Елизавета Хейнонен
Три мышкетёра
Глава одиннадцатая,
в которой я удостаиваюсь чести впервые лицезреть господина королевского прокурора
На следующее утро Мишель отправился на улицу Задушенных Мышей за моей лицензией, а я решил начать день с посещения старьевщика. Чтобы держать под наблюдением ювелирную лавку господина Страчино, а также для последующих действий мне нужно было изменить свой облик и в первую очередь несколько разнообразить свой гардероб. Вещи, которые я обнаружил в доме графа, для вышеозначенной цели не годились, требовалось подыскать себе что-нибудь попроще.
Один магазинчик, торгующий подержанными вещами, я заприметил ещё в первый день своего пребывания в королевстве Мауса XIII. Он находился на одной из улочек, берущих начало у известной читателю Площади Старьёвщиков, где я провёл свою первую ночь в компании цыган. Это было достаточно далеко, где-то в получасе ходьбы от дома графа, но подумав, что на поиски другой лавки может уйти гораздо больше времени, я направил свои стопы прямо туда.
Магазинчик состоял из одной большой комнаты, заваленной всяческой рухлядью, как, впрочем, и положено лавке старьёвщика. Хозяина я заметил не сразу. Он стоял среди груды тряпичного хлама и, приподняв линялые панталоны, внимательно разглядывал их, очевидно, на предмет пятен или каких других изъянов. На скрип двери он обернулся.
– Желаете что-то продать или, наоборот, приобрести? – спросил он после того, как внимательно оглядел меня с ног до головы.
– Я бы хотел взглянуть на вашу коллекцию одежды, – ответил я, чувствуя себя несколько неловко под его пронзительным взглядом, хотя давно бы должен привыкнуть к тому, что вызываю любопытство у своих собратьев.
– Взглянуть на мою коллекцию! Пожалуйста! Вся моя коллекция вот в этой куче. Прошу! – и старьёвщик показал на груду тряпья у своих ног. –Изучайте на здоровье. Если понадобится моя помощь, вы найдёте меня за конторкой.
С этими словами он отошёл, а я стал рыться в хламе. Чего там только не было! Причём многие вещи были в довольно хорошем состоянии. Видимо, старьёвщик не брал на комиссию, как сейчас принято говорить, что попало. Я присмотрел несколько вещей, которые могли бы мне пригодиться. Особенно мне понравился короткий камзол, из тех, что носили в ту пору состоятельные горожане, и я решил тут же примерить его.
– Так я и думал! – услышал я за спиной голос хозяина лавки.
– Вы позволите? – спросил он, подходя поближе и поднимая с пола мою телогрейку. – Как только вы вошли, я сразу понял, что горб у вас липовый.
– Хотите знать, как я догадался? – продолжил он, видя моё замешательство.
Я сказал, что было бы любопытно узнать.
– Уж больно вы высоки для горбуна.
– Вы первый, кто обратил на это внимание, – сказал я. – До сих пор все думали, что горб настоящий.
– Ну, я-то не все. У меня глаз намётан. Стоит кому забрести в мою лавку, как я уже знаю, что это за птица и с чем пожаловала. Ну и телогреечка ваша мне немного помогла. Знакомая телогреечка.
– Да, телогрейка действительно не моя, – ответил я. – Мне её одолжили.
– И ещё сдаётся мне, – продолжил свой экскурс в мою биографию старьёвщик, – что вы не из местных. Тут на днях комедианты объявились. Вот я и подумал, не из их ли вы числа.
Я сказал, что действительно принадлежу к труппе бродячих актёров. Моя ложь выглядела тем более убедительной, что подтверждалась горой отобранного мною платья. Старьёвщик, скорее всего, решил, что я закупаю костюмы для всей труппы.
– Если вам она больше не нужна, – продолжал старьёвщик, который на протяжении нашего разговора не выпускал из лап телогрейку, – то я готов приобрести её у вас в обмен на другую одежду.
– Я не могу ее продать, ведь вещь не моя, – ответил я. – Я должен вернуть её владельцу. Я даже не успел поблагодарить его за услугу. Вот только не знаю, где его теперь искать.
