Евгений Кривошлыков
Начин
Тюргэн неспешно вышагивал рядом, поглаживая рукоять сабли на поясе, без интереса рассматривая вышивку на одежде сына.
– Лук это хорошо. А сможешь пробить копьём тушу быка? С одного удара?
– Не знаю, – пожал плечами Начин.
– Ладно, посмотрим
Начин пока ни о чём не спрашивал, но горел желанием высказать отцу свои мысли, рассказать и расспросить отца обо всём, что было и с чем предстояло столкнуться в своей нынешней новой жизни. Отец же отводил глаза и мыслями, похоже, был далеко не рядом.
– Дорога, говоришь, была долгой?
– Да… «Наверное, так и должно быть, – подумал Начин, – все отцы ведут себя так. – К тому же, мы не дома. Хватит, ждать нежностей, как девчонка», – он перестал улыбаться и, чуть сжав зубы, постарался сделать мужественное лицо.
– А-а! И у нас пополнение! Начин! – В отцовский гэр неожиданно вошёл дядя Алсагар, очень вовремя развеяв неприятную атмосферу тягостного разговора. – Ай, да сокол! Не зря отец дал тебе такое имя! А, Тюрген?!
Зрелый коренастый воин с широким лицом он крепко обнял Начина, потряс за плечи и открыто посмотрел племяннику в лицо живыми выразительными глазами. Большой рот в форме лука, в обрамлении крепкого подбородка казалось, был создан для того чтобы улыбаться, излучая силу и радушие. Начин смутился.
– Ты смотри! У него волчий хвост на малхее. А?! Матёрого волка сбил твой сокол. Правда, ты у нас немного худоват, ну да не беда мы тебя поправим. Будешь первым борцом в джагуне. А?! Я помню тебя совсем маленьким. А ты меня помнишь?
Начин действительно, вдруг вспомнил эти большие выразительные глаза, которые не раз видел в детстве и, сдержанно, улыбнулся.
– Ага! Вспомнил! – Алсагар снова потряс Начина за плечи. – Смотри, Тюргэн, вспомнил. А ведь вырос-то совсем без нас. Эх, зато как вырос! И настоящим охотником стал. Смотри, Тюргэн, какого волка достал. Ни кому не отдавай парня, упустишь верную руку.
– Не отдам, – ответил Тюргэн, натянуто улыбнувшись.
– Что же ты не угощаешь парня с дороги? Иди сюда Начин, садись. Раз хозяин ещё не проснулся, будь у него как дома! – Алсагар весело рассмеялся.
Отец, словно очнувшись, достал красивый расписной кувшин с холодным айрагом и деловито выставил перед гостями. Затем, шагнув к выходу, остановился, очевидно, передумав кого-то позвать, и, вспомнив, достал красивое блюдце с залежавшимися рисовыми лепёшками и овечьим сыром.
– Ладно. В честь твоего приезда отец за тобой поухаживает. Смотри, не зазнайся, – Тюргэн в первый раз после встречи открыто улыбнулся и, чуть вздохнув, присел рядом. – Только стол вышел не богат.
– Глупец рассказывает о том, что он ел, мудрец рассказывает о том, что он видел, – подбодрил обоих Алсагар. – Давай сынок рассказывай, как там наш айл?
Начин не знал с чего начинать, но Алсагар снова помог, задавая множество вопросов, и после так оживил разговор, что за неполный час сумел выспросить у Начина обо всём на свете. Расшевелил он и Тюргэна, который теперь с повеселевшим взглядом, расслабленно привалился на лежак и раз от разу отпускал шутки, над которыми все трое дружно смеялись. Сейчас отец вновь казался прежним, каким Начин помнил его по редким встречам. И всё же он чувствовал, что отец даже находясь рядом, теперь и всегда будет от него далёк. Видимых причин для таких мыслей, конечно, не было, но в глубине души Начина вдруг возникло и начало утверждаться сознание того, что он вырос без отца и в этом был некий смысл, часть его судьбы. Разговорившись, отец что-то спрашивал, выказывая как будто искренний интерес, но теперь уже Начин, отвечая, думал о своём. От встречи в его душе остался тревожный осадок, который затронул нечто большее, что жило в нём, до сей поры. Это были обманутые ожидания. В груди шевелился серый комок сомнений: а стоит ли раскрывать свои мысли и чувства перед человеком, который на самом деле был и остаётся для тебя, далёк? Стоит ли доверяться отцу, который не знает ничего о собственном сыне, да и по настоящему, не стремиться узнать? Начин вдруг осознал, что все жизненные знания и навыки он, прежде всего, получил от матери и старших мужчин рода, но совсем не от отца. И, словно в подтверждение собственным мыслям он услышал его слова:
– Ладно, на сегодня хватит. Алсагар. Раз уж ты сам вызвался, будешь смотреть до поры за моим соколом. Возьмёшь его в свой выводок? Научишь держать саблю и остальным премудростям. А сейчас ступайте, мне нужно обдумать дела.
