Евгений Александрович Козлов
Этюды романтической любви
Страдания мотыльков
Посвящается всем любящим безответно, страдающим неразделенно.
Посвящается третьей встрече с Любимой Ариной. Именно тогда произошло её первое прикосновение ко мне, она отблагодарила меня кротким поцелуем в щеку за творение первое мое, которое пространно именуется “Платоника и Плутос”, сотворенное ради нее, посвященное и дарованное ей одной, и поныне велико, то незабвенное мгновение теплоты сердечной. И несказанно трепещет сердце мое, вспоминая тот величайший в судьбе моей летний день 30 августа 2011 года.
Предисловие
“Умри сердце, чтобы больше не страдать,
или живи, дабы любить, терпеть, и сострадать”.
Святостью великой наполнив очи, озаренный тщанием грез пленительных вострепещу вновь, одаренный и талантом окрыленный испытаю благоговейный страх. Созерцая красоту, до умиленья снизойду, познав – я живу. Пред вами главу седеющую преклоню, ибо вы образ и подобие совершенного истинного Бога. Ныне и присно пусть каждый человек наполнит смыслом истинным свой краткий век, да не погаснет в вас искра Духа доброго божества. Отныне воочию различая те неуловимые трепетанья света огонька, обрету покой уединенный, ибо совершенны вы. Вы идеал в красотах слова несомненный.
Расторгнув узы бренности несчастной, не сгинет дух бессмертный и нетленный, возгорится света пламенем святейшим лучезарным, уверует, подлинно уверует в неизъяснимость бытия.
И в который раз, к перу феникса воззвав, неуловимо трепетно расправив крылья гения красоты словесной, посмею отблески красот прекраснейших на бумаге белоснежной созидать, ведь сердце детское не умеет лгать. А глаза с лихвой выдадут правдиво, что душа в себе хранит, то, что от очей она украдкой сохранила, что столь искусно в душах воздыхателей таит. И вот в зените замысла восходит мысль рассветная всего одна – прекрасно то, что мы зрением и слепотою не различаем и прекрасно то, что созерцаем наяву. Духом проникните в глубины человека. Известно, что создан он в последний Сотворенья день, но без окончанья не бывает книга, без эпитафии идею смысла в трактате трудно различить, как впрочем, и важны последние изречения поэта. Поэтические строфы те куда милее тех томов толстенных, потому и человек выше всей Вселенной и свободу он имеет, распоряжается роковой судьбой или подобно статуе одеревенелой в одночасье старостью немеет, и знаний полон он, ум его подобен книге полной мудрости и умозрений. Но если закрыты вы, то для чего вам думы тягостные нужны? Отворите переплет на странице верной и читатель невольно ваши знания прочтет.
Помимо прочего, человек высвобождает добротою состраданье, раз руки нежные тянутся помочь с заботой, её голос музыкальный ласкает слух, красота её подобна божеству – таков (я ведаю) великий замысел Творца. Создатель всего сущего образом таким милость всевластно употребил, посему вы исключительно красивы, тела ваши изящностью стройны, а души весьма таинственны, светлы. И спрашиваем мы, взирая вглубь себя, иль вглядываясь в непроницаемые Небеса, кто, кто же ты? Позволь, отвечу робко – Ты человек, ты творенье Божье, по единому образу и подобью Духа, ты Им сотворена. Иль сей тайны мирозданья, нам никогда всецело не познать? Лишь чувствием сердечным нам отворятся врата загадочных высот.
И вот умирает человек в молитвословии предсмертном, вспомнит ли он тогда суету пустую? Он будет видеть образ девы ангельский влекущий, видение любимой предстанет аурой эфира, бледно личико её в обрамлении светло-золотистых локонов волос воззрит столь милосердно, столь невинно, тоненькие прядки колышутся упрямо, чуть закрученные на концах радуют игриво, глаза её с лазурью темной сияют чистотой. Еще он вспомнит две маленькие родинки на её чувственной нижней губе, которые однажды коснулись до его щеки, кожи матовой белизну и запах рая поутру. С сим образом и я уйду, познав в той деве всего мира красоту.
