Евгений Николаевич Гусляров
Любовь и диктатура
С. Шубинский. С. 262
Батинька, мой милой друг. Прийди ко мне, чтоб я могла успокоить тебя безконечной лаской моей.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Бог видит, голубчик, я не пеняю, что не выйдешь, а только сожалею о том, что недомогаешь и что тебя не увижу. Останься дома, милуша, и будь уверен, что я тебя очень, очень люблю.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Душенька, разчванист ты очень. Изволишь ли быть сегодни и играть на бильярды? Прошу прислать сказать на словах – да или нет, для того, что письма в комедьи без очков прочесть нельзя. Мррр, разчванист ты, душенька.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Хотя тебе, душечка, до меня и нужды нету, но мне весьма есть до тебя. Каков ты в своём здоровье и в опале ли я или нету? А тебе объявляю всякую милость от Бога да и от Государ[ыни].
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Воля твоя, милюша милая Гришифушечка, а я не ревную, а тебя люблю очень.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Гришенька, знаешь ли ты, вить тебе цены нету. Только, пожалуй, пришли сказать, каков ты после мыленки.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Милая милуша, здравствуй. Знай, что тебя милее нет на свете. Душечка, Гришенок мой.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Мамурка, здоров ли ты? Я здорова и очень, очень тебя люблю.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Милая милуша, дорогие сладкие губки, жизнь, радость, веселье. Сударушка, голубушка, monfaisan d'or. Je Vous aime de tout mon Coeur (мой золотой фазан. Я люблю вас всем сердцем – фр.).
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Милой друг, я не знаю почему, но мне кажется, будто я у тебя сегодни под гневом. Буде нету и я ошибаюсь, tant nueux (тем лучше – фр.). И в доказательство сбеги ко мне. Я тебя жду в спальне, душа моя желает жадно тебя видеть.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Душа моя милая, безценная и безпримерная, я не нахожу слов тебе изъяснить, сколько тебя люблю. А что у тебя понос, о том не жалей. Вычистится желудок. Но надлежит беречься, милой м[уж], сударка.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Сударинька, могу ли я прийти к тебе и когда? Умираю, хочу тебя видеть, Гришатка мой собственный.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Миленький, я иду спать и двери запрут. Но естьли приидешь паче чаяния и оне заперты будут, то ей-ей плакать буду завтра.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Нет, уж и в девять часов тебя неможно застать спящего. Я приходила, а у тебя, сударушка, люди ходят и кашляют, и чистят. А приходила я за тем, чтоб тебе сказать, что я тебя люблю чрезвычайно.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Сердце моё, я пришла к вам, но, увидав в двери спину секретаря или унтер-офицера, убежала со всех ног. Всё же люблю вас от всей души (фр.).
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Двери будут открыты и всё будет зависеть от желания и возможности того, к кому это относится. Что до меня, то я иду спать (фр.).
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Сто лет, как я тебя не видала. Как хочешь, но очисти горницу, как прийду из Комедии, чтоб прийти могла. А то день несносен будет, и так ведь грус[т]ен проходил. Чёрт Фонвизина к Вам привёл. Добро, душенька, он забавнее меня знатно. Однако я тебя люблю, а он, кроме себя, никого.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
С этим Фонвизиным был случай, в котором князь Г.А. Потёмкин показал, что не любил льстецов и подлецов. Известный по сочинениям своим, Денис Иванович Фонвизин был облагодетельствован Иваном Ивановичем Шуваловым; но, увидя свои пользы быть в милости у светлейшего, невзирая на давнюю его большую неприязнь с Шуваловым, перекинулся к князю, и в удовольствие его, много острого и смешного говаривал насчёт бывшего своего благодетеля. В одно время князь был в досаде и сказал насчёт некоторых лиц: «Как мне надоели эти подлые люди». – «Да на что же вы их к себе пускаете, – отвечал Фонвизин, – велите им отказывать». – «Правда, – сказал князь, – завтра же я это сделаю». – На другой день Фонвизин приезжает к князю; швейцар ему докладывает, что князь не приказал его принимать. – «Ты, верно, ошибся, – сказал Фонвизин, – ты меня принял за другого». – «Нет, – отвечал тот, – я вас знаю и именно его светлость приказал одного вас только не пускать, по вашему же вчера совету».
