Елизавета Хейнонен
Три мышкетёра
Глава третья,
в которой беглец и его преследователи становятся жертвами географии
Пробежав с мышиную милю, я вдруг довольно отчётливо услышал за спиной топот нескольких пар ног. Видимо, моим противникам удалось прорвать оборону. К стуку каблуков примешивался ещё какой-то звук, который я, как ни старался, не мог распознать. Как позже оказалось, это стучали патроны, висевшие на перевязи у мышкетёра. Я прибавил ходу.
Всегда довольно ярко освещённые улицы центральной части города были намного темнее обычного, и я то и дело натыкался на выпирающий угол дома или попадал ногой в рытвину, которых на дороге было великое множество. Раз или два я чуть не растянулся на земле, поскользнувшись об обглоданную кость, – остаток пиршества бродячего кота или собаки. Темнота ли была тому виной или состояние, в котором я пребывал, но я не узнавал улиц, по которым бежал. А мне-то казалось, что я знаю эту часть города, если не как свои пять пальцев, то достаточно хорошо, чтобы не заблудиться. Некоторые улицы заканчивались тупиками, и тогда мне приходилось поворачивать назад, рискуя натолкнуться на своих преследователей. В одном из таких тупиков я обнаружил кучу мусора и присоединил к ней свой слишком приметный плащ и шпагу, от которой всё равно не было никакого проку. После этого бежать стало сравнительно легче. Я бы с удовольствием избавился бы и от тяжёлых ботфорт, но удержался от искушения, представив себе, что могу по щиколотку увязнуть в зловонной жиже, которая ручейками растекалась по тротуару, заканчивая свой путь в ещё более зловонной сточной канаве, окаймлявшей проезжую часть.
Вдруг прямо передо мной вынырнул из темноты мрачный силуэт огромного здания. Очертания здания показались мне знакомыми. Плутая по лабиринту столичных улочек, я вышел к площади Сент Агюр, известной тем, что на ней располагался дворец кардинала. Я узнал его высокий портал, освещённый двумя факелами в каменных розетках.
Едва я успел сориентироваться, как меня остановил грозный окрик:
– Стой! Кто идет?
Из темноты материализовались две фигуры. Их можно было бы принять за фигуры мышей, если бы не их огромный рост. «Лейб-гвардейцы кардинала Монтаньоло!» – подумал я. И похолодел.
Те из читателей, кто хорошо знаком с историей Мышиного королевства, уже, наверное, догадались, чего я так испугался. Дело в том, что в лейб-гвардии кардинала Монтаньоло служили не мыши, а крысы! Кардинал любил шокировать своих недругов и недоброжелателей (каковых у него, к слову сказать, было немало) тем, что появлялся повсюду в окружении дюжины лейб-гвардейцев, которых сам лично тщательно подбирал исключительно из крыс – шаг, говоривший не только об изобретательности этого хитреца из хитрецов, но и свидетельствовавший о его необычайном мужестве.2 Нет нужды говорить, что мало кто осмеливался вступать в спор с Его Преосвященством. Утверждают, что даже сам король его побаивался. Преемник кардинала Монтаньоло, кардинал Мураццано, во многом продолжил политическую линию, взятую его предшественником, кроме одного: он упразднил вселявшую ужас гвардию, заменив её на традиционную мышиную.
Возникает вопрос: как я, мышь, обитающая во второй половине 16-го тысячелетия, мог оказаться лицом к лицу с кардиналом времён Мауса XIII? Однако в тот момент эта проблема занимала меня меньше всего. Объятый ужасом, я думал только о том, как бы мне выбраться живым из новой переделки.
Но я был не единственным, кто попал в переплёт. Усилившийся стук каблуков напомнил мне о мышкетёрах, посланных за мной вдогонку Бофором. Внезапно стук оборвался, и я услышал, как за моей спиной кто-то чертыхнулся:
– Три тысячи чертей! Кажется, мы влипли.
Мои преследователи, охваченные азартом погони, тоже, видимо, не очень хорошо представляли себе, куда именно они бегут, и оказались удивлены не меньше моего. Сам того не желая, я завлёк их в ловушку.
