Дмитрий Владимирович Потехин
Призрак
– Бацька! – долетел молодой испуганный голос.
– Родька, веровку! – ревел мужик.
Георгий давился земляными комьями, чувствуя, как его вяжут, словно пойманную свинью.
– Я яго забью! Ни хрэна нам за яго не буде!
– Полицаям, полицаям сдай! – в ужасе тараторила баба, загоняя в дом маленькую девочку.
– Ща, гадина, ща! – рычал мужик, охаживая Георгия огромным кулаком. – Бульбы захотел! Родька! Бяжи за Богданом!
Очень скоро во двор вбежали трое парней, одетые кто во что с немецкими винтовками.
Георгия пинали, тыкали прикладами, потом поставили на ноги и поволокли на расстрел.
Хрипя и отплевываясь, Георгий вдруг понял, что нужно делать и перешел на немецкий, неся все, что приходило на ум.
Полицаи встали как вкопанные, осовело вытаращились на болтающего по-немецки огородного вора.
– Немец… – испуганно прошелестел один. – Дезертир ихний! Его… это… Надо его наверно туда!
– А точно немец?
– Шо, не бачишь! Штаны, чоботы.
Полицай поднес к брюкам Георгия керосиновый фонарь.
– Туда его, падлу, в комендатуру! Пусть сами разбираются! Немца тронешь, потом шеи не спасешь!
Георгия бросили в амбар. Утром его посадили в телегу и повезли, приставив к ребрам дуло винтовки.
Они подкатили к двухэтажному каменному зданию с облупленными колоннами, фронтон которого украшало полотно со свастикой.
– Скажи им, что поймали… а, черт! Скажи просто, что по-немецки вяжет. А кто таков, откудова – ниче неизвестно!
– Усек, – робко кивнул младший полицай.
– Мол, так и так, вашебродие – ниче не знаем. Картошку воровал, супротивлялся! Хозяина чуть не зарезал!
Полицай спрыгнул с телеги и помчался докладывать.
Георгия протащили по короткому серому коридору, втолкнули в подвал и заперли в камере.
Через четверть часа его ждал допрос.
– Прошу! – произнес по-русски офицер лет сорока с угловатым аристократичным лицом и прозрачными глазами.
Закованного в наручники Георгия усадили на крепко прикрученный к полу стул. За соседним столом вставлял бумагу в машинку унтер-офицер.
Гауптман закурил сигарету.
Георгий с досадой отметил, что допрашивающий слишком хорошо умеет смотреть в глаза.
– Рассказывайте последофательно: кто ви – имя, фамилие, зфание (если оно есть). Что ви делали в огород? – немец растянулся в ироничной улыбке.
– Или вам удобнее по-немецки? – добавил он на родном языке.
– Я Николай Смирнов, закройщик из Шауляя. – медленно и нарочито коряво заговорил по-немецки Георгий. – Работаю в швейной мастерской по адресу: улица Тильжес, дом девятнадцать. В свой отпуск, получив разрешение от хозяина господина Штайнера, приехал в Белоруссию навестить мать.
– Когда?
– Пять дней назад, – сказал Георгий, помня, что покушение на Моргенштерна произошло немного раньше.
– Имя и место проживания вашей матери?
– Мария Смирнова. Живет в Минске по адресу… – Георгий назвал адрес дома, уничтоженного пожаром.
– По дороге в город меня схватили бандиты, отобрали документы, вещи, деньги. Сутки держали яме, считали, что я связан с вами… с немцами. Потом хотели убить, но…
– Бандиты – вы имеете в виду партизан?
– Да, партизан. Мне удалось от них сбежать. Из-за полного отсутствия средств мне приходилось брать еду у крестьян.
– Почему же вы не обратились в полицию, не подошли к военному патрулю?
– Я получил травму головы и долгое время отлеживался в лесу. Днем я боялся передвигаться из-за партизан. Ночью боялся, что… со мной не станут разбираться.
– Понятно. Но почему на вас немецкое обмундирование?
– Я купил его в Шауляе на рынке. Перед отъездом.
Гауптман удивленно поднял брови.
– Не знал, что в Шауляе торгуют имуществом Вермахта. Безобразие! А вас не смутило то, что брюки и сапоги в точности такие, как у наших солдат?
