Елена Станиславская
Любомор
– Ну, можно приставить дуло к виску её дочери…
Лика вздрогнула, а Гнев растянула губы.
– …но мы же не злодеи. Поэтому попросим «О». Он точно будет там, у причала. И, поверьте, «О» умеет пугать.
– Ты готова рассказать о нём? – осторожно спросила Тьяна.
– Раз у нас сегодня ночь откровений, – Гнев иронично скривила брови, – то вот вам моё признание. Мой друг «О» – то, что осталось от Остора Ястребога.
Тишину, залившую комнату, можно было есть ложкой.
– Тэ уже догадалась об этом, – Гнев сама прервала молчание, – но подумала, что «О» – призрак. Наивная душа. – Она фыркнула. – Призраков не существует. Только яды.
– Яды, – повторила Тьяна, пытаясь разглядеть кехел: он зарницей мелькал на горизонте.
Мару опередил.
– «Теневик».
– Паф. Точно в цель, братец. Старик славился тем, что ставил на себе эксперименты. Незадолго до смерти он принял «Ксемокве хен», чтобы проверить догадку: тень способна пережить своего владельца. Так и оказалось. Остор умер, а «О» остался.
– Ты встретила его, когда мы приезжали на экскурсию?
– Да. Он облюбовал цуньгский павильон. Надо же было где-то жить. Я гуляла, набрела на заброшку, залезла на крышу…
Мару шумно вздохнул.
– …и провалилась в подсобку. Переломала бы все кости, если бы «О» не подхватил меня.
– Как это возможно? – Еникай откинул косы на спину. – Он же тень!
– У него больше способностей, чем ты можешь представить, Еллинек. – Гнев смерила его снисходительным взглядом. – «О» запросто принимает форму Старика – так, что не отличишь от живого. Хотя его основное состояние – бесплотная тьма. В таком виде он может проникать везде, где захочет, и ускользать от чужого взгляда. Вначале я не понимала, почему он не сбежал через щель в стене, когда я свалилась ему на голову. А потом мы познакомились и всё стало ясно. – Она сделала паузу и улыбнулась. Тепло, немного грустно и без привычного ехидства. – «О» бережёт нас. Нас всех. Здесь, в академии. Он как лик в сонме, только с одной разницей: ликов не существует.
– Значит, вечеринка была, в первую очередь, для него? Для «О»? Это ему ты кричала: «Всё для тебя!», потому что…
– Он никогда не прочь посмотреть на своих выкормышей.
– Если «О» такой добрый, почему ты сказала, что он сожрет мою душу? – Тьяна оставалась настороже.
– Да потому что у тебя на лице написано, какая ты пытливая зануда. «О» ещё не готов открывать свои секреты, а ты могла догадаться о его сущности раньше времени. В твоих глазах виден ум. Жаль только, его не хватило, чтобы не связываться с моим братцем.
– Не отвлекайся, – с жесткостью, редко звучавшей в его голосе, одернул Мару. – Что тень Старика рассказала тебе?
Гнев прищурилась и пожала плечами.
– На самом деле, ничего особенного. «О» немного помог мне в учёбе. Подтянул произношение и ядовитую ботанику. Вот и всё.
– А ещё рассказал, что лежит в его могиле.
Медовичи тяжело уставились друг на друга.
– Нет, – Гнев качнула головой. – Он всегда твердит одно и то же: могилу нельзя открывать. Думаю, у него есть на это причины.
– А ты не спрашивала, какие?
– Десять раз, – бросила Гнев. – И десять раз получала в ответ: «Хцорвету оцелова».
– Ну точно, мы теперь прокляты, – пробормотал Еникай.
– «О» больше ничего не говорил о могиле? – уточнила Тьяна. – Совсем?
– Иногда он бормочет: «Яблонька моя, яблонька, как ты там?» или что-то такое. В общем, вспоминает о дереве, растущем у стелы. Даже не знаю, почему.
Тьяна и Мару переглянулись. «О» явно имел в виду другую Яблоньку.
– А один раз сказал, – Гнев наморщила лоб, – «Радомир ведает, почему нельзя гробовину открывать». Больше ничего.
– А что за Радомир, спросила?
– За дуру меня держишь, братец? – рыкнула Гнев. – Разумеется, спросила, но ответа не получила. Сама нашла, в архиве академии. «О» имел в виду Радомира Певна, он был старшим мастером при первом наборе.
