bannerbannerbanner
полная версияСказки жизни. Новеллы и рассказы

Елена Владеева
Сказки жизни. Новеллы и рассказы

Полная версия

Вдова часовщика

Тем же солнечным утром вдова часовщика проснулась с непривычным чувством. Впервые за последние месяцы ей не хотелось снова зажмуриться, и подушка не была влажной от неизбывных ночных слез. "Отчего это?" – с удивлением подумала она и тотчас вспомнила. Ну, конечно, вчерашний разговор с соседкой! Та в скором времени ждала третьего ребенка и неожиданно пригласила фрау Ларсен няней к старшим детям. Это поистине подарок судьбы! После смерти мужа десять лет назад она стоически держалась, как могла, но сейчас ее возможности пугающе таяли. Сначала она экономила из всех сил на еде, мерзла без угля зимой, потом узнала дорогу в лавку старьевщика. А теперь дела стали совсем плохи… Правда, летом выручал крошечный огород и сад из двух яблонь, вишни и нескольких кустов смородины, но до лета еще надо было дожить.

Муж фрау Ларсен был замечательным часовым мастером и до самозабвения любил часы. Он конструировал их необычно, с большой выдумкой и украшал вовсе не ради денег, а подобно настоящему художнику, создающему картины, чтобы дать выход своей фантазии и запечатлеть красоту. Сделанные им часы безотказно служили людям многие годы, не требуя починки, и вскоре их маленький городок был обеспечен часами на несколько поколений вперед. Часовщик остался без работы, он лишь ремонтировал часы, привезенные кем-нибудь из большого города, да изредка у него покупали часы в подарок новобрачным – такая своеобразная мода возникла среди горожан. Не раз они с мужем за вечерним чаем обсуждали, не перебраться ли в тот город… Но как оставить, пусть и маленький, но свой дом? И где, в немолодые уже годы, они будут ютиться по чужим людям? А если их сын однажды надумает вернуться? Так и не рискнули сняться с насиженного места.

А муж грустил, весь как-то потух, начал болеть, и однажды вздремнув после обеда, уже не проснулся. Фрау Ларсен осталась совсем одна. Из их четверых детей трое умерли еще в младенчестве, а единственный сын, с детства грезивший морем и кораблями, стал моряком и покинул отчий дом. Они с мужем не удерживали его возле себя, считая, что каждый вправе жить по собственному разумению. Изредка от него приходили письма из дальних краев, а раз в полтора-два года он навещал мать и привозил ей денег. Но вот уже четвертый год не было от него никаких вестей. Оттого и терзала вдову бессонница, и просыпалась она в слезах в череде одиноких дней, где тихое уныние сменялось паническим страхом, и если еще жила – то лишь надеждой, что сын ее вернется, и неустанно молилась за него. Быть может, их штормом выбросило на необитаемый остров, или захватили в плен пираты? О самом худшем она старалась не думать.

Фрау Ларсен за бесценок продала все, что смогла, из скромной домашней обстановки и несколько оставшихся после мужа часов. Одни ей было особенно жаль – каминные, украшенные морскими раковинами с перламутром, сын однажды привез им эти диковинки. Не решилась расстаться только с самыми дорогими ее сердцу часами, неброскими на первый взгляд, но с чудесной райской птичкой, которая пела, выпархивая из миниатюрной башенки, и с гирьками в виде изящных цветков лилии. Это был подарок мужа ко дню свадьбы, и любимые часы всегда висели в столовой на почетном месте, мелодично отзванивая время. Даже первое слово их сынишки было не «ма-ма», а "динь-динь!" Она как раз держала его на руках, и малыш вдруг отчетливо повторил за механической птичкой, а сам засмеялся и радостно захлопал пухлыми ладошками. Можно ли было расстаться с этими часами, с памятью о своем недолгом тихом счастье, даже под угрозой голода?

Однажды ей повезло устроиться няней в хороший дом, но от постоянно одолевавших тревог стало часто болеть сердце, ей стало трудно дышать, будто грудь стянуло обручем. Хозяева, хотя и в деликатной форме, вынуждены были отказать ей от места. И вдруг вчера такая несказанная, просто немыслимая удача, спасение от голодной смерти! Фрау Ларсен воспряла духом. Правда, соседка предложила ей совсем небольшие деньги, но зато стол и комнатку рядом с детской. И за своим домом удобно приглядывать, и у нее будет хорошая еда, а не одна картошка с сухарями и пустым кипятком. Она успокоится, быстро окрепнет, тогда и сердце болеть перестанет, и жизнь снова наладится.