– Я не придал этому значения.
– Вы ведь закройщик, у вас должно было возникнуть профессиональное любопытство. Цвет, качество сукна и тому подобное.
Георгий виновато всплеснул руками.
– Если бы вы сняли эти вещи с трупа, вас ждала бы виселица, – предостерегающе заметил офицер.
– Я не знал.
– Положим. Вы очень неплохо говорите по-немецки, где вы учились?
– Меня учила моя тетка, у нее немецкие корни. Родители надеялись, что я поступлю в университет.
– Так вы фольскдойче? – заинтригованно улыбнулся офицер.
– Самой низкой категории.
Гауптман положил окурок в пепельницу. Развернулся к висящей на стене карте.
– Вы можете примерно показать или сказать, где вас похитили?
Георгий замотал головой.
– Я совсем не разбираюсь в картах. Меня взяли на пустынной проселочной дороге вдали от КПП, ударили по голове, потом долго вели по лесу – вот все, что я помню.
– Может быть, где-то здесь? – немец описал пальцем круг на карте. – Прочтите названия деревень. Ничего не говорит?
– Нет.
– А по какому маршруту вы двигались, по прибытии в… Вы ведь ехали из Литвы на поезде?
Георгий пересказал свой путь в соответствии с легендой.
Наступило минутное молчание. Гауптман искал что-то в ящике стола, секретарь-унтер проверял напечатанный текст.
Работа с более точной картой также не дала результатов.
– Ну что ж, хорошо, – промолвил Гауптман с ничего не выражающей улыбкой. – Ваша история кажется мне достаточно фантастичной: слишком много нестыковок. Придется задержаться. Сейчас вас отведут в камеру и накормят завтраком. А вечером вас отправят Гестапо.
Георгий почувствовал холод, хотя был с самого начала готов к такому исходу.
Подвальная дверь гулко захлопнулась. Мертвая тишина казалась затишьем перед последней самой страшной бурей.
Розенкройцеры
Ида ехала на автобусе домой, когда в кармане запел мобильник.
Звонил незнакомый номер. Голос сначала тоже показался Иде незнакомым, но тут же представился. Это был Леонид Ефимович. Избегая объяснений, преподаватель настоятельно просил, чтобы Ида как можно скорее подъехала на Пушкинскую.
Это не было связано с учебой, однако Ида слишком доверяла своему старому учителю, чтобы ослушаться его.
Леонид Ефимович ждал ее под горящей буквой «М». Невысокий, сутуловатый в своих обычных роговых очках, темном пальто и черном берете он чем-то напоминал интеллигентного крота.
– Здравствуйте, Ида.
– Здравствуйте.
– Прежде, чем вы вернетесь домой, я бы хотел вас кое-о-чем предупредить и кое-что вам передать. На лекции вы спрашивали меня про призрака, и я теперь понимаю почему.
Ида не представляла, каким образом он узнал ее тайну. Однако удивило ее не это. Удивила собственная неспособность больше удивляться.
– В вас живет приведение, – продолжал Леонид Ефимович тихим и спокойным тоном. – Вы об этом догадываетесь, а я это знаю. И не только я. Дома вас ждут члены Ордена Розенкройцеров.
– Розенкройцеров?
– Да. Знаете, кто это?
– Н-не очень.
– Вам, может быть, рассказывали о нем на курсе философии. Теологическое мистико-эзотерическое общество, основанное Христианом Розенкройцем в средние века.
Ида кивнула, хотя плохо помнила, о чем идет речь.
– До сих пор действует по всему христианскому миру. В нашей стране существует под названием «Эмиш редевивус». Борется за… как вы догадываетесь, за все доброе и светлое.
– А зачем я им нужна?
– Они скажут, что хотят вам помочь. И это будет отчасти правда. Отчасти. А я хочу вас спасти, и поэтому прошу вас… умоляю вас следовать за мной.
Через полчаса Ида оказалась в пыльной, похожей на библиотеку квартире Леонида Ефимовича.
Прежде, чем она переступила порог гостиной, преподаватель сунул ей в руки старую раскрытую книгу с выделенными карандашом абзацами.
– Вот. Очень внимательно прочтите и запомните. Страницы пятьдесят восемь, шестьдесят три и со сто второй по сто восемнадцатую. Берите, берите!
