Елена Станиславская
Любомор
Глава 14. Невеста Мару Медовича
Тьяна бесшумно задвинула занавеску, прикрыв фотографию. Старуха не очень-то надежно прятала ее. Или не прятала вовсе? В конце концов, каков был шанс, что кто-то одернет вышитую ткань, увидит снимок и узнает Остора Ястребога? Его помнили как Старика: на всех портретах и фотографиях основатель академии выглядел пожилым – таким же представал в памяти большинства.
А на снимке в хижине был изображен статный мужчина с лицом, едва тронутым временем. Тьяна никогда не узнала бы его, если бы не проводила часы в архивах Центральной библиотеки, где по крупицам собирала историю академии. Почти всё было засекречено, но кое-что удавалось найти. Она вчитывалась в каждую строчку, всматривалась в каждую фотографию: жадно изучала свою мечту. На одной из газетных вырезок Тьяна увидела Остора Ястребога возле плинфяной школы: в новости сообщалось, что достопочтенный князь, представитель древнего рода, купил земли на острове и собирается возвести там свое поместье. До основания академии оставалось еще полсотни лет.
Кем Яблонька приходилась Остору Ястребогу? Почему обнимала его, как близкого? Что их связывало? Тьяне хотелось высыпать вопросы на старуху и посмотреть, что будет, но она приказала себе быть терпеливой.
Поделив веточки тиса на равные пучки, Яблонька принялась обматывать их красной тесьмой. Мистерианские черты больше не проступали: лицо оставалось округлым и светлым. Таким настоящим. И все же Тьяна не сомневалась, что является маской, а что – истинным обликом.
За полотно вновь проникла рука Медовича и нетерпеливо покачалась из стороны в сторону.
– Всё еще нельзя?
– Всё еще нельзя.
Тьяна быстро нырнула в балахон, чтобы не стоять с голым торсом, и наконец избавилась от платья. А следом и от тонких шелковых панталон: гадкий дождь добрался и до них. Повесив всё на сушилку, полную застрявших семян и растительного крошева, она позвала Мару.
Когда он вышел из-за шторы, неся ком мокрой одежды, Тьяна едва сдержала удивленный возглас. В белом балахоне с вышивкой, так похожем на платье, Медович выглядел одновременно нелепо и очаровательно. Из-под подола торчали тонкие щиколотки и поджарые икры. Вырез на груди визуально вытягивал шею, придавая всей фигуре еще больше изящества. Влажные кудри лежали кое-как, но в этом хаосе была своя прелесть. Кепку Мару снял, не боясь, что слепая старуха распознает его по цвету волос.
Поняв, что неприкрыто разглядывает его, Тьяна уставилась поверх кудрявой макушки, протянула руки и небрежно бросила:
– Давай одежду, развешу.
– Я сам.
Сообразив, что в мокром ворохе, кроме брюк, сорочки и жилетки, прячется медовичевское нижнее белье, Тьяна сдавленно кашлянула и уступила место у сушилки. Он принялся развешивать одежду – весьма умело, что трудно было ожидать от высокородного юноши. Тьяна исподтишка наблюдала за ним.
Ей определенно не нравилось, что в компании Медовича она постоянно попадала в нелепые, непонятные, а то и опасные ситуации. Но с другой стороны: в чехарде событий Тьяна почти не вспоминала о «Любоморе». Да и с женихом Мару обещал помочь…
Медович замер над сушилкой, и Тьяна заметила, куда направлен его взгляд. Прямо на ее панталоны! Сосредоточившись на том, чтобы не сгореть от стыда, она села на коврик напротив Яблоньки и уставилась на стол. Тьяна не заметила его при первом осмотре хижины – всё ее внимание тогда захватили растения. А тут было, на что поглядеть.
Длинный, низкий, деревянный стол покрывали царапины от ножей. Повсюду на нем лежали книги в затертых кожаных перелетах, без названий на обложках, с желто-коричневыми от времени срезами. Покоились стопки листов, исписанных мистерианскими символами. Стояли ступки с пестиками и десятки склянок из темного стекла – Тьяна предположила, что с магическими ядами, хотя о содержимом можно было только догадываться. Одно она видела ясно: плотно закупоренные, а порой и залитые воском, пузырьки вряд ли пустовали.