С этими отрадными мыслями фрау Ларсен поднялась с постели и начала одеваться. Вдруг ее взгляд упал на руки, и сердце замерло, удушающе сбившись, а потом кулаком застучало изнутри – сегодняшний сон! Она в ужасе бежала по ночным безлюдным улицам, тщетно пытаясь укрыться от невидимой погони, но не могла найти свой дом. Наконец, оказалась у городских ворот, всегда запиравшихся на ночь, а незримое чудовище уже нагоняло ее, гибель дышала за спиной! Сердце предсмертно заколотилось, она из последних сил, в отчаянии ударила руками в тяжелые створки ворот… И проснулась. "Забыть! Скорей забыть ужасный сон, довольно пугать себя суевериями. Просто я слишком измучилась в последнее время, вот и ночью покоя нет. Зато теперь все будет хорошо!" – вдова несколько раз глубоко вздохнула и ласково посмотрела на цветущую вишенку за окном. "Да, самая благодатная пора в мае! Вот и ко мне вернулась надежда." – подумала она, и вполне успокоенная, улыбнулась.

Падчерица Анни

"Сегодня закончатся мои несчастья! Неужели это правда? И мачеха больше не посмеет мучить меня? До конца все еще не верится, но я уже почти счастлива!" Сколько раз Анни мысленно представляла этот день, и сколько раз робкие мечты сменялись беспросветным отчаянием. И вот он наступил, этот долгожданный день рождения – день ее восемнадцатилетия, день полного и безусловного совершеннолетия. И сегодня она станет, наконец, свободной! "Мамочка, ангел мой, слышишь ли ты меня? Порадуйся вместе со мной, я дождалась!" И внезапно Анни разрыдалась… Но это были недолгие слезы, пролетевшие, как майская гроза, и снова на душе у Анни стало легко и радостно.

Она тщательно умылась из старого фаянсового кувшина и гладко причесала мягкие каштановые волосы. Открыла скрипучий шкаф и еще раз полюбовалась новым воротничком, который связала к своему единственному «выходному» платью, оно целую неделю дожидалось радостного дня, старательно вычищенное и отглаженное. И все вещи заранее собраны в узелок из потертой шали, а главное, в плотно завернута в платок ее заветная реликвия – мамина коробка для рукоделия. В ней лежал тонкий шелк для вышивания и разноцветный гарус, серебряный наперсток, вязальный крючок из слоновой кости и предмет восхищения Анни – изящные складные ножницы, украшенные тонкой гравировкой. Туда же она положила мамино зеркальце в овальной оправе, которое всегда хранила под подушкой.

Еще у Анни была сказочной красоты кукла, мамин подарок ей на пять лет – с фарфоровым личиком, васильковыми глазами и рыжеватыми кудряшками из мягкой пакли. Одета она настоящей барышней – в светлое платье, пелерину, отделанную тесьмой, и чудесные замшевые туфельки. Однажды сестрица Тильда увидела куклу и потребовала себе, а мачеха, конечно, тут же исполнила каприз обожаемой дочурки. У Анни к вечеру начался сильнейший жар, даже врача пришлось позвать. Она металась в беспамятстве, звала маму, бредила куклой… и ее вернули. Очевидно, мачеха испугалась, что может лишиться бесплатной служанки. Но как ни горько, куклу придется оставить. Анни так и этак ломала голову, но не смогла придумать способа незаметно унести ее. Хоть бы узелок с вещами не увидели…

Еще был Дик – их сторожевой пес, живущий во дворе, и по сути единственный верный друг Анни. Его она тоже не могла взять с собой и изо всех сил старалась не думать, каково ему придется без нее. Но сердце обливалось кровью, когда она вспоминала его преданные глаза… А что, если она спрячет куклу в конуре? И Тильда вовек не найдет ее, и Дику будет повеселей.