Ида приняла неожиданный дар.
– А теперь, – Леонид Ефимович жестом предложил Иде сесть. – Теперь скажите, каким вы представляете призрака и что будете с ним делать?
Ида растерянно пожала плечами.
– Но я его уже видела…
– У призрака много форм. Те, о которых я упоминал, он принимает лишь на первых порах. Потом, хорошенько изучив вас через сны, он обращается в то, чего вы больше всего боитесь увидеть. Банально, да?
– И что мне делать?
Леонид Ефимович грустно улыбнулся.
– Не бояться. Призрак на то и призрак, чтобы пугать. Без вашего страха в прямом противостоянии он бессилен. Просто не верьте своим глазам.
– Разве можно не бояться?
– Нет. Но можно предпринять для этого все необходимое. Читайте то, что я вам дал. Они вас тоже будут инструктировать, как себя вести, но…
– Члены Ордена?
– Да. Они пообещают вас защитить, скажут, что вам ничто не угрожает, если вы отправитесь с ними. Это неправда. Встреча с призраком опасна при любом раскладе. Они вам скажут, что, если вы откажетесь (а у вас есть на это полное право, они не смеют вас заставлять) они скажут, что тогда вы непременно погибнете. Это тоже ложь. В вас есть сила, и я это вижу.
– А что же мне делать, если я откажусь?
– Вам нравится Индия?
– Да.
– Вот и поезжайте туда. Духовные центры ашрамы – вам там обязательно помогут: сведут с целителями, разработают курс внутреннего очищения. Тем более, вы увлекаетесь йогическими практиками – вам будет легче. Не бойтесь и не падайте духом. Делайте, как вам подсказывает сердце.
В квартире зазвонил домофон.
– Это они. Запомните: они ни к чему не смеют вас принуждать. Вы совершенно свободны.
– А для чего я им так сильно понадобилась? – задала Ида самый главный вопрос, до сих пор отчего-то не приходивший в голову.
– Это… охота. Они объяснят вам.
– Охота на призрака?
– Нет.
Ида ждала разъяснений, но Леонид Ефимович, извинившись, направился в прихожую, где уже полминуты надрывался домофон.
А потом Ида увидела незваных гостей: худолицую, коротко подстриженную женщину лет пятидесяти в спускающемся из-под полушубка темно-синем вечернем платье и крупного мужчину в дорогой косматой шубе с породистым задумчиво-высокомерным лицом.
– Идушка, – с тихой трепетной нежностью произнесла женщина, сделав домиком свои тонкие черные брови.
Она смотрела так, словно Ида была лет на пятнадцать младше и к тому же перенесла самые жуткие страдания. Во взгляде этой женщины отнюдь не читалось фальши. Однако Ида почувствовала ее болезненную обволакивающую натуру.
– Здравствуй. Меня зовут Надежда. Я твоя надежда. Мы… Тебе уже рассказали, кто мы такие, да?
– Да.
– Считай, что мы твои ангелы-хранители.
Она прочувствованно закивала, поблескивая золотистыми нитями в ушах.
– Я вам верю, – улыбнулась Ида.
В глазах у дамы заиграли слезы.
– А это – она указала на своего молчаливого спутника. – Граф Гурский. Познакомься.
Мужчина с равнодушным достоинством кивнул, видимо давно свыкнувшись с ролью живого экспоната.
– Мы приглашаем тебя… Мы очень настоятельно просим, чтобы ты сейчас отправилась с нами, – продолжала Надежда, расползаясь в изломанной улыбке.
– Хорошо. Но я должна предупредить Анд… моего парня. Что мне ему сказать?
– Скажи, что пошла на тусовку, – небрежно предложил граф Гурский, глядя куда-то в потолок.
– Скажи, что тебя пригласили на праздник друзья, и ты пробудешь у них несколько часов, – поправила Надежда. – Это ведь почти правда.
Когда, позвонив Андрею, Ида в компании своих ангелов-хранителей покинула квартиру, следом за ними, не говоря ни слова, вышел Леонид Ефимович.
– Вы тоже? – с тенью тревожной неприязни спросила Надежда.
– Да. Если не возражаете.
У подъезда их ожидал дорогой черный автомобиль неизвестной Иде марки.