И я поведал старьёвщику историю моих мытарств, несколько видоизменив её сообразно ситуации: отстал от труппы, заблудился в малознакомом городе, набрёл на греющихся у костра гостеприимных цыган.
– Проснувшись утром, я не обнаружил ни цыган, ни повозки, – закончил я свой рассказ. Будет жаль, если они покинули город насовсем.
– Скорее всего, так оно и есть, – сказал старьёвщик. – Вот уже третий день, как я никого из них не видел, а до этого они частенько сюда наведывались. Случалось, что и по нескольку раз на день.
– Среди них была старая цыганка по имени Манана. Я надеялся купить у неё кое-что из аксессуаров гримёра.
– Вы имеете в виду накладные носы?
– Не совсем, но нечто в этом роде.
– А я и понятия не имел, что она и этим тоже приторговывает.
Я не до конца понял последнее замечание старьевщика и потому оставил его без комментариев, лишь ещё раз выразив сожаление по поводу отъезда цыган.
Заметив, что я расстроен, старик сказал:
– Я не знаю, есть ли у господина Тартара то, что вам надо, но вы могли бы к нему заглянуть, это совсем недалеко – если, конечно, не боитесь.
– А кто это, господин Тартар? – спросил я.
– Это самый известный в городе парфюмер.
– И чем же он так страшен, что я должен его бояться?
– Скажем так: у него дурная репутация.
– Он что, продаёт отравленные духи?
– Не исключено. За лапу пойман не был, но слухи ходят разные. Знаете, как это бывает: кто-то желает продлить себе молодость, кто-то, наоборот, укоротить жизнь сопернику или сопернице. Говорят, господин Тартар не отказывает в помощи ни тем, ни другим.
– И это сходит ему с лап?
– До сих пор сходило. У него могущественные покровители. Среди его клиентов не только дамы высшего света и полусвета, но даже, я слышал, особы голубых кровей. Но вас всё это не должно тревожить. Возьмёте, что вам надо, да уйдёте.
– Если я решусь наведаться к господину Тартару, как мне его найти?
– Нет ничего проще. От Площади старьёвщиков возьмёте влево, в сторону Кошачьего моста, здесь до него лапой подать, а когда перейдёте мост, опять повернёте налево, в первый же переулок. Не ошибётесь. Ваш нос вас сам туда выведет. Раньше, когда господин Тартар ещё был не так известен, он арендовал небольшой домишко прямо на Кошачьем мосту, но после погрома переехал в менее людное место.
– После погрома?
– Да. А чему вы так удивляетесь? Народ у нас по большей части тёмный, суеверный, и те, кому по нескольку раз на день приходилось проходить мимо обители колдуна, как здесь называют господина Тартара, взбунтовались и однажды нагрянули к нему с ломами и кувалдами. Всё порушили. Но нашлись благодетели, помогли парфюмеру обосноваться на новом месте. Зато теперь у господина Тартара не то, что лавка, а целый дом с большим подвальным помещением. В подвале, говорят, располагается лаборатория, где господин Тартар колдует по ночам. Туда ведёт железная дверь, так что все реторты и прочая колдовская утварь теперь в безопасности. Вывески на доме, правда, нет, да она и не нужна. Найдёте по запаху. Это тем более просто, что все соседние дома пустуют, причём всё по той же причине: никто не хочет жить по соседству с нечистой силой.
Я поблагодарил словоохотливого старика за подробную информацию, расплатился за покупки и, сказав, что зайду за ними на обратном пути, отправился на поиски парфюмера.
