ведь?
– Что? Украли мой трейлер? – Говард от испуга сделал шаг в сторону двери, но быстро понял, что мистер Джиммерс говорил вовсе не о его машине. Он имел в виду рисунок. – Когда его украли? Я уже неделю в дороге…
– Неделю? Да из Лос-Анджелеса за день можно добраться! Езды часов одиннадцать. Или, мой таинственный незнакомец, ты уже несколько дней бродишь по округе? – Мистер Джиммерс чересчур драматично поднял брови. – Полагаю, именно ты способен объяснить, куда пропал рисунок и кто убил беднягу Грэма.
– Убил?! – воскликнул Говард.
Секунд двадцать Джиммерс неотрывно смотрел на Говарда, пока тот переваривал услышанное. А потом вдруг громко засмеялся, прогнувшись вперед и хлопая себя по колену, – наверное, решил пошутить над дурачком с юга. Он провел рукой по волосам, взъерошив их, и с отвратительной ухмылкой направился к Говарду, протягивая ему бокал.
– Не унывай! В наши дни никому нельзя доверять. Обчистят по полной, только волю дай. У нас тут есть поговорка: «Давить в их же логове». А если не получается, дави в другом месте. – Джиммерс по-заговорщицки подмигнул и дернул за подтяжку, которая щелкнула о грудь. – Идем наверх, – добавил он, унося с собой бутылку и бокал. – Покажу тебе кое-что.
Вина он сегодня, пожалуй, так и не дождется, подумал Говард. Впрочем, от сердца отлегло. Судя по всему, рисунок никуда не подевался. Опасаясь воров, мистер Джиммерс спрятал его подальше. Он, конечно, тот еще чудак, но по-своему умен. Только что же произошло со стариной Грэмом? Его действительно убили? Если убили, то за что? Кому понадобилось убивать девяностолетнего старика?
Лестница привела их на третий этаж, где за витражным окном скрывалась темнота. На витраже была то ли каменная стена, сложенная из лосося, то ли пересохшая река с бьющимися рыбами. У стены лежал сломанный Шалтай-Болтай, а с лесистых холмов спускались два автомобиля странной формы, скрепленные тонкими нитями медной фольги и украшенные кусочками граненого стекла.
Так вот откуда в моем сне Шалтай-Болтай, подумал Говард, чувствуя некоторое облегчение. Много лет назад он наверняка видел это окно, и с тех пор образ Шалтая-Болтая засел где-то в подсознании. Даже у самых причудливых деталей из сновидений есть вполне банальное объяснение. Впрочем, это окно может оказаться очередной тайной без разгадки.
Он не успел хорошенько рассмотреть витраж, потому что мистер Джиммерс открыл дверь, ведущую на чердак, включил свет и отступил, пропуская гостя в просторную комнату. Под потолком были видны открытые балки и нижняя часть кровли. Днем источником света здесь служили два больших витражных окна в крыше и еще два в стене, с видом на океан. В углу стоял семидюймовый телескоп на колесиках, окруженный картами созвездий. Посередине расположились дубовый стол и два удобных на вид мягких кресла. Полки вдоль стен были завалены книгами, готовыми вот-вот упасть на пол. Сильно пахло трубочным табаком.
– Бутылку оставь себе, – сказал мистер Джиммерс.
– Что, простите? – обернувшись, спросил Говард.
Джиммерс по-прежнему стоял в коридоре. Бутылку вина и бокал он поставил на пол прямо на входе в комнату. Говард не успел сдвинуться с места, как щелкнул замок. В двери открылось небольшое окошко, мистер Джиммерс заглянул внутрь; виднелись только его глаза и нос.
– Сэндвич с ветчиной подойдет?
Говард промолчал. Он был в ярости.
– Считай, это досмотр, – продолжал Джиммерс. – Как будто ты только что пересек границу восточной Европы и тебя задержали для проверки документов. Всё ли в порядке, или пора пускать в ход резиновые дубинки?
