Дмитрий Миронов
Гипнофобия
Безухий пододвинул Герману бумажный кусочек.
– Ладно, только тебе за трояк отдам. Мы нашли Полуночного Скитальца.
– Кто это?
– Взломщик чужих оперативных систем, вымогатель…
– Чего так дорого?
– Заебались искать. Легко взять живым, каждый день ходит в супермаркет. Наши парни смачно его нащелкали, сейчас покажу.
Человек в парике вытащил телефон, они вместе пролистали фото. Потом этот контент удаляется, остальные данные только на клочке бумаги.
– Поторопись, его дохуя кто ищет.
– Беру.
***
Нужный ему дом башней нависал над панельками, уходящими в разные стороны. Герман на всякий случай дернул дверь подъезда, ожидания не оправдались. Он постоял еще немного, разглядывая листочки «куплю – продам – ремонт компьютеров», оглянулся. Это была самая, что ни на есть окраина мегаполиса, последний рубеж. Через дорогу тянулись деревянные заборы. Треугольные фасады частных домов выглядывали из зарослей кустарника, лаяли собаки. Где-то далеко шумела автострада, фон большого города, воздух чистый, деревенский. Везде лужи и обычное осеннее уныние. Алкаш проехал на велосипеде…
Герман отошел в сторону, взглянул вверх. Квартира клиента находилась на последнем этаже, вместо окон стены из стекла, как в пентхаусе. Он сел на скамейку рядом с парадной соседнего дома, отсюда можно было видеть крыльцо, кто входит и выходит из нужной ему двери.
Вот он! Не прошло и часа. Повезло. Мог бы сидеть здесь и весь день. Толстый молодой человек прошел мимо, глядя в телефон. Герман проводил его взглядом до угла и пошел следом. Тот свернул к «пятерочке» исчез в стеклянных недрах супермаркета. Это хорошо, это очень хорошо. Весьма вероятно, что он очень скоро вернется домой.
Герман ждал его на крыльце, читал объявления, шевелил бровями. Краем глаза видел, что парень приближается. Он смешно так шел, широко расставив ноги, толстые ляжки мешали нормальной походке. Вот его шаги по каменным ступенькам. Вместе вошли в подъезд, потом в лифт, даже поздоровались.
– Вам какой?
– Мне выше.
Герман нажал кнопку последнего этажа, что-то насвистывая, изображая этакого раздолбаистого соседа. Пока ехали, он видел в мутном отражении полированных панелей лифта, как молодой человек нервничает, смотрит в потолок…
Из лифта он не вышел, ударил по кнопке вниз. Герман успел подставить ногу, выбил из его рук газовый баллончик.
– Тихо, дурак. Открывай дверь. Быстро.
Парень упал, обхватил голову руками и заныл. Герман сам нашел ключи, затащил тушу в коридор квартиры. С размаху ударил ногой в голову, наступил на пальцы, сжатые в кулак. Парень зарыдал. Герман встряхнул его за подмышки и усадил спиной к стене, что бы он все видел. А именно, достал из кармана глушитель, стал накручивать его на дуло пистолета. Обычно это срабатывало. Клиенты начинали хватать за ноги, умаляя, обещая заплатить «вдвое больше», он как бы нехотя соглашался, забирал все, что было в доме. Обманутые «жертвы» потом выясняли, кто же их приговорил. Может, еще долгое время прятались, скитались за границей, Германа это не волновало. Никакого «заказа» на них не было, обычная разводка по наводке. Тем он и жил. Иногда…
А этот хряк вместо диалога только рыдал. Мерзкая внешность его отталкивала взгляд. Герман мельком разглядел фиолетовую «восьмерку» губ, грязные щеки, будто он подкрашивал ресницы, глубокая складка на лбу жевала капли пота. И лицо, круглое, как сковорода. Типичнейший ахуевший от денег задрот.
– Ладно. Все просто – давай деньги.
– Какой смысл? Все равно убьешь.
Голос будто женский, капризный.
– Лови.