Л.Н. Энгельгардт. С. 252-253
Естьли, батинька, необходимая тебе нужда меня видеть, то пришли сказать. У меня понос пресильный с шестого часа. Боюсь проходом чрез студеную галерею в такой сырой погоде умножит резь, а что ты болен, о том сердечно жалею.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Длинное Ваше письмо и рассказы весьма изрядны, но то весьма глупо, что ни единое ласковое слово нету. Мне что нужда до того, хто как врёт в длинну и поперёк, а Вы, перевираючи, мне казалось, по себе судя, обязаны были вспомнить, что и я на свете и что я ласку желать право имею. Дурак, татарин, казак, гяур, москов, morbleu (чёрт возьми – фр.).
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774
Встав из-за стола, получила я гневное Ваше письмо. Признаюсь, велика моя вина, что требую, чтоб в моих указах избежено было противуречие и сказано было, какой ни есть, только претекст, дав оный Вам же на выбор. Я дурачить Вас не намерена, да и я дурою охотно слыться не хочу. Прочия изражении письма Вашего принимаю за спыльчивость, на которых ответствовать не буду, а ещё меньше горячиться попустому, ибо Вы сами знаете, что Вы вздор написали. Прошу, написав указ порядочно, прислать к моему подписанию и притом перестать меня бранить и ругать тогда, когда я сие никак не заслуживаю. Дурак, яур.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [Март 1775]
Императрица подарила великому князю (будущему императору Павлу I. – Е.Г.) в день своего рождения не особенно ценные часы, Потемкину же пожаловала 50 000 рублей, сумму, в которой весьма нуждался великий князь и которую он тщетно себе испрашивал. Этот отказ и предпочтение, оказываемое Потёмкину, всё более и более озлобляют молодого великого князя против матери и против фаворита, который всем распоряжается, между тем как человек, которому следовало бы быть на престоле, нуждается в средствах.
Французский посланник Дюран. 8 мая 1775 г. Дипломатическая переписка. С. 128
Императрица не всегда обходилась с ним [сыном и наследником престола] как бы должно было, и при сём случае меня по молодости, может быть моей, удивило между прочим, что он никак в делах не соучаствовал. Она вела его не так, как наследника. Ему было токмо приказано ходить к ней дважды в неделю по утрам, чтобы слушать депеши, полученные от наших при иностранных Дворах находящихся министров. Впрочем, он не бывал ни в Совете, ни в Сенате. Почётный чин его великого адмирала был дан ему единственно для наружности, управление же морских сил до него не принадлежало. А, наконец, когда у нас завелся флот на Чёрном море, то сею честию начальствовал князь Потёмкин… Не менее однако ж прискорбно было нам всем придворным видеть сие неискреннее обхождение и ни малейшей горячности и любви между сими двумя августейшими особами. Великий же князь к родительнице своей всегда был почтителен и послушен. Когда об этом размышляешь, не можешь довольно надивиться, разве токмо подвести ту одну причину, что восшествие императрицы, переворотом соделанное, оставило в сердце её некоторое беспокойство и ненадёжность на постоянную к себе преданность от вельмож и народа. И так она за правило себе поставила сосредоточить всю власть в единые свои руки. По моему мнению, она бы ещё более славы себе прибавила, если б уделила великому князю часть своих трудов. Сколько же бы он пользы от того получил! Сколько бы Россия от того могла быть счастливее! Я никак не могу верить, что мне тогда сказывали, будто она иногда проговаривала: «после меня хоть трава не расти».
Записки Фёдора Николаевича Голицына. С. 358-359
Во веки веков не поеду более Богу молиться. Ты таков холоден ко мне, что тошно становится. Яур, москов, казак, волк, птица.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 3 июня 1775]
Кукла, или ты спесив, или ты сердит, что ни строки не вижу. Добро, душенька, накажу тебя, расцалую ужо. Мне кажется, ты отвык от меня. Целые сутки почти что не видала тебя, а всё Щербачев и другие шушеры, что пальца моего не стоят и тебя столько не любят, те допускаются до вашего лицезрения, а меня оттёрли. Добро, я пойду в General des Jamchiks (в ямщицкие генералы – фр.) возле вас, то получу вход к Высокопревосходительному.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [2 августа 1775]
Потёмкин принимал, в день своего ангела, поздравления от всего дворянства и от всех классов общества. Императрица пожаловала ему 100 000 рублей.