Мистер Джиммерс со смехом закрыл окошко и, судя по звукам, пошел по лестнице вниз. Потом стало тихо. Говард ждал его возвращения, думая, что дверь вот-вот откроется. Наверняка это очередная шутка. Чувство юмора у мистера Джиммерса явно какое-то неземное.
Хотя через десять минут окошко вновь открылось, мистер Джиммерс вовсе не собирался выпускать Говарда. Он принес сэндвич с ветчиной, пачку чипсов и переспелый банан. Затем сунул в окошко уголок покрывала, и Говард с благодарностью потянул его на себя, словно фокусник, вытаскивающий огромный шарф через горлышко крошечной бутылки.
– Поосторожней с обогревателем, – сказал мистер Джиммерс. – Если врубить на всю, выбьет пробки.
Окошко задвинулось, и он ушел.
Выходит, Говарда решили похитить. Точнее, уже похитили. С этим все ясно. Что теперь делать? Угрожать, кричать? Колотить по двери оловянной кружкой? Где ее только взять, эту кружку. Да и вообще, последние события казались настолько безумными, что Говард пока не понимал, что здесь происходит на самом деле. Мистер Джиммерс явно задумал какую-то хитрость. Через пару минут он наверняка…
Говард ждал, но Джиммерс так и не вернулся. Да, это настоящее похищение, его заперли на чердаке старого каменного дома на безлюдном обрыве.
На Говарда вдруг накатила волна страха. Он подошел к двери и начал стучать.
– Эй! Какого хрена!
Голос прозвучал громко и непривычно. В наступившей тишине слышался лишь шум волн, разбивающихся о рифы. Говард мерил шагами комнату, жутко злясь на Джиммерса, сжимал и разжимал кулаки, осознавая абсолютную беспомощность своего положения и всем сердцем желая вновь оказаться дома, в собственной гостиной, где играет музыка. Зачем он вообще сюда поехал, что его заставило?
Когда прошло полчаса, а мистер Джиммерс так и не вернулся, Говард решил смириться с судьбой. Кричать, молотить в дверь и что-то требовать – ниже его достоинства. Лучше сделать вид, что он ничуть не напуган, просто устал от глупого розыгрыша. Не будет же Джиммерс держать его тут слишком долго? Зачем? Правда, в последнее время почти все казалось бессмысленным. Говард понемногу превращался в Алису, заблудившуюся в Стране чудес на северном побережье.
Он резко встал и подергал двери в восточной стене. За одной скрывался полупустой встроенный шкаф, за другой – туалет с унитазом и раковиной. Покрутил краны – вода есть, на раковине кусок мыла и стаканчик. На полу стоял электрический обогреватель, Говард перетащил его в комнату и воткнул вилку в единственную найденную на чердаке розетку. Лучше уж пусть выбьет чертовы пробки, чем он тут замерзнет.
В целом на чердаке имелось все необходимое. Если мистер Джиммерс будет приносить еду, здесь можно спокойно провести несколько месяцев. Говард подбежал к окнам, открыл одно из них. В комнату просочился туманный воздух с ароматом влажных скал и океана. Он бы запросто сумел выбраться наружу, только вот прямо под ним начиналась пропасть – до скал внизу примерно сто пятьдесят футов. В крайнем случае можно разорвать покрывало – допустим, зубами – и сделать из полосок веревочную лестницу. Или же украсть ложку и смастерить из нее оружие, заточив о каменные стены. Правда, если кормить будут одними сэндвичами, о ложке можно и не мечтать…
Рассмеявшись вслух, Говард закрыл окно и завернулся в покрывало. Все это было настолько странно, что даже не верилось. Он подошел к двери и, взяв с пола бутылку вина, присмотрелся к этикетке. Хоть что-то приятное. «Вино из дикой ежевики. Ферма “Санберри”». Ниже была картинка в духе Нормана Рокуэлла с женщиной в лоскутном платье, которая собирает ежевику с кустарников, растущих прямо из-под капота «студебекера». Вся машина напоминала сад: на заднем сиденье цвели розы, с крыши торчали маргаритки. Кончики спаржи тянулись из шин и доходили до крыла автомобиля. Целое дерево, усеянное персиками, вымахало из багажника. Под картинкой была еще одна надпись: «Натуральное и полезное».