Герман бросил ему в руки пистолет. Тот поймал оружие и заткнулся. Он напоминал ребенка, которому вернули любимую игрушку. Оглядел фигуру Германа, есть ли подозрительные выпуклости, прячет ли чего еще под курткой. Повертел в руках бутафорский пистолет, поднялся на ноги, комично подпрыгнул и улизнул на кухню. Посыпалась посуда. Он схватил нож, стал рубить им воздух перед собой, другой рукой пытаясь набрать номер на телефоне…
Драки не было. Через мгновение он лежал, пуская ртом кровавые пузыри. Уже не рыдал, просто кряхтел, будто подавился чем-то несъедобным.
Герман вывернул все из его карманов, денег не было, одна банковская карточка с женским именем. Проститутка какая-нибудь.
– Пин-код, ну?
– Ненавижу…
В комнате, в столе под клавиатурой и огромным монитором, в одном из ящиков нашел пачку денег. От толчка вспыхнула картинка на мониторе – огромное влагалище. Герман даже отпрянул, гигантские половые губы, чуть ли не целовали его лысую голову. Щелкнул мышкой – картинка зашевелилась. В шерстяное ущелье вошел толстый, как бревно, мужской половой орган. Процесс пошел. Все это блестело от влаги, чавкало и стонало. Под эти звуки он пересчитал деньги. Маловато получалось. Выхлоп совсем небольшой, если на карте ничего нет, выходит, зря заморачивался.
На кухне воняло мочой. Герман стащил мокрые штаны с Полуночного Скитальца, достал из внутреннего кармана портативный шприц-пистолет на один укол и пшикнул в жирную ляжку инъекцию снотворного. Шевеление и скулеж прекратились. Пациент заснул на долгое время.
В торговом центре банкомат гостеприимно зашуршал банкнотами. Герман взглянул на чек и приуныл. Выпил пива в закусочной, в супермаркете купил еды с собой и бутылку виски. Надо искать в квартире, это может затянуться.
Жирный юноша не просыпался. Герман постелил ему под голову подушку, накрыл его же курткой. Прошел в соседнюю комнату, кровать и телевизор в полстены, все как у всех. По всем приметам апартаменты съемные, например, сумка с вещами за дверью, минимум посуды на кухне, трюмо, вероятно, раньше здесь жила женщина. Не было ненужного хлама, который тащит в дом хозяин, типа фарфоровых безделушек, разной поебени в рамках на обоях, и так далее.
Телевизор показывал Дискавери, Герман всегда полагал, что это телеканал про зверей или шаровые молнии, что-нибудь в этом роде. Но тут, как раз шла «битва за склады». Толпа страшных баб и придурковатых мужиков, скупали на аукционе под открытым небом типа забытые контейнеры с разнообразным хламом. В кучах мусора они «неожиданно» находили, например, яйцо динозавра или мини экскаватор. Участники шоу толкались и нервничали, это жестокий бизнес, а это Чед, и для него нет правил. – Эй, я пытаюсь здесь деньги заработать! Аукционист веселый дядька кричал скороговоркой: – тысяча от Стивена Кинга, кто больше? Смелее, Моника (Левински, наверное), еще сто дает Чарли Шин, тысяча двести от папы Сму! Кто больше?!
Голоса из телевизора медленно угасли, Герман провалился в сон, открыл глаза в ином измерении…
…Уличное кафе на вершине готической улицы, которая скатывалась к блестящим на солнце водам залива. Эта картинка – мостовая, фруктовая лавка под полосатым тентом, стопка велосипедов у фонтана, штрихи ландшафта того города, названия которого он теперь даже и не вспомнит, почти в каждом сне, как предисловие, чего-то ужасного. Дела давно минувших дней, события, затоптанные глубоко в самые черные подвалы памяти, выдавливались в сновидении, как гуталин из тюбика на белоснежную тарелку непуганого подсознания…
Она сидела в белоснежном пластмассовом кресле, напротив него, ладонью закрывала лицо. Жужжали под куполом зонтика пчелы, кто-то за соседним столиком скрипел ложечкой в чашке, размешивая сахар, слабый ветер шевелил края полосатого тента над витриной кафе. Он спросил:
– Где твой барабан?
