Елена Станиславская
Любомор
Проходя мимо Здравы и Некоса, Тьяна мысленно похвалила Зорича еще и за то, как он обошелся с ними. Это было тонко. Крепко связанные по рукам и ногам, с кляпами во ртах, культисты лежали на холодном полу часовни лицами вниз – и старший мастер явно не спешил облегчить их положение. Он давал им время подумать над своим поведением, но без возможности посовещаться и сговориться.
Выйдя наружу, Тьяна выпустила руку Лики, глотнула пряно-свежий воздух и подставила лицо солнцу. Зорич, не проронив больше ни слова, снял с пояса связку ключей, выбрал один, запер часовню и направился в сторону Склепа. Проводив его глазами, трое однокружниц переглянулись между собой. Лика украдкой смахнула слезы.
– Сейчас бы можжеловки хлопнуть, – сказала Кора, – для успокоения нервов.
– Я знаю, у кого она есть, но именно туда пошёл Зорич, – отозвалась Тьяна.
– Тебе, наверное, лучше не пить, – Лика хлюпнула носом, – ну, из-за мамы, – она потупила взгляд.
– Стопка не сделает меня алкоголичкой. Тьяна, скажи ей.
– Я тут вспомнила, – от Тьяниного голоса потянуло холодом, – что вообще-то не разговариваю с тобой.
Фальшивая дружба, организованная Мару, была мелочью, пустяком, но Тьяне хотелось выпустить пар. Она не собиралась долго сердиться на Кору, но отчего бы не кольнуть пару раз – чтобы неповадно было обманывать.
Лика ойкнула, а Кора нахмурилась.
– Это еще почему?
– Потому что мне не нужны подставные подруги.
Лика ойкнула снова.
– Мару иногда не понимает, что надо говорить, а о чем лучше молчать, – проворчала Кора, сразу догадавшись, кто открыл Тьяне правду. – Думаешь, я бы выполнила его просьбу, если бы мне самой не хотелось?
– Кора, Тьяна, о чем вы?
– Это Мару Медович попросил Кору подружиться с нами, – пояснила Тьяна.
Лика захлопала глазами и шепотом уточнила:
– А это плохо?
– Ты сама села рядом со мной, – не дав Тьяне ответить, продолжила Кора, – и сразу удивила своим знанием мистерианского. Я не стала бы общаться с тобой, окажись ты пустышкой по типу Рогоз.
Стоило признать: однокружница умела подбирать слова.
– Девочки, не ссорьтесь, пожалуйста, – голос Лики превратился в слабого мотылька с облетевшими чешуйками. – Вы единственные, кто заботится тут обо мне. Я без вас не смогу… Ой, это звучит ужасно эгоистично! – Она спрятала лицо в ладонях и задрожала.
Тьяна и Кора, переглянувшись, обняли ее с двух сторон и повели к Погребу.
– Это она всех переполошила, – Кора кивнула на Лику. – Увидела утром, как ты прячешься за колонной библиотеки. Сказала, у тебя нездоровый вид. Потом всю фольклористику просидела как на иголках, а когда ты не пришла на литературу, решила, что надо тебя спасать. И не ошиблась. – Она крепче прижала Лику и с теплотой посмотрела на нее.
– Без Коры мы бы не справились, – всхлипнув, добавила младшая Требух. – Это она предложила позвать на помощь Еникая.
«Конечно, исключительно из благородных побуждений, а не чтобы заигрывать с ним во время поисков», – подумала Тьяна.
– Та девушка-маревка – просто сумасшедшая. Ты бы видела, как она вцепилась в Медовича! Только Еникай смог ее оттащить, а Кора в это время бросилась на того юношу в очках.
– Теперь в них разбиты стекла, – Кора подняла кулаки, и Тьяна заметила царапины на унизанных колечками пальцах. – Что скажешь, я бы стала так напрягаться ради фальшивой дружбы?
Тьяна хмыкнула и бросила на сокружницу взгляд, говорящий: «Ладно, твоя взяла».
– Это они? – прошептала Лика. – Они убили Младу?
– Нет. – Совесть ныла, но совсем тихо. – Это Велимир. Он был в культе Крабуха, но когда отравил Младу, от него избавились. Посчитали слишком опасным и неуправляемым.
