Дмитрий Миронов
Гипнофобия
Алина присела на бревна. Ковбой протянул ей пластиковый стаканчик:
– Давай с нами, красатуля.
– С удовольствием.
Хрустнули стаканчики, бутыль лимонада пошла по кругу…
Из клуба вышли девочки, прикуривая на ходу, тоже присели рядышком. Народ вылезал из клуба, им наливали, они уходили обратно на танчики. Парни стали кривляться, метать ножи и топоры в стену сарая. У одного было настоящее, видно, что самодельное копье с крепким наконечником. Через полчаса Алина уже знала некоторых по именам. Мальчика с копьем звали Аля, блондина, вышибающего броском топора доски из стенки сарая, Джоном, пацана на костылях с перебитыми ногами, Пепсом. Ковбой пока не представился. Он огромным ножом ковырял в бревне какие-то буквы. Алина спросила:
– Вы чего такие воинственные?
– Ефимовские должны приехать, третий день ждем!
– До смерти, что ли биться будете?
– Они первые начали. Нашего в электричке порезали, кишки выпустили, двух девчонок изнасюгали. Беда с ними, их больше – поселок длинный, тюрьма рядом…
Аля подошел, похвастался своим копьем:
– Булавка моя, ДСП с пяти метров пробивает. Вот так!
Он замахнулся, и копье с визгом прошило сырую дверь сарая. Еле-еле они с Джоном вытащили кол обратно. Аля спрятал его между бревнами.
– На самый крайний случай, – пояснил он.
Кто-то принес мешок сухарей на закуску, Алина макала их в лимонад, особенно ей понравились из булки, пересыпанные черным сахаром. Небо посерело, скорее даже – посеребрело, если есть такое слово. Надвигались сумерки. Ей казалось, что она в какой-то горной долине – так скучковались облака, выстроились и застыли в горную цепь. Было так хорошо. Она даже не думала, что надо идти или ехать куда-то дальше. Вокруг смеялись и танцевали прямо на улице, музыки хватало на всех…
Неожиданно из клуба вынырнул джинсовый друг, он где-то успел изрядно наклюкаться. Крутился волчком, при этом, выкидывая вперед ноги и махая руками. С бревен ему кричали:
– Гена, мухи! Мухи!
Центробежная сила унесла его к забору, произошло столкновение, танцор рухнул и потерял сознание.
Алина смеялась так, что стала икать. Остальные попадали в траву, держась за животы, корчась в припадке.
Когда все отдышались, заползли обратно на бревна и протянули Ковбою стаканчики… и, замерли. Что такое? Алина завертела головой. Кончилась песня, стало тихо. Парни и девчонки застыли в тех позах, в которых их застигла музыкальная пауза…
Просто все знали эту пленку наизусть.
Из клуба грянуло! Ди-джей, или кто там дирижировал, врубил колонки на полную мощь!
Шарап, энд слип виз ми,
Камон, вай донт ю слип виз ми
Шарап, энд слип виз ми
Камон, ага энд слип виз ми…
Никто не выдержал! Все соскочили с бревен и бросились в пляс – перелом! Подкидывая колени к подбородку, подпрыгивая и ныряя, выкручиваясь наизнанку ломая туловища в сумасшедшие зигзаги…
Ю а янг, ю фри-и,
Вай донт ю слип виз ми?..
Джон агонизировал на земле, пытаясь смастерить брейк-данс, Алина с Ковбоем на крыше сарая изображали какой-то эфиопский рок-н-ролл. Даже Пепс, словно игрушечная обезьяна, крутил сальто между своими костылями, падал, лихо вскакивал и опять – хоп, ноги наверх. Один лишь Гена спал под забором, причем в интересной позе – на боку, согнув руку в локте и подперев ладонью голову, будто телевизор смотрит…
Шарап, энд слип виз ми,
Камон, вай донт ю слип виз ми
Шарап, энд слип виз ми
Камон, ага энд слип виз ми.
Шарап, шарап, шарап…
Ю а янг, ю фри-и,
Вай донт ю слип виз ми?..
Песня закончилась, но публика требовала – еще! Серега, еще давай!..
