Евгений Николаевич Гусляров
Любовь и диктатура
Неглинная ул[ица], д[ом] 9, кв[артира] 6.
Дор[огой] друг!
П о с л е понижения н е о б х о д и м о выждать неск[олько] дней.
Иначе – воспаление легких.
Уверяю Вас.
Испанка теперь свирепая.
Только испанка у Вас была?
А б р о н х и т?
Не надо ли ещё книжечек?
Пишите, присылают ли продукты для Константинович?
Напишите поподробнее.
Не выходите раньше времени!
Ленин – И.Ф. Арманд. Не позднее 16 февраля 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 328
Дорогой друг!
Итак, доктор говорит, воспаление легких.
Надо а р х и осторожной быть.
Непременно заставьте дочерей звонить мне (12-4) ежедневно.
Напишите о т к р о в е н н о, чего не хватает?
Есть ли дрова? Кто топит?
Е с т ь л и п и щ а?
К т о г о т о в и т?
Компрессы кто ставит?
Вы уклоняетесь от ответов – это не хорошо. Ответьте хоть здесь же, на этом листке, по всем пунктам.
Выздоравливайте!
Ваш Ленин.
Починен ли телефон?
Ленин – И.Ф. Арманд. Не позднее 16 февраля 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 328-329
Последствия Инессиной болезни были столь долговременными, что Серафима Гопнер, встретившая подругу через несколько месяцев – летом 1920 года, вздрогнула, увидев, как осунулась и похудела Инесса. Уловив этот взгляд, Инесса сказала: «Да вот после зимы никак в себя не приду… Болела».
В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 360
После проведения Международной конференции коммунисток, прошедшей в рамках II Конгресса Коминтерна, Инесса, по свидетельству Крупской, «еле держалась на ногах». Ведь работать приходилось по 14-16 часов в день. Ильич был очень озабочен состоянием здоровья своей партийной подруги и в середине августа 1920 года написал ей письмо с предложением отправиться отдохнуть в какой-нибудь санаторий: «Дорогой друг! Грустно очень было узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли я помочь Вам, устроив в санаторий? С великим удовольствием помогу всячески. Если едете во Францию, готов, конечно, тоже помочь; побаиваюсь и даже боюсь только, очень боюсь, что Вы там влетите… Арестуют и не выпустят долго… Надо бы поосторожнее. Не лучше ли в Норвегию (там по-английски многие знают) или в Голландию? Или в Германию в качестве француженки, русской (или канадской?) подданной? Лучше бы не во Францию, а то Вас там надолго засадят и даже едва ли обменяют на кого-либо. Лучше не во Францию… Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце, хорошую работу, наверное, устроит. Он там власть. Подумайте об этом». На свою беду Инесса послушалась совета Ленина и решила вместе с младшим сыном Андреем отдохнуть на Кавказе.
Соколов Б.В. С. 262-263
Серго! Инесса Арманд выезжает сегодня. Прошу Вас не забыть Вашего обещания. Надо, чтобы Вы протелеграфировали в Кисловодск, дали распоряжение устроить её и её сына как следует, и проследили исполнение. Без проверки исполнения ни черта не сделают.
Ответьте мне, пожалуйста, письмом, а если можно, то и телеграммой: «письмо получил, всё сделаю, проверку поставлю правильно».
Ленин – С. Орджоникидзе. 18 августа 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 329
Кроме того, Ленин снабдил Арманд специальной бумагой в Управление курортами и санаториями Кавказа:
«17.VII.1920 г. Прошу всячески помочь наилучшему устройству и лечению подательницы, тов. Инессы Фёдоровны Арманд, с больным сыном.
Прошу оказать этим лично мне известным партийным товарищам полное доверие и всяческое содействие.
Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)».