– Все страньше и страньше, – сказал Говард вслух. Потом, собравшись с духом, отпил вина – и тут же скривился и поставил бутылку к двери. Во рту остался кислый привкус диких трав и неспелых ягод. Еще одна дурацкая шуточка Джиммерса. Никакое это не вино, а больше похоже на жидкость для мытья подгоревших сковородок.
Он зашел в туалет и налил стакан воды. Затем присел в кресло, чтобы все обдумать. Вряд ли Джиммерс скоро откроет дверь и выпустит его отсюда. Планы крушились с поразительной скоростью; вместо них в голову приходили беспокойные мысли, намеки и фантастические идеи. Говард чувствовал себя рыбой, плывущей по темной реке и впервые с удивлением заметившей, что вокруг нее постепенно сжимается сеть. Пытаясь как-то объяснить поведение мистера Джиммерса, он неожиданно вспомнил про покрытый водорослями «фольксваген». Как и все остальное, включая витраж, винную этикетку, «студебекер» и обчищенный бардачок, минивэн своим видом намекал на то, что северное побережье – отдельная вселенная, скрытая в тумане, и в этой вселенной действуют собственные законы природы.
Много лет назад на побережье процветали религиозные культы: бесследно исчезали автостопщики, на пустынных пляжах проводились кровавые ритуалы, на дорожные отбойники насаживали отрубленные головы. Любопытно, что же стало с приверженцами культов? Неужели они нашли себе самую обычную работу, например, на целлюлозном заводе? Или они по-прежнему здесь, притаились в лесной чаще? И кто все-таки украл вещи из его трейлера? Как там говорил Джиммерс – клейщики? Что еще за хрень? Да и сам Джиммерс, кто он вообще такой? Глава какого-нибудь культа, поклоняющегося грибам? Нет, вряд ли. Судя по множеству книг, телескопу и всему остальному, он определенно чувствовал себя здесь как дома. Джиммерс давно тут живет, а старик Грэм не пустил бы к себе никаких аферистов.
Когда Говард бывал в этом доме пятнадцать лет назад, до чердака он вроде бы не добирался. Может, мистер Джиммерс уже тогда жил здесь и разглядывал небо в поисках малоизвестных созвездий. Кроме Говарда и Сильвии у Грэма в тот момент обитали и другие жильцы. Был один знахарь-травник, страшно гордый своей профессией, и художник из Сан-Франциско, рисовавший авангардные комиксы, тот самый Хорек, за которого Сильвия потом чуть не вышла замуж.
Говарду он сразу не понравился, даже когда между этим художником и Сильвией еще ничего не было. По крайней мере, так он себя уверял. Парень амбициозный и манерный в худшем смысле этих слов. Он носил одну черную перчатку и представлялся каким-то идиотским вымышленным именем. Как же… Точно, Морк. Морк из Фомории, комиксы «Черная рука». Приключения Короля Ночи. Родом он был из Норвегии, высокий светловолосый красавец – истинный ариец.
Помимо художника и знахаря вокруг слонялась целая орда типичных хиппи, появлявшихся с холмов и шоссе номер один; Грэм задействовал их в качестве разнорабочих. Кажется, у одного из них была машина, обклеенная чем-то странным… Говард порылся в памяти и вспомнил: деталями от часов, шестеренками, пружинами и стеклами. На капоте вместо эмблемы красовались солнечные часы из латуни.