Просто, надо было что-то сказать, расколоть эту угнетающую тишину. Она ответила:
– Пойдем, покажу.
Началось. Все, кто сидел в этом уличном кафетерии, встали, пошли за ней. Он, обгоняя на шаг, пытался заглянуть ей в лицо. Она отворачивалась, якобы что-то спросить у попутчиков. Надо сказать, попутчики – еще та публика. У некоторых конечности, туловище или голова были перевязаны в кошмарные бинты с кровавыми разводами, как подпалины от огня. Один дядя бодро вышагивал обрубками ног, не отставал, у него это лихо получалось. Странно, он хорошо помнил, что в кафе до этого все были нормальные…
Пришли на ярмарку, началась возня, все хотели веселиться и порхать на каруселях. Кто-то толкнул, и он упал в ящик с игрушками. Здесь были плюшевые медвежата и маленькие игрушечные барабаны, он хотел крикнуть, что ему не вылезти, но язык прилип между губами, нелепо торчал, точно, как у игрушек. Сам превратился в медвежонка, живыми остались только глаза, он в ужасе бешено вращал зрачками, пытаясь привлечь внимание.
Инвалиды, страшно гогоча и помахивая обрубками, толпились у одного из аттракционов. Там надо было кинуть игрушку так, что бы она накололась на металлический огромный гвоздь. Кто больше наколет, получает приз. Плюшевые зайчата и медвежата плакали, не хотели играть. Он хлопал ресницами, когда копченые узловатые пальцы инвалидов хватали его соседей по коробке, слёз уже не было, работали только веки, последние мышцы на теле. И вот он взлетел в небо. Его понесли, прицелились, и с размаху посадили пятой точкой на железный штырь…
Своим криком разбудил сам себя, сразу почувствовал, что джинсы и рубашка прилипла к телу. Хлопнул ладонью по выключателю, комната вспыхнула электрическим светом. Смачный, кровавый след – контур его тела, отпечатался на матрасе.
Ноги были красные, ран на теле не было, кровь могла идти только из одного места. Под струей воды, глядя на разбегающиеся по коленкам розовые ручьи, он запел старую пионерскую песню, это случилось инстинктивно, когда понял, что происходит, нечто необъяснимое, чего никак нельзя избежать, и придется жертвовать рассудком, если не жизнью.
Снова она пришла и снова режет, колет, рвет его на части.
И несколько недель назад был снова этот проклятый город с черепичными крышами, старинной улицей, вымощенной гладким булыжником, ведущей вниз на набережную. В ущелье между домами блестело море. Страшный шум сломал идиллическую картинку, что-то очень большое закрыло собой солнце. Из-за крыш показался нос огромного корабля, наливной танкер своей чудовищной массой навис над улицей, форштевень лопнул, из пробоины хлынула кровь. Мегатонны крови залили город. Она ждала его на крыше, сидела на коньке мансардного окошка, как на лошади в своем идиотском костюме барабанщицы – шелковом галифе и двубортном мундире. Ее свита плясала вокруг, тыча в него штыки и костыли. Улицы превратились в потоки густой, бурой субстанции высотой с верхние этажи. Его поймали баграми, швырнули к ее ногам. Она склонилась на его лицом, он увидел взгляд, испепеляющий наивной жестокостью, детские пальцы коснулись его губ. Что-то прошептала, ее холопы набросились, стали его переплетать, заворачивать в немыслимую сферу, пока он не превратился в гигантское яйцо с завязанными за головой ногами, руками, вставленными в собственный зад.
С трудом тогда выпрыгнул из сна в лужу пота, прижатый к стене кошмаром. Несколько дней потом болели кости, ныли суставы и шейные позвонки. Ходить мог только до двери – встретить курьера с едой…
Ее месть догонит его. Он пощупал живот, колющая боль внутри, будто его действительно проткнули, как бабочку. Кровь остановилась, надо было найти, какие-нибудь штаны…
Переоделся в тряпки, которые нашел в сумке за дверью, оглянулся на испорченный матрас…
Вдруг, замурлыкал сигнал домофона. Герман замер, стало тяжело дышать от бешеного сердцебиения. Это было неожиданно в час ночи. Свет в комнате! Сигнал не умолкал, он нажал клавишу «video» рядом с дверью, проморгалось изображение на маленьком, с телефонный дисплей, экране. На улице стояли две молодые женщины в коротких шубах и ботфортах, одна давила на кнопку домофона и танцевала, глядя на подругу. Они о чем-то разговаривали…
Герман погасил свет в комнате, это было вовремя, когда он снова посмотрел в «телевизор», проститутки уже стояли на другой стороне улицы, задрав головы, разглядывали окна.
