Елена Паленова
Русалкины слёзы
– Ну вот и смерть моя пришла, – вслух сказал Евстигней, а волк уши навострил, принюхался, да и отошёл в сторону, прихрамывая. А вслед за этим и другие глаза во тьме погасли.
Вошёл скорняк в избу и с порога понял, что это то самое место, где он зимой был, когда русалка его обманула. Та же самая печь, лавка подле неё широкая и стол посреди комнаты. А за столом Онютка сидит и ягоды брусничные на длинный волос нанизывает, будто бусины. Коса распущена, на голове венок из цветов полевых, на самой сарафан зелёный, ягодами расшитый, а из-под подола ножки босые выглядывают. Сидит и поёт колыбельную, какую ей жена скорняка перед сном каждый вечер пела.
– Онютка! Жива! – обрадовался Евстигней.
Улыбнулась девочка и подняла на него глаза свои, да только теперь они были не карие, а зелёные.
– Опять ты без приглашения в мой лес пожаловал, – говорит. – Мало тебе горя было? Ещё захотелось?
Открыл было он рот, чтобы ответить, да только лицо Онюткино вдруг меняться стало – посинело, раздулось, а сама она в размерах до взрослого человека увеличилась. Присмотрелся Евстигней – а это жена его, утопленница. Окинула его взглядом презрительным, выпустила воду изо рта и проквакала:
– Убирайся отсюда, пока цел, не то худо будет.
– А некуда мне идти, – вздохнул скорняк, на лавку усаживаясь. – Дома не ждёт никто. Барин казнить обещал, ежели я слёз русалкиных не раздобуду. Умереть я хоть сейчас готов. Душой уж давно умер, только в теле жизнь всё ещё теплится.
Забулькала утопленница, будто смеясь, топнула ногой и расплескалась по полу дощатому широкой зловонной лужей. А на том месте, где она стояла, снова Онютка появилась. Посмотрела на Евстигнея с тоской и обидой и говорит ему:
– Я теперь русалка. Мой это лес.
– А где та, прежняя? – спрашивает скорняк.
– А она теперь на болотах хозяйничает, в гости ко мне ходит, – отвечает ему Онютка. – И мама с нами. Реку она охраняет. И ты оставайся, если хочешь. Будем вместе лес хранить от рук людских. Подумай, а я подожду пока.
Хлопнула Онютка в ладоши, и Евстигней проснулся. Сколько времени прошло, он не ведал, да только солнце уж к закату клониться начало. Сел на траве, потянул затёкшие руки, глядь – а пальцев-то на руках нет. Забрала русалка назад колдовство своё и не предупредила даже.
Осерчал Евстигней и начал в гневе бесчинства творить. Спихнул большой булыжник в родник, чтобы перекрыть источник. Ветки ломал, траву вытаптывал, а когда на лягушонка наступил, услышал, как за спиной всхлипывает кто-то. Обернулся, а там Онютка стоит – плачет, а слёзы из глаз её будто камешки драгоценные в ладошку падают. Сжала она ручку в кулачок, протянула её к Евстигнею и говорит:
– Вот, возьми слёзы мои и уходи отсюда. Только прошу, не губи больше ничего. Не ломай. Не гневай меня, потому что не хочу я зла тебе делать. Должна, но не хочу. Как человек, я простила твоё предательство, но как русалка разорения в лесу своём не потерплю. Уходи, пожалуйста, папа…
Упал тогда скорняк перед ней на колени, обхватил руками холодные детские ножки:
– Прости меня, дочка, за глупость и слабость. Ничем мне вины перед тобой не искупить. И тебя сгубил, и жену любимую. Боялся, что ежели шубу не дошью, разлучит нас барин, а вышло так, что всё равно мы порознь оказались, да ещё и по моей собственной воле. Если простила, забери меня к вам, в царство лесное. Лешием, упырём, гадом болотным – кем угодно буду, лишь бы рядом с вами. Не мила мне жизнь без вас. А без тебя, дочка, мне и дышать не хочется.
Обнял крепче и почувствовал, будто закаменела Онютка – твёрдая стала и такая холодная, что холод по рукам пошёл и до самого сердца добрался. Посмотрел скорняк на дочь приёмную и понял, что обнимает берёзу белоствольную. Сам стоит на коленях в сугробе, рядом на снегу тулуп лежит, а на нём – шкурки соболиные, одна другой краше. И пальцы на руках все до единого на месте, только от мороза занемевшие.
– Вон оно как! – присвистнул Евстигней. – И такое колдовство бывает, чтоб время вспять повернуть и ошибки исправить. Ишь ты!
Накинул Евстигней тулуп на плечи, собрал шкуры в сумку, поклонился берёзе, поблагодарил от души и домой поспешил, где на пороге с радостью встретили его любимая жена и дочка. Схватил скорняк девчушку на руки, сжал в объятиях крепких, расцеловал в обе щёчки розовые, а потом обнял и жену, дав клятву, что никогда с ними обоими не расстанется.
Через несколько дней шуба для барышни была дошита и барину отвезена. Похвалил барин Евстигнея и велел сшить ещё капор меховой к шубе этой. Вздохнул скорняк, вышел из усадьбы барской, сунул руки в карманы тулупа своего, а там – пузырёк стеклянный махонький вроде того, какой ему в видении страшном русалка давала.