Начин, молча, поднялся и ещё раз посмотрел на отца – тщетно, тот снова был в своих мыслях.
– Пойдём, – подбодрил Алсагар, – покажу тебе лагерь.
Начин молча кивнул и вышел из гэра, в груди что-то теснилось, словно застрял комок.
– Давай! Хватай крепче за рога! Держи! Держи!!!
Годовалый бычок упирался, мотал Начна из стороны в сторону. Онемевшие от напряжения руки едва удерживали мохнатую шею.
– Давай, Начин! – кричал Алсагар. – Подсекай ему ноги! Ткни его мордой в землю!
Мах ноги не удался, голень нашла пустоту.
– Смотри куда бьёшь!
Следующий мах пришёлся на бычью кость – даже через кожу гутула голень прострелила жгучая боль. Начин поджал ногу, едва не упав – удержался на руках. Бычок фыркал, мотал головой, но по прежнему твёрдо стоял на ногах.
– Не бей. Сделай ногой крюк. Подсекай, а потом, навались всем телом. Давай, соберись! – подсказывал наставник.
Начин набрал в грудь воздуха, с силой дёрнул мохнатую шею в сторону. Бычок вновь мотнул головой, упёрся костями в стороны и почти не сдвинулся с места.
– Хэ! – выкрикнул борец, дёрнув снова. Стопа согнулась в крюк, подхватила бычка за копыто. Руки обхватили звериную шею. Начин упёрся, напряг спину, навалился всем телом, – Ххэ-э!!!
Бычок пошатнулся и замычал.
– Держать!
– Давай, Начин!
Раздетые по пояс, молодые воины, взмыленные от пота и перепачканные землёй, с волнением следили за поединком, который только что пережили сами.
Бычок, опустив морду, склонился. Ноздри возбуждённо вздрагивали, с шумом выпускали воздух – зверь тоже устал. Начин надрывно вдохнул, стиснул зубы и сам, словно взбешённый бык вновь яростно выдохнул через нос. От напряжения мускулы била дрожь.
– Давай! Вали! Давай!…
– Хэ-э-э-э!!!
В нос ударил запах собственной крови и воловьего пота. Передние копыта бычка подломились и, наконец, замычав, он медленно повалился на землю.
– Хэ-эй! Хэ-эй! – борцы радостно поддержали победу товарища.
Начин лежал на земле, продолжая безумно стискивать зверину шею в крепких объятиях. Рот судорожно хватал воздух.
– Всё, Начин! Молодец! – Алсагар похлопал племянника по плечу. – Поднимайся. А говорил – не борец!
Начин, пошатываясь, поднялся, отёр лицо.
– Я… лучше… из лука…
– Будет тебе лук. Ты хороший стрелок, как и твой отец. Но если попадёшь в свалку, лук тебе не поможет. Нужно уметь побороть врага, или выбраться из под упавшего коня. Если будет нужно. Ладно, отдыхай. Та-ак, – Алсагар окинул взглядом круг, покрытых пылью, молодых борцов.
– Мижит, гони сюда свежего буруна. Юмдылык, выходи!
Начин вышел из круга, уселся на землю. Ноги и руки всё ещё вздрагивали от пережитого напряжения, пальцы едва сжимались в кулак, ныла ушибленная голень, кровоточили ссадины и царапины.