Здесь следует заметить, что дуэли и драки между королевскими мышкетёрами и гвардейцами кардинала были в те времена строжайше запрещены, а их зачинщики подвергались суровому наказанию вплоть до заключения в страшную тюрьму на Кошачьей горе. В то же время избежать столкновений было невозможно, но лейб-гвардейцам кардинала, которые превосходили прямодушных мышкетёров короля в хитрости и коварстве, почти всегда удавалось выходить сухими из воды, хотя в большинстве случаев именно их нестерпимо наглое и вызывающее поведение служило поводом для ссоры. Совершенно очевидно, что во время таких стычек мыши терпели гораздо большие потери, поскольку перевес силы был на стороне противника. Поэтому, чтобы свести случайные драки к минимуму, мышкетёры короля старались не лезть на рожон и держаться подальше от дворца кардинала, если у них не было специального предписания.
– Смотри-ка, Рэтклифф, какие смельчаки к нам пожаловали, – сказала одна из крыс, обнажая свои огромные зубы в хитром оскале.
– Заблудились, наверное, – в тон своему товарищу ответил тот, кого звали Рэтклиффом.
– Или пришли шпионить. Мне лично это последнее предположение нравится гораздо больше. А тебе?
– Мне тоже. Оно даёт нам основание для ареста, так ведь, Рэтфорд?
– Совершенно верно, – согласился последний и, обращаясь к нам, сказал с преувеличенной вежливостью: – Прошу вас отдать нам свои шпаги, господа, и следовать за нами. Мы арестовываем вас по обвинению в шпионаже.
– И не подумаем! – подал голос один из моих преследователей.
– А подумать стоит, – ответил Рэтфорд.
Это были золотые слова, и я решил принять их как руководство к действию. Я быстро оценил ситуацию и, пока гвардейцы и мышкетёры препирались, юркнул в просвет между широко расставленными задними лапами Рэтклиффа. Как впоследствии оказалось, моя интуиция подсказала мне удачный манёвр. Суть его заключалась в том, чтобы бежать не назад, а вперёд, по направлению ко дворцу, а оттуда – в одну из многочисленных боковых улочек, берущих начало у площади Сент Агюр. Крысы, не подозревавшие об истинном положении вещей и не ожидавшие от меня такой прыти, так и застыли в удивлении, в то же время преграждая путь моим преследователям.
Воспользовавшись замешательством с обеих сторон, я бросился бежать со скоростью, на которую только были способны мои натруженные ноги.
Глава четвертая,
в которой я нахожу прибежище в более чем странной компании
Минут через десять я позволил себе остановиться и перевести дух. Бег на длинные дистанции был явно не моим видом спорта. Ноги мои гудели, в боку кололо, в груди стоял кол. Я поискал глазами какое-нибудь укромное местечко, где можно было бы затаиться на время и немного отдышаться. Но дома стояли плотной стеной, соприкасаясь не только крышами, но и стенами. Как назло, ни одной подворотни, ни одного тёмного полуподвала, выходящего на улицу. Мне ничего не оставалось, как продолжить путь. Пока звуков погони не было слышно, но это не означало, что я в безопасности. Я не знал, что именно происходит, поэтому вполне допускал, что мышкетёры и гвардейцы могли договориться меж собой (наличие общего врага сближает), и тогда мне пришлось бы иметь дело не с тремя, а с пятью вооружёнными до зубов преследователями.
Собрав последние силы, я побежал по пустынной улице, мимо темных окон, за которыми мирно посапывали мыши и мышки, ни сном ни духом не ведая о разыгрывающейся за их окнами драме и даже не подозревая о моем существовании.
Однако улица, освещённая лишь пепельным светом луны, была далеко не так пустынна, как я полагал. В одной из ниш я краем глаза успел заметить притаившуюся фигуру, которую можно было принять за поджидавшего случайную жертву грабителя. Но если это и было так, моя персона его не заинтересовала. В другой раз мне показалось, что я слышу приглушённые голоса. Я уже почти добежал до конца улицы, как вдруг от одной из стен отделилась длинная тень. Судя по очертаниям, это была особа женского пола. Двигалась она свободно, даже несколько развязно, отчего я поначалу решил, что передо мной представительница самой древней женской профессии.