Сидя на широком заднем сиденье, Ида наблюдала мелькавшую за окном вереницу огней и огоньков вечерней Москвы. Они мчались по Бульварному кольцу, потом по слабоосвещенным кривоватым улочкам, окутанным тишиной, и наконец сбавили ход на повороте в темную арку.
Каменная утроба глухого двора с одним единственным неработающим фонарем. Хмурое здание дореволюционной поры с высокими окнами и облупившейся парадной дверью. В таких местах обычно творится недоброе, и, если бы рядом не сидел Леонид Ефимович, Иде бы стало не по себе.
Подниматься по лестнице не пришлось: прямо на первом этаже их встретила тяжелая дверь, туго обитая кожей и украшенная миниатюрным бронзовым крестом, увитым розами. Вместо того, чтобы вытащить ключ или позвонить, граф Гурский заглянул в дверной волчок, и замок, щелкнув, покорно открылся сам.
Это была застывшая вне времени, сплошь бежево-коричневая квартира с высоким потолком, роскошными, заглушающими шаги коврами и витающим в воздухе терпким запахом чего-то благородного и старого.
В конце сумрачного коридора, сквозь щель в двустворчатых дверях прорезался свет и слышался оживленный разговор нескольких человек.
– Не разувайся, – торопливо прошептала Надежда, подталкивая Иду вперед.
В просторном, украшенном портретами зале за длинным, гладким, как стекло дубовым столом в глубоких креслах сидели пятеро.
Если бы Ида не знала, куда ее привели, то решила бы что попала на костюмированный вечер или на съемки фильма про девятнадцатый век: черные лоснящиеся фраки, жилеты с поблескивающими цепочками часов, накрахмаленные манишки и дорогие запонки – все здесь казалось само собой разумеющимся.
В воздухе бродил табачный дым.
Она запоздало вспомнила, что одета в свои несуразные бохо-шмотки. Впрочем, разве ее предупреждали?
Пять пар глаз со сдержанным интересом устремились на Иду. Полные спокойствия и врожденного достоинства, холеные лица, каких не встретишь в автобусе или в метро. Среди них Иде бросилось в глаза одно, сильно выделяющееся своими угловатыми чертами. Загорелое, с длинным костистым носом и узко посаженными, острыми, как канцелярские кнопки карими глазами. На вид лет тридцать пять, черные вьющиеся волосы.
«Француз», – безошибочно догадалась Ида.
– Это Ида, – с придыханием сказала Надежда.
– Добро пожаловать, барышня! – бодро улыбнулся седобородый голубоглазый господин, вставая с кресла и направляясь к Иде. – Прежде, чем ответить на все ваши вопросы, очень прошу вас пройти небольшое обследование. Это необходимо. Идемте со мной!
Публика тотчас вернулась к важному разговору, словно позабыв о своей гостье. Француз, что-то горячо доказывал на родном языке, обивая окурок над пепельницей. Остальные чуть менее горячо ему возражали.
Пожилой господин провел Иду в комнату с белоснежными стенами и каким-то оборудованием. Усадив на стул, опоясал ее голову обручем с тянущимися к аппарату проводами. Что-то долго замерял, подсчитывал. Взял из вены кровь. Заставил заглянуть в окуляры другого аппарата и описать увиденное. Задал неожиданные вопросы, на каждый из которых Ида к собственному изумлению ответила совершенно верно.
Все это время Ида смутно слышала доносившиеся из кабинета прения. Спор то разгорался, то затихал. Кто-то, кажется, даже ударил по столу.
– Ну вот и все, – произнес господин (которого Ида в мыслях назвала доктором).
Они вернулись в зал. Надежда сидела за столом. Граф за неимением свободного кресла развалился на диване, дымя сигарой. Леонид Ефимович, сгорбившись, одиноко и безучастно стоял в углу. Он даже не снял пальто.
– Закончили? – спросил Гурский.
– Садись, – оживилась Надежда, уступая Иде свое кресло.
– Что за вечное проклятие с нехваткой кресел… – усмехнулся кто-то.
Француз отрицательно покачал пальцем.
– Да… Извините, Ида. Вам придется еще немножко подождать, – неуверенно заговорил худой лысеющий человек с моноклем в глазнице. – Еще пять-десять минут. Можете пока осмотреть квартиру. У нас, кажется, есть телевизор?