И так было почти каждый день, наставник не давал спуску. То боролись с бычками, то боролись между собой один на один и трое на трое, на земле и на лошадях, после, не отдыхая, стреляли из луков, с места и вскачь, рубили саблями скотские туши, скрученные сырые шкуры, или связки из тростника, учились бить копьём глубоко и сильно. В иные дни, оседлав коней, учились отрядным манёврам: облавным атакам во фронт и с фланга, разворотам, наскокам и отступлениям, учились держать плотный и ровный конный строй, бок обок, плечом к плечу. Запоминали значение сигнальных флагов, звуков боевых барабанов и труб. По ночам Начин долго не мог уснуть – каждая мышца в теле ныла, каждая малая царапина горела огнём. Сны были коротки и неясны. В них он видел лишь блеск и мелькание клинков или бегущих лошадей. Рассвет заставал его, казалось, едва он, наконец, забывался без чувств, а новый день повторял предыдущий. Иногда он ловил себя на мысли, что больше не может думать ни о чём, как только молча ожидать очередной команды наставника, вновь и вновь заставляя своё тело подниматься.
Чужая земля, словно принуждённая сносить всё, что творилось на ней чужаками, не торопилась давать новых сил. Всё здесь было иным: воздух душен, трава вытоптана до камней, мутные воды несли гнилостный привкус смерти. Несколько раз Начин с тоской вспоминал родные зелёные степи, но каждый новый день требовал присутствия в настоящем, требовал сосредоточенности и сил для укрепления тела и духа. Таков был путь воина, который он выбрал сам, и немало трудных уроков ждало впереди.
Утром одного из дней на исходе одиннадцатого месяца намечался очередной отрядный выезд. Ночь накануне выдалась беспокойная. В час барса всех разбудил тревожный звук сигнального рога, гулким прерывистым эхом многократно отразившийся во всех, концах большого лагеря. Вместе с остальными Начин, схватив оружие, выскочил из гэра. Дальше никто не бежал. Воины не зажигали огней, в прохладе ночи стояли молча, напряжённо вслушиваясь в командные окрики командиров и отдалённые звуки в направлении города. Вскоре послышался, удаляющийся от лагеря, топот копыт. Два отряда в несколько десятков всадников из резерва охранения ушли на юго-запад и юго-восток. Кроме них в окрестностях лагеря кружили усиленные разъезды. Остальные ждали. Для Начина ожидание было волнительным и казалось безмерно долгим, но ничего более так и не случилось. Уже под утро, когда небо посерело, и с востока потянулись первые проблески света, рог протрубил отбой. Все также молча, разошлись, но никто больше не спал. Вскоре появился Алсагар, который объявил сбор.
– Спать хочется, – Юмдылык смачно зевнул. – На рассвете лучше всего спиться.
– Когда-нибудь выспишься.
Начин, сам был не прочь вздремнуть, но, нахмурившись, подавил в себе голос слабости, растёр уши, как обычно делал перед борьбой и поднялся на ноги:
– Давай собираться.
Юмдылык ещё раз, потянувшись, зевнул, огрызнулся, и тоже поднялся. Почесав шею, вышел наружу, и вскоре вернулся, с улыбкой поправляя штаны:
– Что думаешь про тревогу?
– Не знаю.
– Никто не знает. А говорят, сегодня будем лазить на стены в городе.
– Зачем?
– Будем учиться штурмовать. Аркан бери.
– Монголы не любят отрываться от земли.
– Сам знаю, да нам, какое дело. Прикажут лезть – полезем. Говорят, все нюджи попрятались в своих городах за стенами, придётся их оттуда выколупывать.
– Достанем, – Начин снял со стены аркан, хмуро осмотрел потёртости. – Слышал? У Хана есть большие телеги, которые бросают камни-валуны? Чтобы разбивать стены.
– Слышал, только не представляю как это.
– Я тоже, не представляю. Алсагар говорит с этими телегами, взять любой город, всё равно, что сломать орех.
– Тогда зачем нам лазить на стены?
– Не знаю. Городов у нюджей много, а телег, наверное, мало.
Начин снял со стены саблю – подарок отца:
– Алсагар говорил, Сигин взяли с трудом, с третьего, четвёртого раза. Сам Великий хан здесь был ранен. Пока не привезли сюда эти телеги, ничего не получалось.
– Да, знаю. Стены огромные – страшновато. Говорят, нюджи, ещё и горящую смолу сверху льют.
– Э-э, не бойся, – Начин вынул лук, деловито подёргал тетиву, достал стрелу, прицелился. – Валуны ломают стены, мэргэны сбивают стрелков, и потом, вперёд как всегда пустят предателей перебежчиков и пленных. Им и достаётся смола. Если ещё останется, кому её лить.