Мару опустился рядом, оправил подол, и Яблонька сказала:
– Ну что ж, дети, – узловатые пальцы продолжали связывать пучки тиса, – поведайте мне свою печаль. Как я понимаю, она у вас одна на двоих.
Тьяна сглотнула сушь, надеясь, что у Медовича есть план и заготовлена речь.
– Да, так и есть, – заговорил он серьезным тоном и неожиданно накрыл руки Тьяны своими, – моя невеста отравлена «Любомором».
Дрожь прокатилась по спине. Тьяна покосилась на Мару, стараясь взглядом передать всё свое недоумение. Похоже, ни плана, ни речи у него не было: Медович ориентировался на ходу. Еще пару часов назад он ничего не знал о «Любоморе», а теперь прикрывался им, словно давно придуманной легендой.
– Бывший ухажер отравил ее из ревности, – продолжил Мару; казалось, он с трудом сдерживает ярость, – и теперь мы не знаем, что делать. Я готов пожертвовать собой ради нее, но… – он сдавил Тьянины пальцы.
Она одарила Медовича гримасой, но возражать было бессмысленно. Включаясь в его новый спектакль, Тьяна глухо произнесла:
– Ни за что. Я не позволю!
– Вы – наша последняя надежда, – голос Медовича звучал так искренне, что Тьяна не могла не отметить, какой он хороший лжец. – Мы узнали, что вы… помогаете. Таким, как мы. Тем, кто потерял надежду на спасение.
Старуха отложила веточки и нить. Подняла глаза, покрытые инеем слепоты. Пожевала морщинистыми губами. Тьяна хотела бы знать, что творилось в ее голове. Сухая одежда, тепло обжитой хижины, любимый запах растений, спокойная доброжелательность Яблоньки и само ее имя – всё это убаюкивало тревогу, но она не спешила смыкать зоркие глаза. Ворочалась за ребрами и следила из-под дрожащих век.
У Яблоньки были секреты. Само это место, очевидно, представляло собой один большой секрет. А там, где что-то скрывают, надо оставаться начеку.
– Не думаю, что вам нужна моя помощь, – на старушечьем лице отразилось сомнение. – Вы учитесь в академии Остора… – Тьяна уловила легчайшее колебание голоса, – Ястребога?
– Да, – подтвердил Мару.
– Всё, что вам нужно, есть там. Подобное бьют подобным. Ядовитая змея опаснее, когда прячется в тени, и вам стоит поучиться у нее. Разве что… – Яблонька воздела руки и наставила на Мару заиндевелые глаза, – наклонись, мальчик, дай моим пальцам поглядеть на тебя. Надо понять, выдержишь ли ты.
– Выдержу – что? – Он нахмурился, но покорно подался вперед.
Старуха не ответила. Пальцы, искривленные временем и трудом, коснулись Мару: прошлись по подбородку, скользнули вверх по щекам, ощупали скулы и прихватили влажную прядь. Покрутили, потерли, словно оценивая ткань, и выпустили. Отстранившись, Яблонька качнула поникшей головой.
– Древний, – сморщенные губы едва шевельнулись; Тьяна не была уверена, что точно расслышала слово. – Всё-таки нашел нас.
– О чем вы? – между бровями Мару пролегла складка. – Мы пришли за помощью…
– Он и тебя обманул, девочка? – старуха повернулась к Тьяне. – Ты из простых, я слышу. Из несведущих. Из тех, кого обокрали с рождения.
Тьяна почувствовала, как широко распахнулись глаза. Она посмотрела на Медовича, взглядом требуя объяснений, но он неотрывно смотрел на старуху. Привычная невозмутимость покинула его лицо, уступив место смятению, тревоге и напряжению. Тьяна тоже чувствовала их.
– Я не понимаю, о чем вы, – повторил Мару.
– О лжи. О лжи, предательстве и воровстве, – грозно произнесла старуха. – То, что вы сотворили с моим народом – непростительно, но понятно. То, что сделали со своим – просто подло. – От слов тянуло горечью болотного паслёна.
– Вы говорите о древних родах? – Мару впился в нее взглядом. – Что такого они… мы сделали? Я не знаю. Скажите мне.
Покачав головой, Яблонька вскинула руку и указала на выход:
– Уходите. Пока я не передумала. – Будто гром пророкотал. – Пока не позвала тех, кто не позволит вам уйти.