– Да.
– Прекрасно! Можете его посмотреть.
Ида не нашла, что ответить. Вместо нее возразил Леонид Ефимович.
– Ида хотела бы прямо сейчас услышать, с какой целью она оказалась здесь, – твердо заявил он. – Ей и так уже известно многое.
– Благодаря вашей самодеятельности, – буркнул граф.
– Что ж… – обладатель монокля переглянулся с французом, который снисходительно пожал плечами. – Ваше законное право. Садитесь, Ида.
Он сам уступил ей место.
– Несомненно вы уже многое видели своими глазами, поэтому вам будет легче поверить тому, что вы сейчас услышите. Есть доказательства того, что вашим сознанием пока еще не полностью, слава всевышнему, но уже в достаточной мере управляет призрак. Да, к сожалению, это так.
– Я знаю, – промолвила Ида, опустив взгляд.
– Призрак очень мощный и опасный. Мощный, потому что действует не сам по себе, а контролируется иной более сложной сущностью, оставшейся от умершего человека. Это его законсервированное сознание.
Он выложил на стол вещи Иды: перстень, «Черное солнце» и шкатулку.
– Это… Да, да, хорошо, что вы не успели вынести мусор! Это артефакты, которые помогли вам найти филактерию. Костяная шкатулка – вместилище вредоносной сущности, желающей завладеть вами и жить за счет вашего тела. Физически уничтожать шкатулку не имеет смысла – это не нанесет ее обитателю никакого вреда. Слышите? Там пусто.
Он включил лежавший на столе планшет и тот отобразил интерактивную карту местности.
– Укажите, где вы нашли эти три предмета.
Ида назвала водохранилище, из которого выловила кольцо, свой дачный поселок, рядом с которым обнаружила шкатулку. С кулоном было сложнее, ведь он достался ей в подарок от Галки. Посомневавшись, Ида выбрала замок – место судьбоносной встречи.
Француз звонко хлопнул в ладоши и, удовлетворенно что-то ворча, откинулся на спинку кресла.
– Браво, Жан! Признаю свое поражение и прошу о помиловании, – вздохнул седобородый доктор.
Граф встал с дивана и, насупив брови, склонился над планшетом.
– Это оно?
– Да, Борис. Торсионное поле Моора, самое огромное в центральной и западной Европе. И самое сильное, так как пересекается еще с тремя. Это уникальный феномен! Точки пересечения: водохранилище, замок и дачный поселок. Этот мерзавец отлично знал, где прятать свои «подарки».
– Моргенштерн?
– Возможно. Это еще не подтверждено.
– Но ведь кулон мне подарила подруга, когда мы встретились на выходе из замка, – возразила Ида. – А спрятали его наверно в совершенно другом месте.
– Именно, – ухмыльнулся доктор. – А кто внушил вам идею поехать в замок, чтобы ваши пути как бы вдруг, как бы случайно пересеклись? Уж не призрак ли? Наш инфернальный друг – искусный манипулятор. Если артефакт вынес из зоны не тот человек, будьте уверены, он туда обязательно вернется. Любым возможным способом.
– Теперь все понятно! А путь в портал у нас пролегает как раз под замком, – господин с моноклем ткнул пальцем в экран.
– Я же говорила, что это он! – с внезапной ненавистью прошипела Надежда. – Призрак лишь орудие. Его дрессировали, как собаку, чтобы потом натравить на Иду!
Она заметно изменилась по ходу разговора. Выражение глаз стало диковато-свирепым, тонкие накрашенные губы подрагивали.
– Кто «он»? – тревожно спросила Ида.
Граф, доктор и Надежда раскрыли рты, но, встретившись взглядами, так и не обронили ни слова. Будто не решались взять на себя ответственность. Наступила странная пауза.
– Урод рода человеческого… – брезгливо обронил один из присутствовавших.
– Вы спускались под землю, – впервые за все это время Ида услышала за спиной тихий голос Леонида Ефимовича. – Вместе с Дашей Колокольцевой. Искали потайную дверь в стене и, слава богу, не смогли ее открыть. Вы знаете, что это за место?
– Нет.
– Это путь к вратам. Вратам, ведущим в четвертое измерение.
