Елена Паленова
Русалкины слёзы
– Я, – говорит, – добро-то помню. Мало вы, люди, добра делаете, потому и запомнить его несложно. Рано тебе помирать.
– Отпусти меня, нечисть проклятая! – испугался Евстигней. – Не отдам я тебе душу свою. Хоть и грешная она, да Богу принадлежит.
– А не нужна мне твоя душа, – отвечает ему русалка. – Совсем ничего от тебя мне не надо. Вот отогреешься и ступай назад, к жене. Негоже дитю без отца на свет появляться.
– Какому дитю? – удивился скорняк.
– Сыну твоему, – отвечает русалка. – Вот как осень листву на берёзах в лесу моём позолотит, так он на свет и появится. Как же ты не знал об этом? Ведь столько лет ребёночка ждал.
– Откуда тебе это ведомо? – нахмурился Евстигней.
– А мне всё ведомо, – рассмеялась русалка, и от смеха её будто колокольчики серебряные вокруг зазвенели.
Жалко стало скорняку помирать – ведь дитя-то и впрямь при живом отце счастливее будет. А уж как ему захотелось сына своего увидеть и на руки взять, словами не опишешь. Посмотрел Евстигней на свои руки и спрашивает у русалки:
– А пальцы ты мне навсегда вернула?
– Э, нет, – покачала головой девочка. – Добром за добро один раз платится. Хочешь, чтобы пальцы остались, давай взамен что-нибудь.
– Проси, что хочешь. Всё отдам, – обрадовался скорняк.
– Да мне не нужно ничего. Что сам отдашь, то и возьму. Вот что не нужно тебе, то и отдай, – отвечает русалка, а сама улыбается хитро.
Задумался Евстигней. Сидит и в уме перебирает, что у него в доме ненужного есть. Вроде всё при деле, и отдать-то нечего.
– Онютку, – говорит, – забирай. Чужая она мне. Хоть и люблю её, но раз скоро своя кровиночка народится, то чужая вроде как без надобности будет. А вам вдвоём все веселее тут станет.
Засмеялась русалка, обрадовалась, в ладоши захлопала. Отвечает Евстигнею:
– За дар такой я тебя ещё и награжу. Тайну открою, как сокровища найти, которые в земле спрятаны. В слезах моих великая сила таится. Ежели несколько слезинок с водой смешать и выпить, то станешь видеть всё-всё, что под землей находится. Вот, возьми.
Протянула она к Евстигнею руку, раскрыла ладонь, а там пузырёк лежит стеклянный крошечный. Взял он подарок русалкин и поблагодарить хотел, да не успел – вмиг на пороге дома своего очутился.
Жена, увидев, что муж живёхонек вернулся, да ещё и с руками целыми, обрадовалась несказанно, а как узнала, на что он свои пальцы обменял, так и прокляла его.
– Ты что же, – говорит, – дитя безгрешное нечисти лесной отдал? Как мы теперь жить-то будем с таким камнем на совести?
Кинулась в комнату, где Онютка спала, а дочки-то и нет. Пуста кроватка, и ставни хлопают, через окно стужу зимнюю в дом впуская. Упала жена скорняка на колени и завыла от горя.
– Не кручинься, – говорит ей Евстигней. – У нас скоро своё дитё народится.
– Да откуда ж оно возьмётся? – ругала его жена. – Глупый ты! Обманула тебя русалка. Своими руками Онютку нашу за просто так отдал! Уйди с глаз моих, чтоб и не видела я тебя больше никогда!
Долго она горевала, сама в лес искать русалку ходила, да только возвращалась всё время ни с чем. А скорняк тем временем шубу для барышни перешил так, чтобы добавлять новые шкурки не нужно было, да и отвёз свою работу барину.
Оглядел барин шубу со всех сторон, языком поцокал и спрашивает:
– Как же ты, Евстигней, без пальцев-то смог работу в срок завершить? Небось жена помогала али ещё кто?
– Так целы пальцы, – отвечает ему скорняк и руками перед носом у барина крутит.
Удивился барин и велел объяснить, как такое чудо приключилось, что отрезанные пальцы назад выросли. Евстигней всё ему рассказал – и про то, как в первый раз в лес к русалке за соболями ходил, и про то, как умереть хотел, а она ему жизнь спасла и здоровье рукам вернула. Осерчал барин на холопа своего за то, что тот с нечистью торговаться вздумал и дитя приёмное по доброй воле отдал, да только наказывать не стал – позарился на слёзы русалкины, которые клады подземные открыть способны. Отобрал пузырёк и отпустил с Богом, наказав больше с русалкой никаких дел не водить.
Вернулся Евстигней домой, а жены его и след простыл – сама в монастырь ушла, не вынесла потери дочки приёмной. Опечалился скорняк. Ничего у него не осталось. Поклялся он тогда, что больше шагу в лес не ступит. Хотел вольную на себя у барина выкупить и уехать в другую волость, да только тот не захотел отпускать такого мастера.
Плохо стало жить скорняку, безрадостно. Охотники из лесу всё так же негодные шкуры носили, дом опустел, а в душе тоска поселилась смертная. Жену его барин отыскал, велел выпороть за своеволие и вернул Евстигнею, да только любви меж ними не было больше. Возненавидела она мужа своего, а по весне ушла к реке по воду, да так и не вернулась. Люди сказывали, будто видели, как она с двумя детьми на берегу разговаривала, а потом сама в реку-то и прыгнула. Не нашли её, как и всех остальных, кого русалка лесная сгубила.