Или обуздав чувственный порыв, в дыханье секунд последних, передо мной она предстанет лучезарно светлооко. Вся та деятельная доброта и нежность дорогая, верность неотступная, родная теплота, хранящая эдемское блаженство её душа, дух единый непорочный. В ней я святость сердцем прочитал, о которой трепетно в тишине писал, и снисхожденье посему снискал, но так богиню и не познал. Терпенье или всесожженье – выбор дан, так избери мгновенье красоты на лоне смерти. Еще останутся разветвленные пути, не всё утеряно безвозвратно, помни, жизнь отныне начнется новая, там благ хранительница ожидает впереди. Но неужели мы срок имеем разный, неужели ты обречена лицезреть смерть мою, или страшно и помыслить, я увижу твою кончину, когда буду всеми фибрами души сопереживать утрату неповторимой?
Боже, я молю, пусть наши влюбленные сердца, остановятся в одно мимолетное мгновенье, в единую секунду, пусть ощутит она мой вдох последний трепетанный, вдыхаемый мною воздух наполнит легкие её. Надежда о вечной жизни до самого конца земных скитаний в нас не умрет, пускай сейчас не вместе мы, Господь, Ты вездесущ, так не разлучи, нетленной жизнью нас соедини. И смертью, прошу, сердца влюбленные не разлучай.
О сколько мне еще болезненно безумием стенать, сколько слез предстоит в печали незапамятной и в радости ускользающей безвольно источать? И сколько бумаги необходимо исписать, дабы что-нибудь, хотя бы малую крупицу мирозданья осознать? Сколько нужно света, чтобы тьму пороков отогнать? Ведомо, всего один. Видимо, дева, всего одна.
И я порхаю на хрупких крыльях к тому светочу пламенеющему, неудержимой поступью лечу, приближаясь близко-близко, я опаляюсь, и восвояси возвращаюсь. Ведь я всего лишь дерзновенный малый мотылек.
Предрекая непомерность чувств высоких, самозабвенность оков земных, восхитим планомерность действ и скоропостижность снедаемых пороком мыслей, исторгнем очередное повествованье, в коем сокрыто многочисленно страданье. От пресыщенности ли нас сотрясают боли, иль непотребный страх потерь душит наши детские мечтанья? Но если нечего терять, тогда от недостатка, в слезном покаянии станем к Небу мы взывать, где кроется зарожденье скорое паденье дождей унынья, и кто создатель пыток тех? Мы сами. Ведь отношенье наше определяет количество шипов и тугость вокруг сердца сжимающих тисков, посему в каждом страданье, возможно, определить причину, всё в счастье нам, не исключено, но распознать благие завершенья, увы, порою не по силам нам.
Любовь моя, подруга верная страданью, гляди на единственного мужа своего, гения несравненного в творенье. Шрамы сердца моего уж не источают жизненную влагу цвета спелого плода, высохли выпуклые вены, ведь я так долго меланхолически грустил. Когда ты печалилась сидя одиноко у окна, когда строки таинственные ты писала, я строфы возвышенные рукописные творил. Когда ты глядела в пасмурные небеса, я также изображал на холсте, на поверхности картины те причудливые облака. Когда скользила по личику твоему робкая слеза умиленья, я упивался захлебываясь собственными слезами. Ты радовалась, и я украдкой улыбался. Так жили мы, так живы и сейчас. И чувства все мои восторженны в стократ, и сердце потому в груди умиротворенно бьется. Не цельная обитель воздыханий, лишь половинка, увы, и жаль, не соединиться ей с другой любимой частью. Отныне, я отпускаю тебя к счастью.
Устремленность чувств изгладится порывом тайного творенья, раскрывая азы малого смиренья, сломленный душою отверженный творец, от груза ветхого любви укоров преломленья, на колени в судороге любовной ниц падет, не вынесут очей зеницы очередное наводненье вод морских, иль вытерпят стихии чувств. О, сколько предстоит высвободить псалмов гнетущих в открытии собственных несовершенств, обрывков жизни в череде добродетелей и злодейств. Сколько минет лет, прежде чем сомкнуться члены тела и души в буйстве ветра вихрей мысли, дабы прекратить сносить крыши рассудка и разума картонные дома, дерева мудрости вырывать с корнями? Покуда в жилах стынет кровь, и девы облик будоражит воображенье.