Лика споткнулась о ступеньку пансиона и, охнув, покачнулась. Она упала бы, если бы Тьяна и Кора не поддерживали её. Поправив шляпу младшей Требух, Тьяна вытолкнула из пересохшего горла:
– Он поплатился за это.
Она хотела сказать нечто большее. Важное, доброе и сострадательное. Но не могла.
Да, Вэл поплатился, и Тьяна действительно считала его убийцей. Вот только маковую воду Младе дал не он. Тот, кто сделал это, сейчас маялся на койке во врачевальне. Он был помилован Тьяной, и она не сомневалась: Здрава, Некос и Морша тоже не выдадут Полока. Никто больше не узнает, как всё произошло на самом деле.
Правильно ли она поступила? Внутри гудела натянутая струна, но в её напряженном звуке не было прямого ответа.
– А что за культ создал мастер Крабух? – у Коры сверкнули глаза. – Чем они занимались? Там, в часовне?
– Изучали яды. Читали о них. Одним словом – поклонялись.
– И всё? А оргии?
– Ко-ора… – Лика задохнулась от смущения, но Тьяна знала, что она собиралась сказать, и продолжила с легкой улыбкой:
– …ты что такое говоришь?
В Кориных глазах запрыгали искорки, предвещающие соленую шутку, но она скользнула взглядом поверх Тьяниной головы и сказала другое:
– Потом расскажешь подробности. – На ее лице появилось лукавое выражение. – А мы с Ликой пойдем отдыхать. – И она потянула младшую Требух в Погреб.
– Ой, да, – только и успела выдавить Лика.
Обернувшись, Тьяна увидела Мару. Он быстро шел по лужайке, ветер перебирал его волосы, и только теперь Тьяна заметила: Медович одет не в форму, а в щегольский, пусть и немного потрёпанный после схватки со Здравой, костюм цвета какао. «Ездить в Вельград в форме – безвкусное позерство» – прозвучало в памяти, и Тьяна улыбнулась. То маленькое путешествие всё изменило: с него началось их сближение, которое теперь было не остановить.
Даже помятые, с пятнами земли, пиджак и брюки сидели отменно. Тьяна не могла отвести от Мару взгляда. Она всегда думала, что не любит небрежность, но растрепанные кудри, испорченный костюм и царапины на лице Медовича вызывали у неё приятное беспокойство. Струна, натянутая внутри, перешла с напряженного гудения на какие-то удивительные вибрирующие звуки. По коже прокатилась горячая волна, и Тьяна почувствовала: стоит лишь чуть утратить контроль, и они с Медовичем окажутся в её комнате. Голова пойдет кругом от поцелуев. Одежда полетит во все стороны. Тьяна толкнет Мару в грудь, и он рухнет лопатками на кровать. От понимания, что он весь – её, Тьяна вмиг опьянеет, и утонет, и забудется, но на утро совсем не почувствует стыда.
Иногда она будет позволять ему вести себя властно, управлять процессом, подчинять – и таять в его руках. А иногда возьмёт верх, захватит контроль и не отдаст, пока сердце не разгонится до предела. Она будет разной, и в каждой игре, в каждом желании, Мару станет для неё идеальным партнёром. Она знала это: и телом, и разумом, и душой.
Тьяна протянула руки Медовичу – и он сорвался на бег, чтобы скорее взять их.
Пальцы переплелись.
– М-м.
Тьяна готова была увлечь Мару за собой, но тут перед глазами, чего она совсем не ожидала, возникло лицо Зорича. В голову ударило: «Я рекомендую вам избегать того, что провоцирует яд. Или того, кто его провоцирует».
Ноги будто опустились на землю, и желание жить – выжить – оттеснило другое. Если Тьяна позволит себе лишнее, «Любомор» отомстит ей. Он ревнивец, каких поискать, и сегодня уже доказал это.
– Крабуха нашли? – голос был хриплым, но твердым.
– Нет, – Мару поднял уголок рта. – Хочешь спросить, почему я здесь, а не бегаю вдоль берега в поисках мастера переводов?
– Потому что это бессмысленно и Крабуха не поймают?
– Во-первых, это бессмысленно и Крабуха не поймают. А во-вторых, тебя ни на минуту нельзя оставить одну, Островски. Я прикинул, сколько займет ваш разговор с Зоричем, и под благовидным предлогом покинул твоего друга-журналиста и толпу охотников за головой мастера, которую нам удалось собрать.