И тут Алина увидела маленького мальчика, кем-то забытого или потерявшегося. Он стоял на перекрестке пыльных деревенских улиц, смотрел на нее и плакал. Алина протолкалась сквозь толпу, подошла, она тяжело дышала, лицо болело от смеха.
– Ты чего?
– Пошли я тебя спрячу, – он взял ее за руку.
– Что случилось? Кто ты?
Не ответил. Алина обернулась, жалко было уходить, дансинг продолжался…
Они повернули за угол.
– Как тебя зовут?
Мальчик молчал, по-деловому отворил калитку в заборе. Зашли в дом – маленькая хибарка с верандой и одной, необычайно уютной, комнатой. Алина рухнула на кровать, мальчик достал из коробки игрушечный паровозик, сел в кресло у окна.
– Где родители-то? Ладно, не хочешь не говори.
Она смотрела на яблоню за окном, тянувшая свои ветки прямо в форточку, будто здороваясь с ней. Окно простое, испачканное по краям замазкой и стопкой пыльных журналов на подоконнике. Журналы из тех времен, которые называют «советские»…
Прошло какое-то время, чавкал железный будильник на столе, Алина села на кровати. За окном стемнело, даже не заметила, как уснула. Горела лампочка, свисающая с потолка на перекрученном проводе. Мальчик играл на полу, катал игрушки на колесиках.
Вдруг, он вздрогнул. На улице, где-то раздался вопль, кого-то убивали. Он посмотрел Алине в глаза, секунда, другая…
И тут она его узнала, узнала всем своим женским сердцем, ахнула и не могла оторвать взгляда от карих, таких же, как у нее, глаз…
Мальчишка был мужиком, он сделал то, что нужно было в данный момент, встал на цыпочки и выключил свет. Приставил указательный пальчик к губам:
– Сиди тихо, я скоро.
Он ушел. На улице снова начали орать, уже несколько голосов, завыли собаки…
Алина опомнилась, бросилась тоже прочь из дома. Побоище шумело на соседней улице, в той стороне, где клуб трещал пожар. Над домами, в небо рвались оранжевые лоскуты пламени. Она пролезла в дырку в заборе, огородами зашла со стороны сараев. Пес от лая сорвался на хрип, цепь его была натянута, как струна…
Из всех окон и дверей клуба полыхало огнем, никого вокруг, все разбежались. Чуть не закричала, захлопнула рот ладошкой. Увидела Алю. Аля своим же копьем был приколот к стене сарая, словно бабочка. Ноги его едва касались земли, голова поникла, легендарная пика вошла под сердце почти на всю длину.
Далеко по улице мелькали тени, в шуме пожарища не было слышно криков. Но она все равно расслышала, что ее зовут.
– Эй!
У столба в желтом конусе света стоял Ковбой. По пояс голый, волосы дыбом, он делал какие-то странные движения головой, могло показаться, что он пытается зубами распутать веревки на запястьях. Алина подбежала и отскочила назад. Такого она еще не видела. Кисти рук Ковбоя были отсечены и он, трясущимися обрубками сжимал сломанную, всю в крови сигарету. Как ни в чем не бывало, спросил:
– Ну, как дела? На, прикури мне, а то видишь никак теперь.
И ткнул культяпками Алине в лицо, она успела разглядеть ровные срезы костей и кровь текущую, как из бутылок…
Она бежала по улице, шарахаясь от света фонарных столбов, на перекрестках кто-то, кого-то догонял, Алина ныряла в кусты. Порвала в клочья платье. Безголовое туловище схватило ее за плечи и тут же осело в канаву…
Самое страшное, что неизвестно было куда бежать. Везде дрались, избивали, орали во всю глотку и скулили. Неожиданно выскочила на площадь, милицейский УАЗик светил фарами. Не может быть! Милиционеры толстые без фуражек, таскали раненых и трупы на середину площади.
Знакомый парень, она его видела днем на бревнах, сидел на земле, прислонившись спиной к столбу в круге электрического света. У него была снесена черепная коробка, от каракулевых половинок мозга шел пар. Парень, что-то напевал, шевеля коленками, разглядел Алину, та стояла у витрины в жидком мареве неона, улыбнулся и умер…
Милиционеры пропали, тихо стало на площади и окрестностях. Алина хотела уже крикнуть, позвать на помощь, но топот десятка ног в черном провале улицы, заставил снова окунуться в чернильный омут за крыльцом магазина.