Безответна любовь страдальца, но помни на всякий день, когда поранишь пальчик ты ненастно, я ветерком подую, боль расступится и ранка заживет. Когда книгу любимую ты в упоении раскроешь, я буду новую посвящать тебе. Когда молиться станешь ты, я на коленях взмолюсь утробно, челом припадая к божественным стопам. И никогда не забывай заповедь мою – покуда я живу, ты не умрешь, покуда ты жива, я не познаю смерть. Чрез расстоянья дальние мы всё же вместе, схожи наши чувства, мысли иль сотворенье грешных, чаще праведных десниц. Но противоположны в то же время, мы не имеем схожесть лиц, ладошки твои бархатны, до коих не коснулся я, а мои костлявы и грубы, в очах твоих мерцает свет, а мои с рассветом юности давным-давно уж потускнели, различны наши интересы и мечты. Вы спросите – что связывает вас? Позвольте, я отвечу – представьте солнце и лучи, что светят ярко и, безусловно, бледно, однако без них мир погрузился бы во тьму, потому неизъяснимо творчества воли повеленья. Нас объединяет слово, что сердцем я когда-то произнес. Смятенье в жизни наши одной лишь каплей навеки внес. Ту духа материю любовью привычно величать.
Я смотрю на тебя словно на прекрасное отражение себя.
Окончательно разучившись убеждать, добровольно оставляю тяжкий труд сравненья, разве мои творенья смогут описать шедевры Бога, то не по силам им, да и сами слова, речь, культура, не мною сотворены, я созерцатель лишь, весьма докучный почитатель. Как впрочем, и ты уважаемый читатель. И посему каждая попытка станется ныне новой пыткой. Но пускай неразделенная любовь зиждется во мне ничтожным зернышком нетленья, пускай не потухнет пламя благодатного огня, что не опаляет сильно, лишь с надеждой согревает. Мгновенье взгляда – и любовное то семя посажено во мне, должно ему прорости, если поливать и сдабривать вниманьем. Оно могло в безвозвратности засохнуть, но однажды обратилась с добротою в гласе и с нежным взглядом ты ко мне, и скорлупа раскрылась, созрело семя сердечной теплотой своею, голосом даровала ты надежду, а очами ты вернула веру, и любви семя проросло. И поныне живет во мне крохотный, кроткий и застенчивый цветок, не страшны ему сомненья и соблазны, временами кажется вот-вот, засохнет и умрет, но вопреки пророчествам, он живет, ведь всякий любящий вечность однажды обретет.
Когда во сне ты прибываешь в сказке, я наяву различаю чудеса. Когда я на грани между жизнью и смертью, мысль одну высвобождаю в эфирное пространство – “Я люблю…” – и ты услышишь, ты поймешь слова того кто уже не дышит и сердце коего раскололось и более величаво не вострепещет.
Помните потомки – я летел на свет, чем ближе, тем страшнее я сгорал, чем отчетливее видел красоту, тем сильнее вдохновлялся, чем явственнее праведности и святости я внимал, тем греховнее себя я находил, чем более теплоту я ощущал, тем вдохновеннее творил. Я устремлялся к истоку благого света, унося душу ближе к светочу тому, затем еще, ближе-ближе, взмахи крыльев норовят упасть, но превозмогая боль, лечу, и вот светоч стал настолько ярок, что сердце плавится, руки дрожат, седеют волосы мои, редеют мысли, не превозмочь страданья те. Почти сгораючи дотла я зависаю в воздухе в шаге от небесного огонька…. Вот, моя мечта. Но умереть от ожогов не позволяет мне любовь. Раны заживут, и мотылек в былом величье гения воспрянет вновь.