– У Певна остались потомки?
– Наверное. А что?
– Ни разу не слышал такую фамилию. Если он принадлежал к древнему роду…
– Опять за своё! – простонала Гнев.
Тьяна и Мару снова переглянулись.
– Ты сказала, сегодня «ночь откровений». У нас с Мару появилась гипотеза…
– У тебя появилась, – поправил Медович, с нежностью и уважением посмотрев на Тьяну. – Я тут ни при чём.
– Очень даже при чём. Без тебя…
– Тьфу, ещё расцелуйтесь! – рявкнула Гнев. – Говорите уже, что за гипотеза. Сразу скажу: ни в какой заговор предков я не верю, но мой любознательный мозг хочет услышать продолжение.
Тьяна взглянула на часы: стрелки подбирались к двум ночи. Времени хватит, чтобы рассказать о полезных ядах. О поселении в парке, визите Луки и изменённом «Огнетворе». Обо всём. Тьяна с сомнением покосилась на сокружницу, но выставлять её за дверь показалось неправильным. Может, если Лика узнает правду, ей будет легче принять сторону Тьяны?
– Ты начинай, – подбодрил Мару, – а я подхвачу, если надо будет.
Однако его помощи не понадобилось. Факт за фактом, эпизод за эпизодом, Тьяна выстроила довольно-таки стройный рассказ. Может, не напрасно в Деве её мучили пересказами «Деяний светлых ликов».
Когда Тьяна закончила, впалая грудь Гневлиды вздулась от глубокого, на пределе возможностей, вдоха. Еникай присвистнул.
– Хитвик побери. Это тянет уже не на статью. На цикл.
– Главное, чтобы напечатали, – заметил Мару.
– Я держу руку на пульсе, – заверил Еникай. – В «Вельградских временах» год назад сменилось руководство. Раньше газета принадлежала Проповичам, как раз представителям древнего рода. А теперь, – он сделал короткую паузу, – Еллинекам. Её выкупил мой двоюродный дед, по крови мистерианец и марев.
– Тогда почему ты волновался из-за статьи, если газета принадлежит твоим родственникам? – Тьяна приподняла брови.
– Может, потому, что я – за честную журналистику? Даже на стажировку подался под псевдонимом, – Еникай горделиво улыбнулся и уточнил: – Но цикл о заговоре буду печатать под своими именем, и сделаю всё, чтобы дед Рихехас его принял.
– Значит, «О» всё это время имел в виду не дерево, а свою дочь, – медленно произнесла Гнев, потирая виски. – Не верю, что говорю это, но гипотеза Тэ звучит разумно. В это трудно, очень трудно поверить, но… вера и логика не всегда хекк шаа.
«Гуляют вместе», – вспомнила Тьяна.
Вцепившись в подлокотники, Гнев резко встала и зашагала по комнате.
– Предположим, в могиле Старика лежали какие-то важные документы. Например, дневник с рецептурами полезных бесунов. «О» говорил, что их нельзя доставать. Почему? Потому что так перед смертью думал Остор. Как бы я ни любила «О», – у неё дрогнул голос, – я знаю: он – лишь копия Старика. Ни больше ни меньше.
– А дневник всё равно раскопали, – включился Еникай. – Скорее всего, это сделал Радомир. Старик доверился ему, попросил охранять могилу, а старший мастер поступил по-своему. Достал записи, прочитал, обалдел…
– И понял, – подхватил Мару, – что в его руках – деньги и власть. На долгие годы.
– Да, – Гнев посмотрела на брата, – но мне всё равно неясно, почему Остор изначально хотел сохранить рецептуры в тайне. Плохие яды – нате, пользуйтесь. А хорошие – унесём в могилу? – Она всплеснула руками.
– Старик поступил так из-за семьи. – Зарница вспыхнула в Тьяниной голове, и в свете на мгновение мелькнуло лицо деда. – Он влюбился в мистерианку, у них родилась дочь, новая семья открыла ему правду, но попросила сохранить рецептуры в секрете. Мистерианцы не хотели, чтобы захватчики завладели полезными бесунами. Может, надеялись, что оссы перетравят друг друга «Любоморами» и «Огнетворами», но мы оказались чуточку умнее. Вернее, хитрее. – Она вздохнула. – Да, Старик сделал это ради семьи.
Так же, как её дедушка, угробивший здоровье за долги сына.
Ради семьи.