Здоровенные мужики, сжимающие в могучих кулаках остро заточенные полоски железа, выбежали на свет фар служебного автомобиля. Заходили по площади, разглядывая тела на земле, расталкивая их ногами. Алина заплакала, она испугалась, выглянула всего на секунду, увидела, как блестят мокрые, неимоверно страшные рожи и сверкают мачете. Она решила, что ищут именно ее. Скорее всего, так и было. Потому что, главный гоблин заорал:
– Ее нет! Ищите!
И тут, она почувствовала на лице холодной ветер, легкий сквозняк откуда-то из-за стены магазина. Сырое и душистое дыхание хвойного леса. Очень тихо, вдоль стены дошла до забора между домами и нащупала калитку. Деревянная дверь была закрыта всего лишь на несколько мотков проволоки…
Лес был далеко, сначала надо было бежать полем, спотыкаясь на кочках. Она уже преодолела половину пути, как за ее спиной заверещали от счастья, завизжали и бросились в погоню. Алина неслась, как антилопа, без оглядки, падая и кувыркаясь.
Лес черный и ужасный – спасение. Дальше бежать не было сил, она упала под лапы первой же густой раскидистой ели, прямо на пороге леса. Засыпала себя колючим лапником, белые ноги мгновенно выдадут, сунула в рот подол платья, что бы затаить дыхание и закрыла глаза.
Через минуту раздался хруст разрубаемых веток, преследователи замерли в нескольких шагах.
– Тише!
– Далеко не уйдет.
– Пошли. Шеренгой…
Их шаги затихли. Алина слушала скрип деревьев на ветру, шорохи и уханье ночных зверюг. Она окоченела от холода и страха, убедилась, что рядом никого из людей, встала на ноги…
Ярко светила Луна, Алина увидела серебряный хвост дороги, петляющий через поле. Птица прощалась из леса – жииить-жииить-жииить. Алина шагала, обняв себя за плечи, и разглядывая звезды, казалось ей, что это она отталкивает Землю, сама стоит на месте…
Взошла на холм. На вершине было крохотное старинное кладбище под ветками сытых тополей. Она присела на скамеечку у оградки и с высоты холма увидела Европу в дрожащих многоточиях автострад. Узнала итальянский сапог и вымя Греции, черные провалы дремучих лесов Германии, яркие созвездия мегаполисов: Берлин, Париж, Вена, совсем рядом под ногами: Варшава и Будапешт. И очень далеко, фиолетовый полукруг Атлантики…
И снова кто-то догонял, поднимался по дороге на холм. Она не испугалась, шаги были легкие, тихо хрустела пыль, ребенок или женщина…
Мальчик, он все еще держал в руке паровозик и был, как всегда грустный. Луна, как раз вспыхнула из-за туч необычайно ярко.
– Ты куда? – прошептала Алина.
– Показать тебе дорогу.
– А ты?
– С тобой мне нельзя.
Мальчик не смотрел в глаза, будто нашкодил. Блеснула слеза на его щеке. Он вздохнул и сказал:
– Последний раз голос мой услышь…
– Нет, стой!
– Алина, слышишь?
– Ты меня слышишь?
Она открыла глаза…
***
Утром Герман пошел к ней на работу. Сказали, ее не будет несколько дней. Сообщить адрес решительно отказались. Он строил версии: потеряла телефон, набухалась. Можно подождать еще сутки, посидеть на подоконнике…
На следующий день нашел ее, обзванивая больницы. Взял пачку денег, и поехал туда на такси.
– Вы кто?
– Родственник.
– Пришла в сознание, уже перевели из реанимации в терапию. Состояние стабильное, вероятно, сотрясение мозга, сломаны нос и нижняя челюсть, выбиты зубы, гематомы, естественно. Будем все зашивать – брови, губы. Кстати, вы привезли полис?
– Я хотел бы перевести на платное отделение.