Английский посланник Гуннинг. 16 октября 1775 г. Дипломатическая переписка. С. 131
Боже мой, увижу ли я тебя сегодни? Как пусто, какая скука. Я политическое ваше собранье желаю быть везде, где хотят, а мне бы быть с тобою.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]
Унимай свой гнев, Божок. Вздор несёшь. Не бывать ни в Сечи, ни в монастыре.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]
Ныне вить не апрель первое число, что прислать бумагу и в ней написать ничего. Знатно сие есть следствие Вашего сновидения, чтоб лишней ласкою не избаловать. Но как я лукавству худо выучилась, то статься может, что иногда и я не догадываюсь, что безмолствие значит. Но, как бы то ни было, как я ласкова, то от Вас зависит платить нас неравной монетою. Гяур, москов, козак яицкий, Пугачёв, индейский петух, павлин, кот заморский, фазан золотой, тигр, лев в тростнике.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]
Душенька, я взяла верёвочку и с камнем, да навязала их на шею всем ссорам, да погрузила их в прорубь. Не прогневайся, душенька, что я так учинила. А буде понравится, изволь перенять. Здравствуй, миленький, без ссор, спор и раздор.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]
Друг мой, вы сердиты, вы дуетесь на меня, вы говорите, что огорчены, но чем? Тем, что сегодня утром я написала вам бестолковое письмо? Вы мне отдали это письмо, я его разорвала перед вами и минуту спустя сожгла. Какого удовлетворения можете вы ещё желать? Даже церковь считает себя удовлетворённой, коль скоро еретик сожжён. Моя записка сожжена. Вы же не пожелаете сжечь и меня также? Но если вы будете продолжать дуться на меня, то на всё это время убьёте мою весёлость. Мир, друг мой, я протягиваю вам руку. Желаете ли вы принять ее (фр.).
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]
Гневный и Высокопревосходительный Господин Генерал Аншеф и разных орденов Кавалер. Я нахожу, что сия неделя изобильна дураками. Буде Ваша глупая хандра прошла, то прошу меня уведомить, ибо мне она кажется весьма продолжительна, как я ни малейшую причину, ни повода Вам не подала к такому великому и продолжительному Вашему гневу. И того для мне время кажется длинно, а, по нещастию, вижу, что мне одной так и кажется, а Вы лихой татарин.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]
Императрица начинает смотреть совершенно иначе на вольности, которые позволяет себе её фаворит. Просьба об отставке от всех занимаемых им должностей, поданная ему гр. Алексеем Орловым, обидела императрицу; до такой степени, что она заболела. Однако начинают поговаривать втихомолку, будто одна личность, рекомендованная ей фельдмаршалом Румянцевым (тут впервые в дипломатической переписке появляется намек на нового фаворита Завадовского. – Е.Г.), имеет большую надежду овладеть её полным доверием.
Английский посланник Окс. 12 января 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 131-132
Достойно внимания следующее «секретное» письмо императрицы к князю Д.М. Голицыну, русскому послу в Вене (от 13 января 1776 г.): «Я вам через сие предписываю и прошу всячески стараться, и буде за нужное рассудите, то дозволяю вам адресоваться прямо к его величеству императору римскому именем моим и изъяви сему государю, что высокие его качества и все в разные времена доходящие сантименты его величества о России и о особе моей возбудили во мне доверенность таковую, что приняла намерение к нему прямо производить просьбу, которая персонально меня много интересует, а именно, чтоб его величество удостоил генерала графа Григория Потёмкина, много мне и государству служащего, дать Римской Империи княжеское достоинство, за что весьма обязанной себя почту. Поручаю сие дело вашему прилежному попечению самолично; вы о сём ни с кем, окромя со мною, не имеете производить переписку, а что будет о том, мне донесёте прямо, надписывая в собственные руки».
Брикнер А. Г. Потёмкин. – М.: ТЕРРА, 1996. С. 42
Влияние Потёмкина, кажется, сильнее, чем когда-либо.
Английский посланник Окс. 22 января 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 132
Князь Григорий Александрович!
Всемилостивейше дозволяем Мы Вам принять от Римского Цесаря присланный к Вам диплом на Княжеское достоинство Римской Империи и соизволяем впредь Вам именоваться повсюду в силу онаго диплома Римской Империи Князем. Впрочем остаёмся как всегда к Вам доброжелательна.
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Марта 21 ч., 1776 г.