Все надолго замолчали. Тишину прервал робкий вопрос Лики:
– А почему основатель не сжег дневник? Зачем он вообще что-то записывал?
Тьяна, Мару, Еникай и Гнев переглянулись между собой. Они понимали Старика. Дух исследователя и экспериментатора невозможно было изжить: как ни задавливай, он возьмёт верх. Полезные бесуны, чудо магии и науки, не могли просто кануть в небытие. Остор Ястребог оставил им маленький шанс.
– Пора, – хрипло произнесла Гнев, бросив взгляд на часы. – «О» скоро появится у причала. Нам надо поговорить с ним и подготовиться к засаде. – Она поправила револьвер за поясом.
– Почему тень всегда приходит к причалу в это время? – спросила Тьяна.
– Потому что ему грустно.
Все вышли из комнаты. Запирая замок, Тьяна бросила взгляд через плечо: хотела удостовериться, что между Медовичами установился мир. Мару что-то шептал Гнев на ухо, и та круглыми глазами смотрела на Тьяну. Поймав встречный взгляд, она поспешно отвернулась.
Глава 39. Не заложница, а наживка
Ночь достигла пика и застыла, не желая идти на спад. Лунный свет, раньше казавшийся плотным покрывалом, истончился, остекленел, и теперь больше походил на купол в оранжерее. Тьяне несложно было представить себя ядовитым цветком среди подобных. Всё есть яд. Все есть яд.
Даже такая невинная девчушка как Лика носила в сердце отраву. Слепая покорность была её ядом. Если бы Тьяна не встретила сокружницу в душевой и не рассказала правду, она без возражений бросила бы учёбу и уехала с матерью-убийцей. Сомнений не было: ничего хорошего не ждало Лику на этом пути.
Тьяна посмотрела Медовичу в спину. Он шел на пару шагов впереди и казался чуть более хрупким и юным в великоватой форме Еникая. Интересно, какой яд носит внутри Мару? Скрытность? Подавленную ярость? Желание раскрыть заговор любой, совершенно любой ценой?
Почему он так и не рассказал ей о своём плане? После всего, что между ними было. После всего, чего не было, но хотелось.
И о чём, Хитвик побери, шептались Медовичи?
Когда тропа круто пошла вверх, Мару обернулся и протянул Тьяне руку. Коснувшись его пальцев, она почувствовала: он наполнен решимостью и уверенностью. То же мерцало в зеленых глазах.
Ладони крепко прижались друг к другу, к сердцу подкатила согревающая волна, и Тьяна тихо выдохнула: сомнения отступили. Они вернутся, непременно вернутся, но сейчас им нельзя разгораться. Надо закончить дело. Прижать Устию.
Обернувшись, Тьяна протянула свободную руку Лике – вот уж кому точно требовался буксир при подъёме. Сокружница еле переставляла ноги, шумно дышала и беспрестанно утирала рукавом лицо. Очевидно, она не врала о слабом здоровье. Да и нервы сказались.
Возможно, не следовало брать её с собой, но Гнев настояла: им нужна была если не заложница, то хотя бы наживка.
– Я помогу, – к Лике подлетел Еникай: судя по вымученной улыбке, он чувствовал жалость.
Луна не утаила, как вспыхнули щеки сокружницы. Если бы на ней была шляпа, Лика предпочла бы, чтобы та упала на глаза и скрыла под тенью стыдливый румянец. Тьяна отметила, что без нелепого «колокола» сокружница выглядела куда симпатичнее: лунное сияние переливалось на гладких русых волосах и подсвечивало мягкие черты.
– Живее! – громким шепотом подогнала Гнев: она аршинными шагами приближалась к вершине холма.
Тьяна вспомнила, что именно здесь впервые увидела Гневлиду. Теперь было ясно, почему она спала на смотровой площадке: ночью приглядывала за «О» на причале, да так и задремала в деревянном кресле.
– Тсс! – Гнев обернулась, сделала жест: «Вниз!» и змеёй припала к траве.
Мару тотчас последовал её примеру и утянул за собой Тьяну. Позади на землю рухнули Еникай и Лика. Гнев подползла к креслу и указала остальным, чтобы тоже попрятались за высокими спинками. Переглянувшись, Мару и Тьяна решили не разделяться и выбрали укрытие поближе к краю площадки. Сели, прижавшись друг к другу спинами. Осторожно выглянули с двух сторон.