Сразу ее узнал в шлеме из бинтов. Одни глаза и улыбка. Она замахала рукой, будто рисовала в воздухе. Герман понял. Выпросил у медсестры авторучку и лист бумаги. Подложил журнал под бумагу, она долго выводила рукой буквы, наконец, протянула записку.
«Найди мою куртку в кармане ключи от квартиры (адрес) привези, что найдешь из одежды для больницы и тапки. Я соскучилась»
И уснула.
Сон, сон днем и ночью, в перерывах манная каша и сладкая вода через трубочку. Телевизор, телефон – исключено. Герман не задавал вопросов, старался вообще не говорить, боясь за ее здоровье.
Приходили из полиции, Алина написала в блокноте, что ничего не помнит, как поправится, позвонит. Только они ушли, Алина протянула Герману записку:
«Надо сматываться»
– Почему?
Она принялась елозить карандашом по бумаге, в одном месте долго натирала грифелем спираль, изображая, вероятно, какую-то иступленную пустоту. Обессилев, отдала рисунок Герману.
На листе была изображена квадратная голова с одним, глазом, вместо второго страшная дыра, рот уходил за уши, как у змеи. Там, где должны были быть плечи, два маленьких прямоугольника со звездочками и полосками.
– Полицейский?
Алина едва кивнула, протянула руку и пошевелила пальцами – дай сюда.
«С нашего отделения. Мне страшно. Чего я ему сделала?»
– Заяви на него.
«И что ему будет? Он потом придет и добьет меня»
– Первый раз вижу милиционера с одним глазом.
Он называл полицию старорежимным словом – милиционеры.
«Это я постаралась, поэтому и…»
Почерк Алины стал более размашистый и «докторский». Уснула. Карандаш упал на пол…
Герман думал, как помочь. Да, надо уходить. С милицией бодаться никому не хочется, особенно ему. Какая-нибудь проверка документов, просто так, где-нибудь на улице и все, его закроют навсегда.
Он разглядывал портрет на листе бумаги. Рисунок довольно-таки неплохо исполнен, как художники, которые быстро малюют шаржи. То есть, несколькими штрихами характерные черты лица, присущие индивидууму. Если она вынула ему глаз, он, скорее всего, давно бы ее нашел. Что-то не так. А если ситуация мутная, выход один – бежать.
***
Алина проснулась, сразу почувствовала свежий морской воздух, сделала глубокий вдох. За окном не осточертевшие облака, а сосновый лес. Окно было большое, почти до самого пола. Сквозь сосны она видела блеск моря, слышала шорох волн и вопли чаек. Пока спала, ее бережно вместе с кроватью, перевезли в пансионат на Финском заливе…
Здесь были все нужные врачи и лекарства. Она быстро поправилась, ей сняли повязки и шину. Жили в комнате с отдельным входом. Алина ела по несколько раз в день и много, отъедалась, снова превращалась из скелетообразного неврастеника в саму себя. Они гуляли среди валунов на заливе или в сосновом лесу по колено в зарослях черники. Алина прыгала по камням на берегу и смеялась, была счастлива, как может быть счастлив человек, выкарабкавшийся из глубокой могилы.
– Что дальше, Элли?
Они так звали друг друга – Генри и Элли.
– Дальше? Будет все, как должно быть… Мне нечего предложить тебе взамен. Себя? Мы и так вместе. И, главное, спасибо, я бы умерла, если б не ты. Вот снова тебе должна: врачи, эти сосны на берегу, палата с большим окном, даже не могу представить, сколько это стоит…
– Ничего ты мне не должна. Будем считать, я купил у тебя это лето. Каждый год я подыхаю весной и воскресаю осенью. Хорошо, если можно уехать далеко в лес и ждать сентября. В городе окна настежь, лежишь дома, а кажется, во дворе на скамейке, все так громко, будто специально. На улицу не выйти, сразу солнце в лоб или какой-нибудь петух на электросамокате. Ненавижу лето. Так что спасибо – тебе. А еще когда ты рядом, мне не снятся кошмары. Удивительно. Иногда ночью меня швыряет куда-то и это даже не сон, там со мною делают, что хотят и я ору до кровавого хрипа.