– Я думала, Крабух более-менее популярен у студентов, и никто не пойдет его искать.
– Он крайне популярен, поэтому его пошли искать все. Даже мастер Зойчек. – И Мару без перехода спросил: – Зорич отговаривал тебя встречаться со мной?
– Немного. Впрочем, он не первый, – усмехнулась Тьяна.
– Гнев?
– Гнев.
– Я докажу ей, что она не права. – Наклонившись к Тьяниному уху, Мару прошептал: – Поехали в Вельград, привезем ей Хитвиков вермут.
– Знаешь, когда следующий паром?
– У тебя двенадцать минут, чтобы переодеться.
– А ты поедешь в грязном костюме? – она подняла брови.
Мару картинно стряхнул с рукава невидимую пылинку и сказал:
– Главное, что не в форме.
– Да-да, это же безвкусное позерство. Помню. Стой здесь, Медович, – Тьяна слегка надавила ему на плечи, словно пытаясь зафиксировать на месте. – Никуда не пропадай. И не влипай в неприятности. Я быстро.
Развернувшись, она влетела в дверь Погреба и в такт сердцу застучала каблуками по лестнице.
Шкаф не ломился от нарядов, и Тьяне не пришлось долго выбирать. Переодевшись в алую юбку и такой же пиджак, она наспех умылась, пригладила волосы и, вместо привычной таблетки, надела широкополую дедушкину шляпу. В ней Тьяна была, когда они с Мару встретились в часовне.
Паром уже стоял у причала. Поднявшись по трапу, Тьяна и Мару сразу отправились к левому борту – оттуда открывался вид на Вельград. Медович привалился к поручню и подтянул к себе Тьяну. Она скользнула рукой по его волосам, щеке и точеной линии подбородка – осторожно, чтобы не задеть царапины. Посмотрела на губы. Потянулась к ним. Или Мару потянул ее. Это было неважно.
В голове, заставив вздрогнуть, прокаркало старушечьим голосом:
«Он и тебя обманул, девочка?»
Тьяна отпрянула от Мару. В мозге закрутились, наподобие калейдоскопа, все факты и один за другим встали на места: разговор с Лукой в клубе, поселение в парке, слова Яблоньки, покушение и, наконец, культ Крабуха. Внезапно Тьяна поймала чувство предельной ясности – так бывало, когда она переводила текст или воплощала рецептуру яда. Картинка сложилась.
Тьяна вгляделась в лицо Мару и выдохнула:
– Как?
Глава 32. «Совет» и «исконники»
Лучи солнца скользнули по лицу Мару, заставив ресницы и брови вспыхнуть накаленной медью. Его взгляд оторвался от Тьяниных губ, взлетел к глазам и застыл в ожидании. Глотнув запах водорослей с привкусом старой пристани, Тьяна продолжила:
– Как ты узнал о заговоре древних родов? – она старалась не выдать голосом волнение.
– Что ты имеешь в виду? – Мару чуть склонил голову набок.
– Когда мы были у Яблоньки, ты утверждал, что ничего не знаешь и уговаривал её рассказать правду. Но ты сам привел нас в поселение, значит…
– Это ты привела нас туда, – мягко перебил Медович.
– Да, но не я узнала про клуб и Луку. И тем более – про заговор. – Тьяна подалась назад, и его руки соскользнули с её талии. – Откуда у тебя информация?
Ударил колокол, оповещая об отбытии, и паром ступил на волны. Палубу качнуло, ещё больше отдалив Тьяну от Мару.
– Помнишь, что рассказывала моя мать? – между его бровями появилась морщина, похожая на чёрточку ударения. – Обо мне.
– Ты про Арку? Она говорила, тебя положили туда из-за навязчивых мыслей.
– А ещё она сказала, что я такой с детства, – добавил Мару. – Это правда. И, кстати, я не лежал в Арке. По крайней мере, не так, как можно представить. У меня был небольшой дом на территории врачевальни, отгороженный от корпусов с другими пациентами.
Тьяна представила Мару, глядящего из окна с решетками, и почувствовала, что начинает злится. На Осславу – за то, что упекла сына в психушку. И на себя – за то, что кренится под порывом жалости и отклоняется от темы.