Серебряные блики мерцали на волнах залива. Черный причал поскрипывал под ботинками: по доскам прохаживались настоятель Брог и какой-то неизвестный Тьяне преподаватель.
– Мастер Трутник, – шепнул Мару.
«Ядовитая ботаника», – вспомнила Тьяна.
Мужчины о чем-то мирно беседовали, но шум воды и ветра заглушал слова.
– Окажись там Зорич, проще было бы посвятить его в наш план, – сказал Мару. – Но Брог туповат: пока будем объяснять, Устия уже причалит. – Он указал вдаль.
На горизонте маячила темная точка. Тьяна не сомневалась: судно с отравительницей шло к острову.
– Надо увести оттуда Брога и Трутника, – подала голос Гнев.
– Может, твой друг «О» их спугнет?
– Ты так и не понял, братец? – у Гнев сверкнули глаза. – Ему опасно показываться тем, кто здесь работает. Тогда его будут искать и не успокоятся, пока не перевернут вверх дном всю академию. А если гипотеза о заговоре верна, «О» просто сживут со свету.
– Она права, – Тьяна легонько толкнула Мару в плечо. – «О» знает то же, что знал Старик. Записи мы не нашли, но у нас есть кое-что получше. Кое-кто. Свидетель.
– Он – тень, – Медович обернулся и внимательно посмотрел на неё. – Ненастоящий человек. Ненастоящий свидетель.
– Зато, похоже, настоящий друг для твоей сестры, – Тьяна понизила голос. – Он спас ей жизнь, помог в учёбе. Мы не можем судить, кто он или что он, пока сами не увидим.
Окинув её непонятным взглядом, Мару отвернулся. История с тенью по какой-то причине тревожила его. Вероятно, он волновался за Гнев. Думал, что сестра напрасно связалась с порождением яда и тьмы. О тенях, созданных с помощью «Ксемокве хен», не говорили ничего хорошего. Сводить с ума прежних хозяев – таким был их удел, если судить по скудным записям. Возможно, «О» исполнил бы своё предназначение, да вот незадача: его владелец умер и доводить до безумия стало некого.
– Где он сейчас, твой «О»? – сухо бросил Мару.
Гнев посмотрела на него, глубоко вдохнула и вдруг сказала:
– Не бойся. Они свои. Друзья.
Обращалась она не к брату, а к спинке кресла. Так, по крайней мере, вначале показалось Тьяне. А стоило чуть напрячь зрение, как дрожь пронеслась по телу. Еникай делил укрытие с Ликой, сама Тьяна – с Мару, а рядом с Гнев сидела густая тень. Будто на статного мужчину вылили дёготь, а сверху присыпали углём. Крупный, длинноногий, он прижимал колени к выдающемуся подбородку.
– Они заняли моё место, – негромко прогудел «О».
Тьяна узнала голос. Именно его она слышала у стены цуньгского павильона.
Развернувшись, Тьяна крепко прижалась к Мару, но не от страха: ей хотелось получше рассмотреть тень. «О» не выглядел как Старик, но также не был предметом или явлением. Тьяна, несомненно, видела перед собой кого-то, а не что-то. Действие «Ксемокве хен» было истинным чудом: из неживого яд создавал живое.
Любопытство горячо заворочалось в груди. Тьяна невольно подалась вперёд, к тени, но Мару обхватил её и подтянул к себе. Она чувствовала, как колотится его сердце, но сама не ощущала опасности. Теперь, когда она видела «О», ей хотелось лишь одного: исследовать его. Рассмотреть хорошенько. Дотронуться. Поговорить.
Да, «О» выглядел как тень, но хранил воспоминания и знания основателя академии. Самого Остора Ястребога. Вот бы расспросить его обо всём!
Перехватив Тьянин взгляд, Гнев понимающе ухмыльнулась.
– Они заняли моё место, – повторил «О».
– Что он имеет в виду? – процедил Мару. – Он про нас?
– Ты забыл правила приличия? Невежливо говорить о человеке так, будто его нет рядом.
– О человеке, – акцентировал Медович.
Гнев фыркнула, но спорить не стала.
– «О» ворчит не на вас, а на Брога и Трутника. Они заняли его место на причале. Так что будем делать с ними?
– Я мог бы увести их, но не хочу оставлять Тьяну с…
– Всё в порядке, – оборвала она. – Я не боюсь. Только объясни, что собираешься делать? – меньше всего ей хотелось, чтобы Мару рисковал собой.