Юмгылык задумчиво почесал шею.
– Ладно, – Начин убрал лук и закинул на плечё седло, – идём коней седлать.
Солнце уже показалось над горами и рассеянно светило сквозь туманную прохладу утра, когда небольшой отряд в два десятка воинов, направился к развалинам города. Командовал выходом десятник Сайбул. В нарушение обычных правил он ехал без снаряжения, в простом длиннополом дэгэле, в меховой шапке и со скрещенными на груди ремнями двух заплечных мечей. Тюргэн ехал с ним рядом. По всему было видно, что ему душно – он часто прикладывался к фляжке с холодным айрагом.
– Что, архи вчера хлебнул? Не вовремя, – Сайбул прищурил глаз. – Или твоя служанка выпила из тебя все соки?
Тюргэн молча, ухмыльнулся.
– Не боишься, что отравит тебя однажды?
– Духу не хватит.
– У ночных гостей хвалило. А среди них были и женщины.
Тюргэн вновь промолчал, поглядывая вдаль.
– Засиделись мы, – вновь отозвался Сайбул. – Вот и нюджи осмелели. Конный разъезд вырезали тихо и быстро. Если б не цагхада с юго-восточного харагула дошли бы до лагеря. Перебили целый арбан джалаиров, пока их захватили. И ещё столько же раненых.
– Допросили?
– Да. Уробхей сказал, шли травить лошадей. Отчаянные. На что рассчитывали не понятно.
– Ползучие змеи, – выругался Тюргэн. – Потоптать их копытами.
– Можно было бы снять половину джунгара и слегка пройтись туда же на юго-запад, поискать их змеиные гнёзда или ещё чего, – Сайбул ухмыльнулся и вновь хитро прищурил глаз.
– Можно… да, не нам решать. Пусть их пока кусают тангуты.
– Да-а…, но добыча тоже уйдёт тангутам.
– Потом отдадут её данью, без боя.
– Тоже верно. И всё же, засиделись мы. По ночам кости ноют и мечи ржавеют.
– Сейчас разомнёшь свои кости.
– Хотел бы, да у джалаиров своё право на месть. Дайсун-нойон уже отправил вперёд кого-то из сотников. Я просил оставить нам нескольких, чтобы поучить молодых соколов, – Сайбул чуть обернулся, окинув воинов проницательным взглядом, и наподдав коня, прибавил ходу. Отряд устремился следом.
– «Как лезть на такую высоту?» – думал Начин, глядя на приближающиеся стены города.
– Что задумался, соколёнок? – спросил Алсагар.
– Думаю, как залезть на такую стену?
Наставник ответил не сразу, и был неожиданно серьёзен:
– Стены, не самое страшное. То, что тебе прикажут сегодня, нужно будет сделать спокойно и быстро, не думая ни о чём. Слышишь? Как если бы тебе сказали пустить кровь барану. Понимаешь?
Начин кивнул, но у него возникло неприятное предчувствие, от которого он внутренне напрягся. Так было всякий раз, когда его естественные душевные устремления вступали вразлад с непривычной внешней необходимостью. Сейчас ему больше всего хотелось стряхнуть с себя многодневное внутреннее напряжение и застоявшуюся усталость. Хотелось крикнуть, что-нибудь, подобно срывающемуся с высоты ястребу, поскакать во весь опор наперегонки со всем отрядом, большой облавой, поднимая над равниной ветер и пыль, разгоняя притаившихся птиц и зверей, радуясь своей силе, жизни и воле. Вместо этого сейчас, как всегда, от него требовали, спокойствия, собранности и готовности действовать: лицо, покрытое шрамами от застарелых язв и пройденных сечей, обернувшись, заглянуло ему в глаза, словно чувствуя его внутренние колебания, и, повинуясь инстинкту, Начин стёр с лица свои чувства.