Мару, рыкнув сквозь зубы, ударил кулаком по столу. Звякнули склянки, с края сорвалась одна из книг и глухо бахнула об пол. Тьяна вздрогнула.
– Скажите! – повелительные ноты в голосе Медовича звучали не так громко, как отчаяние.
Резко вдохнув, Тьяна опустила ладонь на его плечо. Сдавила, потянула к себе. Кто-то из них должен был сохранять самообладание. Тьяна хуже понимала, что происходит, а потому ее кровь не бурлила столь сильно. Покачивание биты с гвоздями, слова про перерезанное горло – чутье подсказывало: все опасные обещания могут исполниться.
– Мару, нам лучше уйти, – твердо произнесла Тьяна.
Он обернулся, сверкнул глазами – и тут снаружи поднялся шум. Оглушительный звук удара, треск дерева, лай и вой собак. Крики людей. Яблонька беспокойно закрутила головой, словно пытаясь уловить все звуки разом. По ее лицу Тьяна видела: в поселении происходило что-то плохое. Непоправимое.
Черты старухи исказились от боли и гнева. Прижав руки к груди, она повернулась к Мару и протянула:
– Ты-ы, – обычное слово звучало как самое страшное обвинение.
Все краски покинули лицо Медовича. Мотнув головой, он прошептал:
– Это невозможно.
Снаружи кто-то взревел:
– Выйти всем! Сложить оружие! – а следом раздались выстрелы.
Мару вскочил и, обхватив Тьяну за плечи, рывком поднял на ноги. Его лицо на миг оказалось так близко, что она увидела, как зрачки поглощают зеленую радужку. Во тьме колыхнулся ужас, но тотчас сменился решимостью.
– Будь здесь. – Устремившись к выходу, он бросил Яблоньке через плечо: – Я остановлю их!
– Поздно.
Старуха вытянула из-за ворота два крохотных пузырька. Глотнула из одного, потом из второго. Приоткрыв иссохший рот, она запрокинула голову и выдохнула струю огня. Жар хлестнул Тьяну по щекам – вскрикнув, она шарахнулась в сторону, но там уже горели зонтики болиголова. Запылали стены, одна за другой, и рыжий язык метнулся к потолку. Вторая струя окатила стол: сжались листы с записями, закорчились книги и стекло поплыло, точно воск. Хижину заволокло удушливым дымом.
Схватив пиджак, Мару накрыл Тьяну влажной тканью и повел к выходу. Она дернулась к фотографии, но шторка с вышивкой вовсю полыхала. Обернувшись к лежанке, Тьяна не поверила глазам: Яблонька исчезла. Дым не был таким уж густым, чтобы скрыть старуху, да и спрятаться ей было негде. Она просто растворилась в воздухе, оставив после себя лишь перевязанные веточки тиса.
Босые, в балахонах, Тьяна и Мару выскочили из хижины – и поняли, что не только Яблонька подожгла свой дом. Огонь бушевал повсюду.Рыжее пламя вихрилось, точно медовичевские кудри, и Тьяна невольно подумала, что он виноват в этом пожаре. Старуха решила, что Мару пришел к ней со злым умыслом. Возможно, так и было.
«Что произошло?» – вопрос бился в голове, но Тьяна не пускала его на язык. Не время для разговоров, надо убираться отсюда. Держась за руки, они с Мару обогнули хижину и побежали прочь от огня – во тьму. Выходить на тропу, по которой их привели сюда, не следовало – оба понимали это. Здесь все были для них врагами. И поселенцы, и те, кто вломился к ним среди ночи.
Хвоя, желуди, шишки и палые ветки кололи подошвы – так, что хотелось взвыть. Тьяна чувствовала облегчение, когда ноги по щиколотку погружались в грязь, но затем снова начиналась пытка. Уж лучше пройтись по раскаленному южному песку! И все-таки, закусив нижнюю губу, она продолжала бежать рядом с Мару. Вслед им несся треск пожара, окрики мужских голосов и псовый лай.
Достигнув частокола, Тьяна и Мару остановились, немного отдышались и понеслись вдоль серой глухой стены. Издали забили колокола пожарных машин, и Тьяна мельком отметила, что бригаде не пробиться сюда: ни насосный, ни рукавный автомобили просто не проедут сквозь заросли и камни. Тушить придется вручную, а значит, всё поселение успеет сгореть. А может, не только оно. Слава ликам, подумала Тьяна, что сегодня был ливень, и парк укрыт промокшей мантией.