– У меня было видение, – призналась Ида. – Я их видела. Огромные, черные. С какими-то изображениями.
– Таких врат несколько десятков по всему миру. Все они расположены в центре мощнейших торсионных полей, позволяющих потусторонним существам – демонам беспрепятственно переходить в наш мир. То, что вы видели – это самые главные, самые глубинные врата.
– Когда-то жил человек, – глухо заговорила Надежда. – Который мечтал стать равным демонам. Но он был настолько страшный, что превзошел их и сделался воплощением великого зла, обитающего в ядре Земли. Никто не знает, как он этого достиг. То ли подземная сила избрала его, по известным лишь ей одной причинам. То ли он нашел способ жить вечно и тем самым доказал свою исключительность и надежность. Теперь он делит свое тело и сознание с ней и…
– Если он вообще существует, – иронично заметил доктор. – К вопросу: а был ли мальчик? Возможно, вся биография этого человека – миф, а сам он только проекция, пугало для несчастных людишек. Это лишь одна из версий, Ида. И, на мой взгляд, не самая правдоподобная.
– А зачем я ему нужна?
– Это неважно, – сказал Леонид Ефимович. – Важно то, что вы ему нужны. И он вас не получит.
– Ты должна пойти с нами, Идушка, – промолвила Надежда. – Это единственный путь.
– Это не единственный путь! Я знаю людей, которые могут ей помочь, не подвергая такой опасности, – парировал Леонид Ефимович.
– Прекратите, Леонид! – рыкнул Гурский. – Вы из тех, кто боится ампутировать пораженную гангреной руку! Лучше напомните нам, сколько жизней спас ваш гуманизм?
– Это не только способ спасти Иду, это путь спасти Россию от ее тысячелетнего проклятия! – на чистом русском вдруг выдал Жан, без намека на акцент.
– Это правда, – согласился доктор.
– Вы должны согласиться, – господин с моноклем и все остальные выжидательно уставились на Иду.
– Помогите нам, Ида.
– Никто, кроме вас…
– Это очень опасно? – спросила Ида, чувствуя, что все равно не сможет заставить себя ответить «нет».
Ей казалось, она попала в окружение каких-то странных взрослых детей, затеявших необычную и очень важную для них игру.
– Это будет страшно, – сочувственно признала Надежда. – Но не опаснее, чем ехать на мотоцикле.
– Хорошо. Я…
– Мы обдумаем, – закончил за нее Леонид Ефимович и взял Иду за руку.
– Обдумайте… – почти сквозь зубы выдохнула Надежда.
Она явно была готова добавить многое, если бы только в комнате не было Иды. В ее совсем недавно любящих глазах разгорался гнев.
– Это моя студентка. Если вы что-то от нее скроете, я не позволю…
– Мы понимаем, Зарицкий! – рявкнул хмурый господин с жидкими усами. – Можете посовещаться с Идой за дверью, мы вас не торопим!
– Ида – ребенок, она прекрасно чувствует людей, – услышала Ида страстный шепот Надежды, едва за ними закрылась дверь.
Они прошли в другую комнату и присели на диван.
– Что вы для себя решили? – помедлив, спросил Леонид Ефимович.
– Не знаю… Они хорошие люди?
– Я могу поручиться только за Надежду. Она не способна на предательство и ложь. Правда… порой у нее смещаются нравственные ориентиры, и она сама этого не замечает.
– Мне понравился человек с бородой.
– Павел Рудольфович Винтер? Да… ему я тоже доверяю.
– А вы не состоите в Ордене? – спросила Ида, обратив взор на учителя.
– Я? Нет.
– Почему?
– А что мне там делать… – пожал плечами Леонид Ефимович. – В Ордене может состоять только человек уверенный в себе, не жалеющий о своих ошибках, искренне считающий, что цель оправдывает средства. А такой человек может быть либо циником, либо, напротив, великим романтиком. Эти люди – романтики. По крайней мере, абсолютное большинство из них. Мне хочется верить, что их порядочность и верность идеалам пребывают в равновесии.
Леонид Ефимович погрузился в молчание. Тишину комнаты нарушал лишь мерный стук настенных часов и приглушенные звуки разговора.
– Нет, нет, нет! – раздался вдруг истеричный вопль Надежды. – Я запрещаю вам подключать к этому правительство!