– И все помнишь?
– Конечно.
– Расскажешь?
– Нет.
Герман бросал камешки в воду, пытаясь запустить «блинчик». Они еще ни разу не выясняли отношения, не задумывались – что же будет дальше. Спали вместе, этого хватало, может, губы, руки и все остальное говорили больше, чем слова. А теперь вообще не до романтики.
У Алины не было версий – за что? Из-за квартиры? Эти послали, подумали, она будет жаловаться? Может, он просто маньяк? Понятно одно, он пришел убивать и дело свое не закончил. По ночам Алина ежилась от этой мысли, прижималась к Герману, свернувшись в фасолину, так было спокойней за железными плечами. Ненадолго страх отпускал.
– Алина…
– Чего?
– Если, я найду их всех. Что будем делать?
– Сам знаешь. И я хочу сама.
– Тебе есть куда уехать, потом?
– Бабушка приглашала к себе, звонила ей, когда мама умерла. Это далеко…
– Я не должен знать, где ты и с кем.
– Как скажешь…
– Завтра уеду на несколько дней, потом начнем.
***
Герман зашел домой за деньгами, в полдень был в кафе у Исаакиевского храма. Смотрел через плечо на мельтешение толпы в отражениях намытых витрин, оборачивался на звон дверного колокольчика. Неделю назад он уже был здесь, сегодня должны принести ответ…
Человек в парике покачал головой:
– Денег должен…
– Да похер. Что там?
– Все верно, клиент твой уволился из органов по инвалидности. Где сейчас сведений нет, прописан у матери, но вряд ли там живет. Виз открытых не имеется, значит, где-то в России. У него кореш – начальник полиции уездного города N. Несколько лет назад эта парочка попала под колпак собственной безопасности, прямых доказательств не нарыли, но твоего понизили в должности, а этого начальником в область. Слушок есть, что одноглазый теперь охотник за головами, лицензию недавно получил на ношение, хранение. Недавно выловили одних душегубов, официально – местная полиция, там гонорар был неплохой, думаю, это он. Остальные… Не поверишь, в том же городе N. Павильоны все снесли под строительство, они перебрались в область, там большая диаспора. Да где их только нет. Один засветился по базе санэпидемстанции, работает в кафе, вот адрес. Наверное, и твой пират, где-то там. У меня все.
– Сколько?
– Давай еще столько же, пришлось аналитиков дергать.
– Без проблем.
***
Сорок минут на маршрутке, и ты в уездном городе N. Как и везде, архаичный центр опоясывают кварталы пятиэтажек, за ними новострой пафосный и многоэтажный.
Герман сидел за столиком «шавермы», разглядывал в телефоне дорогу на карте, кротчайший путь до нужного заведения. Кушать здесь он не собирался, до тошноты ненавидел вонь пережженного маргарина. Быдло хавало с удовольствием, потный узбек только успевал заворачивать.
Он пошел туристической тропой через парк, мимо деревянного замка на берегу длинного озера. Вышел прямо к придорожному кафе. Здесь пахло жареным мясом, много иномарок и полицейский «патриот» стояли на стоянке. Люди в форме обедали на террасе.
Герман включил камеру в телефоне, приложил аппарат к уху, якобы – деловой.
– Да, совершенно верно…
Листал меню, вертелся в разные стороны, говорил громким шепотом:
– Я вас понимаю, но и вы войдите в мое положение…
Повезло. Хозяева сами обслуживали дорогих гостей на террасе. В ожидании заказа, он вышел на улицу, не прекращая разговора. Камера снимала все объекты в орбите кафетерия, одушевленные и не очень: пассажиров «патриота», любезный персонал, задворки…
Ну вот они, и что? Заказал водки, может, мысль какая-нибудь клюнет. Ничего не умное не лезло в голову…
Решение пришло, когда он дошел почти до остановки автобуса. Быстро вернулся, хлопая по карманам и оглядываясь, будто, что-то забыл.
– Извините…
На стеклянных дверях висело: «требуются». Он запомнил цифры, отрывать листочек не стал – камера висела над входом. Только отойдя на приличное расстояние, забил номер в телефон. Есть!..