Забор не кончался, не прерывался, и Тьяна почувствовала, что выбивается из сил. Заплетались ноги, тяжелые от налипшей грязи и тянущей боли. Воздух горел в груди, прожигая лёгкие с каждым вдохом. Кололо в боку. Мару, будто уловив состояние спутницы, остановился и прошептал:
– Думал, найду пробоину, но ее нет. Попробуем перелезть.
Тьяна мотнула головой: не выйдет. Забор – высокий, с кольями, как его одолеть? Сдернув с нее пиджак, Мару ловко забросил его на острия частокола. Затем, согнувшись пополам и приподняв подол своего балахона, зубами вцепился в ткань. Рванул влево, вправо. Раздался треск.
– Сделаю веревку, чтобы взобраться, – пояснил Медович.
Тьяна завороженно наблюдала, как ползет вверх надорванный хлопок. Оголились медовичевские колени, следом нижняя часть бедер – и Тьяна, не выдержав, схватила Мару за предплечье. Если он пустит на веревку весь балахон, это всё усложнит: с голым человеком не так-то просто перемещаться по городу. Таксомотор не остановится, а вот ночной патруль – легко. Их балахоны, даже не порванные, могли привлечь ненужное внимание, что уж говорить о голых ягодицах и всем остальном. Тьяна не была особо стеснительной, но тут вспыхнула, как маков цвет. Благо, тьма скрыла румянец.
– Возьми мой. – Тьяна решительно указала на подол. – Он длиннее.
Мару взглянул на нее. В глазах пробежало удивление, следом смятение и наконец благодарность. Опустившись на колени, прямо в грязь, он осторожно надорвал ткань. Хлопок, довольно прочный, постепенно поддавался усилиям. Тьяна наблюдала за процессом, ощущая, как холод ползет вверх по ногам. И жар – тоже.
Мару закончил, когда подол поднялся выше колен. Оборвав длинный лоскут, он забросил его на плечо – и замер. Взгляд скользнул по ногам Тьяны, и два больших пальца, словно утратив контроль, повторили его путь: от мягкой кожи над коленями, через выемки голеней, до косточек на лодыжках. Тьяна тяжело втянула влажный и пряный воздух. Она решила ничего не говорить, но мурашки всё сказали за нее: остановить их, хлынувших к рукам Мару, было невозможно. Посмотрев на Тьяну снизу вверх – без доли смущения или самодовольства – он поднялся и, как ни в чем не бывало, принялся связывать два куска ткани.
Сделав на одном конце петлю, Мару набросил ее на ближайшее острие и затянул. Дернул изо всех сил, проверяя прочность. Ткань натянулась, задрожала, но не порвалась.
– Ты первая. Я подстрахую.
Где-то, совсем близко, раздался собачий лай. Тьяна, вцепившись в край веревки, подтянулась. Ткань врезалась в ладони, и кожа тотчас заныла. Сердце забилось наподобие военного барабана, призванного поддерживать дух бойцов. Прислонившись к холодным и влажным жердинам, Тьяна поползла вверх. Медленно, очень медленно. Мышцы в руках и плечах гудели от напряжения, пальцы сводило от боли. Каждая пядь ощущалась верстой, но Тьяна упорно лезла вверх. Когда показалось, что сил совсем нет, она бросила взгляд вниз. Мару стоял, подняв руки, готовый ловить ее, если понадобится. Он что-то шептал, глядя на нее, и Тьяна почувствовала поддержку. Она продолжила подъем, царапая колени о бревна, и сама не заметила, как достигла вершины. Взявшись за колья, прикрытые пиджаком, Тьяна осторожно перекинула ногу через забор. Вдохнула, выдохнула и ухнула вниз.
Колени подогнулись, но кости выдержали. Тьяна рухнула в грязь, подняв сноп брызг. Встав, она отошла в сторону, чтобы Мару не обрушился ей на голову. Не прошло и минуты, как он приземлился рядом. Тяжело дыша, они обменялись взглядами, взялись за руки и побежали прочь от частокола.