– Тебя там… – она не могла не спросить, – не мучили?
– Нет, ничего такого. Было почти неплохо, не считая одной прогулки в день, необходимости глотать таблетки, бесконечных рыбных супов и изоляции. А, да, еще книги. Читать можно было только литературу, не наводящую на лишние мысли. Зато меня избавили от занятий у мастера Трутника. Он ведёт ядовитую ботанику, так что, к твоему счастью, вы с ним не пересечетесь.
Медович не взывал к сочувствию, наоборот – старался подчеркнуть, что на его долю выпало не так уж много тягот, но Тьяна понимала: он был как птица в золотой клетке.
– Пока ты не решила, что я увожу разговор в другую сторону, поясню: я заговорил о матери не просто так. В Арке меня не покидала мысль: почему только сейчас? Почему она не отправила меня на лечение раньше, если считала, что я болен. Может быть, она жалела меня, потому что я был ребенком. А может, я тогда не представлял опасности.
– Думаешь, твоя мать – одна из заговорщиков?
Мару чуть прищурил глаза и неуверенно качнул головой. Его подбородок окаменел, выдавая стиснутые зубы, и тело утратило былую расслабленность: собралось, напряглось, точно заковалось в невидимый панцирь. Тьяна видела: Мару терзают сомнения. Он годами носил их внутри, и они грызли душу. Иногда пресыщались и засыпали, но потом набрасывались с новой силой. Вот и сейчас.
– Может быть, – произнес он. – Или отец.
– А он…?
– Умер. Давно. – Медович взглянул на океан. – Ты спросила, как я узнал о заговоре, но дело в том, что мне действительно ничего неизвестно. Есть лишь набор фраз и событий из моей памяти, которыми можно жонглировать, как угодно. Чтобы объяснить, придется начать издалека. – Он сделал короткую паузу. – Мне было семь, я катался на коньках в парке, а когда подъехал к ограждению, кто-то схватил меня за руку. Это был мужчина средних лет, хотя тогда он показался мне стариком. Внешность – осская, вроде бы ничего примечательного, но что-то в нем было странное. Неправильное. Его лицо… на него будто натянули чулок. Казалось, если сдернешь – увидишь другое.
Тьяне тотчас вспомнились Лука и Яблонька – их мистерианские облики, скрытые под масками типичных оссок. Она до сих пор не знала, как у нее получилось увидеть их истинные лица. Возможно, помог проницательный взгляд отличницы. А может, повлиял «Любомор» – отогнул для умирающей краешек реальности. В любом случае, Тьяна была уверена: маски на мистерианках сидели крепко, и мало кому удавалось сдвинуть их на сторону.
– Тот мужчина сжал мою руку, не давая сбежать, – продолжил Мару, – и сказал: «Ну здравствуй, зверёныш. Мать кормит тебя молоком, но скоро научит охотиться. Если бы я мог растопить лёд под тобой, то сделал бы это, и наступил на твою головёнку, не позволяя всплыть». Каждое слово отпечаталось у меня в памяти. А в конце он добавил: «Как же я рад, что не могу».
Тончайшие иглы пронеслись по Тьяниной коже. Ей не составило труда представить маленького Мару с широко распахнутыми глазами и вихрами, выбившимися из-под шапки. Представить его страх, непонимание и судорожные попытки вырваться. Слова незнакомца звучали по-настоящему зловеще.
– Я кое-как вывернулся и унес ноги. А потом заболел. Не знаю, было ли это связано с его прикосновением, или с тем, что я бежал до дома в распахнутом пальто и одних носках. Коньки-то я снял, но с перепугу забыл обуться. А на утро проснулся с ломотой в теле…
Он продолжал рассказывать, глядя на океан, а в голове Тьяны рисовались картины – словно там завелась крохотная Власта с кисточками и холстами. Постепенно рисунки начали оживать, наполняться звуками, запахами и ощущениями. Тьяна словно проживала болезнь вместе с Мару.
Казалось, за ночь кто-то открутил ему голову, а вместо нее приделал свинцовый шар. Тяжеленный – не оторвать от подушки. Мару попытался открыть глаза, но веки поднимались слишком медленно, и он бросил эту затею. Во рту и горле стояла сушь, а тело было мокрым. Ночная рубашка липла к груди и бёдрам, от наволочки несло влагой. Кровать покачивалась, и с каждым её движением Мару всё больше увязал в матрасе, точно в иле.