– Всё просто: скажу, что Зорич прислал меня на смену. Он вполне мог бы подключить кого-то из студентов, чтобы дать преподавателям отдохнуть час-другой.
– Дежурят по двое, – заметила Тьяна. – Возьми с собой Еникая.
– Да, но тогда, – шёпот согрел кожу, – тебя совсем некому будет защитить.
Сжав руку Мару, Тьяна заглянула ему в глаза.
– Почему ты не веришь Гнев? Почему считаешь, что «О» опасен?
– Потому что копия человека – это не человек, – голос Мару выдавал тревогу, но Тьяна никак не могла определить её источник. «О» сидел смирно, не проявлял агрессию и был чудом, а Медович отчего-то испытывал к нему сильную неприязнь. Неужели и тут – какая-то тайна?
– Во дурак, – скрипнула Гнев. – Ничего не случится, если Тэ немного пообщаться с «О». Это может быть даже полезно. Увидеть, что он почти как Остор. – На лице у Гнев появилось странное выражение: она будто между слов пыталась донести что-то до Мару. – Катер приближается, пора действовать.
Тьяна пригляделась к заливу: за время разговора точка заметно выросла. Силуэт моторного бота чётко вырисовывался на лунной дорожке. Заострённый приподнятый нос бодро разрезал волны.
Глубоко вдохнув, Медович не миг зажмурился, быстро глянул на Тьяну из-под ресниц и пополз к Еникаю. Вдвоём они спустились с холма и направились к причалу.
– Хороший план. Простой, но хороший, – прокомментировала Гнев. – Трутник точно купится.
– Да? Я ничего не знаю о мастере ботаники, но Мару, кажется, недолюбливает его. – Тьяна кинула на неё вопросительный взгляд.
– Их чувства не взаимны, так бывает, – Гнев хохотнула. – Трутник неровно дышит ко всем родовитым студентам и обучает, собственно, только их. То есть нас. – Она показала зубы. – На остальных ему плевать. Как говорится: плывите, барбариски. Поэтому братец его на дух не переносит.
В груди разлилось тепло, и Тьяна посмотрела в спину Мару. Чем больше она узнавала его, тем сильнее влюблялась. Он имел свои принципы и взгляды, был заботлив, решителен, умён и достаточно находчив. Жаль только, что скрывал от неё свой план…
Тьяна не слышала, о чём с Брогом и Трутником говорил Мару. Судя по жестам, он объяснял, что мужчины могут покинуть пост и пойти отдохнуть. Мастер ботаники активно кивал и чуть ли не заглядывал Медовичу в рот. Поза настоятеля выражала вялое сомнение.
– Тэ, пока у нас есть минутка-другая, – Гнев оценивающе поглядела на катер, – введи О в курс дела.
– Ты об Устии? – уточнила Тьяна.
– Чтобы рассказать об Устии, хватит десяти секунд. – Гнев фыркнула. – Я о заговоре. Послушай её, пожалуйста. – Она коснулась тени, и пальцы по фалангу утонули в чёрном маслянистом плече.
Тьяне захотелось повторить движение Гнев, но она сдержалась. Если всё пройдёт гладко, у неё будет время: и потрогать, и расспросить. А сейчас надо спешить. Быстро перебрав варианты – с чего бы начать? – Тьяна остановилась на личной теме:
– Меня зовут Тьяна Островски, и я знакома с вашей дочерью. С Яблонькой.
Словно камень, брошенный в тёмную воду, прозвище вызвало дрожь на поверхности «О». Его силуэт расплылся, но вскоре сгустился вновь, обретя куда более чёткие человеческие черты. Глазницы налились белым и серо-голубым. Прорезался рот, похожий на длинное тире, и две морщины взяли его в скобки. Непослушная седая прядь легла на высокий исчёрканный лоб.
Перед Тьяной возник Остор Ястребог.
– Яблонька. Моя Яблонька, – прогудел он натужно. – Она жива?
Тьяна сглотнула. То, что «О» сразу вступил в диалог, стало для неё неожиданностью. Казалось, тень не захочет общаться с незнакомкой.
– Жива, – Тьяна старалась, чтобы голос звучал мягко. – А ещё у вас есть правнучка. Лукарья. Все зовут её Лука.
Холодные глаза наполнились теплом и светом, но тотчас потухли. «О» медленно кивнул. В движении угадывались старость и усталость.
