Дмитрий Андреевич Шашков
Последний шанс
– Петр Павлович, вы раньше рассказывали, что при Союзе работали, как все…
–Ой, Кать, я с детства умею, о чём нужно, молчать, а ты учись, о чём нужно, не спрашивать!.. Так вот, актрисы! Это был совершенно особенный мир – тем более особенный, что он отделён был от скучной советской действительности!..
– Петр Павлович, мне, честно говоря, дальше не интересно.
– Да ну? А до сих пор интересно было? А теперь «пошлинку» почувствовала? Ах ты, невинная девочка! Был бы я моложе лет на…
– Перестаньте!
– А сейчас, думаешь, не так? Времена изменились?
– Не думаю…
– Так чего же не хочешь учиться жизни?
– Потому что жизнь моя… Но, впрочем, не буду бросать жемчуг на попрание!
– Чего?
– Петр Павлович, вот если вы сами понимаете, что и тогда и сейчас мерзость, «пошлинка», то как же не искать лучшего?
– Ах да, опять проповедуешь… Мне там не интересно будет, «на небеси», я же сказал… Мне бы женщину напоследок…
Кате надоело слушать безумного старика, она села в углу, достала смартфон и углубилась в чтение любимого "Добротолюбия". На стене устало тикали старые часы.
8.
– Катя, мне больно!
Катя посмотрела на него внимательно, полагая сначала, что речь идёт о боли душевной.
– Вот здесь, в груди, сжимает, и в левую руку отдаёт… Дышать тяжело… Я умираю?
Катя вскочила и подбежала к нему.
– Постарайтесь не волноваться, Петр Павлович, откиньтесь на спинку кресла, – говорила Катя, доставая из аптечки аспирин и одновременно неловко набирая на смартфоне "скорую". В трубке слышалось "ждите", что-то про то, что едут, но могут задержаться, потому что дороги завалило деревьями, и рекомендации оставаться в положении сидя, в кресле со спинкой, принять аспирин и оставаться в покое, – всё это Катя и сама знала. Но какой уж тут покой? За окном продолжал злорадно завывать ураган.
– Нет, не сейчас, – тихо пробормотал старик, – пусть когда-нибудь потом…
Кате хотелось что-то сказать, но она не могла подобрать слов от волнения. Секунды складывались в минуты, длинные и тяжёлые. Дыхание давалось ему всё труднее. Тогда старик заговорил опять.
– Катя, Катя! Знала бы ты, как ужасно так жить, как я всю жизнь прожил! Я же не хряк, чтобы так прожить!.. – старик часто и неровно, тяжело дышал, – какое это богатство! Какое это богатство, Катя, те семьдесят-восемьдесят лет жизни, которые мы живём! О, если бы я только мог вернуть их себе, чтобы прожить заново! Я бы каждую минуту использовал с пользой… Помогал бы другим, как ты… О, как я теперь ненавижу и саму жизнь свою, прожитую!
Катя держала руку умирающего и не произноси более ни слова. Ей хотелось чем-то подбодрить его, но чем тут подбодришь? Хотелось сказать что-то дельное, но что ещё она могла сказать? И тогда, в гнетущем молчании, прерываемым только злобным воем ветра, и слабым, прерывистым дыханием, Петр Павлович сказал вдруг сам.
– А этот твой Бог… Христос… Правда всякого прощает?
– Всякого, приходящего от чистого сердца… – прошептала Катя почти неслышно.
– Как это «от чистого сердца»?
– То есть искренне… Хотите ли вы искренне креститься? Это ваш последний шанс…
Пётр Павлович подумал, и неожиданно твёрдо сказал.
– Да, хочу!
Катя на негнущихся ногах сходила в ванную, принесла воды. Всё происходило так, будто бы она наблюдала за собой со стороны.
– Отрекаешься ли ты от сатаны, служения ему?.. – повторяла она трижды, неуверенно припоминая нужные слова.
– Да, – как никогда в своей жизни твёрдо, трижды повторял Петр Павлович.
– Сочетаешься ли ты Христу? – Уже увереннее трижды повторяла Катя.
– Да!
… И, наконец, уже радостно трижды возливала на него горстью воду.
– Да!
– Крещается раб Божий Петр! Во имя Отца. Аминь! И Сына. Аминь! И Святого Духа. Аминь!
* * *
«Скорая» приехала, когда всё уже было кончено. Катя вышла из квартиры, оставляя за спиной коченеющий труп старика и врачей, документирующих факт смерти. Когда она вышла из подъезда, брезжил рассвет, первый морозец разогнал осеннюю хмарь. Прочь от Кати с перепуганным карканьем понеслась огромная стая воронья.
Катя направилась в церковь. Золото куполов сияло в утреннем морозном небе среди звёзд. Звезда от звезды разнилась сиянием, были среди них и совсем крохотные, но живые и трепетные звёздочки. Когда она вошла, в самом разгаре полыхала литургия. Читали из Апостола: "вы – род избранный, царственное священство."
Послесловие…
Что будет с Катей в будущем, когда станет старше? С таким религиозным рвением, может быть, в монастырь уйдёт? Нет, её тип религиозности – деятельный, практический. Для монашества, кажется, нужен другой – созерцательный. Монахи выбирают путь, наверное, более возвышенный, но и менее очевидный и прямой, с точки зрения Слова Божьего, ведь Сам Христос в повествовании о Страшном Суде говорит именно о деятельно-практическом пути – "голоден был, и накормили, жаждал, и напоили, болен, и посетили…".
Катя станет многодетной матерью, выйдя замуж за человека совсем не идеального, но искренне стремящегося к исправлению. Они преодолеют все трудности, благодаря, во многом, именно её жизненной энергии, терпению и воле; укрепляемые молитвой, душеполезным чтением и причащением Святых Тайн… У них будет много детей, и она проведёт жизнь в творческом труде воспитания детей и любви к мужу.