Воспоминания навели на мысли о Сильвии, о ее лице. Тогда Говард был робким, хотя эту его черту ошибочно принимали за нелюдимость. Сейчас он уже не так робок – чтобы поездка на северное побережье принесла хоть какие-то результаты, нужно было действовать. Раньше они с Сильвией много времени проводили вместе, однако это ни к чему не привело. В тот вечер, когда он подарил ей лилию, оба решили, что так будет лучше. Отношения между кузенами – плохая идея. Или нет? Никаким законом это вроде не запрещено.
А ведь за последние годы ничего не прояснилось. Интересно, сейчас она такая же красивая? Так же подвержена мимолетным увлечениям? Практически все и всё вокруг вызывало у Сильвии интерес, она была из тех людей, которые всех считали хорошими и честными лишь потому, что и сами были такими. Прикупи она недвижимость на флоридских болотах, Говард даже не удивился бы.
Да и сам Хорек оказался для нее чем-то вроде подобного болота. Сильвия была доверчивой, прямо как ее отец. В молодые годы дядя Рой делал успехи в сфере продаж только благодаря тому, что бесконечно верил в товар, который пытался продать. Хотя и у людей, и у предметов бывают свои недостатки.
Возможно, именно поэтому Говарду всегда было легко в компании Сильвии. Она обращалась с ним так же мягко, как со всеми другими. А еще она каким-то образом умела превращать самые простые вещи в красивые. Она потрясающе выглядела в одежде из комиссионного магазина. Говард был готов проехать с одного побережья до другого, лишь бы попробовать ее простейшую запеканку. Она накрыла бы стол яркой скатертью, нарвала бы цветов – причем вовсе не ради показухи. Сильвия жила по заветам матушки-природы и несложные домашние дела выполняла как будто в танце. Замечал это не только Говард, что его как раз и волновало. Как же он хотел, чтобы она оставалась его тайной… Увы, Сильвия ничьей тайной быть не желала.
Говард вздохнул, почувствовав себя отчасти виноватым, – зачем было копаться в давних страстях? Много воды утекло с тех пор, а здесь, на северном побережье, его окружает…
Он резко встал и подошел к стене, заметив то ли смазанную, то ли потемневшую штукатурку. Нет, это не просто пятно, здесь что-то спрятали, и оно просвечивает.
Говард из любопытства потер это место пальцем, и тонкий слой штукатурки отвалился. Под ним был маленький выпуклый кусочек металла красного цвета. Немного посомневавшись, Говард все-таки решил, что пленникам можно – и даже нужно – ковырять стены своей камеры. Следуя традиции, он достал перочинный ножик и начал скоблить лезвием вокруг металла, который, как ни странно, оказался крылом игрушечной машинки. Под изгибом крыла обнаружились и другие предметы, точно собранные для крошечного алтаря.
Он аккуратно счищал штукатурку, словно археолог на раскопках, и наконец на свет явился резной японский божок – Дайкоку, бог удачи. Дальше обнаружились стальная собачка из «Монополии», шарик из глины и закупоренный флакончик из-под духов с засушенными цветами фиалки внутри.
Говард принялся вспоминать, что ему известно о Майкле Грэме, – выходило, что не так уж много. Вряд ли это он засунул в стену странные фигурки, а если так, значит, Говард сильно в нем ошибался. Легкомысленность была вовсе не в духе Грэма. Он работал от рассвета до заката, готовил простой ужин, читал Библию и ложился спать. Трудно представить, чтобы им овладела какая-то шалость и заставила его спрятать под штукатурку игрушки.
И если бы фигурки находились поглубже, никто не обнаружил бы их до тех пор, пока дом не развалился бы. Они здесь не ради украшения, а с какой-то другой целью.
Говард провел рукой по стене под тайником – вдруг есть еще? Нащупав выпуклое место, он принялся скоблить, поднимая небольшое облако пыли. Из штукатурки торчали красные подошвы туфель Шалтая-Болтая.