Посещение императрицею князя Орлова во время его болезни вызвало горячее объяснение её с Потёмкиным, и хотя он пользуется в настоящее время неограниченной властью, но некоторые предсказывают с полной уверенностью его падение, как событие весьма близкое. Я полагаю, что это предсказывают потому, что этого сильно желают, ибо нет никаких признаков, предвещающих его падение. Доказательством дурного мнения, которое многие имеют о Потёмкине, служит то, что люди верят слуху, будто он велел подсыпать яда кн. Орлову. Действительно, малейший знак милостивого внимания императрицы к кому бы то ни было, возбуждает в нём величайшую зависть, и он выказывает её таким путём, который не только не может быть лестен императрице, но должен вызвать с её стороны отвращение.
Английский посланник Окс. 19 марта 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 133
Сюда приехал принц Генрих Прусский, и князь Потёмкин удостоился вчера чести получить из рук его королевского высочества орден Чёрного орла.
Английский посланник Окс. 16 апреля 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 134
Я не рождена для ненависти. Она не обитает в моей душе, я её никогда не ощущала, не имею чести с нею знаться (фр.).
Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [Май 1776]
Несмотря на все преимущества Потёмкина и на его старание остаться единственными властелином сердца Екатерины, он вскоре убедился, что это была вещь невозможная. Благодаря интриге, которой руководил фельдмаршал Румянцев и в которой участвовали все придворные, завидовавшие влиянию фаворита, при дворе появился ему соперник; он сумел обратить милостивое внимание императрицы, понравился с первого взгляда и был принять весьма благосклонно. Это был молодой Завадовский, уроженец Украины, служивший в начале суфлёром в придворном театре, затем секретарём и адъютантом Румянцева. Он перешёл на службу Екатерины в звании её личного секретаря, что открывало ему свободный доступ к императрице.
Английский посланник Окс. 26 апреля 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 131
В апреле 1776 г. фаворит серьёзно думает отретироваться, но хочет сделать это блестящим образом. Если верить сведениям, собранным маркизом де Жюинье, тогдашним новым посланником Франции в Петербурге, он просил у императрицы, взамен того положения, которого соглашался лишиться, трона Курляндии, прибавляя, что смотрит на этот пост как на нечто временное, переходное к трону Польши. На этот раз воспоминания о Бироне и Понятовском преследовали воображение великого честолюбца. Но Екатерина уже не была в состоянии раздавать троны. Она, впрочем, выучилась дешевле расплачиваться с образами, которые поблекли. В ноябре того же года произошёл кризис. Как бы следуя року, которому подпадали по очереди его предшественники и, повторяя неосторожность, погубившую красавца Орлова, Потёмкин взял отпуск для ревизии Новгородской губернии. Это послужило сигналом: через несколько дней после его отъезда, Завадовский водворился на его месте.
Валишевский К. Вокруг трона. Екатрина II. Императрица Всероссийская, ее любимые сотрудники, друзья, фавориты, интимная жизнь. М.: Книгоиздательство «Сфинксъ». 1910. С. 140
Путешествие Потёмкина считалось современниками знаком немилости Екатерины. Каково было впечатление этого события, видно из письма Чернышёва к Андрею Кирилловичу Разумовскому от 24 июня 1776 года: «Бедный Потёмкин вчера уехал в Новгород, как говорит, на три недели, для осмотра войск: хотя он имеет экипажи и стол придворные, он все-таки недоволен».
А.Г. Брикнер. С. 48
Несмотря на высокую степень милости, которой Орловы пользуются в настоящую минуту у государыни, и на недоброжелательство, с которым, как полагают, граф Орлов относится к князю Потёмкину, последнему продолжают оказывать необычайные почести. Во время своей поездки в Новгород он пользуется совершенно придворной обстановкой, и продолжают утверждать, что он через несколько недель возвратится сюда, но, тем не менее, я полагаю, что милость его окончена, и меня уверяли, что он уже перевёз часть принадлежащей ему мебели из комнат, занимаемых им в Зимнем дворце. Высокомерие его поведения в то время, когда он пользовался властью, приобрело ему столько врагов, что он может рассчитывать на то, что они ему отомстят в немилости, и было бы удивительно и неожиданно, если бы он окончил своё поприще в монастыре – образ жизни, к которому он всегда оказывал расположение; и едва ли не лучшее убежище для отчаяния разбитого честолюбия. Говорят, что долги его превышают двести тысяч рублей.