Месяц, пробиваясь сквозь облака, освещал путь тусклым сиянием: словно зачерненное серебро глядело с неба. Подошвы вспыхивали от каждого шага, осенняя ночь хватала холодными пальцами, но Тьяна фокусировалась на тепле, идущем от ладони Медовича, и ей становилось легче.
Наконец, впереди забрезжил газовый свет. Мелькнула белая голова фонаря, за ней еще одна, и еще. Черные столбцы протянулись вдоль дорожки, освещая ее с двух сторон. Взглядам отрылась привычная, прогулочная, не дикая часть парка – и потянула к себе. На пути возникла, будто последняя преграда, большая лужа. Что-то лежало в ней – темное, встопорщенное и непонятное. То ли тряпка, то ли мертвое животное. Медович, выпустив Тьянину руку, запросто перемахнул бурую жижу. Тьяна прыгнула следом и, поскользнувшись, повалилась спиной в грязь. Взметнулись брызги, запах сырой земли ударил в нос, и воображение тотчас нарисовало, что рядом лежит мертвый гниющий енот. Тьяна вскочила и посмотрела под ноги.
Топорщились мокрые перья, поблескивали чёрные камушки, и пробивалось сквозь грязь золото подкладки. Тьяна узнала: в луже лежала накидка, забытая ею в «Аромате ночи».
Глава 15. Теплая ванна и страшная правда
Таксомотор вильнул к обочине и остановился. Выглянув из окна, водитель поморщился:
– Эхма, а я-то думал, беглянки из Девы.
Он хотел тронуться, но Тьяна встала перед капотом, а Мару вцепился в край опущенного стекла. За поворотом их вряд ли поджидал десяток других машин: час был поздний, да и они, одетые в рваные грязные балахоны, не выглядели привлекательными пассажирами. Оба понимали: водителя надо задержать и убедить подобрать их.
– Мы лучше, чем беглянки из Девы, – сказал Мару. – Они бы не заплатили так щедро.
– Даже боюсь предположить, где ты прячешь деньги, парень, – хрюкнул мужчина.
– Деньги – дома, – спокойно ответил Медович и тотчас продиктовал адрес, рассчитывая на догадливость водителя: в названном районе жили далеко не бедные люди.
Расчет оказался верным. Почесав лоб, мужчина залихватски махнул рукой, будто шел на рискованную сделку.
– За такой видок возьму двойную плату, – предупредил он. – Всю машину обляпаете. Да и…
– Заплачу четверную, если перестанешь болтать, – перебил Мару.
Открыв дверь, он пропустил Тьяну и сел рядом. Внутри «Дюза» приятно пахло новой тканью – похоже, водитель недавно заменил обивку и неспроста беспокоился за салон. После поездки кресла снова придется перетягивать или, по крайней мере, тщательно чистить. С балахонов, особенно Тьяниного, капала грязь. С ног осыпались веточки, хвоя и листья. К уютному аромату велюра примешивался запах мокрого пепелища. «Дюз» тронулся.
Тьяна всё еще не знала, что произошло в поселении. Пока они с Мару пробирались к дороге, было не до разговоров, а вскоре остановился таксомотор. Десятки вопросов подступали ко рту, жгли язык, но Тьяна сдерживалась. Мару, очевидно, не будет обсуждать случившееся при постороннем человеке. Захочет ли обсудить с Тьяной – тоже под вопросом. Голову распирало от догадок, но они не имели ни логичного начала, ни убедительного конца, а следовательно, и смысла. Всё терялось в тумане. Чтобы хоть немного отогнать его, Тьяна перебрала факты, которые успела узнать.
Яблонька жила в парке, скрывая мистерианскую внешность и каким-то образом «помогая» отчаявшимся людям. В прошлом её что-то связывало с Остором Ястребогом, о чем Тьяна узнала, случайно увидев их совместную фотографию. А еще старуха опознала в Мару отпрыска древнего рода и явно не обрадовалась этому.
Затем на поселение кто-то напал, Яблонька выпила «Огнетвор» и еще одно зелье, способное растворить человека в воздухе; Тьяна слышала о первом, но ничего не знала о втором. Остальные люди в поселении – если не все, то большинство – последовали примеру старухи.
А значит, сейчас они мертвы.
Тьяна читала, что «Огнетвор» используют в войнах, но прибегают к нему в крайних случаях. Для него нужен доброволец, готовый пожертвовать жизнью. Выпив яд, солдат ненадолго обретает огненное дыхание, а потом сгорает изнутри. Противоядия от «Огнетвора» не существует.