– Куда торопишься, красавчик? – спросила мышка, преграждая мне путь. – Притормози на минутку, и я поведаю тебе о том, чего ты не знаешь. Всё расскажу: и что было, и что ждёт тебя впереди.
Я невольно остановился, привлечённый её странными словами. Мне вдруг показалось, что вот сейчас я действительно получу ответ на вопросы, подспудно терзавшие моё сознание вот уже несколько часов. Но тут она сказала: «Но сначала позолоти лапку», и я понял, что ошибся. Передо мной была самая обыкновенная цыганка.
– Если я не поспешу, то впереди у меня уже ничего не будет, – пропыхтел я, с трудом выговаривая слова.
– За тобой кто-то гонится? – догадалась цыганка.
– Да. Двое гвардейцев кардинала и три мышкетёра.
Цыганка недоверчиво оглядела меня с ног до головы. Видимо, её несколько смутил мой мышкетёрский камзол. Но, подумав немного, она сказала:
– Так и быть. Идём со мной.
– Куда? – не понял я.
– Ты ведь не хочешь, чтобы тебя поймали?
– Нет.
– Ну так идём.
И, не дожидаясь моего ответа, она пошла вперёд, уверенная в том, что я последую за ней.
«Была не была! – подумал я. – Лучше принять участь, уготовленную мне прекрасной дамой (я забыл упомянуть, что цыганка была молода и красива), чем быть пленённым мышкетёрами короля», – и побрёл вслед за удаляющейся стройной фигуркой. Силы мои были на исходе, и теперь, когда спасение казалось совсем близко, я вдруг почувствовал смертельную усталость.
В конце улицы цыганка остановилась, поджидая, пока я её догоню.
– Уже недалеко, – сказала она, видя, что я едва переставляю ноги, и желая меня подбодрить. – Через пять минут мы будем на месте.
Мы свернули на боковую улочку и вскоре вышли на небольшую площадь, носившую название Площадь старьёвщиков.3 Посреди площади, кто сидя, кто полулёжа, грелись подле большого костра около дюжины мышей и мышек, в которых я без труда распознал соотечественников моей провожатой. Неподалёку стояли две крытые брезентом повозки. Как выяснилось позже, в них спала детвора. Цыгане что-то обсуждали меж собой на им одним понятном наречии. До моего уха долетели несколько фраз, смысла которых я не смог разобрать. При нашем приближении гомон голосов смолк, и все головы повернулись в нашу сторону.
– Его нужно спрятать, – сказала моя спутница, обращаясь ко всем сразу. – За ним гонятся.
Какое-то время цыгане с молчаливым интересом рассматривали меня, потом один из них, старик с изборождённым морщинами, обветренным лицом, сказал:
– Ну, надо так надо. Займись им, Манана.
Сидевшая рядом с ним немолодая цыганка, кряхтя, поднялась с места и подошла ко мне. Оглядев меня сверху донизу оценивающим взглядом свахи, она бросила коротко:
– Снимай камзол.
«Значит, все-таки будут грабить», – подумал я. Денег при мне не было. Несколько крон, которые я прихватил с собой на всякий случай, отправляясь на маскарад, я оставил трактирщику, зато в потайном кармашке панталон у меня были дорогие моему сердцу новые часы.
– Делай, что она говорит, – поторопила меня моя недавняя спутница.
Мне ничего не оставалось, как повиноваться. Я чувствовал себя слишком разбитым, чтобы оказывать сопротивление. Сняв камзол, я вручил его старухе.
– Наденешь вот это, – сказала она, передавая мне нечто вроде телогрейки, которую по её знаку снял с себя один из цыган.
Теперь я уже ничего не понимал. Всё так же безропотно я напялил на себя засаленную телогрейку, которая была настолько старой, что вата в ней свалялась и местами вздымалась жёсткими бугорками. Один такой бугорок оказался прямо на уровне моей груди. «Во всяком случае, они не хотят, чтобы я умер от холода в одной рубашке», – подумал я с безразличием мыши, смирившейся со своей участью.