Миновав побитые камнями башни с обломками главных ворот, отряд проследовал в направлении торговой площади. Безлюдные улицы, гулко отзывались на топот копыт. Пыльные местами обгоревшие останки домов с разбитой утварью, с пустотой внутри убого взирали, на гостей чернотой окон. Лошади шли насторожено, поводя мордами, чуя близость чужого присутствия, их состояние невольно передавалось всадникам. Сайбул подал знак рукой и несколько воинов, отделившись от остальных, попутно осмотрели близлежащие строения, но никого не нашли. Вскоре отряд вышел на широкую улицу, выходящую на небольшую площадь, там уже стояли упомянутые джалаиры Дайсун-нойона. Около сотни воинов спешившись, наблюдали за каким-то, скрытым за их тесным кругом действием. Ближе стали видны сидящие на земле пленники.
Пятеро мужчин, очевидно, самых опасных, были привязаны руками к, лежащей на земле, жерди. Ещё двое мужчин неподвижно лежали рядом. Две женщины и юноша чуть по старше Начина, сидели врозь, спутанные по рукам и ногам. Двое старших джалаиров с языком из перебеглых нюджей, о чём-то грубо выспрашивали тех, что были привязаны к жерди.
Отряд спешился. Сайбул с Тюргэном вышли вперёд, джалаиры слегка расступились, освобождая место для прибывших хонгиратов.
– Пленники устали вас ждать, – ухмыльнулся рослый и крепкий сотник. – Того гляди сами дух испустят. Разбудите-ка всех! Янзай! бросай, хватит с ними разговаривать!
Два воина, достав плети, хорошенько от плеча хлестнули каждого. Привязанные к жерди, подняли головы. Двое лежащих, серьёзно раненых, очевидно, были совсем без чувств, потому что отозвались стонами только на пятый удар. Женщины негромко вскрикнули, вызвав смех и злословие в рядах смотрящих.
Начин с внутренним волнение рассматривал каждого пленника. Впервые он видел своих врагов перед собой. Они были не велики ростом, перепачканы дорожной пылью и засохшей побагровевшей кровью, растрёпанные волосы частично скрывали разбитые лица. Сейчас уже было трудно что-либо разглядеть в их глазах, но по всему было ясно – силы покинули их, и они просто ждали своей участи. Джалаиры же не желали дарить им быстрого облегчения лёгкой смертью. Дань павшим соплеменникам и грозное имя монголов требовали воздать страданиями за кровь, за дерзость и самонадеянность. Пленников ожидали унижение и мучительная боль.
– Могу отдать вам тех, – сказал сотник, указав на лежащих раненых и юношу с женщинами.
– Опробовать меч сойдут любые, – ответил Сайбул.
– Хорошо. Тащите их, куда вам нужно.
Сотник словно избавившись от докучного разговора, тут же отвернулся и, вытащив меч, взвесил его в руке:
– Отвяжите того – второго слева и дайте ему меч. Посмотрим, что они умеют.
Обозначенного пленника отвязали и бросили ему меч, дав понять, что тот должен драться. Пленник – сухой жилистый мужчина, с обнажённым торсом и в порванных штанах, с минуту растирал затёкшие руки и осматривался, затем, отвернувшись, о чём-то заговорил с остальными пленниками. На него сразу подняли плеть, но он не заставил себя долго ждать и, повернувшись, поднял с земли клинок. Руки его вздрагивали, ещё не вернув прежнюю чувствительность, он встряхнул их и попробовал сжать рукоять.
– Скажите ему, если победит, то его смерть будет лёгкой и быстрой, – сказал сотник, опытным взглядом всматриваясь в лицо противника.
Сказанное, перевели. Мужчина, смотрел отстранённо, может, молясь, а может думая, как ему поступить.
– Смотрите в оба, а то ещё посечёт кого ненароком.
Сотник поднял меч и несколько небрежно, уверенно пошёл вперёд. Это вывело пленника из оцепенения, он очнулся и поднял меч для защиты…
Пятёрку выбранных пленников хонгираты оттащили в сторону. Пока старшие о чём-то совещались, Начин во все глаза смотрел поединок.