***
– Где работаете?
– Я директор пятерочки.
– Ой…
Бабуля в умилении закусила палец, посмотрела на Германа из-под очков.
– Новый магазин будет, где сейчас дом-музей. Надо наладить логистику, программное обеспечение, укомплектовать персонал…
Закидал бабку терминами: аутсорсинг, клининговая компания, кассовый узел…
– Жить один будете?
– Пока да, потом подъедут жена и дочь.
Бабуля сказала, что ей сегодня снились голуби. И вот счастье. Еще бы, Герман заплатил сразу за три месяца.
На такси съездил в гипермаркет, купил подушки, постельное белье, много чего по мелочи нужное в быту.
Вечером вышел во двор, присел на лавку. Окружающая реальность швырнула в прошлое…
Все, как очень много лет назад – ни машин, ни людей. Только пятиэтажные коробки в зарослях дикой сирени, космический корабль из железных прутьев рядом с песочницей, прошлогодние сухие листья на капоте старого «москвича» и, главное, тишина. Тишина, та самая ипостась, которую жаль больше всего из ушедшей эпохи.
Единственный город в памяти навсегда – огромный черный и серый, но от этого не менее красивый. Блеск Невы в гранитных ладонях набережных, Ростральные колонны и отчим в широких штанах. Он фотографировал их с мамой на стрелке Васильевского острова у Ростральных колонн. На заднем плане автобус с туристами, прогулочный «Метеор», киоск «Союзпечать» рядом со ступеньками Военно-морского музея, Зимний дворец на том берегу. Воспоминания, как дрожащие кадры кинохроники…
Теплые июльские сумерки дышали вонью подворотен и жаром коммунальных кухонь. Черно-белый город улыбался сам себе в отражениях пыльных витрин. Падающее за крыши солнце, зажигало костер в бутылке портвейна. Отчим с друзьями пили вино из стаканов под скрип качелей и стук мяча на детской площадке…
Вдруг, женский крик:
– Мартын ушел!
Сразу беготня, баба молодая рыдает на ступеньках в парадной. Это она кричала.
Отчим всегда говорил:
– Мартын это вам не хуянэ из балета Гаянэ.
Или:
– Надо было, как Мартын сделать…
Всегда был прав этот Мартын. И вот он ушел. И у всех лица, будто война началась. Забегали туда-сюда, никто не знает, что делать.
Отчим отыскал его в очереди в винном отделе. Никуда он не пропал, просто поругался с женой. Обычный мужик с усами, в пиджаке, широких штанах и тупоносых ботинках на каблуках. Аплодисменты. Фалды пиджака оттопырены, движение рук, и новая бутылка пошла по кругу.
И сразу жизнь продолжается, все так же несутся троллейбусы по проспекту, очереди в кафе и кинотеатры. Асфальтовые реки улиц и переулков, телефонные будки без стекол, вытоптанный газон у пивного ларька…
– Я Будулай!
Отчим орет на кого-то в подворотне. Страха нет, дети смеются. Он никого не мог обидеть этот невысокий мужчина с усами «как у Мартына»…
После такого натиска воспоминаний, Герман решил зарулить в магазин. Нажрался в новой квартире под клипы Madness и вырубился до утра.
Разбудили утром вопли за окном. Наркоманы морды крысиные визжат, толкаются. Самки их плоскожопые косят бельма блядские. На тысячу километров во все стороны бескрайней России матушки, в каждом таком дворике до сентябрьских ливней будут блеять, верещать, слушать свою поганую музыку с телефонов. Зачем живешь ты, мразота?..
Центральная улица была прекрасна, с православным храмом, магазинчиками сувениров, террасами блинных. Центр деловой активности «билайн – шаверма», возня у алкомаркета, стоянки электросамокатов, туристы…
Герман с большой бутылью пива сел на скамейку, долго ждать не пришлось.
– Отец, четыре рубля…
Герман вытащил из кармана комок денег, послюнявив палец, отстегнул пятихатку.
– Будет твое.
Отправил гопника домой за паспортом. Тот вернулся с другом, на всякий случай, таким же пыльным, придавленным жизнью.