– Сядь сюда, – продолжала грабительница, – и повернись лицом к свету.
Я выполнил и этот приказ.
Цыганка опустилась передо мной на колени и, сняв с меня шляпу, отбросила её в сторону. Её тут же кто-то поднял. Потом, порывшись в своих бесчисленных юбках, вытащила из их недр небольшую жестяную коробочку.
– Теперь старайся не шевелиться, а то я нечаянно выколю тебе глаз. Лучше вообще закрой глаза. И не нужно так напрягаться. Расслабь лицевые мышцы. Не бойся, больно не будет. Чай, не к зубодёру пришёл, – сказала старуха и, видимо, скорчила при этом какую-то забавную мину, потому что все кругом рассмеялись. Не смеялся только я один.
– Доверься ей, – тихо сказала молодая цыганка, усаживаясь на землю подле меня. – Манана своё дело знает. Лучшего гримёра не сыскать во всём Маусвиле.4
«Так вот оно что! Гримёра! – подумал я. – Старая цыганка просто-напросто собирается изменить мою внешность!»
Значит, моя прекрасная спутница не обманула меня! Она действительно хотела мне помочь! Червь сомнения, не дававший мне покоя всё это время, уснул, и я с лёгким сердцем позволил цыганке произвести над моим лицом все необходимые манипуляции.
Моё мучение длилось минут пятнадцать, но наконец дело было сделано.
– Готово! – сказала старуха, отстраняясь, чтобы дать возможность остальным оценить её труд.
По всеобщей реакции я понял, что цыганка постаралась на славу.
– Да-а, теперь его и мама родная не узнает, – прокомментировал кто-то.
Я обратил своё новое лицо к моей юной спасительнице, чтобы услышать, что она скажет. Видимо, я повернулся слишком резко, потому что красавица неожиданно отпрянула от меня.
– Что-то не так? – спросил я.
– Нет, нет. Всё замечательно, – сказала она как-то чересчур поспешно. – Просто… просто немного непривычно.
– Теперь его выдают только ботфорты, – заметил старый цыган. – Надо, чтобы он снял и их тоже.
«Вот это я сделаю с превеликим удовольствием», – подумал я. Стащив непривычную обувь, я остался в одних носках.
– Смотрите, какие странные портянки, – сказала одна из цыганок, показывая на мои ступни.
– Это носки, – поправил её я.
Все стали разглядывать мои носки, словно перед ними был не обычный предмет мышиного гардероба, а какая-то экзотическая птица.
– Странная штуковина, – прокомментировал кто-то. – Её даже обернуть-то толком нельзя.
– А она не обёртывается, а надевается на ногу.
Я снял один носок и показал, как его нужно надевать.
– Видите, как быстро? Очень удобная вещь.
Никто не стал со мной спорить, но мне показалось, что я их не убедил. Видимо, цыгане предпочитали одеваться по старинке.
Когда я вновь повернулся к своей прекрасной спутнице, она уже овладела собой, но чувствовала себя по-прежнему неловко и, чтобы сгладить ситуацию – другого объяснения я не нахожу, – предложила мне немного отдохнуть, положив голову ей на колени. Я не заставил просить себя дважды.
Так я лежал, любуясь игрой язычков пламени на монистах, украшавших её дивную шею, когда я вдруг услышал знакомый звук, чем-то напоминающий стук кастаньет. Сомнения быть не могло: это приближалась погоня.
– Это они, – сказал я, приподнимая голову и вглядываясь в темноту переулка, из которого должны были появиться мышкетёры, но моя спасительница ласковым и в то же время решительным жестом вернула мою голову себе на колени.
По тому, как внезапно напряглись её мышцы, я понял, что мышкетёры уже вышли на площадь.
– Сколько их? – спросил я.
– Трое, – ответила она шёпотом.
У меня немного отлегло от сердца. «Трое – это всё же лучше, чем пятеро, – подумал я, – потому что это означает, что гвардейцы кардинала остались охранять дворец».
Между тем незваные гости приблизились к костру.