Глава первая
“Может быть, однажды, я вновь проснусь маленьким человеком,
и взрослая жизнь покажется тогда лишь сном кошмарным”.
Стемнело. Плотные непроглядные сумерки заволокли дождливое тяжелое небо, и улица, преобразившись на глазах, медленно готовится к неспокойному благому сну. Вечер плавно переходит в осторожную ночь. Фонарные столбы нынче горят ярче обычного, не слышны более чьи-либо приглушенные шаги. Затихают в немом уединении дворы. Большая часть городской жизни ныне играет и моргает окнами многоэтажек. А некто уже погасил раскаленный светильник и бессонно дремля, волочится до усыпальницы постели, на минутку позабыв о будущих тяжбах и неминуемых долгах. А некто смело не торопится оканчивать славный день прикрытием усталых век, он желает благоговейно любоваться и трепетно восхищаться, в темноте освещаться лишь непроницаемым силуэтом девушки сидящей напротив. Иногда рядом проезжают машины, освещая одинокую пару далекими фарами, изредка мимо них пробегают пугливые кошки. А он, кроткий романтик, трепеща несказанным моментом, запечатлевает драгоценный образ любимой девы в памяти своей, особенности ее непревзойденной внешности, цепляется глазами за обнаженные блики света на ее лице. И, кажется, если он высвободит все свои чувства неудержимым водопадом, то они подобно светилу солнца осветят всё сущее ныне покрытое тьмою. Но вот очередная вездесущая машина скрылась за поворотом, и они вновь погрузились в уединенную тень.
Смятение волнительное и покорность созерцательная полновластно овладели влюбленным юношей. В то время как, девушка, сидящая напротив, исключительно добра и немало высокомерна. Так ежечасно происходит, когда один ребенок знает интереснейшую игру, а другой не ведает о ней, потому нехотя делится опытом, считая, что это должны знать все без исключений. Но юноша крайне необразован в подобных тонких материях романтизма.
Между ними (насколько вы должно быть уже догадались) происходит свидание – о как многообещающе звучит сей слово, сколько в нем безудержных вздохов и болезненных преломлений сердца, истязаний неуверенных чувств и всплесков безудержных эмоций. Сколько всего неизвестного и основополагающего личного, словом, метафизика в чистом незапятнанном виде представляется впервые их невинным умам. Однако девушке не впервой приходилось бывать на подобных вечерах, посему ее пытливый взор слегка отрешен, не выражает безумное удивление или страх неизвестного. Увы, вскоре скоропостижно в ней утихло минутное любопытство, осталась лишь учтивость и нежелание обидеть своего партнера по провождению нынешнего времени. Юноша, в свою очередь, явственно потрясен до глубины души, до самой бездны бездонной в безмолвии, куда редко проникает тепло другого человека, потому выговорить что-нибудь вразумительное он не в силах, но упивается лишь одной ситуацией, в которой наделен не последней ролью.
Они недвижимо сидят на скамейке, хотя стереотипно должны сейчас находиться в каком-нибудь уютном ресторане, или пить чай, обсуждая в кинотеатре просмотренный фильм, но вместо этого многообразия всевозможных развлечений, он и не посмел предложить такое яркое и запоминающееся времяпровождение, в его скромные замыслы входила только незамысловатая встреча, непродолжительная и ненавязчивая. Встреча, которая вскипятит его сердечко на большом огне горнила утерянного двадцать первым веком романтизма, сотрясет плоть интимной дрожью, и все его страхи отступят под мощью любви. Кротость же, как известно, сковывает и смягчает натиски дерзких порывов и порою неуместных мотивов, потому юноша искренне довольствовался малым величием происходящего, нынешнего мгновения ускользающей юности. Наслаждаясь велением судьбы, он благодарил каждое воплощение жизни, характеризующееся в звуке и в молчании, в движении и в недвижности замирания, в свете и во тьме, в тепле и в холоде, в зрении и в слепоте, в аромате и в безвкусии, в мысли и в бессмыслии. С замиранием логического мышления он воочию созерцал одну незыблемую неземную картину, которая завораживала его, притягивала льняными нитями к себе, притом оставаясь таинственно сакральной от чересчур любопытных ненасытных глаз. Вечно он мог бы восседать подобным образом, внимая неизъяснимому чуду, сотрясая язык свой немым молчанием. Мог бы утробно ощущать усиливающиеся спазмы дрожи, ибо его постоянное воззрение на девушку уже начинает казаться фанатичностью, его память стремится сохранить святой картинный образ девы, не потому что она идеально непорочна пред всеми, а по причине его личного истинного видения её души, ибо пред ним сейчас прекрасное идеальное творенье Божье. Разве в столь божественном дивном творении может зиждиться изъян! И умирая, покидая этот бренный мир, он воплотит в душе своей творческой, сей отпечаток божественной десницы, то благодатное клеймо, заключающее в себе надежду на спасение. Ибо с чистыми помыслами юноша млел от невидимых прикосновений к духу девы, к ее теплой ауре, слагая искрению любовь в сердце своем.