Одна девушка подняла руку к уху, где-то в квартире запиликал телефон. Сигнал погас. Девчонки сели в машину, старательно припаркованную, наверное, думали, что зависнут здесь до утра, а может, на сутки. Черт их знает, как это происходит у полуночных скитальцев.
Сидели в машине минут двадцать, пару раз снова пищал мобильник. Уехали…
Ладно, и ему пора. Последнее, что собрался сделать – перевернуть матрас, не надо тут следов его крови…
– Ох!
Такого он еще не видел. Та часть кровати под матрасом, куда люди обычно пихают подушки, и прочий постельный скарб была забита деньгами. В пачках и россыпью, хозяин не любил порядок, это заметно. Он совсем забыл, зачем вернулся в эту квартиру, все эта проклятая барабанщица, потом шлюхи…
Деньги едва поместились в сумку.
В такси он думал о ней. Да он всегда о ней думал, чего уж там. Кто она такая, что бы умирать такой молодой и красивой?
Русская девочка, где-то в Европе в ярком квадрате окна. Он отчетливо видел ее в прицел снайперской винтовки, медлил, пронзенный, завороженный ее красотой. Замер палец на спусковом крючке. Карнавал шумел так, что было слышно даже ему на крыше противоположного дома. Она, наверное, почуяв смерть, пряталась за своих ровесников, танцуя, перемещаясь из комнаты в комнату. Новый год, новое тысячелетие, кругом гирлянды и осточертевшая цифра – 2000. Полчаса назад ему объявили кто покойник. Она единственная в дурацком костюме барабанщицы. Ее друзья в наполеоновских треуголках, у нее бумажный барабан на ремне через плечо. Стало жалко, разве можно уходить на тот свет в таком нелепом наряде, хоть она в нем и безумно красива…
Он хорошо помнит, что было после.
На исходе ночи, пересек границу еще одного «шенгенского» государства. Въехал прямо на машине на пляж, остановился рядом с баром, сколоченным из тростника.
Заяц и Валера спали сидя в шезлонгах. По песку были разбросаны пустые бутылки и пластиковая посуда. Скрипели пальмы на ветру, далеко в море искрились гирляндные треугольники яхт…
Валера вздрогнул, проснулся.
– Опа. Когда приехал?
– Только что, попрощаться. Я – домой.
– Жрать хочешь? Я плиту включу.
– Давай.
– Выпить возьми со стойки. Зая, пасуй!
Заяц с Валерой выбежали на пляж, стали громко матерясь, играть в футбол.
Он проспал до вечера в кладовке на коробках с шампанским, разбудили голоса и песни. Трещали костры на берегу, счастливые люди бегали друг за другом, друзей было не видать в баре за стойкой из-за спин пьяных туристов. С трудом вырулил со стоянки, все было забито автомобилями, через минуту набережная провалилась в ночь, только слабое зарево еще какое-то время мерцало в зеркале заднего вида.
Весь день он ехал и ехал, днем спал в придорожном мотеле, поздно вечером пересек еще одну границу. Стало холодней, названия деревень готической вязью, средневековые домики, как в сказках Андерсена. Германия.
Оставил машину в переулке, пешком добрался до ратушной площади. Было поздно, но праздник шумел на соседних улицах – свистели и лопались петарды, играла гармошка, а на площади темно и тихо. Полумрак рассеивали только несколько уличных фонарей и розовое пятно окна на первом этаже отеля.
За стойкой портье никого, он раздвинул бархатные занавески под неоновым вензелем – restaurant. Босс сидел тут же у входа, лампа на его столе и была тем самым розовым пятном едва тлеющим в ночи.