В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 375
П.С. Виноградская описала свою встречу с Арманд накануне её отъезда из Кисловодска: «В последний вечер мне довелось услышать игру Инессы на рояле. Мы очень долго её упрашивали. Она упорно не соглашалась. Наконец, она села за рояль и стала играть нам Шопена, Листа и других классиков. Полились дивные звуки, и все мы сидели зачарованные… Инесса, сначала несколько смущённая, в дальнейшем сама увлеклась игрой и играла нам до поздней ночи. Я тогда только увидела, каким она была музыкальным человеком и какой огромной техникой она обладала. Никто из нас, даже знавшие её близко в эти годы, не знал о том, что она играет так прекрасно. Ни ей, ни другим за эти годы было не до музыки…»
Б.В. Соколов. С. 279
Диву даёшься, как мог Ильич отправить Инессу, тем более с маленьким сыном Андреем, в такую долгую и по тем временам опасную поездку. Достаточно сказать, что в середине августа 1920 года на Кубани был высажен крупный врангелевский десант генерала Улагая с целью отрезать от Советской республики один из самых хлебородных районов страны.
В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 373
…Только после усиленных просьб её друзей она решается покинуть Москву. Она уезжает на Северный Кавказ. Но главным образом не ради себя, а для лечения своего больного сына Андрюши. Там я видела её в последний раз. Инесса приехала такая усталая и разбитая, такая исхудавшая…
Л. Сталь. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 279
На Кавказ она прибыла настолько утомлённой, истощённой и нервной, что ей тяжело было видеть людей. Она избегала встреч, её раздражал говор, смех; она всё больше старалась уходить далеко в горы. Как сейчас, помню её высокую, стройную фигуру в чёрной пелерине, белой шляпе, с книжкой в руках, медленно поднимающуюся в горы, всё выше и выше.
П.С. Виноградская. Там же, с. 282
Её утомляли люди, утомляли разговоры. Она старалась уединяться и по целым вечерам оставалась в своей тёмной комнате, так как там не было даже лампы. Постепенно хорошее питание в санатории, горный воздух и живительное солнце юга делают своё дело, и перед своим отъездом я вижу тов. Инессу на фоне голубого неба, в горах, снова воскресшей к жизни и борьбе.
Л. Сталь. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 279
1/IX 1920 года. Теперь есть время, я ежедневно буду писать, хотя голова тяжёлая, и мне всё кажется, что я здесь превратилась в какой-то желудок, который без конца просит есть. Да и ни о чём здесь не слышишь и не знаешь. К тому же какое-то дикое стремление к одиночеству. Меня утомляет, даже когда около меня другие говорят, не говоря уже о том, что самой мне положительно трудно говорить. Пройдёт ли когда-нибудь это ощущение внутренней смерти? Я дошла до того, что мне кажется странным, что другие так легко смеются и что им, по-видимому, доставляет наслаждение говорить. Я теперь почти никогда не смеюсь и улыбаюсь не потому, что внутреннее радостное чувство меня к этому побуждает, а потому, что надо иногда улыбаться. Меня также поражает моё теперешнее равнодушие к природе. Ведь раньше она меня так сильно потрясала. И как я мало теперь стала любить людей. Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с тёплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В.И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть В.И. и делу работы, в нём истощились все источники любви, сочувствия к людям, которым оно раньше было так богато! У меня больше нет, за исключением В.И. и детей моих, каких-либо личных отношений с людьми, а только деловые. И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они отплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили). А сейчас иссякает и горячее отношение к делу. Я человек, сердце которого постепенно умирает… Невольно вспоминается воскресший из мертвых Лазарь. Этот Лазарь познал смерть, и на нём остался отпечаток смерти, который страшит и отталкивает от него всех людей. И я тоже живой труп, и это ужасно! В особенности теперь, когда жизнь так и клокочет вокруг.