Нечаянный прохожий заметит украдкой эту пару молодых людей, но не предаст особому значению их существование, сцена свидания покажется ему пресловуто скучной и не слишком оригинальной. Прохожему, торопящемуся в неопределенное направление, лишь слышится тишина ночи, и, увы, ему не распознать ту барабанную дробь самой сильной мышцы тела человека, он не проникнет в сердечную глубь их чутких отношений, не покажутся с актерской явностью ему те карающие и спасающие чувства, источаемые их несмелыми взглядами. Прохожий пройдет мимо, не удостоив их достойного внимания.
Вскоре начало изрядно холодать, и девушка незамедлительно решает пойти домой, по причине смены климата погоды или то сталась девичья неудовлетворенность, вызванная неудавшимся свиданием, или иные смутные предубеждения внушили ей противоречивые намерения. Обижать юношу она не хотела, но и идти на неудобные жертвы также не возжелала, посему избрала золотую середину, ненавязчиво попросив сопроводить ее до подъезда дома. И юноша, безусловно, согласился на ее предложение, обретя крылья лиричной возвышенности, он готов был тут же устремиться в любые неведомые дали, взлететь на недосягаемые небеса с девушкой на руках. О как же он торжествовал, сколь невольно со всей наивностью восторгался ее милостью.
Поднявшись со скамьи, они, также молча, зашагали вдоль дороги по серому тротуару. С левой стороны от них светят фонари бледным темноватым светом, а по правую сторону от них растут обнаженные деревья и взъерошенные кусты, черные и зловещие, настолько сумрачно они выглядят. Вскорости, от неустанной ходьбы они согрелись. Девушка, словно парит ровным шагом, имея туфельки на каблуке, она возвышается над юношей, отчего тот чувствует себя, совсем еще маленьким мальчиком, впрочем, он и подобен ребенку, ибо он девственник, он девственен в своих деяниях и в своем помышлении. Девушка не ведает о его чистоте, потому не ценит юношу по достоинству, либо наоборот начинает презирать своего спутника за неопытность. Потому они не держатся за руки, но не отходят друг от друга слишком далеко, показывая тем самым своё скромное единство. Их мысли устремляются в разные русла, однако, невзирая на преграды, сегодня они составляют пару в этот безмолвный полуночный вечер.
Почему несовместимые люди по внешности или по духу скрепляют себя узами небесного брака или дружбы? Сей данность приводит в замешательство. Ответ прост, всему виной проказница любовь, ведь нам должно с рождения любить всех без исключений, и усматривать в каждом человеке добродетельное зернышко, беспорочное и истинное. Однако девушка настроена иным ключом, иначе смотрит на вещи. Вскорости усмотрев слабость и неуверенность своего избранника для свидания, она решит не питать его иллюзиями и мечтаниями, а просто-напросто вскоре прекратит с ним близкий контакт посредством игнорирования. И эта их встреча задумалась ею как последняя. Жаль поздно, слишком поздно. Ведь юноша уже создал в себе массу непреложных грез и чарующих представлений об их совместном будущем, вознесся в обители влюбленных, порою несчастно таких безответно одиноких.