Как и предсказывал старьёвщик, нужный дом я отыскал сразу. На подходе к нему меня обогнала карета, из которой вышел грузный господин в белом парике и в зелёном расшитом золотом камзоле. Лица его я не разглядел, но по всему было видно, что это птица высокого полёта. Господин уверенно поднялся по трём ступенькам, ведущим в дом, распахнул дверь и вошёл внутрь. Я последовал за ним. Важный господин пересёк первое помещение, оборудованное наподобие современной аптеки, и, не задерживаясь у прилавка, прямиком направился к другой двери, очевидно, ведущей во внутренние помещения дома. За длинным прилавком я успел заметить двух молодых мышей, по всей видимости, помощников или учеников господина Тартара, которые обслуживали двух дам. На секунду я замешкался, но не стал останавливаться, а последовал за зелёным камзолом. Тот уже потянул на себя дверь, как вдруг взволнованный молодой голос воскликнул:
– Нет, нет, вам туда нельзя!
Благообразный господин никак не отреагировал на это восклицание, видимо, понял, что подобный окрик никак не мог быть обращён к нему, я же остановился в нерешительности. Ко мне уже спешил один из продавцов, повторяя:
– Вам туда никак нельзя. Там сам господин Тартар обслуживает особых клиентов. Все остальные покупатели обслуживаются здесь.
– А что нужно для того, чтобы стать особым клиентом? – спросил я, с трудом скрывая усмешку.
– Для этого нужно зваться господином Шевротеном и быть как минимум королевским прокурором, – ответил юнец, который, по-видимому, не был лишён чувства юмора или был, как и я, противником социальной дискриминации.
– Как тот господин, что только что вошёл в эту дверь? – догадался я.
– Именно.
– Так это и есть господин королевский прокурор, гроза всех воров и бандитов и по совместительству счастливый обладатель прелестной юной особы в качестве жены?
– Он самый.
– Ну что ж, до него мне, пожалуй, и в самом деле далеко, – смирился я. – Придётся довольствоваться тем, что мне оставили сословные предрассудки.
– Пожалуйте к прилавку, – сказал юный парфюмер. – Поверьте, здесь вы найдёте всё, что вам нужно, и по более доступной цене. Только придётся минуточку подождать. Я должен сначала отпустить эту даму.
– Не спешите, я не тороплюсь, – заверил я его. Я уже принял решение во что бы то ни стало дождаться господина прокурора, с которым жаждал познакомиться. Правда, пока только заочно. В голове у меня уже начинал вызревать некий план, в котором господину прокурору Шевротену отводилась главная роль, и я был рад случаю разглядеть его поближе.
Пока я ждал, я успел изучить выставленный на обозрение ассортимент "колдовских" средств в виде духов, помад и прочих вещей, от которых даже под страхом быть обвинёнными в общении со служителем Сатаны не могли и не желали отказаться жаждущие красоты и молодости мыши. Надо сказать, что ассортимент этот действительно оказался очень широк.
– Слушаю вас, – обратился ко мне продавец, когда дама ушла, унося с собой драгоценные покупки. – Хотя постойте! Кажется, я и сам знаю, что вам нужно. Вы хотите избавиться от этих ужасных бородавок на вашем лице.
Мне стало обидно за свои бородавки.
– Мне очень жаль, но мне придётся вас разочаровать. Мои бородавки мне очень дороги как память. Может быть, они меня не красят, но я настолько с ними свыкся, что мне будет грустно, даже горько с ними расставаться, – сказал я, почти не кривя душой.
Продавец смутился, но довольно быстро взял себя в лапы.
– Конечно, конечно, – угодливо согласился он. – Эти бородавки, несомненно, добавляют вам индивидуальности. Как видно, у каждого, даже физического недостатка есть свои положительные стороны. Во всяком случае, ваша дама сердца ни с кем вас не спутает, – не удержался, чтобы не съязвить, негодник. Но я на него не обиделся.
– Так что же вы хотели? – спросил юнец, как ни в чём не бывало.
– Мне нужно кое-что не совсем обычное, и я не уверен, сможете ли вы мне помочь.
– Непременно поможем. Необычное – это как раз по нашей части. К нам обращаются по самым щекотливым вопросам. Так что не смущайтесь.