– Чем она занимается? – каждое слово давалось ему с трудом; Тьяна не знала, всегда ли он разговаривал так, или выбранная тема оказалась слишком тяжела.
– Лука помогает людям. Всем, кто нуждается. – Пора было переходить к главному. – Для этого ваша правнучка использует полезные бесуны.
Стариковское лицо вытянулось, и брови сошлись на переносице. Казалось, он не сразу поверил Тьяниным словам. Подавшись вперёд, «О» вгляделся ей в глаза и с трудом вытолкнул:
– Откуда ты знаешь?
Выдержав сверлящий взгляд, Тьяна сказала:
– Догадалась.
– А другие? Знают?
– Не все. И в этом проблема. Ваш секрет раскрыли, но им обладают только избранные…
Слова полетели, точно выпущенные из клеток птицы. Тьяна рассказала о раскопанной могиле, встрече с Лукой и чудесном исцелении маленького Мару. Она опустила много деталей ради скорости, но рассказ вроде получился связным. Гнев не вмешивалась, хотя Тьяна чувствовала: молчание давалось ей нелегко. Когда поток слов иссяк, обе уставились на тень. Внутри у Тьяны всё трепетало.
«О» по-стариковски пожевал бескровными губами.
– Радомир. Предал. – Тело утратило чёткие границы, и по нему пошла рябь. – Забрал. Дневник.
Тьяна кивнула. Её догадка подтвердилась.
– Я говорил, – «О» делал длинные паузы, из-за чего каждое слово обретало тяжесть, – открыть, когда будут готовы. Рассказать всем, не только высокородным. Хранить секрет, пока оссы не прекратят гонения на мистерианцев.
Глазницы «О» заволокло чёрным туманом, и черты Старика поплыли под натиском внутренней тьмы. Тень вновь стала тенью. Оттуда, где раньше был рот, прогудело:
– Зачем ты рассказала мне всё это, Тьяна Островски?
– Потому что мы нуждаемся в вашей помощи, – прямо ответила она. – Полезными бесунами уже пользуются, этого не откатить назад, но баланс нарушен. Одни владеют всем, другие ничем. Ваша правнучка пытается что-то делать, но силы неравны. Есть секреты, которые надо хранить. А есть те, которые приходится открывать. Нам нужна огласка. Нужен свидетель. Нужен Остор Ястребог.
«О» опустил голову и погрузился в молчание.
– Что ж, дружище, – Гнев сдвинула шляпу на затылок и потерла лоб, – у тебя будет время, чтобы подумать над нашим предложением. А сейчас окажи, пожалуйста, услугу. Тэ у нас вообще-то отравлена «Любомором»…
Тень Старика вскинула подбородок.
– Да-да, так и не скажешь, правда? – Гнев царапнула Тьяну взглядом; похоже, сердилась, что та не обратилась за помощью. – Сейчас к острову прибудет её убийца. В смысле, несостоявшаяся. Надо бы её припугнуть. Так, чтобы побежала от катера к скале. Там мы её примем. – И она быстро добавила несколько важных деталей.
«О» кивнул и вмиг утратил телесный объём: прилип к спинке кресла, стёк на траву и чёрным маслянистым пятном хлынул к обрыву. Исчез.
– Лика, – позвала Гнев. – Пора спускаться.
Разговаривая с «О», Тьяна совсем забыла о младшей Требух. Увы, вид говорящей тени поверг сокружницу в ужас. Она выпученными глазами следила за краем смотровой площадки, ловила воздух ртом и истово осеняла себя знамением ликов. Тьяна помогла ей подняться и, в попытке взбодрить, напомнила:
– Внизу нас ждут Еникай и Мару. Надо поспешить. Мы не можем их подвести.
Лика встряхнулась и кое-как зашагала рядом.
Они заранее решили, что укроются в гроте – все, кроме младшей Требух. Встретив мать, она попытается вытянуть из неё признание, потом в игру вступит «О», и только в конце – остальные.
Убедившись, что Лика не упадет в обморок и не повернет назад, Тьяна догнала Гнев.
– Это же ты уничтожила записи о «Теневике»? – мозг твердо решил, что даже самая маленькая тайна не должна остаться без ответа. – Я видела тебя в тот день в ядотеке.
– Паф, там толкалась уйма народу, – картинно отмахнулась Гнев.