Кто-то усталым тоном пытался ее урезонить.
Ида и Леонид Ефимович некоторое время с интересом прислушивались к долетавшим из кабинета голосам.
– Ну так что, Ида?
– Я не знаю.
– Нужно принять решение.
– Да…
Ида представила, что слова Надежды правда. Что идти на бой с потусторонними силами нисколько не опаснее, чем ехать на мотоцикле по автостраде.
Конечно же, это была ложь. Ложь во спасение, как, должно быть, внушила сама себе неспособная лгать Надежда.
– Я согласна.
Леонид Ефимович поднял брови и ничего не ответил.
Он смотрел на Иду с изумленным восхищением и даже как будто с некоторым стыдом.
– А что Жан говорил о спасении России? – спросила вдруг Ида.
– А… Он верит, что все беды русской истории связаны с обилием на нашей земле торсионных полей. Может быть, это правда.
В кабинете вновь гремели голоса. На этот раз все больше срывался Жан. Похоже произошло непоправимое.
Когда они вошли, Надежда плакала навзрыд. Жан, окаменев от злости, сидел, закинув ногу на ногу, и сверлил присутствующих своим металлическим взглядом.
– Я согласна, – тихо произнесла Ида.
Надежда отняла от ладоней и обратила к ней лицо в потеках туши. У Жана с физиономии спала остервенелая маска. Винтер привстал из-за стола.
Кто-то захлопал и принялся поздравлять Иду. К нему присоединились остальные. Всех обуяла чистая сентиментальная радость.
– Вила! – шептала Надежда, чьи несчастные глаза снова наполнялись слезами. – Я тебе не сказала… Ты последняя вила на земле! Я тебя первая узнала! Я… знала, что ты согласишься!
– А когда мы…
– В феврале, – сказал Винтер. – Ждите нашего послания, Ида. Не сомневайтесь и ничего бойтесь. Все будет хорошо! С нами вы защищены, как никогда прежде.
– Возьми! – Жан протянул Иде бледно-голубой неограненный лунный камень. – Это амулет. Мне его подарила бабушка перед смертью. Он поможет тебе. Держи!
– Спасибо.
– Читайте книгу, которую я вам дал, – напомнил Леонид Ефимович.
– И не только ее. Вам придется усердно готовиться, – бодро поддержал Винтер. – Мы вам все покажем.
– Хорошо.
Иде было и страшно, и радостно. Она была счастлива и растеряна. Ей хотелось верить всем, но она не верила никому. Хотелось броситься в омут страшной сказки и сбежать от нее как можно дальше. Это было похоже на сон, слишком захватывающий, чтобы позволить себе очнуться. Слишком интригующий вначале и непременно обещающий кошмарный конец. Но что за конец?
«Все же теперь я знаю, с чем имею дело», – подумала Ида.
И теперь она была не одна.
Замок
Его вывели из дома, когда стояла уже темная ночь. Перед входом ждал черный фургон, пустой и безразличный как катафалк. Тусклые фары буравили мрак мертвым голубоватым светом.
Георгия швырнули в кузов и, пристегнув наручниками к железной скамье, захлопнули двери.
Георгий слушал неровный булькающий гул мотора и рев сопровождающей машины, чувствовал под полом удары колдобин, разглядывал безо всякого смысла решетки на дверях и ждал. Ждал, как ни странно, чуда. Именно сейчас, когда его везли навстречу пыткам и смерти.
После егерей, после партизан и полицаев новое спасение казалось закономерным и почти неизбежным.
Машина ехала долго. Слишком долго. И слишком быстро. Георгий даже прикинул: могут ли его этапировать прямиком в Минск.
Фургон замедлил ход, остановился. С Георгия сняли наручники и, крепко перетянув руки веревкой, выволокли из кузова.
Он ожидал увидеть кирпичную стену с колючей проволокой, железные ворота, а за ними какое-нибудь мрачное здание в несколько этажей. Но…
Это была старинная темная громадина. Обветшалый замок с массивными побитыми временем башнями и осыпающейся аркой входа. В некоторых окнах вполсилы желтел электрический свет.
Георгий не мог объяснить себе, что происходит.
«Гестапо? Тюрьма? Лагерь? Что может здесь находиться?»