– Мы ищем своего приятеля. Он назначил нам встречу на площади, но мы спьяну забыли на какой, – то ли на Площади старьёвщиков, то ли на Площади оборвышей. Вы здесь никого чужого не видели? – спросил один из них, ощупывая лица собравшихся вокруг костра мышей испытующим взглядом инквизитора.
– Да вот же он! – воскликнула старая цыганка, показывая на меня костлявым пальцем – тем самым, которым всего несколько минут назад наносила грим на моё лицо.
Я непроизвольно втянул голову в плечи, но тут мышкетёр, бросив на меня беглый взгляд, громко рассмеялся и сказал:
– Ну и горазда ты шутить, старая! Смотри, когда-нибудь дошутишься! Скажи спасибо, что у меня есть чувство юмора, а то лишилась бы сейчас своего облезлого хвоста.
– А чем тебе не нравится мой избранник? – спросила моя прекрасная спасительница.
Мышкетёр ещё раз взглянул на меня, как мне показалось, с отвращением.
– И где ты только откопала этого урода? Неужели не нашлось никого посимпатичней? – спросил он.
– Любовь слепа, – заметила одна из цыганок и прыснула.
– Причём на оба глаза, – вставил второй мышкетёр, и громко рассмеялся своей шутке.
– Представляю себе, что будет, если эта красотка вдруг прозреет, – сказал третий мышкетёр.
Они ещё какое-то время позубоскалили на мой счёт, потом первый мышкетёр сказал:
– Ну всё, повеселились и хватит. Нам пора. Вы посмотрели, что там под брезентом? – обратился он к своим товарищам.
– Только чумазая детвора, – ответил второй мышкетёр.
– Значит, он свернул в другой переулок. Теперь его и днём с огнём не сыщешь.
Прежде чем уйти, мышкетёр повернулся к моей спасительнице:
– Прощай, красавица! Жаль, служба зовёт. Но на тот случай, если вдруг прозреешь, запомни: моё имя Кабеку. Я из роты лейтенанта Бофора. Уверен, мы с тобой поладим.
Когда мышкетёры ушли, цыгане стали устраиваться на ночлег. Спали они тут же, на земле, подложив под голову свои нехитрые пожитки. Я примостился рядом с моей спасительницей. Уже засыпая, я вдруг вспомнил, что даже не знаю ее имени, но не решился её беспокоить. «Я спрошу её об этом завтра», – подумал я и закрыл глаза.
Глава пятая,
в которой я знакомлюсь с Пройдохой Мишелем
Проснулся я от холода. Костер погас, а моя телогрейка оказалась недостаточно тёплой, чтобы уберечь меня от утренней свежести. Я приподнялся, чтобы размять затёкшие члены и только тут заметил, что у потухшего костра кроме меня никого нет. Пока я спал, цыган и след простыл. Здорово же я устал, если не услышал звука отъезжающих повозок. А я ведь даже не успел выразить признательность своим спасителям. Нужно будет непременно их отыскать и поблагодарить. Эти мыши выручили меня, не задав ни одного вопроса, даже не спросив, кто я такой. На этой мысли я запнулся. А и в самом деле: кто я такой? Если подумать, то господа Фромаж, Сассенаж и Шабишу имели на этот счёт гораздо более чёткое представление, причём они принимали меня явно не за того, кто я есть на самом деле. Тут было над чем поразмыслить.
Незнакомые улицы, тёмные и зловонные, одежда мышкетёров, какой не носят уже по меньшей мере полторы сотни лет, крысиная рота кардинала – всё это и многое другое, увиденное и услышанное мною в эту самую необычную ночь моей жизни, говорило о том, что со мной произошло нечто невероятное. Каким-то чудесным образом я попал в прошлое. Нет, мне, конечно, приходилось слышать о путешествиях во времени. С тех пор, как было открыто электричество, мечты о создании машины, с помощью которой можно перенестись в прошлое или в будущее, перешли из теоретической плоскости в плоскость практическую. И ведь что интересно: не все попытки оканчивались неудачей. Мне приходилось читать об экспериментаторах, исчезавших из наглухо запертых помещений, что могло быть свидетельством того, что эксперимент удался, во всяком случае, наполовину. Более того, я сам своими собственными глазами видел лабораторию, из которой таинственным образом исчез известный учёный-физик, и даже прикасался к изобретённому им аппарату. А что если я тоже стал нечаянной жертвой одного из таких экспериментов, этаким случайным побочным продуктом научных изысканий?