– Герман?
– Я.
– Опаздываешь.
– К друзьям заехал на Ривьеру…
– Где машина?
– Недалеко, за углом.
Он положил ключи на стол, босс вытащил из кармана рулончик денег, перетянутый резинкой, пульнул ему.
– Дальше на поезде. Будь на связи, скоро понадобишься…
Дальше он помнит, как на лбу собеседника вспыхнул симпатичный малиновый кружочек. Этот несчастный дедушка, герой кгбешных войн, стал похож на замужнюю индийскую женщину. Засвистели пули, разметали в клочья голову полковника, стеклянную посуду в серванте, настольную лампу, отрыгнувшую напоследок мощный залп электрических искр…
Ушел, увернулся, никто не догонял на улице, ни преследовал. Через несколько дней на поезде вернулся домой, год прятался на съемной квартире, зачем-то…
Все умерли, все, кто мог сказать, кто она и почему, вообще? Выпрыгнула через двадцать лет и мешает спать. Он стал бояться ночи, засыпал, включив телевизор. Иногда ему казалось, что она где-то рядом, стоит за левым плечом. Слышал в тишине легкие шаги на кухне, что-то щелкало и шевелилось, падали иногда мелкие предметы с мебели и подоконника. Он всегда спрашивал громким голосом:
– Это ты? Эй?
В ответ смеялся телевизор, или кто-то орал на улице. Страха не было, всегда через стеклопакеты пробивалась экзистенция большого города, какофония постоянного присутствия человека.
Он слишком долго прожил здесь, что бы начать боятся, чего-то сверхъестественного. Это мог быть кто-нибудь из старых жильцов, много людей умирало в этих стенах, дом старый, дореволюционный. Потом просто привык, ведь дальше этого «шепота» не заходило, если не прислушиваться, жить можно. Но, другое дело – сны, какой будет следующая казнь? Там, в космосе подсознания может случиться все, что угодно…
Приехал домой в три часа ночи. Оказывается, звонила Алина, он никогда не брал с собой телефон на работу. И сразу отпустило, все что было, тревоги и боль, все это накрылось одной большой буквой А…
***
– Мук.
– А?
– Хуй на. Мир?
– Мир…
Друг Алины по прозвищу Мук снимал комнату в коммуналке на улице Марата. Иногда она жила у него, когда мать падала в очередной запой. Просто звонила – я приеду, бывало и ночью. Любви, пожалуй, не было, молодые еще. Хотя, Алина, если потребуется, умела имитировать все, что нужно, исходя из данной ситуации. Вообще-то, миллионы людей так живут, бывает, что и до самой старости, это как повезет.
Парень работал поваром в японском ресторане, своим смышленым лицом и легким «якутским» разрезом глаз, он вписывался в колорит, был частью интерьера. Неплохо зарабатывал, иначе жил бы с богатыми родителями и прозябал в универе, как об этом умоляли каждый год в сезон подачи документов, его папа и мама. Но, учиться некогда. Кроме работы, еще репетиция на «точке» с такими же неудачниками. Пацаны играли гавнорок, пытались косить под канадцев Arcade Fire. Футболки носил из магазина Алины, например, последняя с принтом: «дни летят как шлюхи с небоскреба» и женская фигурка с длинными волосами, парящая вниз. Джинсы всегда Lee, и ботинки любые, не кеды, кроссовки и прочее, только грубая кожа на шнуровке в любую погоду.
– Гоу бухать.
– Куда?
– У тетки днюха, приглашает. Сказала, можно с девушкой…
…Все разглядывали ее, как инопланетянку. Когда Алина увидела единственную бутылку с шампанским на столе, загрустила. Мук успокоил – все будет. Несчастную бутылку с шампанским цедили по полбокала в час. Мужики не пили, все за рулем, рассуждали про свои кредитные «паркетники». Заправка, бензин, пробег произносили, почему-то немного громче. Алина давно заметила, везде, где скопление народу – в очередях в «пятерочке» или каком-нибудь другом месте, эти «статусные» слова люди всегда говорят чуть громче.