Из донесения дипломата Ричард Окса английскому двору. 1 июля 1776 г.
Сборник Русского исторического общества. 1897. XIX. С. 521
Однако, отсутствие Потемкина было непродолжительно; временный его отъезд из столицы не означал опалы. Чувства Екатерины к нему были неизменны, и его возвращение ознаменовалось необычайным знаком благоволения: с этих пор Потёмкину было отведено помещение в императорском дворце. Несмотря на это, придворные настойчиво держались того мнения, что он утратит свое значение, и не верили своим глазам, сомневаясь в очевидности.
Дипломатическая переписка. С. 136
Но здесь является превосходство человека, располагающего средствами, всесторонность которых не могла быть оценена ни окружающими Екатерину, ни ею самой, так как они не видели ещё на деле всей его изобретательности и силы воли. На этот раз Екатерина имела дело не со слабым духом, не с темпераментом, истощённым продолжительными наслаждениями, не с героями, могущими ещё улыбаться на неудачу, но неспособными победить её. Отставленный Орлов острил и забавлял публику; Потёмкин рычал и пугал. Вернувшись в Петербург, он явился властителем и приказывал. Хорошо, он покинет тот уголок дворца, где другой, в его отсутствие, как тать, осмелился занять его место: он им не дорожит, но он будет носить вечный траур по той любви, которой так легко изменили, и которая была так профанирована. Но, если вчерашний фаворит готов стушеваться перед сегодняшним, то слуга императрицы, князь, министр и генерал, поставленный ею у кормила правления, не откажется от своих прав в пользу первого встречного молодого человека без прошлого и без заслуг. Он скорее сойдётся с Орловым, чтобы воспротивиться притязаниям минутных любовников, или предъявить против капризов государыни права, сильнейшие её прав. Разве не говорят, что эти ещё могущественные и опасные пять братьев готовы защищать дело великого князя Павла? Угроза может быть и не серьёзна. Но в этот самый момент произошёл романический и неприятный для Екатерины случай помолвки Григория Орлова с двоюродной сестрой. Прежний фаворит окончательно ускользал из рук, и Екатерина испытала какое-то тревожное сознание одиночества. Новый фаворит не мог ей быть опорой, а Потёмкин умел угадывать её тревоги и эксплуатировать её страхи. Он ещё более волнует её, пугает её своими вспышками и дерзостью, – рыканием освирепевшего льва, готовностью всё сокрушить вокруг себя, пока, наконец, она, покорённая, не спасается снова в его мощных объятиях. Но не как любовница – он был более ловок, чем отважен; он понимал, что роль, в которой дублировал его какой-нибудь Завадовский, не могла более быть его ролью; что нельзя насильно владеть сердцем и темпераментом, безграничные требования и поразительную подвижность которых он испытал на себе; что он много выиграет, сохранив свободу и власть. Он не примет места, занятого после него другим, но и не позволит остаться на нём; он не будет более любовником, но он будет устроителем удовольствий, от которых сам отказался, созидателем эфемерных связей, которые его престиж и власть должны пережить, которые должны быть ему подчинены. И его воля осуществилась.
К. Валишевский. С. 141-142
Потемкина от всех его коллег отличает одно: потеряв сердце Екатерины, он не утратил её доверия. Когда честолюбие заменило в его сердце любовь, он сохранил всё своё влияние, и именно он доставлял новых любовников своей прежней наложнице. Все последовавшие за ним фавориты были ему подчинены.
Массон Ш. Секретные записки о России. – М.: «Новое литературное обозрение», 1996. С. 70
Многие подозревают, и это кажется довольно вероятно, что князь Потёмкин в скором времени будет по-прежнему пользоваться огромною властью. В самом деле, дав ему открыто соперника, императрица до того пощадила его самолюбие, что это поразило всех, кто знает её характер, враждебное отношение к нему князя Орлова и влияние последнего. Это снисхождение приписывали только чрезмерной доброте государыни, а отнюдь не привязанности, которую она могла ещё сохранить к нему. Если же он снова войдёт в милость, это будет первым примером в этом роде. Ежели это нельзя приписать простому капризу императрицы, то подобный факт будет свидетельствовать о прочном влиянии этого фаворита, что, в свою очередь, может иметь самые серьёзные последствия.