Сотник уверенно атаковал. Удары были выверенные и сильные. Некоторое время пленник с трудом удерживал меч, и неловко перемещался, очевидно, стянутые прежде верёвками руки и ноги плохо слушались. Однако вскоре он собрался и начал защищаться увереннее, хорошо угадывая направление следующей атаки. Пару раз он удачно ушёл от неминуемого ранения и один раз даже перехватил руку своего крупного противника. Сотника это не смущало, он знал, свои преимущества и знал, что утомлённый пленник скоро всё-таки выдохнется, потому продолжал наступать и бить сильно наотмашь. Вскоре пленник действительно устал, начал меньше двигаться, беречь силы и сразу же пропустил косой восходящий удар – меч сотника чуть рассёк ему бедро и задел грудь. Пленник, тяжело дыша, замер на месте, казалось, бой для него был окончен. Но произошло непредвиденное: решающий удар сотника, который мог разрубить его пополам, неожиданно провалился в пустоту. Пленник молниеносно уклонился и, выкрикнув, удивительно высоко выпрыгнул вверх, обрушив на сотника секущий удар сверху. Сотник едва успел вскинуть руку и прикрыться – меч пленника рассёк ему шапку и оцарапал лоб. Тут же последовал целый град ударов, затем новый прыжок и новый сильный удар. Словно отмахиваясь от налетевшего коршуна, сотник неуклюже взмахнул руками и шарахнулся в сторону: пленник, умелым движением скрутился к земле, и, провернувшись, прошёлся мечом низом наотмаш. Удар был хорошо рассчитан и попал сотнику под колено левой ноги. Тот вскрикнул, запоздало махнул мечом и рухнул на землю. Несколько луков вскинулись с прицелом на пленника, но тот и не думал продолжать. Вместо этого он быстро метнулся в сторону связанных соплеменников. Он понимал цену последних мгновений своей жизни, и потому торопился успеть задуманное. В следующее мгновение стрела пробила ему плечё вооружённой руки. Пленник вскрикнул и споткнулся, однако удержался на ногах и, подхватив меч обеими руками, закричав заколол одного из своих собратьев – только так он мог освободить того от предстоящих мучений. Ещё две стрелы вонзились ему под лопатку и в руку. Пленник пошатнулся и сжался, превозмогая боль, затем, вновь закричав, шагнул дальше, заколол второго собрата и, получив ещё две стрелы в ноги, наконец, упал.
Два воина подошли его осмотреть. Пленник лежал, скрючившись, прерывисто дышал и судорожно вздрагивал всем телом, руки тщетно силились подтянуть меч. Ему выдернули стрелы из ран, забрали меч и развернули на спину.
– Воин от Неба, – произнёс кто-то из старших джалаиров. С ним были согласны.
Доблесть врага оценили по достоинству. Джалаиры не стали резать его на куски, как они умели, а добили одним коротким ударом в сердце. Сотник же был серьёзно ранен, однако, выкрикнув раз, более не проронил ни звука. Ему перетянули ногу ремнём и замотали рану.
Начин видел всё, но всё ещё не мог поверить в реальность происходящего. Он уже понял, для чего их привезли сегодня сюда, и с замиранием сердца ставил себя на место раненого сотника. Другие мысли тоже крутились в его сознании: он только что видел, как человек убивал своих соплеменников и пытался убить себя, в намерении избавиться от предстоящей, мучительной смерти. Хватило бы ему духа поступить также? Или он поступил бы иначе? В его тревожные мысли врезались крики двух оставшихся пленных: джалаиры терзали их за всех остальных, и участь их была незавидной.
– Начин, – окрикнул его Алсагар. – Пойдём.
Для казни пятерых пленных Сайбул отобрал пятерых молодых воинов. В их числе были и Начин с Юмдылыком. Пленников растащили в стороны, определив каждому своего нукера. Начину достался шестнадцатилетний юноша, Юмдылыку – одна из женщин.
– Бейте не думая, – напомнил им Алсагар, и чуть подтолкнул вперёд. – Давайте.
Пятеро молодых бойцов, обнажив сабли, вышли вперёд, и замерли, молча, глядя на пленников.
– Это враги хана, и ваши враги, – огласил Сайбул, чтобы прибавить бойцам бодрости. – Они пришли ночью, чтобы убить вас. Теперь убейте их, так, как велит вам совесть.
Двое тяжелораненых, лежали на земле с закрытыми глазами, им было уже всё равно и это облегчало задачу. Двое молодых нукеров переглянувшись, первыми шагнули вперёд. Прошептав молитву, оба добили своих пленников ударом сабли – чужая кровь ушла в землю, не испачкав рук. Их поддержали возгласами одобрения. Бойцы огляделись. Сайбул кивнул, и они, молча, отошли в стороны.
– Давайте, парни! – послышались подбадривающие голоса.