Ох, как она размечталась и замешкалась с завтраком! А сегодня все должно быть, как обычно, и не вызвать даже тени подозрения. Необходимую домашнюю работу она постаралась сделать еще вчера, чтобы у мачехи не нашлось ни малейшего повода не отпустить ее в церковь. Хотя, при всей сварливости, в дни именин и рождения она разрешала падчерице ненадолго отлучиться. Сегодня Анни, как в прежние годы, выйдет из дома и действительно сходит в церковь, но обратно уже не вернется. Теперь она будет жить у своей крестной, тети Марты, и работать в ее швейной мастерской, между ними давным-давно уже все договорено.

Мама Анни была самой близкой ее подругой, и когда тяжело заболела, просила не оставить свою девочку, утешить ее и помогать по возможности советом. Тетя Марта научила крестницу всем премудростям шитья и тонкого рукоделия, чтобы у нее была возможность зарабатывать себе на жизнь. Анни умела кроить и шить, знала разные виды вышивки и вязания. Мачеха и отпускала ее к крестной с тем уговором, что потом она будет шить для нее и Тильды. Анни уже давно ушла бы из дома, но заикнувшись однажды об этом, услышала от мачехи столько брани и угроз, что перепугалась не на шутку. Та кричала, что подаст жалобу судье, и он упечет их обеих в тюрьму, что она всему городу расскажет, как сумасшедшая портниха выкрала у них дочь, и еще разные гадости… Зная свою мачеху не первый год, Анни нисколько не сомневалась, что она это сделает, не моргнув, и на несколько лет запретила себе думать о побеге. И вот наконец, сегодня!

Она торопливо сбежала вниз и быстро приготовила завтрак. Когда, напившись кофе, мачеха и сестра Тильда ушли к себе, Анни убрала со стола и вымыла посуду. Потом вышла покормить Дика, начистила картошки к обеду, протерла пол в кухне, и стараясь выглядеть спокойной, осторожно постучала в комнату к мачехе.

Глава 2. Утро Феи

В это майское утро юная Фея, живущая в заброшенной лесной сторожке высоко на горе вблизи Эльфийского озера, проснулась в особенно радостном настроении. Солнечные лучи нежным теплом ласкали цветущую землю, звонкие птицы на все лады щебетали и свистели в ажурной листве, разноцветные бабочки кружились над душистыми полянками, а старательные шмели и пчелы, опушенные желтой пыльцой, упоительно гудели над цветами диких яблонь и слив. И глядя на эту красоту, наслаждаясь чарующими ароматами, юной Фее захотелось совершить сегодня самое доброе и прекрасное чудо, какое только сможет подсказать ее фантазия! Она с удовольствием поплескалась в прозрачном ручье, журчащем по склону между деревьев, и вплела цветы в свои шелковые волосы, напевая веселую песенку, которую переняла у птиц. Потом спорхнула с горы, и любуясь сверху видом речной долины, полетела к лесному озеру в гости к знакомым эльфам.

 

"Ишь, опять распелась… Тьфу!" – проскрипела ей вслед Колдунья в пещере под горой, она всегда почему-то просыпалась, когда Фея вылетала на утреннюю прогулку. Последние сто лет она была полновластной хозяйкой здешних мест и никак не желала смириться с появлением веселой певуньи. "Здрасьте вам, явилась! Небось, институтка недавняя – все новые порядки хочет завести. Но это мы еще посмотрим, чей верх будет!" Нет, все-таки Фею она ненавидела гораздо больше, чем полную луну и майских соловьев. Колдунья вообще молодых на дух не выносила, ей гораздо приятней видеть немощных стариков с палочкой, когда из-за бессонницы она изредка днем наведывалась в городок. Бывало, и камушек под ногу подкинет, но так, мимоходом – настоящую силу на этих убогих не тратила.

А добрая Фея в это время уже весело болтала с приятелями-эльфами, узнавая от них последние лесные новости. Она любила этот добрый и жизнерадостный народ и частенько прилетала посидеть с ними на зеленом берегу, понежиться на солнышке, посмеяться и поговорить о том, о сем… Иногда из воды среди прибрежных кувшинок появлялись наяды – три сестры, и тоже вступали в общий разговор. Но у Феи было с ними настолько мало общего, что ей становилось скучно, и вежливо посидев некоторое время, она улетала. Конечно, легкие крылатые создания ей несравненно ближе. Но сегодня наяды не появлялись, и никто не нарушал приятной беседы с эльфами. Заговорили о добрых предзнаменованиях к хорошему, плодородному лету, и Фея вдруг спохватилась, что совсем забыла про самое доброе чудо, которое намеревалась сегодня сделать. Почувствовав себя очень виноватой, она извинилась перед эльфами, поспешно распрощалась и полетела к реке.