В салоне «билайн» очередь, воняло прелыми узбеками. Их здесь в стеклянной коробке было много, сидели на корточках, разговаривали с родственниками по громкой связи. Герман сказал, что подождет на улице.
Гопники полчаса оформляли новый телефон с сим-картой, вышли мокрые, весело блеяли, Герман проверил связь, рассчитался.
Вот теперь точно все. Можно ехать за Алиной. Ее выход.
***
Алина заплакала, посмотрев видео.
– Они?
– Да.
Идею с париком отмели сразу, надвигалась жара, придется работать, могут заметить. Алина подстриглась и перекрасилась в блондинку. Не могла налюбоваться на свое отражение в витринах и окнах автомобилей.
– Выбирай квартиру.
Они разглядывали нумерацию жилья в подъезде.
– Хочу эту.
– Запоминай тогда: улицу, номер дома, квартиры, все магазины в окрестности. Вдруг, кто-нибудь из твоих будущих коллег живет неподалеку. В анкете укажешь этот адрес. Жить будем в другом месте.
Рано утром Герман проводил ее до входа в парк, дальше Алина пошла по тропинке одна.
Вернулась под вечер. Хозяин сам беседовал, снял копию паспорта. Сказала, другие документы занесет потом, трудовая книжка еще на старом месте работы.
– Короче, у нас две недели.
– Когда на работу?
– Завтра. График два через два по двенадцать, но если есть желание, можешь хоть каждый день. Еще спросил, почему здесь живу, а не в Питере. Говорю – бывший преследует, замуж хочет. Мне показалось, он обрадовался.
– Чего делала?
– Официанток не видел, что ли? Учила одна дагестанка, они с мужем тоже, где-то здесь снимают комнату, хорошая девчонка.
***
…Через несколько дней, хозяин хлопнул Алину по заднице. Как бы подгоняя, «без задних мыслей». Алина шлепнула его тоже. Он завизжал от радости, аж вспотел.
Однажды под вечер приехали земляки человек двадцать, кафе закрыли. Столы сдвинули, Алина и еще один мальчик подавали еду. Все было чинно, на нее даже никто не взглянул. Гости беседовали о своем, пили вино и грызли баранину.
– Знаешь, я научилась немного по-ихнему.
– Ну-ка.
– Джиджи-аджхаджха.
– Как?!
– Джиджи-аджхаджха!
– Что это значит?
– Ебтваю мать, наверное. Чего ржешь? Знаешь, как страшно было, я одна и это стадо.
– Милиционеры заходят?
– Каждый день. Целуются в десны с хозяевами.
– Прекрасно…
Он пришел к ней на работу. Было много народу, все пьяные. Сел за стол и сразу увидел ее. Молодец, в маске и перчатках, как положено. Посчитал сколько камер, следил за барменом, видимо, земляк или брат хозяина. Улыбается Алине, смотрит ей вслед.
Герман представил, что они, как Штирлиц и его жена на тайном свидании в кафе «Элефант». Можно только украдкой смотреть. Ни жестом, ни взглядом не выдать друг друга. Он не сводил глаз с ее отражения в зеркалах, она едва заметным поворотом головы дала понять, что увидела его. Ходила мимо, обслуживала других…
– Что это за тип за барной стойкой?
– Брат племянник брата или, как-то так. Все про семью расспрашивает – мама, папа есть? И пахом своим об меня трется, на кухне тесно, как я туда, так и он, будто, что-то срочно понадобилось с полки прямо надо мной. Заебал.
– Все тогда, заканчиваем.
– Я убью его первым.
– Надо лицом светануть, – Герман, будто не слышал ее последних слов.
– У нас бабы постоянно щелкают селфи, шлют своим в аул.
– Замечательно, видео с камер придется уничтожить. Потерпи пару дней, улыбайся, коси под дурочку. Обещай им все, что угодно.
– В пятницу корпоратив намечается, будет большая касса.