Впрочем, кто именно таким непостижимым образом вмешался в мою судьбу и как это произошло, было не суть важно, тем более что я, будучи абсолютным профаном в этом вопросе, всё равно не мог бы даже отдалённо представить себе, как работает машина времени. Поэтому я решил не тратить силы на бесполезное теоретизирование, а сосредоточиться на практической стороне дела, а именно решить, как мне быть дальше. Мой урчащий желудок подсказывал, что дальше нужно что-нибудь поесть, но как раздобыть еды, если в карманах гуляет ветер?
Стоило мне подумать о еде, как голод дал о себе знать ещё пуще прежнего. Я решил порыться в костре – не найдётся ли там кусочек запечённой картофелины? В тот момент я не побрезговал бы даже недоеденной корочкой хлеба, так я вдруг захотел есть.
Я обошёл вокруг костра, но ничего не нашёл. Поправлюсь: я не нашёл ничего съестного. Вернувшись в исходный пункт, я обнаружил рядом с тем местом, которое служило мне изголовьем, пару ещё вполне крепких сандалий. Не без удовольствия стащив носки, ставшие неприятно влажными от хождения по сырой земле, я сунул ноги в сандалии, которые, я не сомневался, заботливо оставила для меня моя прекрасная незнакомка. Сандалии были немного великоваты, но я не помню, чтобы я когда-либо в жизни так радовался новой паре обуви.
Теперь я был не только одет, но и обут, и мог отправляться на поиски пищи и крова. Хотя, вдруг подумал я, кров у меня как раз есть. Как я говорил, я уже успел догадаться, что меня принимали за одного из моих предков, который чем-то не угодил Его Величеству, причём вина его была настолько велика, что король отдал приказ о его аресте, а дом велел опечатать. Из чего следовало, что дом в данный момент пустует, а значит, готов принять нового хозяина. Не исключено, что в его кладовых даже найдётся что-нибудь съестное.
Приободрённый последней мыслью, я быстро зашагал в направлении, в котором, по моим представлениям, должен был находиться мой дом. О том, как я в него попаду, я пока не думал. Было бы желание, а способ найдётся.
На горизонте уже начали пробиваться бледные лучи зари. «Интересно, который теперь час?» – подумал я и машинально потянулся к кармашку. Но на полпути я вдруг отдёрнул лапу, испугавшись, что часов там может не оказаться. Ведь я как-никак провёл ночь в компании цыган, а они, я слышал, своего не упустят. Однако мои опасения оказались напрасны. Часы были на месте. Что ни говори, странные мне попались цыгане.
Я не без трепета нажал на пуговку часов (теперь это была единственная вещь, которая связывала меня с моим прошлым), и крышечка, скрывавшая циферблат, приподнялась с приятным звоном. Часы показывали половину шестого – время, когда жители мышиной столицы досматривают последние сны.
Но вот в конце улицы показался первый прохожий. Я обрадовался: возможно, он поможет мне сориентироваться. Однако, по мере того, как расстояние между нами сокращалось, я начал сомневаться, что мне удастся получить вразумительный ответ на свой вопрос. Судя по его неверной походке, движущийся мне навстречу субъект был мертвецки пьян. Видимо, он не так давно покинул одно из злачных мест, где можно кутить до утра, или, что более вероятно, провёл часть ночи в одной из придорожных канав. Об этом говорили совсем ещё свежие пятна грязи на его одежде. В то же время он не выглядел вконец опустившимся, и я решил попытать счастья. Приблизившись к нему на безопасное расстояние – от парня так разило перегаром, смешанном с кислым запахом помоев, что хоть нос затыкай, – я сказал:
– Прошу прощения. Кажется, я немного заблудился…
Это было всё, что я успел вымолвить. Пьяница вдруг сделал огромные испуганные глаза и, выставив вперёд передние лапы, словно не желая, чтобы я приближался к нему, стал пятиться назад, приговаривая:
– Сгинь, сгинь, нечистая!