Начин взглянул на Юмдылыка и на третьего – рослого Табхая. Оба колебались, потому что даже не представляли, как можно убивать женщин. Наконец, оба шагнули вперёд. Начин тоже шагнул рассматривая своего пленника.
Женщины ожидали, молча опустив головы, растрепанные волосы скрывали лица. Табхай подошёл сзади, чтобы совсем не видеть лица, затем, явно поспешно, замахнувшись двумя руками, быстро ударил саблей куда-то ниже головы. Женщина со стоном упала на землю, но, по всему, была ещё жива. Табхай, ударил ещё раз, и ещё, потом оцепенело замер на месте, вперив в содеянное потрясённый взгляд.
– Хэй, Табхай! Табха-ай! – поддержали его возгласы, но Табхай словно никого не слышал. Неуверенно шагнув в сторону, молодой нукер повернулся и, не поднимая глаз, медленно пошёл прочь. Его руки вздрагивали, на бледном лице застыли потрясение и растерянность. Сделав несколько шагов, Табхай качнулся, и, подняв сжатый кулак к лицу, неуклюже осел на землю.
Юмдылык, поглядывавший на него всё время, колебался. За спиной слышались подгоняющие возгласы воинов.
– Юмдылык! Давай!
Два воина – родичи Табхая вышли поднять бойца, и женщина у ног Юмдылыка вдруг подняла голову. Пряди чёрных волос расступились, открыв правильный, светлый овал лица. Большие глаза в обрамлении тонких бровей спокойно, изучающее смотрели на Юмдылыка. Юмдылык почувствовал её взгляд и вдруг встретился с ней глазами. Молодая женщина лет двадцати была явно благородных кровей, это выражалось внешне, и было заметно по добротной одежде. Она смотрела на молодого воина без тени страха, и, скорее, с интересом. Было непонятным, как она вообще могла оказаться здесь, столь не увязывалась её изящная красота, с тем, что происходило вокруг. Юмдылык никогда ещё не видевший таких красивых женщин, внутренне содрогнулся – то, что от него требовали, было просто невозможным. Помедлив немного, он отвёл взгляд, и, нахмурившись, вложил саблю в ножны, затем, опустил голову, и отошёл назад. Найдя глазами сотника, приклонил колено и голову:
– Я не могу, Сайбул-гуай. Накажите меня.
Сайбул сдержано посмотрел на склонённую голову и на сидящую поодаль женщину, затем холодно спросил:
– Кто ты и чей ты воин?
– Я Юмдылык из рода хабтагаров, я воин Великого хана! – громко ответил Юмдылык не поднимая головы.
– Воин Великого хана – это воин армии Великого хана. А армия Великого хана это большая единая сила. Значит ты хочешь быть сам по себе? Хочешь сражаться один?
– Нет, господин, – ответил Юмдылык.
– Нет? Но, у тебя не хватило духа даже для одного врага. Без оружия. Нужен ли Великому хану такой воин как ты?
– Я воин Великого хана! – громко повторил Юмдылык. – Я докажу это в бою!
– Ты уже на войне, и ты показал свою слабость.
Юмдылык слушал, не смея поднять головы.
– Ты должен выполнять волю Великого хана. Или ты думаешь, что вправе сам решать, как поступать с его врагами? Отвечай.
– Нет, господин, – проронил Юмдылык. – Я служу Великому хану и выполняю его волю.
– Закон Великого хана гласит: «За ослушание и трусость одного наказание касается всех десяти». Но, твои собратья честно выполнили приказ, – Сайбул посмотрел на, бледного Табхая. – Чем же они виноваты?
– Я приму любое наказание… за всех, – глухо проговорил Юмдылык и склонился на оба колена.
Сайбул помолчал подумав. Все также молча, ждали его решения.
– Десять ударов плетью получишь сейчас, после казни, чтобы не забывал за что наказан.
– Да, господин, – ответил Юмдылык
– Десять дней будешь собирать аргал для своей полусотни, а ночами ходить в харагул. И не смей уснуть, иначе окажешься на месте этих смертников.
– Да, господин, – повторил Юмдылык
– И, моли Небо, чтобы оно послало тебе день, когда ты сможешь доказать свою смелость. Поднимись, займи своё место.
Юмдылык хмуро повиновался.