Но их двойственные раздумья оборвались, как только навстречу паре из темноты плакучих древ вышла бурная компания молодых людей, которые шумно галдели, будучи в нетрезвом состоянии, выражали прямодушие всею сущностью своей, искали приключения и вот к их глубочайшему помешательству снискали услаждающую забаву. Они незамедлительно направились к девушке, отчего та инстинктивно напряглась и занервничала. Не прошло и минуты как они уже начали упрашивать ее бросить этого задохлика и присоединиться к ним ради увеличения веселья и беззаботности. Затем отказ девушки разозлил их одержимые желаньем умы, парни начали всяческими неуместными прикосновениями домогаться до неё, изобилуя свои действия вульгарными словами и крепкими грязными выражениями. А юноша в это время мирно стоял, не смея вообразить себе такое прескверное зрелище, остолбенел от удивления, неожиданности, неизбежности. Поначалу в его жизненной сказке, словно не существовало ничего противоположного любви или доброте, потому он не сразу различил дурные намерения шумной компании. Но как только они начали приставать наглым образом к его любимой девушке, то тут он напрягся, каждый нерв его навострился, будто натянулся подобно струне, в нем появилось пламенное сподвижничество оберечь хрупкое любимое создание, укрыть от вражьих сил, отгородить от зла. Однако молодые люди настолько заигрались, что перешли все границы приличия и дозволенности. Страстно возжелав обладать стройной красивой девой, они запрятали совесть в темный чулан своих грешных нераскаянных душ. Девушка вырывалась, и ее защитные блоки лишь подогревали им кровь, которая будто вся перетекла в одно единственное место ниже пояса, и весь их разум перешел в срам. И время вдруг застыло, как только девушка начала звать юношу на помощь. Она кричала и безуспешно вырывалась. Картина внезапно остановилась для принятия одного верного решения.
У влюбленного юноши осталась всего одна единичная секунда, легкое мгновение, так пред ним всегда карающий, всегда обременяющий и освобождающий предстал выбор. Ему можно вступить в схватку с врагами, и избрав путь насилия, уподобиться им, ему можно причинить им боль, и он в таком случае высвободит свою любимую от их алчных до женской плоти притязаний. Но тогда он не будет лучше их, он сотворит зло, неправду побьет неправдой, отомстит им и тем самым навредит душе своей. Или же не станет делать это беззаконие, останется мирным и кротким, не причинит боль обидчикам, стерпит любое их поругание, оставит чистой душу свою и руки. Но она так кричит, от ее фальцетных вскриков его сердце разрывается! Оно на куски рвется, содрогаясь и волнуясь. Обратного пути нет, необходимо выбрать: совершить грех и помочь человеку, либо не сотворить грех и оставить близкого дорогого человека без помощи. Сколь труден выбор, не правда ли? И вот секунда уже предательски минула.
И юноша сделал достойнейший выбор, какой возможен для благочестивого человека. Он начал слезно молиться в душе своей, не двигаясь с места, начал вопрошать Господа о помощи, о милости, так слова сердечной молитвы полились по его растревоженной душе. Окружение растворилось, остались лишь он и Бог, этот эфирный диалог в доброте помыслов в непроницаемых нелицемерных прошениях. И отворив очи, он радостно увидел, что молитвы его были услышаны, желание воплотилось в жизнь. Проходивший рядом молодой человек крупного атлетического телосложения, не задумываясь, подбежал к нелицеприятной сцене и лишь одним своим весомым величавым видом и остротой низкого голоса, звучащего баритоном, разогнал нападавших на беззащитную девушку парней. Защитник обхватил ее дланями, укрепил в свои мужественные объятья и более не отпускал. Было видно как она искренно рада и благодарна ему, и видимо потому с ликующим трепетом и с нежным восхищением во взоре смотрит на своего новоявленного героя освободителя.