А так, самая обычная «семья долбоебовых», у которой «все есть», то есть простые, нормальные человеки. От несколько глотков игристого только разболелась голова. Сказала об этом Муку, тот кивнул головой, они извинились, и вышли на кухню. В холодильнике, за кастрюлями нашли спрятанный минибар. Алина выбрала бутылку коньяка, немедленно налила в чайную кружку, и выпила залпом, одним глотком. Мук отвернулся, якобы, что-то достать с кухонной полки, он не любил ее в эти моменты, она становилась похожа на свою мать, когда морщилась, и пальцы ее бешено шевелились в поисках закуски.
– Почему это здесь, а не на столе?
Мук пожал плечами:
– Кое-кому нельзя. Хотя, один пёс все выжрут.
На кухню ворвалась тетя Мотя, так про себя Алина назвала именинницу.
– Несите все на стол, – приказала она.
После пары чин-чин «за ваше здоровье», народ повеселел, громче заиграла музыка. Лицо Алины превратилось в смайлик, она разглядывала мужиков, влезала в разговор и хохотала, танцевала одними ногами под столом так, что потеряла тапки. В туалет стало не попасть, курили уже на кухне, разговоры становились все громче. Не хватало кульминации, и она случилась.
Сначала, на грохот из соседней комнаты, бросились мужики, опрокидывая стулья, вероятно, назревало. Послышался вопль:
– Да ты ебалась с ним!
Потом завопили, заорали басом и фальцетом:
– А нахуя рожала?! Вот нахуя ты рожала?!
– Да, если бы не я, сдохли бы!
Раздались смачные шлепки. Несколько человек, держа друг друга в крепких объятиях, ввалились в комнату и рухнули на пол, чуть не задев телевизор. Их бросились разнимать. Летали и хлопались об стену тарелки и прочая посуда. Алина сидела посреди этого шапито, полыхая от стыда, она бы смеялась, если бы не бабушка напротив, та плакала в тарелку салата. Они вдвоем остались за праздничным столом, остальные бегали друг за другом, из комнаты в комнату, обличая и размахивая кулаками.
Алина ушла, когда рукопашная перекатилась на кухню и в санузлы. С трудом нашла свои новые ботинки, вся обувь была раскидана по коридору. Тихо закрыла за собой дверь…
Мук сидел на ступеньках лестницы и курил, хотя и бросил полгода назад.
– Вот ты где. Там все взбесились…
– Знаю.
– Обидно немного, будто меня нет. Я же гость.
– Извини за них, ладно?
– Да без проблем.
И здесь были слышны крики.
– Можно, я пойду домой?
– Иди, я должен быть с ними.
– Позвони завтра.
– Конечно…
Бегом выскочила из парадной, зажав рот воротником пальто, упала на скамейку на пустой автобусной остановке, и захохотала во все горло. Потом пила из бутылки коньяк, украденный с праздничного стола, ловила губами снежинки, танцующие на невидимых нитках. Долго шла до станции метро, уснула в вагоне, проехала свою станцию, опять смеялась. Звонила Герману, но он не отвечал, и это хорошо, потому что, пока шли гудки, совсем забыла, что хотела сказать. Кое-как пришла домой и вырубилась, едва сняв пальто и ботинки.
***
Алина столько лет проработала в этом магазине, потому что, приходила, когда хотела, в десять утра, одиннадцать, могла и в двенадцать. Менялись коллеги, а она все сидела рядом с кассовым аппаратом, или ходила вдоль стеллажей с книгами, поправляя, меняя ценники, чаще просто вытирая пыль с книг и сувениров.
Ей можно было все, ну, или почти все. Вдвоем с хозяйкой они пережили безумное лето две тысячи восемнадцатого, отбиваясь от «толп обезьян», захвативших на целый месяц центр города. Правда, и заработали тогда неплохо, обезьяны ломились в лавку и требовали «вотки», заодно сметая с полок подарки на память, свои красивые лица на кружках, тарелках, магнитиках. Станочек за стенкой только успевал метать новый товар на прилавок. Без выходных, целый чертов месяц в эпицентре футбольного карнавала.