Если уж совершать чудо, то конечно, на том берегу, в маленьком городке по соседству, порой у людей случаются какие-нибудь неприятности. А ведь она уже несколько дней не заглядывала туда, все кружилась по окрестностям, любуясь цветущими пейзажами. Ах, как стыдно! Но ничего, сейчас она быстренько все облетит и проверит, как дела в ее подопечном городке? А потом выберет кого-нибудь подходящего для доброго чуда, там встречаются прелестные детки или милые старушки.

Юной Фее очень полюбился этот городок, она сама выбрала его после окончания Школы Добрых Фей. Ее восхитила живописная речная долина и высокая зеленая гора, и особенно понравилось Эльфийское озеро. А городок, расположившийся на другом берегу, сверху показался совсем игрушечным! Фея даже удивилась, что этот замечательный участок не был занят уже много лет. Правда, тогда она еще не знала про колдунью… Но ей, выпускнице с отличием, не подобает отступать перед злобной старухой, и она будет продолжать свои добрые дела! Ведь Ангел, преподававший им курс Практического гуманизма, утверждал, что добро непременно победит зло, и даже люди за последние века стали гораздо цивилизованней и добрей, а ему нельзя не верить.

В самом радужном настроении Фея подлетела к городку, с умилением глядя на его уютные домики с черепичными крышами и цветущие палисадники. Но спустившись ниже, она сразу почувствовала неладное… Что-то произошло за то время, пока ее не было, и даже собаки не так приветливо, как обычно, виляли ей хвостами. Вообще-то они с большой симпатией относились к доброй Фее, поскольку в отличие от людей могут распознавать бестелесную сущность, но сегодня собаки были понурые и едва шевелили хвостами. "Как это странно!" – подумала Фея и то же мгновение услышала тихий, едва различимый стон… В нем было столько отчаяния и невыносимой боли, что у нее от испуга сжалось сердце.

Глава 3. Горести

Приведя себя в порядок, фрау Ларсен не спеша, с удовольствием выпила ароматного жасминового чаю с сухариком. Настоящий чай у нее давным-давно кончился, она и путь в лавку колониальных товаров забыла, но к счастью, около дома рос большой куст жасмина. Муж посадил его, когда родилась их первая девочка… Многие годы они только наслаждались летом чудесным благоуханием, но теперь жасмин сослужил ей добрую службу, она собирала душистые лепестки, сушила их и даже очень полюбила свой особый чай. "Надо обязательно сходить к булочнику и купить хоть немного хлеба, чтобы соседка не заметила, какой слабой я стала от недоедания." – решила фрау Ларсен. Они договорились, что комнатку ей приготовят уже к следующей неделе. У нее осталось еще немного картошки, и несколько дней она продержится.

Только фрау Ларсен вышла на крыльцо, как увидела на улице соседку и незнакомую, блекло одетую девушку, а пока дошла до калитки, и они ее заметили, соседка уже шла навстречу. "Доброе утро, фрау Ларсен! Я должна перед Вами извиниться… Видите ли, произошло такое недоразумение! Вчера приехала из деревни моя дальняя родственница… и притом совсем неожиданно. Я еще месяц назад написала ее матери и позвала к нам няней, но оказалось, что они готовятся к свадьбе. Но внезапно ее помолвка расстроилась, и она приехала. Прошу меня извинить."

У вдовы потемнело в глазах, лицо покрылось холодным потом, и ледяные ноги подкосились… Она судорожно схватилась за калитку. "Да… недоразумение… Я все понимаю, не беспокойтесь…" Фрау Ларсен едва ответила, чувствуя, что вот-вот может потерять сознание… С трудом дошла до своей двери, а в спальне, застонав, рухнула на старую кушетку, теперь служившую ей постелью. Даже плакать не могла, так больно жгучим спазмом перехватило горло, но потом рыдания стали душить ее, и она зажала рот платком, чтобы соседи не услышали ее горя. Больше всего она боялась, что сильно заболит сердце, а ландышевых капель в пузырьке осталось совсем на донышке. Но чего боишься, то и… Измученное сердце не заставило себя ждать.