С какой целью все эти люди пожертвовали собой? Чего от них хотел Мару? Почему старуха, раскусив его, заговорила о воровстве, лжи и предательстве?
И как, Хитвик побери, накидка Осславы оказалась рядом с поселением?
Вопросы прокручивались в голове, словно карандаши в точилке, и становились всё острее. Тьяна вся издергалась, мысленно подгоняя таксомотор. Наконец, «Дюз» подъехал к знакомому дому из желтого кирпича. Окинув его взглядом, водитель крякнул, повернулся к Мару и сказал:
– Ничего, если барышня посидит в машине, пока вы ходите за деньгами? – Тьяна отметила, что он перешел на «вы». – Надеюсь на ваше понимание, я еще не возил столь, кхм, необычных пассажиров.
Посмотрев на Тьяну, Мару сказал:
– Нет. Останусь я, а девушка…
– Иди, – возразила Тьяна. – Мать узнает тебя в любом виде, а меня вряд ли. Ты же не хочешь, чтобы она вызвала патруль, приняв меня за вора? Ну или сразу застрелила? – Тьяна изогнула губы, вспомнив, как познакомилась с Осславой.
На лице Мару читалось сомнение: он не хотел оставлять Тьяну одну в машине. После пожара и побега у него, похоже, обострилось чувство опасности. Или чувство ответственности за ту, кого он втянул в свою авантюру. Или еще какое-то чувство… Тьяна не забыла, как он провел пальцами по ее ногам. Так невовремя, так неправильно, но эта неуместность придавала прикосновению особую остроту. По коже пронеслись мурашки.
– Я быстро, – Мару выскочил из «Дюза».
Откинувшись на спинку, Тьяна прикрыла глаза. Вопросы тотчас атаковали сознание. Проблемы перекидывались со дня на день и разрастались, словно ползущий по сушняку огонь. Отравление, смерть Велимира и Млады, пожар в поселении. А между ними – тайна часовни, прошлое Старика и Яблоньки, её слова о древних…
– Вы всё ж таки беглецы, да? Из Арки? – водитель вырвал Тьяну из мысленного вихря. – Не бойтесь. Не осуждаю и не сдам. У меня там тетка лежит, то еще местечко. – И он поглядел на нее со странным сочувствующе-настороженным выражением.
Тьяна не сразу поняла, о чем речь, а когда вспомнила – нахмурилась и помотала головой. Аркой звалась лечебница для душевнобольных, расположенная за Верхом, на лесистых холмах у Китовой скалы. Тьяна узнала о лечебнице, когда поступила в Деву и сообщила соседке по комнате, что не задержится тут – переведется в Старика. Тогда она услышала: «В эту самую академию, куда берут одних богачей? – Власта хихикнула. – Да по тебе Арка плачет, Тьяна Островски!». Это была шутливая пугалка, но вскоре оказалось, что Арка – не повод для смеха.
В конце первого круга одну из учениц, Пашню Норов, забрали туда на лечение. Год для Пашни начался неплохо, но к лету она вдруг сильно увлеклась насекомыми: ловила, отрывала лапки, крылья и хоботки, а после складывала маленьких мертвецов в карманы. Когда там не оставалось места, дохлые мухи и жучки переваливались через край: то в столовой кучка обнаружится, то по коридору растянется хитиновый след. Это пугало некоторых учениц, и настоятельница приняла меры. Приехали три женщины в белом, крепкие и мрачные, схватили Пашню, проволокли по коридору и затолкали в машину с решетками на окнах. Пока ее тащили, Пашня вертелась и кричала – дико, будто теперь у нее отрывали конечности. Кто-то из учениц пропищал: «А ее вылечат?», и мастерица-переводчица, осенив себя знамением ликов, ответила: «Из Арки, говорят, самый короткий путь к богам». Что в итоге стало с Пашней, Тьяна не знала. В ее сердце и голове было не так много места для сокружниц: в то время его занимали яды и переводы. Занимала академия Старика.
– Как договаривались. – Медович, вручив водителю горстку золотников, протянул руку Тьяне. – Идем. Мать в ужасе, но ждет нас.