Английский посланник Окс. 16 мая 1777 г. Дипломатическая переписка. С. 136
Завадовский вскоре исчезнет. После него в золотой клетке близ царского алькова будут появляться незначительные красавцы, один, другой, третий: Корсаков после Зорича, а Ланской после Корсакова, – все избранные Потёмкиным, будут являться блестящие, но скоропроходящие, существа без будущности. Он мановением руки призывал их, а затем прогонял, и тщеславная мечта, лелеемая удивительным авантюристом под мрачными сводами Троицкой лавры, наполовину осуществилась. В продолжение долгих лет, неразлучный товарищ, непременный советник, повелитель, не всегда терпящий противоречия – он разделит жизнь той, с которой надеялся разделить трон, и в действительности будет царствовать с нею.
К. Валишевский. С. 141-142
Завадовский получил в подарок три тысячи душ крестьян.
Английский посланник Окс. 31 мая 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 134
Императрица купила кн. Потёмкину дом, за который заплачено 100 000 рублей. Такая же сумма пожалована ему на меблировку дома, и пенсия его увеличена до 75 000 рублей.
Английский посланник Окс. 7 июня 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 134
Князь Григорий Александрович, купленный Нами Аничковский у Графа Разумовского дом Всемилостивейше жалуем Вам в вечное и потомственное владение. Извольте принять его от Елагина, которому и исправить, и убрать его по Вашему вкусу приказано, употребя на то до ста тысяч рублёв.
Екатерина – Г.А. Потемкину. В 22-ой день июня 1776 года. Царское Село
Всемилостивейшая Государыня! По сообщению от Ивана Перфильевича о пожаловании мне дома Аничковского я лобызаю ноги Ваши. Приношу наичувствительнейшую благодарность. Милосерднейшая мать. Бог, дав тебе все способы и силу, не дал, к моему несчастию, возможности знать сердца человеческие. Боже мой, внуши моей Государыне и благодетельнице, сколько я ей благодарен, сколько предан и что жизнь моя в Ея службе.
Всемилостивейшая Государыня, имей в твоём покрове и призрении человека, тебе преданного душою и телом, который наичистосердечнейшим образом по смерть.
Вашего Величества вернейший и подданнейший раб Князь Потёмкин. Июля 5 [1776]. Новг[ород]
Екатерина II и Г.А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791). М.: Наука, 1997. С 234
Это пока всё о тайнах в любви Екатерины и Потёмкина.
Отставлен он был только от тела Екатерины. Тела всех других женщин обширной России именно теперь становились доступны для него.
У Потёмкина надо учиться тому, как добиваются женщину. Не средствами, конечно, которых у нас нет, но самому отношению к этому тонкому делу. Он знал, что в состоянии иметь любую, отказа ему не может быть. Но это не добавило ему цинизма. Ему было скучно сразу тащить понравившуюся женщину в постель. Он хотел искренности и там. Если женщина не могла полюбить его, то она должна хотя бы восхищаться им. Пути для того были у него, в принципе, однообразны.
Вот как ухаживает он за красавицей княгиней Долгорукой, женой одного из подчинённых ему генералов. Эта страсть настигла его на войне. Князь Ланжерон, приехавши на главную квартиру в Бендеры застал там совершенно неожиданную для суровой военной обстановки картину:
«Князь во время моего отсутствия велел уничтожить одну из зал дома, где жил, и построил на том месте киоск, где были расточены богатства двух частей света, чтобы прельстить красавицу, которую он желал покорить. Золото и серебро сверкали, куда ни посмотришь, на диване, обитом розовой материей с серебром, обрамлённом серебряной бахромой и убранном лентами и цветами сидел князь в изысканном домашнем туалете рядом с предметом своего поклонения, среди нескольких женщин, казавшихся ещё красивее от своих уборов. А перед ним курились духи в золотых курильницах. Середину комнаты занимал ужин, поданный на золотой посуде».
Красавицу эту, между прочим, звали Екатерина. День её именин, естественно, совпадал с именинами Екатерины Великой. И вот Потёмкин организует грандиозный подлог. Он закатывает в этот день великолепный праздник. Все, конечно, думают, что в честь императрицы. На десерт было подано блюдо с бриллиантами, и гости черпали их ложками. Княгиня удивилась этой чудовищной кулинарии. Потёмкин склонился к её уху:
– Не удивляйтесь, княгиня. Я ведь праздную ваши именины…
Должны были давать бал. Княгиня Долгорукая забеспокоилась, что у неё нет бальных туфелек. Потёмкин не подал при ней виду, но в тот же день послал срочного гонца в Париж. Туфельки княгине были доставлены ко времени.
