Елена Паленова
Русалкины слёзы
Пришёл Евстигней домой, смешал содержимое пузырька с водой, выпил, да и нашёл сундук с кладом прямо у себя в сарае под полом земляным. Ничего себе не взял, только брошь и колечко серебряные жене с Онюткой оставил, а всё остальное в тот же день барину за три вольные отдал – за свободу для себя, для жены любимой и для дочки, которая была ему родной если не по рождению, то по сердцу.
Почему серебряные? Да потому, что нечисть всякая серебра пуще святой воды боится. За тысячу вёрст увёз скорняк семью от проклятого леса, но ведь русалки-то везде водятся. Потому всякий раз, входя в лес или набирая воды из ручья, Евстигней сперва у духов природных разрешения спрашивал, а взяв что-либо, прощения просил. И всегда оставлял дары взамен того, что брал – то за корзинку грибов хлеба кусок на кочке моховой оставит, то за вязанку хвороста горсть орехов на пень старый насыплет, то яблоко сочное на берегу, где рыбачил, положит. Оно, конечно, мелочь, зато о русалках он больше ни разу не слыхивал. Хотя…
Дошёл как-то до деревни, где Евстигней с семьёй обосновались, слух, будто где-то в тысяче вёрст к западу барин какой-то русалку так умудрился разозлить, что она по весне разливом все его владения затопила вместе с усадьбой. А правда то или нет – кто ж знает-то? С тех пор уж сколько лет минуло. Сейчас-то и в лесу люди безнаказанно бесчинства творят, и на реках плотины ставят, и русалки теперь все, как на подбор – девицы-красавицы с рыбьими хвостами. А тогда… Тогда всё по-другому было.