Он выдвинул один из ящичков, встроенных в прилавок, достал оттуда лист бумаги, исписанный аккуратным почерком и сказал:
– Может быть, этот список облегчит нашу задачу. Здесь перечислены, в порядке возрастающей стоимости, все самые действенные афродизиаки или, говоря проще, любовные снадобья, имеющиеся у нас как в виде настоек, так и в виде мазей, предназначенных для втираний. Выбирайте любой – останетесь довольны. Фирма гарантирует.
Я выслушал его, не перебивая, и когда он закончил, выразил сожаление по поводу того, что вынужден вторично его разочаровать, не без удовольствия заметив, что вопрос, с которым я пришёл, по счастью, относится к разряду менее щекотливых. Услышав мои слова, юный парфюмер не на шутку расстроился, то ли по поводу своей ошибки, то ли по причине моего прекрасного здоровья. Я как раз собирался это выяснить, как вдруг дверь, ведущая в недоступное для меня помещение, открылась, и на пороге появился огромный живот королевского прокурора, а вслед за ним и сам господин прокурор. Дверь тут же захлопнулась, но прежде я успел заметить, как в проёме мелькнула фигура, одетая во все чёрное.
Прокурор гордо прошествовал мимо, не удостоив меня своим вниманием, хотя не мог не почувствовать на себе мой пристальный взгляд. А я действительно разглядывал его, не стесняясь, на что прежде, как мне казалось, был совершенно не способен. Но, как известно, обстоятельства меняют мышь.
В пухлой лапке прокурор нёс небольшую коробочку, в которой, как я надеялся, было одно из тех любовных снадобий, что так нагло пытался всучить мне юный ученик господина Тартара. Что касается внешности господина Шевротена, то под низко надвинутым на лоб париком я успел заметить мясистый нос, одутловатые щеки, густо присыпанные пудрой, мягкий подбородок, а также какую-то странную растительность на лбу, в районе глаз, которая придавала его тяжёлому взгляду ещё более суровое выражение.
Я проводил прокурора глазами и дождавшись, когда за ним закроется дверь, спросил у продавца, что это за щетинистые наросты на лбу у господина Шевротена.
– А! Это не наросты. Это судейские брови, – ответил продавец и пояснил: – Они теперь такая же неотъемлемая часть одеяния прокуроров и судей, как мантия. Считается, что брови придают судьям грозный и неприступный вид, и их надевают для устрашения обвиняемых.
– А где их можно купить? – спросил я.
– У нас. Но вам-то они на что?
Я объяснил, что являюсь актёром бродячей труппы и что пришёл сюда с тем, чтобы пополнить свои запасы грима и аксессуаров.
Парень понял меня с полуслова. Радуясь, что хоть что-то может мне продать, он вдруг засуетился: выдвинул один за другим несколько ящиков, но, видимо, не нашёл то, что искал; потом, стукнув себя по лбу, юркнул под прилавок и через секунду с видом фокусника, собирающегося поразить публику невиданным трюком, продемонстрировал мне большую и на вид довольно увесистую коробку.
– Вы только взгляните! – воскликнул он с воодушевлением. – Это как раз то, что вам нужно. Набор профессионального гримёра. Здесь вы найдёте кучу нужных вещей: накладные шрамы, язвы, бородавки, – тут он взглянул на меня повнимательней, видимо запоздало заподозрив в подвохе, но, чтобы не сбиться с текста, решил не останавливаться на своём внезапном открытии и продолжил воодушевлённо вещать: – а также материал, из которого вы можете изготовить всё это и остальное по своему вкусу, так сказать: цветные восковые палочки, кусочки цветной глины на масляной основе, чтобы лучше лепилась, и тому подобное. Как видите, в наборе преобладают мышиные оттенки цвета, но есть и другие. Есть даже специальные пробковые прокладки для придания щекам округлости или одутловатости, смотря по необходимости. Все абсолютно свежее, только вчера от изготовителя. Сами мы такие вещи, как вы понимаете, не производим. Единственное, чего нет в этом прекрасном наборе, – это бровей.
– Во сколько станет всё удовольствие? – спросил я.
– Брови брать будете?
Я кивнул.
– Тогда за всё про всё 33 кроны.