Веки всё-таки послушались, и через тонкую замутненную щель Мару увидел маму. Склонившись над ним, она коснулась губами лба и с ужасом выдохнула:
– Ты весь горишь!
Мару мысленно возразил: «Нет, мама, я тону».
Лихорадка накатывала волнами и утаскивала всё дальше от берега. Мару то погружался в беспокойный сон, то просыпался от дрожи и удушья. Его вылавливали, обтирали, переодевали, поили горькими отварами, но он вновь ускользал.
В одно из пробуждений Мару услышал отца – тогда он еще был жив, но редко посещал жену и сына, предпочитая уединение в загородном доме. Мару не скучал по нему, их встречи всегда носили печать отчуждённости, и всё-таки голос отца подцепил сознание на крючок и заставил задержаться на поверхности. Прислушавшись, Мару понял, что в комнате есть кто-то еще. Не мама. Второй мужчина. Незнакомый голос произнес:
– …жест доброй воли, – начало фразы ускользнуло от Мару.
– Это неопасно? – настороженно спросил отец.
– Вы не доверяете нам?
– Он мой наследник. Единственный.
– В том-то и дело. – Что-то скрипнуло: вероятно, кресло. – Подумайте, сколько детей умирает каждый день. Смертей могло быть гораздо меньше, если бы не мы. Весь мир мог быть куда более приятным местом, если бы, опять-таки, не мы. – В голосе звучала фальшивая вкрадчивость, смысл сказанного ускользал от Мару, но сами слова оседали в памяти. – Вам придется принять это бремя. Наше соглашение – привилегия, но также и тяжкий груз. Если у вас есть хоть доля сомнения…
– Нет, – отец ни секунды не мешкал с ответом. – Я сделаю всё, чтобы мой сын выжил.
– Мальчик не спит, – вдруг бросил незнакомец.
Мару не понял, что его выдало. Обессиленный, он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и не издавал ни звука, если не считать хриплого дыхания. Чувствуя, что нельзя дальше притворяться, Мару слабо протянул:
– Мама? – он нарочно позвал её, хотя прекрасно знал, что матери нет в комнате.
– Сын, – отец тенью надвинулся на Мару. – Когда ты очнулся?
– Сейчас.
– Тут врачеватель. Ты скоро поправишься. А пока спи.
– Я увидел всё, что нужно. – Снова скрипнуло кресло, а следом половица. – Продолжим в вашем кабинете.
Отец с незнакомцем покинули детскую, и Мару снова нырнул в сон. Ему привиделось, что его охватывает ледяная вода, и со всех сторон, через темную толщу, к нему тянутся детские руки. В голове бесконечно крутились два голоса. Один говорил: «Если бы я мог растопить лёд под тобой, то сделал бы это, и наступил на твою головёнку, не позволяя всплыть», а второй повторял: «Подумайте, сколько детей умирает каждый день. Смертей могло быть гораздо меньше, если бы не мы».
Лихорадка прошла через три дня.
Мару замолчал, и Тьяна глубоко вдохнула.
– Ты не знаешь, как тебя вылечили?
– Я даже не знаю, был ли тот разговор. Всю жизнь меня убеждали, что его не было.
– Убеждали? Значит, ты рассказал о нём матери?
– Не сразу. Вначале я спросил о врачевателе, с которым разговаривал отец, и мать удивилась. Или сделала вид. Она сказала, что отец тоже заболел и давно не приезжал в город. Я поверил, но во снах продолжал слышать голоса тех мужчин и видеть мертвых детей. Спустя пару недель я не выдержал и снова попытался поговорить с матерью. Она ушла от ответа. Незаметно это стало нашей маленькой традицией: я старался вывести её на диалог, а она – увести меня в сторону.
– А как же отец? С ним ты не говорил?
– Он умер вскоре после того, как я выздоровел. Можно сказать, подтвердил слова матери о плохом самочувствии.
Тьяна кивнула: она и не сомневалась, что эта нить оборвется.