В свой черед кроткий влюбленный юноша обрадовался сему спасительному свершению, ведь это он молил о ее спасении, ему Господь оказал милость, его псалмами возвышенными девушка оторвалась на крыльях молитвенных слов от надругательства над ее честью. Но вместо благодарности, мельком заметя юношу, она гневным недоброжелательным взглядом посмотрела на него. В ее взгляде читалась отступническая ненависть, безразличное пренебрежение, лицемерная жалость, словно ее недавний избранник для свидания стал противен ей, ведь он оказался еще слабее, чем она думала, таким немужественным маленьким мальчиком. Увидев эту неразделенность своих умозаключений и усмотрений, не ощущая поддержку, испытав холод девичьих поощрений, он лишь окинул свою любимую печальным томным взглядом. И ринулся уныло прочь, созидая в себе чернеющую болью горечь обиды. И рана та будто была посыпана солью его назидательных скорбных слез.
“Ведь это я истинно помог ей, я защитил ее с Божьей помощью и заступничеством! Почему же тогда она поощряет своим бесценным вниманием того незнакомца?” – протестующее ликование возросло в его помышлении, юноша созидал в душе своей лишь эту дерзновенную мысль. Он ощущал ужаснейшую несправедливость, весь мир будто рушился на его глазах, словно пласты земли взметнулись ввысь, дома по кирпичику разлетелись вдребезги, а всё окружение расщепилось на молекулы, и вокруг остался лишь черный безвоздушный космос, в котором он всего лишь атом, единственный, одинокий.
“Она обняла его, этого навязчивого незнакомца, в то время как я годами воздыхаю по ней, думаю каждый день о ней, посвящаю все свои творения ей одной. Но я так ничего и не заслужил, не достиг и доли той ласки, которую она даровала тому орудью моего желания. О сколько мне еще жить и лицезреть как довольствуются другие, радуются и чувствуют на главе своей теплоту любящих рук? Почему другие улыбаются новому дню, новой встрече, я же не желаю просыпаться, ведь сон оборвется, ведь только там она рядом со мной? – вопрошал несчастный юноша.
“Потому что они люди, их судьбы важны, а ты никто, твои злодейства кажутся им слишком малозначительными, а твои добродетели велики, потому сокрыты для них”. – ответила ему мудрая совесть.
Далее, униженный и оскорбленный юноша побрел вдоль тротуара, спотыкаясь, довольствуясь лишь тишиной, ибо немое молчание сомкнуло его уста, он мог бы высвободить недовольство возросшее в нем, разразиться неистовым воплем негодования, но зачем, для чего, ведь она сама сделала выбор в пользу того храброго человека. Прибывая в отчаянии и ослабев плотью, особенно тяжко испустив глубокий выдох самой душой, юноша не смог более передвигаться, посему присел на асфальт и облокотился спиной к ярко-светившему фонарному столбу. Его взбудораженные мысли постепенно стихали. Незамедлительно наступила ночь, окутав всё сущие дымкой потусторонности.
“Сегодня я сокрушен, но завтра воспарив духом, я вновь устремлюсь к любимой, дабы снова обжечься”. – думал юноша, предрекая судьбу свою.
Один за другим фонари начали гаснуть. Юноша поднял главу вверх и увидел, как вокруг лампы накаливания порхает крохотный упрямый мотылек, бьется об стекло, тут же опаляется и обожженный отлетает прочь. Затем его безуспешные попытки прикоснуться к свету продолжаются.
Вскоре последний фонарь погас, а мотылек остался всё таким же вдохновленным, заключенным узами безумной идеи покорить недосягаемую святыню света, остался ожидать ее скорое возвращение. “Она вернется” – истово верит грустный мотылек. Он верит и ждет….
– Ты вообще слушаешь меня? – поинтересовалась Фелиция у своего компаньона по столу. Раздраженно озираясь по сторонам, ей пришлось щелкнуть несколько раз костяшками пальцев перед глазами Феликса, прежде чем тот очнулся, словно от глубокого непроницаемого летаргического сна.
– Прости, мне показалось что я заснул на несколько секунд и увидел крайне необычный сон. – проговорил Феликс расширяя и сужая веки, дабы окончательно пробудиться и привыкнуть к слепящей реальности.