Это была именно та сумма, которой я располагал после того, как расплатился со старьёвщиком. Можно было подумать, что юный парфюмер мог видеть содержимое моих карманов. Но на то он и колдун, подумал я, со вздохом выкладывая на прилавок 33 кроны.
Магазин господина Тартара я покидал с лёгкими карманами и с лёгким сердцем: у меня в лапах было оружие, с помощью которого я собирался сразить хитрого и коварного господина Страчино.
Глава двенадцатая,
в которой мне довелось увидеть господина прокурора в действии
На следующее утро в районе десяти часов я, Мишель и его новая подружка, которая, не в пример прекрасной Магнолии, оказалась девушкой смешливой и приятной во всех отношениях, подходили к зданию Дворца правосудия, где должен был состояться суд над колдуньей. По такому торжественному случаю мы с Мишелем немного приоделись, а я даже изменил внешность, избавившись от горба и бородавок. От полного сходства со мною прежним и с графом N меня теперь отделял только нос, неаристократическую форму которого я менять не стал, лишь только слегка его подправил, потому что от лежания на боку он немного перекосился.
Здесь надо заметить, что Пройдоха Мишель отнёсся к моему перевоплощению с хладнокровием английского аристократа. Во всяком случае, он не стал делать квадратные глаза и не упал в обморок. Вместо этого, осмотрев меня критически со всех сторон, он просто заметил: "Пожалуй, так намного лучше. Хотя я уже привык к тебе прежнему". Сам Мишель сейчас тоже выглядел иначе. Я уговорил его на время отказаться от своего цилиндра. "Он слишком бросается в глаза, – сказал я, – а нам сейчас нужно быть как можно неприметней. К тому же в здании суда тебя могут заставить снять слишком высокий головной убор, так не лучше ли сделать это добровольно?" Мишель не мог не понимать разумности моих доводов, но согласился расстаться с цилиндром только после того, как я позволил ему заменить его на лорнет, новомодную вещицу, найденную на туалетном столике графа.
Хотя до судебного заседания оставался ещё почти целый час, толпа перед зданием Дворца правосудия скопилась огромная. Мы попробовали протиснуться поближе ко входу, но не тут-то было. Никто не желал уступать нам свои с трудом завоёванные позиции.
– Что будем делать? – спросил я удручённо. Было очевидно, что, даже если зал окажется безразмерным и вместит всех желающих, то нам, скорее всего, придётся внимать суду стоя.
Пройдоха задумался на минуту. Вдруг его хитрая мордочка просияла, как у Архимеда, только что открывшего знаменитый закон, позднее названный его именем.
– Смотри и учись! – сказал Пройдоха и неожиданно взревел во всю силу своих лёгких: – Разойдись, суд идёт!
Толпа мгновенно расступилась, и мы трое – я, Мелисита и замыкающий шествие Пройдоха – беспрепятственно прошли между двумя рядами мышей прямо ко входу. Народ не сразу догадался, что его облапошили, а когда догадался, было уже поздно. В тот самый момент, когда толпа приготовилась нас разорвать, двери Дворца правосудия распахнулись, и мы одними из первых ворвались в здание. Я едва удержался на ногах – так напирали сзади жаждущие зрелищ.
Благодаря тактической уловке Пройдохи, нам удалось занять самые удобные места, если не считать нескольких лож, предназначенных для избранной публики. К моему удивлению, ближе к началу заседания эти ложи тоже заполнились. Видимо, в описываемые времена знатные дамы и вельможи не стеснялись проявлять свою слабость к вульгарным зрелищам, к каковым я причисляю казнь и суд над колдунами. К слову сказать, сама судебная зала внешне очень походила на театр, здесь даже была своя галёрка и, конечно же, своя сцена. Последняя пока пустовала, но была уже оборудована для предстоящего действа. Посреди сцены на некотором возвышении стоял длинный стол; над ним грозно нависали три массивных кресла – одно, с очень высокой спинкой, располагалось прямо по центру и предназначалось для председателя суда; другие два, поменьше, стояли по бокам и предназначались для судей более низкого ранга. Ниже, почти на уровне партера, находилось место секретаря суда. По правую лапу от него стояла клетка с толстыми железными прутьями. Внутри клетки – скамья. Перед клеткой находилось место защитника; напротив него, по левую лапу от стола секретаря – место вечного непримиримого противника адвоката, королевского прокурора. Все места пока пустовали.