– Спустя какое-то время кошмары прекратились, – продолжил Мару, – но покой не вернулся. Ничего не добившись от матери, я стал спрашивать других людей. Искать следы. Собирать подсказки. Делать выводы. Как ты знаешь, этот путь привел меня не к истине, а в Арку. Дважды. Когда меня выпустили во второй раз, я не сел в «Еллинек», присланный матерью, а поймал таксомотор и поехал в Низ. Хотелось забыться, но получилось иначе. В одном баре я услышал историю, сильно напомнившую мою собственную. У таксиста заболел сын, врачеватели ничего не могли сделать, но нашлись люди, которые посоветовали ему посетить жаз-клуб «Аромат ночи». Через три дня мальчик выздоровел. Я начал наводить справки и узнал, что есть некая группа, которая помогает людям – в основном, женщинам и детям. Так у меня появилась зацепка. А потом у меня появилась ты. – Мару провел пальцами по запястью Тьяны. – Что скажешь, Островски? Может, мне всё приснилось?
Тьяна прямо посмотрела ему в глаза и покачала головой из стороны в сторону.
– Твоя история всё расставила по местам, – сказала она. – У меня есть предположение. Я не сомневаюсь в его правильности, но…
– Еще бы, – у Мару дрогнули уголки губ.
– Ты знаешь, чем занимались Крабух и его культисты?
– Экспериментировали с ядами.
– Да, но что конкретно они делали?
Мару пожал одним плечом и не стал строить догадок. Он видел: Тьяне они не нужны. Ей надо выговориться. Поделиться своим озарением.
– Культисты пытались усовершенствовать бесуны. Сделать их менее ядовитыми, а в идеале – полезными для тех, кто их принимает. – Она позволила себе краткий вздох и быструю мысль: «Крабух – Хитвиков гений». – Мастер переводов интуитивно пришёл к тому, что существовало задолго до него. Существовало, но скрывалось. Почему Яблонька выжила после «Огнетвора»? Да потому что это был другой «Огнетвор». Правильный «Огнетвор». С помощью него можно дышать огнём и не умирать. – Тьяну охватила дрожь возбуждения, как бывало перед самыми интересными экзаменами, только в десять раз сильнее. – Мы из поколения в поколение воспроизводили неверные рецептуры – и это не могло произойти случайно. Кто-то устроил всё таким образом, чтобы общим достоянием стали только опасные бесуны, а другие, полезные, остались в тени. Вернее, сосредоточились в руках небольшой группы избранных.
– Древние рода, – кивнул Медович. – Думаешь, меня спас один из таких бесунов? А сына таксиста?
– Тоже. Только ему помогли другие. – Тьяна потерла лоб, подгоняя мысли. – Откуда древние рода узнали о бесунах? От мистерианцев. Думаю, какие-то осколки исконного народа сохранили знание о полезных магических ядах. Вот и получилось, что с одной стороны о них знают древние осские рода, а с другой – мистерианцы, выжившие после столкновения с нашими предками.
– Выходит, тот мужчина, посетивший отца, был представителем условного «совета» древних родов. А другой, схвативший меня на катке, принадлежал к кругу «исконников». Он был мистерианцем, замаскированным под осса. Как Лука.
– Так и будем их назвать, чтобы не запутаться. «Совет» и «исконники».
– Остор Ястребог, похоже, примкнул ко вторым, – Мару бросил на Тьяну вопросительный взгляд.
– Видимо, так. А значит…
И они вместе закончили:
– …в его могиле лежат доказательства.
У Тьяны больше не осталось ни сил, ни смысла сдерживаться, и она шагнула к Мару. Поймав её в объятия, он провел щекой по щеке, носом коснулся носа, но оставил губы без внимания. Оба знали: сейчас разговор важнее поцелуев.
– Ты права. Ты абсолютно права, – произнес Мару.
«То, что вы сотворили с моим народом – непростительно, но понятно. То, что сделали со своим – просто подло», – вспомнились Тьяне слова Яблоньки. Древние рода обворовали других оссов-переселенцев, на века создав опору для своего благосостояния. Так ли она нерушима, эта опора, вот что предстояло выяснить. Отыскать улики в могиле основателя, изучать их и обо всём рассказать Еникаю. Пусть он напишет статью и отнесёт в «Вельградские времена». Что будет дальше? Тьяна боялась думать об этом. Одно было ясно: мир перевернётся.