В принципе, прибыль в основном и приносила печать на тряпках, посуде, сувенирах и продажа постеров. Футболки с всевозможным принтом, болтались на вешалках в витрине и по всем стенам магазина. За спиной Алины, радовал глаз культовый профиль Роберта Смита, где он с гитарой, слегка косолапый, и дикобразом вместо головы. Можно было заказать плакат с любой «мордой», люди всегда будут вешать на стены в своем личном пространстве разнообразную фигню, исходя из пожеланий тараканов в голове.
Утром первыми приходили «авторы» спрашивали: как дела? Считали свои книги, переставляли их «на уровень глаз», капризничали. Самые догадливые платили Алине денежку, их произведения занимали «прайм-полку» и торцы стеллажей.
Надо сказать, в золотой век букридеров и телефонных читалок, народ заходил, особенно, когда заканчивались первые пары в окрестных университетах. Толкались в отделе Алины, читали несколько строчек, ставили книгу обратно, иногда покупали. Она тоже читала почти все, что здесь пылилось. Одну, две страницы. Дальше невозможно. Потому что, в основном это была глупая, косноязычная графомань без редактуры и корректорских правок. Кое-где в тексте попадались даже скобочки (смайлики). Сейчас так можно, типографии на каждом углу, испекут в лучшем виде, с великолепной обложкой, даже ISBN припечатают. Алина не понимала, зачем? На кой ляд вся эта возня – типография, логистика, магазин, если в интернете терабайты такого говна. Больше половины товара возвращалось. Из самиздата очень мало чего покупали, предпочитали проверенных авторов.
После двух часов подтягивались «друзья». На улице, за стеклом витрины появлялись их круглые головы в капюшонах, они допивали свой «кофе гоу», выпуская вверх, струи вейпа. Звякал колокольчик, в магазине становилось шумно и тесно. Молодые люди в джинсовых панталонах, с голыми лодыжками, куртках а-ля «сверчок», занимали места за круглым столом. Стол и четыре стула стояли у самой витрины, что бы покупатель мог сесть, почитать книгу, купить, если понравилась, как в «Буквоеде». Рядом, на стекле висел приклеенный скотчем листок бумаги с просьбой от сотрудников магазина: «извините, у нас запрещены слова: омикрон, куар-код, прививка».
– Кобейн твой наркоман в маминой кофте спел одну песню и жахнул свинцом себе в рот. Герой, хули.
– Зачем тебе этот товарищ Че? Икона всех лентяев и мудозвонов…
– Вчера Петюня… бла-бла-бла…
– Петюня заебал, короче.
Бесили словечки: вторая пара, перваки, лаба…
Еще один мальчик каждое утро тяжело вздыхал, мотал головой, показывая, как ему нехорошо.
– Ох, с вписки иду…
Ну, и так далее.
Иногда, кто-нибудь подходил к Алине и спрашивал:
– Шпрота заходила?
– Не, не видела…
– Дрюля был?
– Не было еще…
Она понятия не имела, кто эти люди, но лучше так, пусть будет иллюзия, хоть какого-нибудь движа. Столик был популярен, в плохую погоду здесь можно было хлестать пиво из-под полы, или разбавлять водку в баночках с лимонадом.
Звякал колокольчик, народ отваливал, оставляя лужу растаявшего снега под столом, приходили другие…
Ближе к вечеру, когда терпеть не было сил, она позвала одного знакомого. Тот уже подходил, здоровался. Его компания сидела за столом, красивая девочка листала Буковского «Хлеб с ветчиной».
– Есть чего?
– Нету, все выпили.
Он даже распахнул куртку, как бы подтверждая свою искренность.
– Хорошо вчера было?
– Очень. Сходи, а.
– Бля… ладно, давай деньги.
– Как обычно.
– Помню.
Через полчаса, окружающий ее мир, застенчиво спрятался в параллельную плоскость, где все пронизано вселенской логикой и пониманием сущности…
За столом тоже бухали, передавая бутылку по кругу. Девочка, едва касалась губами горлышка, переливая в себя жидкость. У нее было красивое, симметричное лицо, как у манекена и странное имя Лия. В магазине повис аромат алкоголя, в черном зеркале окна метались хлопья снега, они не падали вниз, а летели, танцуя, куда-то вбок. Компания ушла, оставив книгу на столе.