Первым в сопровождении своего помощника на сцене появился прокурор. К своей радости, я узнал в нём уже известного читателю господина Шевротена. Вид у него был такой же важный и ещё более суровый, чем в день нашей первой встречи. Не обращая внимания на шумную публику, прокурор уткнулся в лежащие перед ним бумаги.
Вслед за прокурором явился адвокат. Это была тщедушная мышь, о которых говорят "в чём только душа держится". Я невольно перевёл взгляд на упитанного прокурора, и мне стало жаль парня. Адвокат явно нервничал. Видимо, прекрасно понимал, что они с прокурором Шевротеном в разных весовых категориях.
Внезапно шум в зале прекратился, чтобы через минуту возобновиться с новой силой. Это ввели подсудимую. На лице колдуньи не было ни кровинки. Двое жандармов не столько сопровождали, сколько поддерживали её, чтобы не упала. Её ввели в клетку и посадили на скамью. Жандармы встали у неё за спиной. Ещё двое жандармов остались охранять выход из зала. С галёрки раздались свист и улюлюканье, но хулиганов никто не поддержал: несчастная мышка вызывала не столько страх, сколько жалость.
– Она совсем не похожа на колдунью, – сказала Мелисита.
– А много ты их видела, колдуний? – ответил Мишель.
– А вот и видела! У нас в деревне была одна. Она была совсем старая и горбатая. Все её очень боялись.
– Так ведь она не всегда была старой, – резонно заметил Мишель.
Их разговор оборвал звук гонга, возвестивший о начале заседания.
Из боковой двери появились трое судей во главе с председателем и заняли свои места на возвышении. Вид у них был неприступный и неумолимый, как сам закон или как безотказная стальная мышеловка. Председатель обвёл мрачным взором собрание. На какое-то мгновение его взгляд остановился на подсудимой. Его судейские брови сошлись на переносице, и я увидел, как несчастная мышка от страха сжалась в комочек.
– Слушается дело "Народ Маусвиля против Марии Гауды, колдуньи", – возвестил секретарь.
Потом поднялся прокурор, чтобы зачитать обвинительный акт. Я следил за ним с большим интересом, обращая внимание не столько на содержание его пламенной речи, сколько на интонацию и жесты, тем более что прокурор не сказал ничего такого, чего бы я уже не знал из слов Мишеля.
Мария Гауда обвинялась сразу по нескольким пунктам: во-первых, в общении с нечистой силой; во-вторых, в том, что околдовала своего будущего мужа с помощью чародейских мазей и кремов, и, наконец, в умерщвлении ничего не подозревавшего богатого супруга тем же самым колдовским способом, а именно с помощью чародейских снадобий. Каждый пункт обвинения, заявил прокурор, подкрепляется свидетельскими показаниями здравомыслящих мышей. Кроме того, у обвинения имеется вещественное доказательство, не оставляющее сомнений в виновности подсудимой.
– Вы готовы предъявить суду это вещественное доказательство? – спросил председатель.
– Разумеется, Ваша Честь, – ответил прокурор. – Это рецепт, по которому был изготовлен колдовской крем. Рецепт был найден в доме подсудимой во время обыска. Если суд позволит, я его зачитаю.
– Мы вас внимательно слушаем, господин Шевротен, – сказал председатель.
Прокурор взял со стола клочок бумаги и зачитал содержание рецепта, который я не берусь воспроизвести слово в слово, но в состав которого входили кровь чёрной змеи, жир чёрного кота и яйца совы, добытые в полночь. Эти компоненты мне запомнились потому, что впоследствии стали предметом продолжительного обсуждения.