О нравах восемнадцатого столетия какой-то наблюдательный человек сказал: «Мужчины наши грубы, они не знают любви. Любят у нас, по-преимуществу, одни только женщины». В этом смысле Потёмкин был женщиной. Он умел любить.
Его можно винить в непостоянстве, но и в непостоянстве этом была искренность.
Был однажды случай жестокий и непростительный. Князь потерял двадцать тысяч конницы под Очаковым, потому что опоздал с приказом идти на приступ. Опоздал потому, что был занят другими распоряжениями. Он опять готовил к поездке в Париж и Флоренцию своих курьеров. Требовались духи и драгоценности уже его новой пассии – одной из его племянниц, Вареньке.
Племянниц у него было пять и все красавицы. Отношения с дядюшкой были у всех не совсем родственные.
«Он имел у себя несколько родных племянниц, которые, ежели верить носившейся тогда всеобщей молве, были вкупе и его любовницы; всех их пораздал он кой за кого. Княгиня Голицина, г-жа Шепелева, г-жа Браницкая и г-жа Скавронская, его племянницы, были, как утверждают, его любовницами».
Это записано у знаменитого мемуариста Андрея Болотова.
О том же скажет граф С. Р. Воронцов:
«Мы же видели, как князь Потёмкин из своих родственниц составил для себя гарем в самом дворце, часть которого занимал».
В Петербурге гостил знаменитый авантюрист и сердцеед граф Калиостро. Жена его считалась неприступной, поскольку граф отличался выдающейся потенцией и та его страшно любила. Князь был наслышан об этом. И соблазнил её просто из спортивного интереса, чуть ли не на пари. Она, будто бы, сказала, что в постели он лучше мужа. Это добавило самомнения князю.
Была у него какая-то польская княжна. Известно об этом по некрасивой истории, которая произошла между Потёмкиным и молоденьким офицером Щегловским. Тому было поручено наблюдение за турецкими пленными. Несколько из них убежали. Щегловского князь отправил за это в кандалах в Сибирь. Дело было, как выяснилось, не в пленных, а в том, что красавец-офицер приглянулся этой самой польской княжне, за которой приударил светлейший. Полячку звали Ева. Дело же выяснилось так. Щегловского вернул из ссылки лишь Николай I. Тот провёл в Сибири без малого пятьдесят лет. Его спросили, за что он был так тяжко наказан:
– Все мы страдаем за грехи прародителей наших, Адама и Евы, – философски отвечал Щегловский. – А я пострадал за одну только Еву…
Ещё об одном увлечении можно судить по следующему эпизоду. Какой-то неизвестный генерал решил вдруг поставить на место любвеобильного князя. Тот «при всём обществе» схватил его за аксельбанты и поднял в воздух, крича громовым голосом:
– Негодяй, я тебе дал эти аксельбанты, а ты взял их, не имея заслуг. Надо было думать, что время расчёта придёт…
Другого такого случая в жизнеописаниях Потёмкина я не встречал. Прихотям сокрушительного князя другие мужья не сопротивлялись.
От женщины тоже получил он пощёчину только раз. Это была княгиня П. Ю. Гагарина. Однажды князь не совсем ко времени ухватил её за талию. Она ему и влепила. Все остолбенели. Такого ещё не бывало. Ошалелый князь поспешно ушёл в свой кабинет… Все ждали грозы. Муж её мысленно прощался с карьерой. Минут через пятнадцать Потёмкин вышел из кабинета с улыбкой. Он приблизился к княгине церемонным шагом, приложился к ручке и, вытащив из широких штанин бонбоньерку, на которой было написано «Temple de l’Amitie», вручил ей.
Следующая его любовная интрижка отчеканена Пушкиным вот в такой анекдот:
«Князь Потёмкин во время Очаковского похода влюблён был в графиню ***. Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он вдруг дёрнул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини ***, человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал, пожимая плечами: “Экое кири куку!”»
Говорили о какой-то «молоденькой девушке лет пятнадцать или шестнадцати», прелестной, «как амур» и пятидесятилетней неувядаемой гречанке, профессиональной куртизанке, определяя широкий диапазон амурных интересов стареющего Потёмкина.