Палуба закачалась под ногами – и Тьяна не поняла, виноваты волны или её собственное волнение. Вцепившись в Мару, она сказала:
– Меня с детства мучил вопрос, почему бесуны несут только смерть и разрушение? Почему они созданы для войн, политических переворотов, мести и мучений? Вот у нас есть яд, предположим, смесь красавки и мухомора. Почему заговор не превращает его во что-то фундаментально иное? Какой смысл делать смертельное еще более смертельным? Куда интереснее превратить его во что-то противоположное. – Она почувствовала, как полыхнули глаза.
– Люблю твой мозг, Островски, – Мару, как завороженный, смотрел на нее.
– Да я сама его люблю, – отмахнулась Тьяна. – Значит, тот человек из «совета» предложил твоему отцу какой-то лечебный бесун. А взамен, видимо, потребовал хранить всё в секрете и подчиняться указам «сверху». Интересно, какими ещё рецептурами обладает «совет»? – Фантазия собиралась сорваться вскачь, но Тьяна усилием воли остановила её.
– А что, если отец умер не от лихорадки? – Мару чуть прищурил глаза, то ли от бриза, то ли в попытке скрыть эмоции. – Мои расспросы могли навлечь на него неприятности?
Именно так Тьяна и думала, но решила оставить мысли при себе. Вся эта история неслабо потрепала Мару нервы. Ему было всего семь, когда огромная тёмная тайна задела его крылом, и Тьяна не собиралась отдавать ей Медовича на растерзание.
– Неважно, что было в прошлом, – сказала она. – Нам надо исправить настоящее.
– Сегодня мы сделаем это, – Мару притянул ее к себе. – Раскопаем могилу Старика и узнаем правду.
– Похоже, мы нарушили твой план, – Тьяна улыбнулась. – «Любомор», бар, сон, потом заговор. Помнишь?
– Да, покупка бара, к сожалению, откладывается. Как и сон. А вот разобраться с заговором и твоим отравлением, думаю, получится параллельно.
– Может, всё-таки расскажешь, как ты собираешься меня спасать? Мой мозг, которому ты, между прочим, признался в любви, мог бы помочь в этом.
– Нет. Он будет только мешать, – Мару чмокнул Тьяну в висок и прошептал: – Ты мне веришь, Островски?
Заглянув внутрь себя, Тьяна увидела неразумный, нелогичный, но честный ответ, и выдохнула:
– Да, Медович.
Прозвонил колокол, оповещая о прибытии в порт Вельграда.
Сойдя на берег, Тьяна и Мару условились какое-то время не обсуждать заговор. Столичные улицы обладали чутким слухом и цепкой памятью. К тому же, тайна была такой большой и тяжёлой, что её обсуждение походило на перебрасывание мраморного шара. В любую секунду он мог выскользнуть из слабых рук и покатиться, разрушая и подминая всё вокруг. И Тьяна, и Мару понимали: им нужно быть осторожными с новым знанием.
Торговец вермутом жил на границе между Низом и Средней – в районе Перешеек, где успешно уживалось неуживаемое. Богемно-рабочая суета, свойственная Низу, встречалась с деловитостью и амбициями Средни. Над узкими зданиями из темно-красного кирпича, что приваливались другу к другу наподобие друзей-собутыльников, воспаряли каменно-металлические небоскрёбы. По сравнению с Низом, здесь было больше кофеен, чем баров, а клубы предпочитали именоваться театрами.
Именно в Перешейке, как Тьяна слышала от Власты, рождались самые непостижимые заведения – например, ресторан, где вовсе не подавали мясо, или спортивный зал для владельцев собак, куда стоило приходить вместе с питомцами. Новое место появлялось, гремело три-четыре месяца и незаметно исчезало, уступая чему-то еще более причудливому.
Власте нравились местные галереи. Самой высокой мечтой подруги было выставляться на Верху, на Семи Верстах, но Перешеек хорошо подходил для старта художественной карьеры. На здешние выставки, конечно, почти не захаживали почтенные представители древних родов, но зато забегали их молодые наследники.
Вспомнив о Власте, Тьяна ощутила укол совести. Она снова приехала в Вельград, но даже не подумала навестить подругу. Оставалось лишь дать себе обещание, что они обязательно встретятся, когда всё закончится.