– Обвиняемая отрицает, что когда-либо держала этот рецепт в лапах, – сказал прокурор, – но нам известно из достоверного источника, что она не только знала о его существовании, но и изготавливала по нему колдовскую мазь, которой затем натирала тело.
– Вам известно, с какой целью это делалось? – спросил председатель.
– Экспериментально подтвердить моё предположение не удалось, не нашлись желающие проверить действие зелья на себе, но я полагаю, что это средство способно придать телу ту самую лёгкость, которая необходима для того, чтобы колдунья могла подняться в воздух.
– Кто-то видел, как обвиняемая поднималась в воздух?
– Так точно, Ваша Честь. У обвинения есть свидетель, готовый это подтвердить.
Прокурор сделал знак одному из зрителей в первом ряду, тот поднялся и встал на место, отведённое для свидетелей. Это был не очень опрятного вида субъект, с виду напоминавший пивной бочонок. Как вскоре выяснилось, его духовный мир находился в полной гармонии с его внешним обликом.
Почти одновременно со свидетелем из-за стола защиты поднялся другой субъект в строгом тёмно-синем костюме, по всей видимости, помощник адвоката. Он прошёл по проходу, разделявшему зрительный зал на две половины, и исчез за дверью. И судьи, и прокурор оставили его уход без внимания. Их грозные взоры были обращены на свидетеля.
– Назовите суду своё имя, – обратился к нему прокурор.
– Моё имя Мораше, я родом из Бургундии, – представился свидетель и отвесил поклон в сторону возвышения.
– Скажите, господин Мораше, вам знакома подсудимая? – спросил прокурор.
– О да! Очень даже хорошо знакома, – ответил бочонок. – Мы с ней соседи.
– Где именно находится ваш дом?
– Прямо напротив дома покойного господина Гауды, да будет земля ему пухом. Безотказная была мышь, всегда составит компанию страждущему.
– Куда выходят окна вашей спальни? – перебил его прокурор.
– На улицу.
– Из них виден фасад дома ныне покойного господина Гауды?
– Как на ладони.
– Расскажите суду, что вы видели в первую субботу этого месяца, в районе полуночи.
– В первую субботу?
– Да. Где вы находились в ту ночь?
– Дома, ясное дело. В полночь я всегда уже дома. Большинство заведений работают только до одиннадцати.
– И что вы делали?
– Что делал?
– Да.
– А что может делать одинокая мышь в полночь?
– Вы сидели у открытого окна? – подсказал ему прокурор.
– Точно! Я сидел у окна.
– И что вы увидели?
– Сижу я, значит, у окна, любуюсь на звёзды. Вдруг вижу, из трубы показывается голова соседки, мадам Гауды, а за ней – вы не поверите – и сама мадам Гауда. Совершенно голая. Буквально в чём мама родила. Из всей одежды только метла. Это я поначалу подумал, что это одежда. Потом-то я, конечно, понял, что не одежда это вовсе, а транспортное средство. Выбралась она, значит, на крышу, оседлала метлу и полетела.
– В каком направлении она полетела?
– Известное дело в каком. В сторону кладбища. Потом смотрю, к первой ведьме присоединилась ещё одна, точная копия первой.
– Это у тебя в глазах двоилось после трёх бутылок бормотухи, – раздался голос из зала.
Председатель постучал молоточком по столу:
– Тишина в зале! – Потом, обращаясь к прокурору сказал: – Что говорит по этому поводу подсудимая? Она созналась?
– Пока нет.
– К ней применялся допрос с пристрастием?
– К сожалению, нам пришлось ограничиться допросом первой степени. Правда, он ничего не дал. По всей видимости, сам дьявол на её стороне. Когда палач продемонстрировал ей свои инструменты, дьявол отключил ей сознание. Она ничего не чувствовала. Но у обвинения достаточно доказательств, на основании которых может быть вынесен приговор, даже если подсудимая будет продолжать упорствовать.
– Я бы хотел вернуться к зачитанному здесь рецепту, – сказал председатель. – Вам известно, как он попал в лапы обвиняемой?
– Мы предполагаем, что обвиняемая получила его от другой колдуньи.