Испуганная Фея заглянула в окошко – это здесь беда! Женщина лежала, стиснув руку на груди, лицо было смертельно-бледным, и посиневшие губы страдальчески сжаты. "Плохо с сердцем! Она умирает…" – Фея проскользнула в форточку, и склонившись над больной, трижды дунула ей на лоб. Через несколько мгновений фрау Ларсен задышала ровнее, лицо чуть порозовело, и горькая складка на лбу разгладилась. Она спокойно уснула. Фея облетела скромный домик и ненадолго задержалась у часов в столовой, любуясь райской птичкой, как раз выглянувшей из свой башенки – часы прозвонили одиннадцать.

* * *

Хозяин вернулся разъяренный, как бык, швырнул новые туфли Тиму в лицо, и один каблук больно ударил его над бровью. Оказалось, что у жены бургомистра случился очередной приступ желчной колики и подагры, а это случалось с ней каждый раз, когда она не в меру объедалась гусиной печенкой. Она устроила сапожнику настоящий скандал, заявив, что туфли ей немилосердно жмут и вообще безнадежно испорчены – какой дурак их делал? – что она не потерпит такого к себе отношения, что ноги ее больше не будет в его мастерской, и отныне она будет заказывать обувь в большом городе. Хозяин, который вынужден был льстиво улыбаться и оправдываться, теперь вымещал свою злость на безответном, ни в чем ни повинном Тиме. Он приказал до вечера субботы переделать туфли – или не сносить ему головы!

Оглушенный жестокой несправедливостью, и на время потеряв способность думать, Тим начал дрожащими руками подпарывать швы на туфлях, страшно боясь повредить дорогую парчовую ткань, потому что слезы застлали ему глаза. Он-то понимал, что у бургомистровой жены просто отекли и распухли ноги, да и хозяин прекрасно это знал, но не посмел спорить с важной заказчицей. Подагра от обжорства печенкой, о которой по секрету рассказала ее горничная, давно уже стала предметом язвительных и грустных шуток среди мастеров – все натерпелись от ее капризов, но сейчас Тиму от этого не было легче. Он не чувствовал большого унижения в том, что хозяин швырнул в него туфли, это у них обычное дело, и таких вещей не стыдились, как наготы в бане. Но все заветные планы, которые он лелеял с самого Рождества, рухнули в один миг, и даже осознать до конца случившийся ужас не было сил.

Чувствуя, что подкатившие слезы могут предательски хлынуть из глаз, Тим отбросил работу и под сочувственными взглядами остальных выбежал за дверь. Он шел, задыхаясь от гнева и отчаяния, торопясь поскорей выйти из города, а когда свернул с дороги на опушку леса, забился в густую траву под кустами и уже не сдерживал горьких рыданий. Он давно так не плакал, наверно, с похорон матери… Детские всхлипывания украдкой по ночам были не в счет. "Зачем жить дальше? Все кончено. Даже когда я буду сгорбленным седым стариком, всегда найдется кто-нибудь, кто швырнет в меня башмак. И разве Лотта… Лучше сразу умереть! Можно утопиться, река близко… Эх, жаль, что я умею плавать, еще отец учил. Надо камней положить в карманы." И вдруг еще не ухом услышал, а почувствовал от земли приближающийся топот лошадей… Тим приподнялся на локте и стал пристально вглядываться вдаль, на дорогу, ведущую в большой город.

* * *

В это прекрасное утро мачеха была зла, как обычно, и даже хуже… Анни давно заметила, что ненастная погода больше соответствовала ее сварливому нраву и действовала успокаивающе, а солнце вызывало беспричинное раздражение, будто противоречило ей, и мачеха злилась, вымещая досаду на Анни, особенно когда отец бывал в отъезде. Сестрица Тильда тоже не отставала и тиранила ее, заставляя выполнять свои капризы или, что еще хуже, наговаривала всякую напраслину – а в этом она была на удивление изобретательна. Мачеха не дала Анни договорить и сразу закричала: "Это ж надо было додуматься – в такое время в церкви прохлаждаться! Дел дома невпроворот, мое нарядное платье не дошито, тюлевые занавески не выстираны, а уже воскресенье на носу! И вообще… не сегодня-завтра отец вернется – опять сплошные хлопоты, а к обеду еще ничего не куплено! Нет, даже и не мечтай!" Анни в слезах умоляла ее: меньше, чем через час она вернется. А до воскресенья целых два дня – она все успеет! Платье совсем готово, осталось только ленты пришить.