Потом вдруг рухнул передо мной на колени и стал умолять:
– Клянусь, больше ни капли не возьму в рот, только уйди! Обещаю: я буду самым примерным семьянином, буду заботиться о жене и детях, выносить помои, всегда буду трезв, как стёклышко. Только отпусти меня сейчас, пожалей заблудшую душу!
Позднее, размышляя над происшедшим, я пришёл к выводу, что любитель приложиться к бутылке, скорее всего, принял меня за порождение белой горячки. Но в тот момент, не понимая, чем я мог так напугать случайного прохожего, которого я и видел-то впервые в жизни, я растерялся и сказал, недоуменно пожимая плечами:
– Да разве я вас держу?
Ответом мне был стук подмёток о булыжную мостовую. Пьяница улепётывал со всех ног.
Недоуменно передёрнув плечами, я продолжил свой путь. Теперь, заметив издали прохожего, я старался не встречаться с ним взглядом, чтобы не видеть выражение страха или отвращения на его лице. Было ясно: помощи мне было ждать неоткуда, придётся положиться на своё умение ориентироваться в незнакомом городе, каким стал для меня Маусвиль. Едва я успел так подумать, как увидел прямо перед собой купол собора Семи святых мышей, искрящийся в первых лучах солнца. Это означало, что моим ночным странствиям пришёл конец. Теперь я уже не мог заблудиться.
Не прошло и получаса, как я стоял перед порталом своего особняка. Но вот беда: пока я бродил по городу, стало совсем светло, и мой первоначальный план, состоявший в том, чтобы вскарабкаться по водосточной трубе на крышу, а оттуда, выдавив стекло, через слуховое оконце пробраться во внутрь дома, оказался невыполнимым. Кто-нибудь мог увидеть меня из окна напротив и, приняв за грабителя, вызвать полицию. Да и на улице стало более оживлённо. Обманутый в своих надеждах, я тяжело опустился на край тротуара напротив своего собственного дома, двери которого оказались для меня закрыты.
Из оцепенения меня вывел резкий звук. Что-то звякнуло о тротуар неподалёку от того места, где я сидел, погружённый в горькие раздумья. Присмотревшись, я увидел, что это монета в три шиллинга. «Видимо, обронил кто-то из прохожих», – подумал я и, подняв голову, увидел в нескольких шагах от себя удаляющуюся быстрым шагом мышку в чепце и грубых башмаках. Я хотел было окликнуть её, но в этот момент вновь послышалось уже знакомое мне звяканье, и на тротуар опять упала монета, на этот раз уже в пять шиллингов. Сделав несколько оборотов вокруг своей оси, она со звоном опустилась прямо передо мной. Будь я подогадливей, я бы уже тогда понял, что происходит. Но разве мог дворянин, представитель одного из древнейших родов Мышиного королевства догадаться, что ему подают милостыню! Видимо, в своей засаленной телогрейке, сандалиях на босу ногу и со скорбной миной на помятом лице я являл собой настолько жалкое зрелище, что исполнил жалостью и состраданием сердца окрестных жителей.
Вскоре у моих ног уже собралась небольшая кучка медных монет.
– Неплохой улов, однако, – услышал я насмешливый голос у себя над головой.
Взглянув вверх, я увидел ещё совсем молодую мышь в одеянии, состоящем из прорех и заплат. Последних было так много, что трудно было сказать, каков был изначальный цвет этого оригинального костюма. Живописный наряд моего собеседника дополняло некое подобие современного цилиндра, пара стоптанных башмаков и трость, на которую он сейчас опирался на манер скучающих лондонских денди: левая лапка на бедре, правая – на набалдашнике отведённой в сторону трости. Вообще надо сказать, что держался он с достоинством, всем своим видом говоря, что не одежда красит мышь.
Встретившись со мной взглядом, обладатель живописного костюма не отшатнулся и даже не поморщился, отчего сразу снискал моё расположение. Он чем-то напомнил мне Марселя, и я тяжело вздохнул, пожалев о том, что моего верного слуги нет сейчас со мной.