– Вы хотите сказать, что в деле фигурирует ещё одна колдунья?
– Так точно, Ваша Честь. Это цыганка, не раз замеченная в распространении колдовских зелий. В явном колдовстве уличена не была, но утверждают, что имела в своём арсенале средства, с помощью которых могла изменить облик мыши до неузнаваемости. Я собирался привлечь её в качестве главного свидетеля, но она внезапно покинула город вместе со всем табором. Однако у меня есть другой свидетель, вернее, свидетельница, которая видела, как цыганка передавала обвиняемой сложенный вчетверо лист бумаги и стеклянную баночку.
– Хорошо. Вызывайте вашу свидетельницу.
Прокурор пригласил одну из мышек, сидевших в первом ряду рядом с Бочонком, занять свидетельское место. Та сделала это не без явного удовольствия. Было видно, что к своему выступлению она готовилась долго и тщательно: не каждый день выпадает возможность оказаться в центре внимания.
– Скажите, вам знаком этот предмет? – спросил её прокурор, беря со стола небольшую баночку и поднимая её так, чтобы всем было видно.
– Да.
– Где вы его видели?
– У Марии.
– Вы хотите сказать, что видели его у подсудимой?
– Да, у неё на туалетном столике.
– Вы бывали у неё дома?
– Да. Я её соседка.
– Это был первый раз, когда вы увидели этот предмет?
– Нет. Впервые я увидела его, когда Мария, то есть подсудимая, брала его из лап цыганки.
– Вы видели их вместе?
– Точно так же, как сейчас вижу вас. Я как раз проходила мимо и видела, как они разговаривали. Я даже на минуту остановилась, хотела к ним подойти, но потом передумала.
– Какое у вас сложилось впечатление? Вам не показалось, что они хорошо знакомы?
– Тут и казаться нечему. Я знала, что они знакомы. Я уже и раньше видела их вместе. Эта цыганка все время пристаёт ко всем со своими снадобьями.
– Она и к вам приставала?
– Да.
– Она хотела вам что-то продать?
– Да. Она предлагала мне купить у неё благовонные свечи. Сказала, что они волшебные и помогут вернуть моему мужу его мужские достоинства, и рассказала, как ими пользоваться.
– И как же? – не мог скрыть любопытства прокурор.
– Их нужно зажигать в спальной за час до сна.
– И вы купили?
– Да. Две штуки.
– И помогло? – спросил голос с галёрки.
Мышка повернулась на голос и скорчила мордочку, которая недвусмысленно говорила о том, что цыганка явно перехвалила свой товар.
– Не расстраивайся, красотка, – утешил её тот же голос. – Бросай своего благоверного и перебирайся ко мне, у меня этих самых мужских достоинств хоть отбавляй.
От проявленного к ней интереса красотка зарделась и даже хотела что-то ответить, но председатель опять схватился за свой молоточек.
– Ещё одно подобное замечание, и я велю очистить зал, – пригрозил он.
– Прошу вас, господин Шевротен, продолжайте, – сказал он, обращаясь к прокурору.
– Давайте вернёмся к вышеупомянутой встрече между цыганкой и подсудимой. Что было потом?
– Потом цыганка ушла, а я, выждав некоторое время, зашла к Марии. Очень хотелось узнать, что в той баночке. Самой баночки нигде не было видно. Наверное, она уже успела её спрятать. Тогда я спросила её напрямую.
– И что же вам ответила подсудимая?
– Она сказала, что там крем от морщин. Соврала, конечно. Какие у неё в её возрасте морщины?
– У меня больше вопросов нет, – сказал прокурор. – Вы можете вернуться на своё место в зале.
Потом прокурор вызвал ещё одну свидетельницу, которая показала, что знала подсудимую ещё ребёнком.
– Она была не просто дурнушкой, это я из вежливости так говорю. На самом деле она была настоящей уродиной, – заявила мышка. – Мы все её очень жалели. А потом вдруг, буквально в течение нескольких недель, превратилась в красавицу. Разве так бывает? Без нечистой силы тут явно не обошлось.