Осслава, запахнувшись в струящийся изумрудный халат, стояла на пороге. Глаза в пол-лица, руки прижаты к груди. Увидев Тьяну, она ахнула, мягко обхватила ее за талию и повела в дом. Мару объятий не досталось – лишь строгий взгляд через плечо.
Перешагнув порог, Тьяна вдохнула аромат свежих цветов, старого дерева, духов, теплых булочек и маревского чая. Запах уютного дома. Тело, наконец оказавшись в безопасности, превратилось в медузье желе, и Тьяна едва устояла на ногах.
– Всемогущие лики! – воскликнула Осслава. – Во что ты втянул бедную девочку, Марувий?
– Я…
– Ни слова, – тотчас оборвала хозяйка дома. – Сначала нужно привести вас в порядок. Это что, кровь? – она уставилась на пол, где появились черно-алые следы. – Надо вас отмыть и обработать «адским камнем». Архар, помоги Марувию. Яришка, набери воду в нижней ванной.
Только теперь Тьяна заметила, что за спиной Осславы стояли слуги – пять или шесть человек. Где они прятались в прошлый раз? Получив команды, двое из них кинулись в разные стороны: белобрысая девушка-тростинка юркнула под лестницу, а приземистый бородач шагнул к Мару. Третий слуга, полный юноша лет двадцати, поймав мимолетный взгляд хозяйки, устремился на второй этаж. Посмотрев ему вслед, Медович отмахнулся от бородача:
– Не надо, Архар, я сам.
Тьяна, покосившись на Мару, позволила Осславе увести себя. Идти далеко не пришлось: под лестницей обнаружилась дверца, а за ней – ванная комната. В доме Медовичей она, должно быть, считалась маленькой, но у Тьяниных родителей была в половину меньше.
Осслава тотчас усадила гостью на мягкую скамью и опустилась рядом, дожидаясь, пока Яришка наберёт ванну. Массивная чаша, стоящая на львиных лапах, была отделана под бронзу. На полках слева лежали стопки белых полотенец, столь пушистых, что напоминали облака. Справа поблескивали хрустальные флаконы с маслами и шампунями. Пахло можжевельником.
Закрутив вентили, Яришка подняла взгляд на хозяйку.
– Принеси гостье сорочку, халат, белье и домашние туфли.
Когда служанка вышла, Осслава потрогала воду и удовлетворенно кивнула. Тьяна заметила, что на ее халате появились безобразные пятна, прямо на искусно вышитых листьях мяты. Накатила неловкость, но тотчас отступила. Если Тьяна начнет извиняться за вещи, она нескоро доберется до ванны. Халат-то еще можно спасти, а вот золотое платье, сумочка, накидка – всё кануло к Хозяину последнего пира.
Накидка. Как же она оказалась в той луже? Тьяна нахмурилась, поймав смутную догадку.
– Тьяна, дорогая, – мягко обратилась к ней мать Мару, – только скажи, и я останусь с тобой. Не хочу смущать, но если нужна помощь…
– Я справлюсь. Благодарю.
Понимающе кивнув, Осслава изумрудной змейкой скользнула к двери и обернулась на пороге.
– Если спрошу, что случилось, мне стоит рассчитывать на честность?
Тьяна, посмотрев ей в глаза, медленно покачала головой из стороны в сторону. Мать Мару заслуживала хотя бы такую правду. Она грустно улыбнулась и вздохнула, принимая Тьянин ответ.
– Скорее снимай эти лохмотья и погружайся в воду. «Адский камень» ты найдешь на полке с шампунями. – Дверь беззвучно закрылась.
Тьяна немедля последовала совету Осславы. Ноги защипало, как только они опустились в ванну, но это была исцеляющая, почти приятная боль. Вода обхватила тело и прогрела до костей. Мыло, покусав ссадины, оставило на коже тонкий аромат герани и ощущение свежести.
Робко окликнув из-за двери, в ванную вошла Яришка: сложила одежду на скамейку, поклонилась не глядя и убежала. Тьяна была рада, что ни Осслава, ни ее слуги не навязывали заботу. Выбравшись из ванны, она растерлась полотенцем и осмотрела себя: колени – содраны, подошвы – исцарапаны-исколоты ветками, хвоей и камушками. Взяв с полки «адский камень», Тьяна быстро прижгла ранки. Она бы с удовольствием еще понежилась в теплой ванне, но куда больше ей хотелось поговорить с Мару. Дом Осславы велик, а значит, тут наверняка найдется укромное место для беседы.