– Ну и хорошо, я готов. Никого ты не убьешь…
***
Алина смотрела на все в последний раз. Завтра все уже будет не так, она словно прощалась с окружающим миром. Может, следующим вечером – тюрьма, ее подстригут налысо, переоденут в вонючее тряпье…
На кухне и в кабинете какие-то незнакомые морды. Оказалось – повара, приехали помогать. Запахло очень вкусно со сковородок. Алина и еще несколько официантов расставляли столы буквой «П», украшали стены, таскали закуски и бутылки, раскладывали столовые приборы. В шесть часов вечера началось…
Чертова быдлячая музыка резала уши, в раковину наблевали в женском туалете. Алина меняла тарелки, мысленно подсчитывая деньги в кассе…
Одна пожилая тетка звонким голосом пела караоке:
– На солнечной поляночке, не зная чему рад! Сидел кузнечик маленький коленками назад! Он рад, что светит солнышко и зреет виноград! А он такой зелененький коленками назад!
Эта ведьма поймала Алину, обняла за плечи и они заорали хором:
– Нашел себе подругу он, девчонка просто клад! Такая же зеленая, коленками назад!
Песенка была про пьяный дебош насекомых или, что-то еще в этом роде. Алина еле вырвалась…
Боссы счастливые ходили по кухне, подтягивая штаны, смотрели на ее голые коленки и обильно потели. Она уже обещала им сегодня после работы «остаться».
Вокруг щелкали селфи, снимали на видео, она уворачивалась, как могла от глаз телефонов, подтягивала на нос маску.
Наконец, ди-джей объявил «песню на дорожку» и гости стали выползать на улицу «коленками назад». Долго расходились, вот отчалило последнее такси, хозяин закрыл входные двери, официанты стали убирать со столов. Алину трясло, скорей бы уже…
Все ушли. Остались хозяин и «племянник». Один считал деньги, второй бережно заворачивал вкусную еду в бумажные пакеты, складывал в красивую корзинку, как для пикника.
Племянник все не уходил с кухни, резал жареное мясо на порции, перекладывал зеленью, разглядывал бутылки, их тоже в корзину…
Стало тревожно. Алине давно надо было открыть железную дверь и спрятаться под стол. Она поняла, отчего ей так страшно. Больше всего она боялась, что за дверью никого не будет. И ей придется ехать в ночь неизвестно куда.
– Можно на улицу?
– Скоро поедем уже.
Племянник, что-то крикнул хозяину, тот ответил. Они засмеялись.
– Душно, задыхаюсь.
– Иди. Держу, что ли.
Она сдвинула засов, распахнула дверь. Влажный, прохладный воздух леса, ударил в лицо, она пила его, как родниковую воду…
Герман проскользнул мимо. Раздались хлопки, упал племянник. Через секунду грохнулась на пол туша хозяина. Быстро, как договаривались, Алина первым делом нашла ксерокопию своего паспорта, удалила все письма в компьютере и «облачное хранение», выдернула жесткий диск, оторвала от проводов сервер видеокамер, все это сложила в пакет. Туда же телефоны покойных, золото с их пальцев и потных загривков. Деньги все, что были на столе и в маленьком сейфе, Герман распихал по своим карманам…
Внезапно запиликал телефон хозяина и на экране появилась, неимоверная рожа. Какой-то «брат» весело залопотал, что-либо понять, разумеется, было не возможно. Герман быстро выключил аппарат навсегда. Но не тут-то было. Забарабанили в стекло витрины. Кто-то, сделав козырек из пальцев ладоней, вглядывался внутрь помещения.
– Уходим. Где перец?
– Вот.
Герман рассыпал его на пороге, Алина закрыла дверь на ключ и они скрылись в ночном лесу. Успели вовремя, к черному ходу кафе подъехал автомобиль. В свете фар «кто-то» стучал теперь в дверь…
Алина переоделась в джинсы, свитер и кроссовки. Спрятала волосы под кепку. Они шли по берегу озера, Герман выкидывал в воду телефоны, золото, пистолет, пакет с оборудованием, потом пакет набитый камнями и одеждой Алины. Бульк, бульк, бульк…
Последним в воду полетел ее телефон. Бульк… Какая странная судьба, подумала она, ведь он так ни разу не звонил.
На том берегу жгли костер, орали пьяницы. Герман держал ее за руку, когда они продирались кустами на большую дорогу…