– Да, но только у тебя был мотив. «Теневик» никому не нужен. Кроме той, кто столкнулся с его действием. «О» страдает. Он заперт здесь. Обречён на вечную жизнь тени, хотя осознаёт себя человеком. Ты уничтожила сведения о «Теневике», чтобы никто больше не создавал своих копий.
Гнев скосила глаза и, издав типичное медовичевское: «М-м», призналась:
– За то время, что мы знакомы, «О» двадцать два раз просил убить его. Ты права: он страдает. Но дорог мне. Слишком дорог, чтобы его лишиться.
– А это возможно? – Тьяна вскинула брови. – Убить тень?
– Да. Есть способ. Справится любой человек, кроме хозяина. Ну и сама тень тоже не может наложить на себя руки. – Гнев выдержала паузу и ухмыльнулась краем рта. – Об этом было написано в тех карточках, на которые я капнула «Праховеем». Не знаю точно, зачем я это сделала. Чтобы «О» никто никогда не убил? Или по той причине, которую озвучила ты?
– Может, и то и другое? – предположила Тьяна.
Гнев хмыкнула и пожала одним плечом. Сделав порывистый шаг вперед, Тьяна обернулась и посмотрела ей в глаза. Скороговоркой спросила:
– Мару открыл тебе план моего спасения?
Прямой взгляд. Наклон головы. Улыбка – чуть грустная, без иронии.
Вопрос не застал Гнев врасплох, и она спокойно ответила:
– Частично.
– Расскажешь?
– Я редко бываю согласна с братцем, но в данном случае, – она посмотрела на луну, – поверь, тебе лучше не знать.
– Почему?
– М-м. Я неверно выразилась. Тебе нельзя знать, – отрезала Гнев.
– Хцорвету оцелова, – с горечью пробормотала Тьяна.
– Научилась правильно произносить. Молодец, Тэ, – на плечо обрушился дружеский удар.
Продолжать разговор не имело смысла. Отстав от Гнев, Тьяна подождала Лику и помогла ей спуститься с крутого уступа.
Мару и Еникай нашлись в просторной расселине, прикрытой кустом сумаха – одна его сторона уже покраснела, а другая ещё сопротивлялась осени. Нырнув в грот, Тьяна тотчас угодила в объятия Медовича. Вглядевшись ей в лицо, он спросил:
– Как всё прошло?
– Непонятно. С Устией «О» поможет. С заговором – не знаю.
– Причаливает. Пора, – объявила Гнев.
Лика побледнела и схватилась за каменную стену. Тьяна и Мару попытались приободрить её: сказали, что она не одна, поблагодарили за помощь, вспомнили Младу и её несправедливую смерть. Слова не были ложью, но звучали неповоротливо и скупо. Еникай поступил мудрее: просто обнял Лику за плечи, поделился теплом, и оно придало ей немного сил. Щеки тронула краска, но смущение быстро прошло. Выйдя из грота, Лика направилась к причалу.
Звук мотора приблизился и затих. Волны захлестали по доскам, будто наказывая за что-то. Заскрипели сырые сваи. Осторожно выглянув из-за куста, Тьяна увидела, как на берег сходит настоятельница Девы.
Чёрное блестящее платье обтягивало круглые бока, на плечах топорщилась шкурка какого-то животного, на шляпке трепетала вуаль в горошек. Траур отдавал неуместным кокетством: возможно, Устия втиснулась в старый наряд, оставшийся после похорон мужа. Тогда она ещё была молода.
Жёлтый причальный фонарь заглянул настоятельнице в лицо, высветив сжатые губы, впалые щеки и темные круги под глазами. Было видно: смерть Млады придавила её, точно упавшее с неба надгробье, но Тьяна не чувствовала жалости к Устии. Только к её дочерям.
Лика остановилась, ссутулилась, чуть попятилась, но потом – медленно, медленно – пошла навстречу матери. Её кулаки были сжаты. Волосы подкидывал ветер.
– Где твоя шляпа? – неестественно-высоким голосом спросила Устия. – Где твои вещи?
Лика ответила что-то, но Тьяна не разобрала ни слова.
Настоятельница застыла. Покачнулась. И, будто нарочно для Тьяны, произнесла:
– Повтори, что ты сказала.
– Я не поеду с тобой, мама, – прозвенела Лика.
– У тебя истерика, – заключила Устия. – Поднимайся на борт, я дам тебе успокаивающий отвар. А вещи… вещи заберем позже. Пойдем.