Завязав халат, Тьяна распахнула дверь. Охнула и отпрянула.
За порогом, чуть не прижимаясь к створке, стоял Мару. Приложив палец к губам, он протянул стопку одежды, в которой Тьяна узнала свою форму. Туфли и сумки Медович тоже прихватил, а сам облачился в новый костюм, ботинки с шляпу. Судя по всему, он не собирался задерживаться в доме матери ни на минуту. Тьяна предпочла бы – разумеется, после разговора – подремать пару часов на пуховой перине, но молчаливое предложение Мару ее устроило. Она кивнула, взяла свои вещи и скрылась в ванной.
От лестницы до входной двери было всего каких-то двадцать шагов, но Тьяне и Мару не удалось преодолеть их. Шли быстро и тихо, но Осслава опередила: выпорхнула из гостиной и встала, расставив руки. Рядом возникли Архар и другой слуга – широкий, как шкаф.
– Мама, – холодно сказал Мару, – нам с Тьяной пора.
– С моей стороны будет очень негостеприимно отпустить вас, не напоив чаем и не накормив булочками, – произнесла Осслава, не сдвинувшись с места. – А с вашей стороны будет очень неосмотрительно уйти, пока Венес, – она указала глазами вверх, – не выяснил, что случилось в городе и не угрожает ли вам опасность.
«Венес – тот слуга, который убежал на второй этаж, – догадалась Тьяна. – У Медовичей наверняка есть телефон. И уж точно есть связи, чтобы узнать про пожар. Раньше, чем из газет».
– Если ты забыла, мы студенты академии, – сказал Мару. – Утром нам нужно быть на занятиях.
– Первый паром отправляется в семь утра, а сейчас половина пятого. У вас есть время на булочку с чаем, а у Венеса на пару важных звонков. Либо, – Осслава сделала паузу, – вы можете сами всё рассказать.
– Твой «домашний арест» – просто фарс. – Мару, взяв Тьяну за руку, пошел вперед. – Мы уходим. Если хочешь, чтобы Егрон и Архар схватили нас, самое время отдавать приказ. – Яд, вмерзший в лед: так звучал его голос.
Осслава не обратилась к слугам. Пристально посмотрев Тьяне в лицо, она опустила руки и спросила – с какой-то новой, жесткой интонацией:
– Дорогая, мой сын поведал тебе, почему дважды не доучивался в академии? Не переходил на следующий круг?
Мару остановился. Поглядев на Осславу из-за его плеча, Тьяна отрицательно качнула головой. Она подозревала, что в вопросе кроется какой-то подвох, но не понимала, куда клонит мать Мару. Он молчал, не пытаясь остановить Осславу, но Тьяна чувствовала, как напряжена его рука.
– Думаю, тебе надо знать. Для твоей же безопасности, – мать Мару смотрела Тьяне в глаза. – Марувий дважды покидал академию из-за болезни. Из-за душевной болезни. Такова страшная правда нашей семьи.
Рука Медовича дрогнула, но всего раз. Тьяна подняла на него взгляд, пытаясь понять, что делать с новым неожиданным знанием. Если Мару болен, как это повлияет на нее? На их дела? На их вынужденное партнерство? Ни в твердой линии подбородка, ни в отточенном профиле Медовича не читалось ответов. Он бросил на Тьяну короткий взгляд и чуть расслабил пальцы, словно ожидая, что она отстранится. Тьяна, напротив, крепче сжала его руку. Она не знала, почему, и не хотела копаться в себе. Сделала – и всё.
Получалось, водитель не так уж ошибся, упомянув Арку.
– Раз начала – продолжай, – Мару равнодушно смотрел на мать.
Осслава, чуть нахмурив серебристые брови, сказала:
– Моему сыну, к сожалению, всюду мерещатся заговоры и опасности. Он такой с детства. Всему виной слишком живой ум, душа искателя приключений и, безусловно, мое воспитание. Я рассказываю всё это, чтобы ты понимала: Марувий не всегда разделяет реальность и вымысел. – Осслава перевела взгляд на сына. – Я не хочу, чтобы Тьяна пострадала из-за твоих видений. Она мне нравится.