– Такие глаза сильное оружие против неокрепших юнцов. А, Тюргэн? – с ухмылкой сказал Сайбул.
Тюргэн, молча, рассматривал пленницу.
– Эй, Тумыт, – обратился Сайбул к одному из родственников Юмдылыка. – Вам нужна смазливая наложница?
– Чтобы она однажды всех нас отравила? – отозвался Тумыт. – Лучше я прямо сейчас её убью.
– Можете держать её за гэром на привязи, как козу, и пользоваться, по мере надобности, – Сайбул ухмыльнулся.
– Бери, Тумыт, – отозвался Тюргэн. – Юмдылык возьмёт её как мужчина, как плату за свой позор. После решите, что с ней делать.
Тумыт согласно кивнул.
– Так и быть, – Сайбул махнул рукой. – Дайте ей пятнадцать плетей. Да по лицу не бить…
Трое воинов, не задерживаясь, поспешили выполнять приказ: опрокинув пленницу на землю, ей задрали рубаху на голову, и начали стегать плетьми. Брызнула кровь, женщина закричала. Никто больше не смотрел в их сторону.
– Начин! – окликнул Сайбул и кивком головы указал на оставшегося пленника.
Начин искренне сочувствовал брату, видя его нелёгкое положение, но теперь настала и его очередь. Он решительно подошёл к пленнику и напоказ толкнул ногой в грудь, опрокинув на землю. Отец Тюргэн довольно ухмыльнулся. Пленник зло посмотрел на Начина, в тёмных глазах читались непокорность и вызов. Начин направил на него саблю и слегка кольнул в обнажённую грудь. Пленник дёрнулся, плюнул на блеск клинка и, видно, не совладав с нервами, начал выкрикивать что-то на своём языке. Начин, в ответ, также вспылив, ударил его саблей плашмя по голове, заставив замолчать. Со лба юноши потекла кровь, он стиснул зубы и закрыл глаза, ему было больно. Пожалуй, если бы пленник выкрикнул что-нибудь ещё, Начин тот час же ударил бы его на смерть, не задумываясь. Но пленник молчал, гордо ожидая своей участи, а горячая волна в сердце Начина оказалась не так сильна.
На месте казни стоял большой круг воинов, и все сейчас смотрели на него. Он понимал это и лихорадочно решал, как поступить. В сознании проносился целый табун мыслей:
– «Это мой враг, и враг Хана…, он не женщина его можно смело зарубить…, просто убить …, ударить саблей, прямо сейчас. Не думая…»
Но, не думать сейчас, не получалось. И убить человека, даже врага вот так, оказалось совсем не просто. Ударить его, опрокинуть, унизить, увидеть в глазах врага признание своей силы казалось естественным, это было знакомо. А как можно было забрать чью-то жизнь, без мести, без ослепляющей ярости, без личной ненависти, просто по велению чужой воли? Такое было впервой.
Начин медленно стал обходить пленника, взвешивая в руках тяжесть клинка…
– «Он избит, связан и безоружен. Убить его очень просто», – успокаивал его внутренний голос.
Но, нет. Убить было не просто. И времени думать, более не было.
Начин вдруг вспомнил только что, увиденный поединок сотника, и вместе с долей опасения в сознание пришло спасительное решение:
– «Я должен убить его так, как велит совесть!»
Начин как можно увереннее поднял взгляд, ища глазами Сайбула:
– Прошу, дайте ему оружие. Я буду с ним биться.
Меж воинов послышался уважительный ропот. Сайбул молча, кивнул, чуть подумав, указал воинам на копьё, затем вопрошающе взглянул на Тюргэна. Тюргэн также кивнул ответ, с чувством, преисполненным гордости. Сайбул принял это как одобрение своему решению.
Алсагар смотрел на воспитанника, озабоченно нахмурившись, но испытывал при этом значительную долю иной гордости: «Так закаляются славные воины, – думал он. – И будущие нойоны. Справиться».
Два воина разрезали пленнику верёвки на руках и ногах, бросили на землю копьё и, указали на Начина. Парень неуверенно поднялся на одно колено, вытер кровь с лица и начал потирать запястья, тревожно озираясь вокруг. Начин же, больше ни на кого не глядя, сосредоточенно ждал. Сердце, умерив сбивчивый перестук, теперь билось мерно и сильно – решение было принято, теперь нужно было уверенно действовать.