Она так разволновалась, не в силах смириться с рушившим все отказом, что отступила к двери и уже взялась рукой за створку, готовая бежать к себе переодеться, и прочь из дома. "Ты, милая моя, совсем не понимаешь, когда с тобой говорят по-хорошему!" – мачеха грозно сдвинула черные насурмленые брови и достала из ящика стола ключ. "Сходи наверх, доченька, и запри ее комнату! А ты стой здесь, я тебе покажу, как своевольничать!" Когда Тильда вприпрыжку вернулась с ключом, мачеха больно схватила Анни за плечи, и вытолкнув в коридор, захлопнула дверь. Тильда высунулась, ухмыляясь, и показала ей язык – что, получила?

Как в тумане, привычно подойдя к лестнице, Анни запнулась на нижней ступеньке… В оцепенении опустилась на нее и ткнулась лбом в деревянный столбик перил. Перед глазами неожиданно промелькнул обрывок сегодняшнего сна… вроде она убегала от кого-то… "Только не плакать! – приказала она себе – Плакать нельзя, они могут выйти из комнаты и увидеть меня совершенно уничтоженной, а у них и без того достаточно поводов торжествовать." Она сглотнула комок в горле, поднялась и, стараясь ступать потише, вышла в сад. Дик, заметив ее, начал радостно повизгивать. Она добрела до его конуры, и осев на деревянный ящик, безутешно разрыдалась. А Дик, положив голову ей на колени, поскуливал тихонько и время от времени лизал руку, утешая.

Внезапно он встрепенулся, поднял голову и радостно завилял хвостом, будто приветствуя кого-то. "Что там, Дик?" – Анни отняла руки от заплаканного лица и взглянула наверх – куда смотрел он, но ничего не увидела. Только качнулась ветка, наверно, птица перелетела. Она снова уткнулась в ладони… "Ну, зачем ты так убиваешься?" – спрашивала себя Анни по всегдашней привычке в одиночестве разговаривать сама с собой. "Никакой трагедии не произошло, я уйду завтра. В самом худшем случае – в воскресенье, в церковь ведь пойдут все. Грустно, конечно, что и сегодняшний день пропал, а я-то надеялась… Да, можно сказать, поздравили… Ах, мамочка, если бы ты была жива!"

Свою мать Анни помнила смутно, она давно стала для нее существом неземным, приближенным к ангелам. Мама умерла вскоре после того, как подарила ей ту чудесную куклу на пятилетие. Видно чувствовала, что уже не поправится, и хотела оставить дочке память о себе. Года не прошло, как отец женился, совершенно потеряв голову от прелестей дочери галантерейщика. Он добивался ее согласия несколько месяцев, и они обвенчались, не дождавшись окончания траура. Так Анни получила мачеху и потеряла отца, стала ему совсем безразлична.

 

Галантерейные прелести невесты быстро сменились вздорными капризами жены, а когда у нее родилась дочь Тильда, в семье появился новый тиран. Странно, почему-то Анни никогда не думала о Тильде, как о родной сестре – только как о дочери мачехи. Отец занимался извозом и вместе со своим другом и помощниками часто бывал в отъезде. Они возили товары из большого города, а иногда подряжались ехать еще дальше, и тогда его не было дома по целой неделе. А может быть, он просто не хотел подолгу оставаться с новой женой? Как бы то ни было, Анни оказалась в полном распоряжении мачехи – сначала "ужасной обузой", а потом беззащитной и безгласной служанкой.

"Это просто неслыханно, так издеваться над бедной девушкой!" – от охватившего ее возмущения добрая Фея опустилась слишком низко и задела ветку дерева. Понятно, когда старухи-мойры, прядущие нити судеб, вдруг обрезают одну из них. С этим ничего поделать нельзя, приходится смиряться, их даже олимпийские боги побаивались. Но чтобы один человек так мучил другого, совершенно безответного – да по какому праву?! Не плачь, милая Анни, сейчас я помогу тебе! Жаль, что невозможно наказать твою злобную мачеху, этого добрые феи не умеют, к сожалению. Но для тебя у меня есть подарок." В ту самую минуту Дик предупреждающе зарычал, отвлекая свою хозяйку от горестных мыслей – значит, пришел кто-то чужой.

Рейтинг@Mail.ru