– Да, – ответил я, чтобы поддержать беседу. – Улов, кажется, неплохой.
– Но что-то ты не весел, приятель. Вижу, не умеешь ты радоваться жизни. Вон тебе как подфартило, а ты сидишь, темнее тучи. Может, пройдёмся до ближайшей пивной, поднимем тебе настроение? Да и мне не мешало бы немного подлечиться. Голова раскалывается. И представляешь, что самое обидное? За весь вчерашний день я не выпил ни капли. Вечером попал в облаву, пришлось провести ночь в винной бочке на набережной. Вот и надышался винных паров до одурения. Тебе никогда не приходилось ночевать в бочке из-под рома?
– Нет.
– Мне тоже раньше не приходилось. Знал бы, ни за что бы не полез. Пока сидишь, ещё ничего, но потом! Ну как, составишь мне компанию? Только чур ты платишь. У меня при себе ни шиллинга. Всё, что было, спустил вчера на одну красотку. А так я вообще-то на судьбу не жалуюсь. Ну так как тебе моё предложение?
– Хорошее предложение, – ответил я, получив возможность наконец вставить словечко. – Как думаешь, здесь хватит на то, чтобы немного перекусить?
– Должно хватить. Ещё и останется. А если не хватит, то Магнолия нас накормит. Она там работает подавальщицей. Обслужит по первому разряду. Эта мышка ко мне неравнодушна. Ну, и я к ней, соответственно.
Я поднялся.
– А деньги? – спросил мой новый знакомый, увидев, что я готов последовать за ним.
Я представил себя, подбирающим с земли милостыню, и сказал:
– Возьми их себе.
– Тебе что, не нужны деньги?
– Тебе они нужнее. У меня нет таких расходов, как у тебя.
– И то правда.
Он посмотрел на меня с жалостью, потом, дружески хлопнув по плечу, сказал:
– A ты классный парень. Знаешь, я как увидел тебя, так сразу и сказал себе: вот хороший парень. А то, что с виду неказист, так ведь в том не твоя вина. Главное в мыши – это внутреннее содержание, так ведь? Возьмем, к примеру, меня. Я ведь тоже вроде не красавец, а мышки проходу не дают. Устал отбиваться. А всё отчего? Оттого, что я добр, отзывчив и понимаю женскую душу, как никто другой. Но прости, я забыл отрекомендоваться, – он приподнял свой цилиндр. – Пройдоха Мишель собственной персоной. Может, слыхал о таком?
Я сказал, что, к сожалению, не приходилось.
– А тебя как кличут? – спросил он, не дождавшись, пока я тоже представлюсь.
Я назвал ему своё имя.
– А по-нашему?
– Как это? – не понял я.
– Ну, по-нашему, по блатному. Прозвище-то у тебя есть? Ну, вот я, к примеру, Пройдоха, а ты?
– Случается, что меня величают графом, – ответил я, не придумав ничего лучше.
– Графом! – рассмеялся он. – Ну и умора! У кого-то явно нет проблем с чувством юмора!
Тут он спохватился и спросил:
– Ты не обиделся? Если я тебя обидел, то прости, не сдержался. Уж больно прозвище у тебя забавное. Но зато редкое, – добавил он, желая как-то загладить свою оплошность. – Ни с кем не спутаешь. И амплуа ты себе выбрал подходящее.
– Амплуа? – опять не понял я.
– Ну да, амплуа. Я хочу сказать, что та социальная роль, которую ты определил для себя, соответствует твоим внешним данным.
В этот момент в конце улицы появился небольшой отряд мышкетёров, среди которых я узнал своих ночных знакомых Бофора и Кабеку. Перед моим домом они замедлили шаг и стали внимательно осматривать окна и входную дверь.
– Печать не нарушена, – констатировал Бофор. – Значит, граф здесь не появлялся.
Тут Кабеку заметил меня.
– А-а, старый знакомый! Ты-то что здесь делаешь?
– Да вот, встретил приятеля.
– Ну-ну. Передавай привет своей невесте. До сих пор не пойму, что она в тебе нашла.