С неба донеслось одинокое карканье.
Немцы из сопровождения о чем-то заговорили с часовым. Сбоку подошел еще один военный с электрическим фонарем, осветил лицо Георгия, сверил с фотографией.
Сильные руки согнули его пополам и погнали в замок. Его вели и вели, сначала через заставленный машинами каменный двор, потом по темным, пахнущим сыростью коридорам, по сводчатым катакомбам с тускло проступающим рисунком кирпичной кладки. Ничто, кроме фонаря не освещало путь.
– Здесь! – промолвил один из конвоиров.
Георгия бросили на пол в тесную камеру (если это была камера, а не что-то другое). Тяжелая деревянная окованная железом дверь глухо захлопнулась, натужно лязгнул ржавый затвор.
Он оказался в кромешной тьме. У него не было предположений, куда он попал. Было очевидно лишь то, что это не учреждение. Такой темноты и безлюдья в учреждениях не бывает.
«Чертова дыра…» – думал Георгий.
Он встал. Тщетно попробовал ослабить путы. Прошел от стены к стене, прислушался.
За стенами стояла гробовая тишина.
«Может, я единственный заключенный?»
Через некоторое время до слуха донеслись отражающиеся от стен звонким эхом шаги. Их было несколько.
Георгий выпрямился, готовясь к худшему.
Проскрипела задвижка. Дверь отворилась, и в проеме возникла тяжеловесная совершенно черная фигура офицера с подвесной керосиновой лампой в руке. Он повесил лампу на крюк в потолке. Почтительно посторонился, пропуская в темницу стоявшего сзади.
На долю минуты воцарилось оцепенение. Невысокий, одетый в шинель и фуражку незнакомец смотрел на Георгия и почему-то не спешил входить. Его лицо скрывала густая тень, сквозь которую лишь поблескивала оправа пенсне.
– У вас ведь, кажется, был брат… не так ли? – мягко спросила фигура. – Что с ним?
– Он умер, – ответил Георгий, не понимая, что происходит.
Незнакомец шагнул в камеру.
– Очень жаль!
Моргенштерн. Это был он. Он мало изменился за эти восемнадцать лет. Словно недоучившийся гример нарисовал ему несколько морщин.
На нем была черная, висящая колоколом эсэсовская шинель с тускло отсвечивающими пуговицами. Над козырьком фуражки скалилась серебряная черепушка.
Моргенштерн улыбнулся, изучая Георгия взглядом, так же как собиратель жуков изучает попавший ему в руки редкий вид.
– Как летит время! Знаешь… – он с наслаждением прищелкнул языком, словно дегустировал тончайшее вино. – Я ведь был уверен, что ты и твой брат вылетите из Шварцкольма до конца года. Мне это казалось естественным и необратимым порядком вещей. А вышло наоборот! И знаешь, что я тогда решил? М-м? Я решил, что когда-нибудь отыщу тебя и твоего брата и, конечно же, ничем не рискуя, не нарушая закон, брошу вас обоих на растерзание псам. Тогда я даже не представлял себе, как это можно сделать. И вот теперь… – он против воли, фыркая, захохотал сквозь стиснутые губы. – Теперь наконец-то все условия созданы!
При свете лампы Георгию показалось, что глаза Моргенштерна отливают красным, а зрачки отличаются друг от друга.
– Правда собак у меня здесь нет, – похныкивая от удовольствия продолжал Моргенштерн. – Зато есть кое-что… сопоставимое.
– Эрнст! – обратился он к стоявшему рядом великану с громадными кистями рук и белесыми волосами. – Забей его до смерти. В три захода.
Эсэсовец ничего не ответил и перевел взгляд на Георгия.
– Доброй ночи… вам обоим, – ласково промямлил Моргенштерн.
Он и два охранника вышли.
Эсэсовец проверил висящую под потолком лампу, отошел от нее, чтобы не задеть головой. Посмотрел на стрелки наручных часов.
Георгий в панике дергался, пытаясь высвободить руку.
«Убьет! Убьет! Убьет же!»
У немца было странное нечеловеческое лицо. Точнее лицо было вполне человеческим. Нечеловеческими были глаза: неподвижные, пустые, с будто нарисованными радужками и зрачками. За все это время его лицо ни разу не изменило выражения.