– Пришли, – Мару толкнул дверь под вывеской «Специи и травы».
В нос ударила смесь запахов. Табак, кардамон, ваниль, анис и – что было неожиданно – жареный цыпленок. Неуместный аромат быстро нашёл объяснение: торговец обедал. Он стоял за прилавком и, склонившись над замасленным бумажным пакетом, выуживал оттуда кусочки курятины. Волосы торговца лоснились так же, как пальцы, и Тьяна надеялась, что он пользовался специальным кремом для блеска, а не вытирал руки о голову. Мужчина выглядел довольно небрежно: плохо выбрит, на переднике пятна, у рубашки истрёпаны и желты манжеты. Да и лавка была под стать торговцу. На полках, без всякого порядка, громоздились пыльные керамические кувшины, горшки с отбитыми ручками и мутные банки. На полу кое-как валялись латаные мешки с орехами и сушёными травами. Вдоль стен висели связки чеснока, корни имбиря и гирлянды острого перца, а между ними поблескивали паучьи канатные дороги.
– Закрыто, – бросил мужчина, не отрываясь от еды.
– Мы вас не задержим, – сказал Мару.
– Все так говорят, – торговец принялся обсасывать косточку.
– Нам нужен вермут. Пять бутылок.
– Пха! Ты видишь его на стеллажах? Если б я чем-то таким и торговал, – мужчина смерил Мару взглядом, – студентишкам бы не продал.
– С чего вы взяли, что мы студенты? – Тьяна старалась, чтобы между слов звучало: «Какое нелепое предположение».
– Кого ты пытаешься обдурить, девчуля? – торговец шутливо погрозил ей косточкой. – От тебя за версту разит книжульками.
Тьяна сомневалась, что он мог унюхать хоть что-то в своей лавке, где от запахов буквально не было продыху. Она собиралась озвучить свою мысль, но тут торговец пригляделся к ней, странно ухнул и добавил:
– К тому же, я тебя знаю. Ты из Девы.
Тьяна не сдержала удивления на лице.
– Ишь как мордашка-то вытянулась, – торговец хохотнул. – Я тебя уже третий день вижу, девчуля. В косыночке, с книжулькой. Всё чин чинарем.
Тьяна посмотрела на Мару: может, он что-нибудь понимает? На медовичевском лице в равных пропорциях смешались озадаченность и интерес.
– Уверена, мы никогда не встречались, – произнесла Тьяна. – Тем более, я уже не учусь в Деве.
– А, так ты бросила? – в голосе торговца послышалось одобрение. – Вот и правильно. От академишек этих только мозги набекрень, – покрутив косточкой у виска, он швырнул ее обратно в пакет. – Подработку не ищешь? А то я уже привык видеть тебя каждый день.
– Мы с вами никогда не встречались, – с раздражением повторила Тьяна.
Торговец хмыкнул и большим пальцем указал себе за спину.
– Пошли в подсобку, сама всё увидишь.
Мару шагнул вперед.
– Она с вами никуда не пойдет.
– Ишь защитник, – мужчина качнул головой и вдруг по-теплому усмехнулся. – А вообще молодец, правильно, девчуль надо беречь. Пошли вместе, заодно вермут свой возьмете. Охота мне больно пять бутылок тащить.
Он вытер пальцы о передник – на нём и так было достаточно пятен, чтобы пара новых не изменила картины – и откинул панель прилавка. Мару зашел первым, Тьяна следом. Толкнув низенькую дверь между стеллажами, торговец скрылся в подсобке.
Небольшое помещение встретило полумраком и застоялым теплом. В воздухе висел плотный дух спирта, прелой древесины и сушеного укропа. Вдоль стен стояли ящики, набитые бутылками, и небольшие бочонки. Тьяна огляделась, но не увидела ни одной подсказки: что мужчина имел в виду, говоря о встречах, которых не было? Может, он сумасшедший? Почему-то Тьяне так не казалось. Она с удвоенным вниманием принялась осматривать каморку.
– Вот ваш вермут, – торговец легонько пнул ближайший ящик, и бутылки отозвались звоном. – А вот тут второй выход. – Тьяна услышала, как за спиной скрипнули петли. – Ну, что я говорил?