Когда Алина мыла пол и магазин уже был закрыт, кто-то постучал монеткой в стеклянную дверь. Лия!
– Я за тобой!
Лия помогла закрыть роллеты. Они пошагали в сторону проспекта. Метель ударила в лицо на перекрестке, остановились, закрывая лица воротниками. Хорошо, что несколько такси дежурили у кинотеатра.
В машине допили бутылку Алины, вылезли где-то у Цирка на набережной Фонтанки. Достали телефоны, охранник на входе в подвал, проверил куар коды.
Плюхнулись на диван рядом с какой-то компанией. На сцене еще никого не было. Музыканты появлялись, крутили что-то в своей аппаратуре, снова исчезали за кулисами. Никакой в мире айпод не заменит живой звук. Бумс – вот кто-то задел струну бас гитары, тынц – тарелку на ударной установке…
Наконец-то, свет погас, музыканты заняли рабочие места, в солнечный круг софита выскочил дядька и сказал в микрофон:
– Дамы и господа, встречайте! Ноздря!
Вокруг заорали, затопали. Грохнули барабаны, завыл синтезатор. Солист рванул микрофон со стойки, и заорал:
– Я волосы не буду стричь,
Стричь волосы удел хирургов!
Они срезают их как прыщ,
На теле у придурков!
Вся песня в том же стиле. На последнем аккорде, он крутанулся вокруг своей оси, будто завязывая себя в морской узел, и чуть не рухнул вниз с цены. И снова свист, аплодисменты.
Вторая песня была еще убойней. Начал бас, подсолил барабан, мелодию вывела на божий свет ритм гитара. Забористый такой инди поп в стиле Дайте танк(!) Все выскочили из-за столов на пятачок перед сценой.
Алина и Лия плясали, касаясь лбами, в трассерах цветомузыки, было тесно и оглушительно весело. Неожиданно труба сымпровизировала соло, ее визг перекрыл остальные инструменты. От этого духового тарана Алину контузило, она оглохла на одно ухо…
Слава Богу, на этом песня закончилась, они продрались к барной стойке.
– Будешь чего-нибудь? Я возьму.
– Давай.
– Видела парней на балконе?
– Видела.
– Я их знаю.
– Ого…
Алина обернулась, хотела, что-то сказать… Лия поцеловала ее в губы. Алина ахнула, точнее, вдохнула в себя воздух с чужим дыханием, едва уловимым запахом губной помады Лии…
Бармен налил два стакана виски, и протянул терминал, Лия махнула телефоном, чек выкинула на пол. Выпили сразу все до капли. Они сидели, отвернувшись от всех, разглядывая бутылки на зеркальных полочках…
Между тем заиграл новый шлягер, и снова барабанщик, казалось, готов порвать барабаны, клавишник грыз синтезатор, басист рвал струны, солист, будто блевал, это он так пел.
Вдруг, рядом с девчонками случилась какая-то беготня, махание руками, ловили какую-то жирную бабу. Через гуляющую туда-сюда входную дверь, было видно, как на улице сверкает синим светом полицейская мигалка. Охранники не стесняясь, шмонали женский туалет, хитрая толстуха неожиданно вынырнула на сцене, со спущенными до колен, в пылу погони, портками. Сверкая огромной белой жопой, прыгнула на солиста и вместе с ним в обнимку они рухнули на головы почтенной публики. Микрофон упал и страшно зафонил, басист не унимался, хуярил свою партию, закатив глаза. На сцену выскочили еще какие-то неприятные люди, ударная установка рассыпалась, барабанщик сбежал, началась паника.
На выходе из клуба, полицейские о дубье валили всех на пол, Алина и Лия, схватив куртки, ломанулись на свежий воздух, но увидев «хоккеистов» в балаклавах, испугались и бросились назад. Тут их закрутила толпа, Лия потерялась, снова мелькнула в круговороте хаоса. Она схватила Алину за руку.