– Нет, это не истерика.
Устия порывисто шагнула вперед. Тьяна подумала: схватит, поволочёт за собой, но настоятельница лишь прижала ладонь к Ликиному лбу, а потом нежно провела пальцами по щеке. Жест тревоги и заботы. Устия, похоже, была неплохой матерью. Не тянула Лику силком, не грозила и не замахивалась. Пыталась найти объяснение поведению дочери.
– Температуры нет, но тебя всю трясет, и румянец нездоровый.
Лика отступила назад.
– У меня не истерика, не лихорадка, не краснуха и не золотуха. Ни одна из хворей, от которых ты лечила меня всё детство. – Её голос окреп. – Меня преследует не болезнь, а проклятье. Проклятье, которое возникло из-за тебя!
– Лика, деточка, что ты такое говоришь? – Устия потянула руки к дочери, но та снова попятилась.
– Мама, признайся, ты кого-то убила?
Вопрос пощечиной обрушился на настоятельницу – она ахнула и пошатнулась. Напряженно вздохнул Еникай, Мару сжал Тьянину руку, а Гнев чуть не вывалилась из-за куста – все ждали развязки. Казалось, сама луна приблизилась к берегу, чтобы лучше слышать и видеть происходящее.
Устия не ответила, и Лика звенящим голосом продолжила:
– Меня преследует призрак. Покайся, мама. Только тогда он отстанет!
Гнев с воодушевлением потерла ладони: спектакль шёл по плану. Тьяна сомневалась, что младшая Требух справится с ролью, но Гнев слишком нравился собственный замысел. «Если человек верит в ликов, он верит и в привидений. Негласно, втайне, но верит. Неприкаянные души, преследующие грешников, это очень по-осски, – заявила она. – Только так мы сможем вывести Устию на признание».
– Лика… Лика… – задыхаясь, настоятельница потянула за высокий воротник платья. – Призраков не существует. Это всё горе. Горе заставляет тебя видеть то, чего нет. Я знаю. Деточка. Млада, папа. Мы всех потеряли. Есть только ты и я. Иди сюда.
– Мама, покайся! – с отчаянием выкрикнула Лика.
Это был сигнал.
Тьма сгустилась у основания фонаря, скользнула к ногам Устии и вздыбилась приливной волной. Вскрикнув, настоятельница зажала рот руками, шатнулась к дочери, но тень опередила. Черный вихрь закружил возле Лики. «О» не принял облик Старика, напротив – отбросил все человеческие черты. В одну секунду он напоминал мазутное пятно, в другую превращался в дым, в третью казался провалом в пустоту. Тьяна не видела лицо Лики, но подозревала, что на нём написан искренний ужас.
Развернувшись, младшая Требух изо всех сил побежала к гроту. «О» устремился за ней. Не думая, следом бросилась и Устия. Ракушечник захрустел под ногами, затем зачавкала мокрая земля. Достигнув сумаха, Лика остановилась, и тень снова заметалась перед ней. Так, должно быть, порождения «Ксемокве хен» преследовали своих бывших владельцев.
– Оставь! Оставь её, отродье!
Дрожа всем телом, Устия с кулаками бросилась на «О». Загустев на мгновение, он с лёгкостью отбросил её назад. Настоятельница упала на спину и беспомощной рыбиной заворочалась на земле. Лика дернулась, но не побежала к ней. Тьяна слышала тяжелое прерывистое дыхание сокружницы: в нём звучали не только измотанность и страх, но и сдерживаемые слёзы.
– Покайся, мама, – голос ослаб и охрип. – Прошу!
Устия встала на колени. Шляпка слетала с головы, пучок растрепался и съехал набок. На лице застыло потрясение, сквозь которое прорастала покорность. Осенив себя знамением ликов, настоятельница посмотрела на живую тень.
– Оставь её. Мучай меня. Это я виновата, – пальцы впились в юбку. – Я загубила жизнь одной студентки. Тьяны Островски. Купила «Любомор» на чёрном рынке, подговорила другую ученицу. Хотела, чтобы Островски убила своего подлого грязного женишка, и умерла сама. – Говоря, Устия снова и снова осеняла себя знамением ликов. – Это я, всё я. Оставь мою доченьку! Помилуйте, Чистая Нуша, Светлая Олонь, Старая Рода… – спрятав лицо в ладонях, она принялась перечислять имена святых.