Представьте ресторан среднего класса, разделенный дизайнером на два противоположных отделения. Первое располагается на улице, там, словно из земли произрастают столики округлой формы стоящие в хаотичном порядке, близко примыкая к друг другу тщательнейшим образом призывают к всеобщей трапезе. Там поверх голов посетителей натянут брезент на четырех тонких столбиках, защищающий от осадков и палящего солнца. Второй зал расположен внутри ресторана, является главным, где гораздо удобнее проводить свободное от работы время. Вместо стульев здесь диваны, обитые искусственной кожей, овальные длинные столы на десяток человек и небольшие столики для уединенных пар. Тут играет музыка, а на плазменных экранах демонстрируются концерты музыкантов, которые исполняют известные композиции различных стилей и направлений. Работает здесь также кондиционер, близко находится бар и с лихорадочной периодичностью перед взором посетителей мелькают симпатичные услужливые официантки.
На уличной стороне сей заведения, было чересчур шумно, так как в выходной день, как правило, здесь собираются группы весельчаков и балагуров, изрядно распевающих всевозможные песни и непосильно выпивающих спиртное. Посему пара молодых людей, коих именуют Феликс и Фелиция, решают уединиться в укромном помещении ресторана, где их интимной встрече никто не потревожит возгласами и напыщенными предложениями. Что они и благополучно проделали, незамедлительно приметив неказистый столик на двоих. Удачно разместились, повесив верхнюю одежду на спинку стульев, заказали несколько легких блюд, молочный десерт и, на этом они, пожалуй, остановились. Они монотонно молчали. Феликс иногда пристально смотрел на девушку, и неукоснительно спрашивал себя – как я вообще смею быть с нею, смотреть на нее, ведь она такая красивая. И вправду, Фелиция обладает утонченной пленительной классической красотой, фигура ее стройна, словно высечена из твердого, но податливого мрамора, так бела ее матовая кожа. Её открытые ручки без родимых пятен, будто кукольные, нежны сами по себе, её личико, словно ангельское в обрамлении прямых на концах скрученных краплачных волос, приковывает взор и более не отпускает в иные стороны. Одета девушка в белую длинную майку с неровными надписями, гласящими на иностранном языке нечто невразумительное, а черные обтягивающие джинсы подчеркивают худобу ее ножек, и черные туфельки с немаленькими каблучками зрительно увеличивают её и так немалый рост. Таково скудное описание Фелиции. Однако стоит заметить, что она, безусловно, умна и практична, но в то же время лаконично проста.
И прежде чем они вновь во всеуслышание заговорят, упомяну причину их прихода в это далеко не повседневное место, причину этой встречи, отнюдь не дружеской. Они явились сюда, чтобы окончательно решительно высказаться и поставить, наконец, долгожданные точки в их жизненном романе.
– Иногда, поздним вечером, когда темнота сковывает мою комнату прохладой одиночества, туманом убежденности заслоняет просторы моей траурной души, я забиваюсь в темный угол между шкафом и стеной, обхватываю свои колени руками, и думаю о тебе. Вспоминаю, мечтаю, я воображаю о неосуществимом, предрекаю скорую нашу встречу. В то мечтательное время я могу представить нечто большее в наших отношениях или лишить нас всякого контакта. И в следующий наступивший хладный вечер я вновь замыкаюсь в углу, толком не понимая, что со вчерашнего дня, ничего не изменилось. Я погружаюсь в сказочные миры любви, напрочь забывая о реальной настоящей жизни. Тогда беру в руки фотоальбом, просматриваю фотографии, на которых ты запечатлена, но жаль, что нет нашего общего фрагмента из жизни, я вижу только девушку-мечту, ее чарующую красоту я боготворю. Я понимаю, что на изображение твое недостоин смотреть. – Феликс сглотнул и продолжил. – Почему из стольких девушек я полюбил самую прекрасную, столь талантливую и разумную? Может потому что, я пытаюсь наполнить смыслом свою врожденную ничтожность. Тебе должно быть непривычно, слышать подобные откровения?