И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3
Арманд вела этот дневник в сентябре 1920 года – месяце смерти – в Кисловодском санатории…
Мельниченко В.Е. Личная жизнь Ленина. М.: Воскресенье, 1998, с. 192
К сожалению, обстановка на Кавказе была далеко не такова, чтобы можно было там уединиться и отдохнуть. Я уж не говорю о том, что санатории были тогда ещё совершенно не устроены. Инесса, например, имея путёвку на руках, не могла добиться комнаты в санатории, так как не было мест. Когда же ей товарищи отыскали комнату на стороне, то оказалось, что там не на чем было спать. Местная власть, которую семья Лениных, обеспокоенная состоянием Инессы, просила о ней позаботиться, запросила Инессу, в чём она нуждается. Но Инесса, всегда скромная и не требовательная, не осмелилась просить большего, чем… подушку.
П.С. Виноградская. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 282
Вот что запомнилось, например, большевику Г.Н. Котову, знавшему Инессу еще по Парижу и вновь встретившемуся с ней в Кисловодском санатории: «Доведя себя до крайней степени усталости и истощения, тов. Инесса, наконец, приехала на Кавказ, дабы отдохнуть и поправиться для дальнейшей работы. На Кавказе я встретился с ней не на работе, а по тому же несчастью, что и она, т. е. по болезни. Как старые знакомые и как друг к другу хорошо относящиеся товарищи, мы постарались устроиться в одной из кисловодских так называемых санаторий, поближе друг к другу.
Зная т. Инессу как компанейского товарища и как весёлого во всякие минуты при встрече с товарищами, на этот раз я увидел что-то неладное, что-то не так. Конечно, перемена мне стала понятной очень скоро. Оставаясь всё такой же, она просто изнемогала от усталости, от переутомления. Ей необходимо было оставаться одной в тишине, и она это делала. Она уходила в горы и в лес одна. Я много раз пытался привлечь её к игре в крокет и звал посидеть в той компании, какая там была, но в ответ получал: «Потом, ещё успеем, а пока я пойду отдыхать на солнце». Если бы не её младший сын Андрюша… который был весёлым моим компаньоном, и если бы не нужно было по звонку обедать и пр., то она, кажется, и не возвращалась бы к шуму людскому.
Так было недели две. Это был какой-то запой одиночества. Потом тов. Инесса постепенно стала приходить в себя. Вместе с поправкой чисто физической, она стала отходить и духовно. Было очень заметно, что дело идет на поправку. И сама она говорила, что чувствует улучшение, в весе тоже прибавляется.
Всё это время пребывания в Кисловодске условия политические были достаточно неприятны для отдыха. Помимо всевозможных белогвардейских выступлений сравнительно вдали от Кисловодска, были часты угрозы и непосредственно Кисловодску. В связи с этим были нередки ночные тревоги.
Люди нервные, издёрганные, не умевшие владеть собой, а также трусы и шкурники, как беспартийные, так и партийные, не могли лечиться и отдыхать; они или просто даром проводили время, или удирали. Не из числа таких была т. Инесса. Все эти предупредительные тревоги её мало задевали. Она на них или совсем не реагировала, или реагировала очень мало, не портя себе настроение. В данном случае т. Инесса была только сама собой, была тем коммунистом, который закалён в боях, с выдержкой, с силой воли и, главное, не трус и не шкурник. В то время, когда вокруг Кисловодска завязались настоящие бои, когда целыми днями слышно было трахтание артиллерии, когда Кисловодск могли отрезать белогвардейцы, в это время началась паника: многие удирали почём зря. И на сей раз т. Инесса была одной из немногих. Ни паника, ни просто потеря равновесия её не охватили…»
Б.В. Соколов. С. 274-276
Инесса обожала своих детей настолько, что теряла иногда по отношению к ним чувство беспристрастности… С улыбкой и сейчас вспоминаю, как во время моих споров с её младшим сыном, Андреем, возникавших при игре в крокет (на Кавказе во время отдыха) «из-за злостного нарушения крокетных правил», – Инесса всегда принимала сторону сына, хотя бы все окружающие свидетели удостоверяли его неправоту…
П.С. Виноградская. Там же, с. 282
3 сентября 1920 года. Вчера не писала, ходила гулять, а затем не могла писать, потому что нет лампочки в нашей комнате. Здесь, в Кисловодске, мало ещё что налажено. Власть взята недавно – и потому все характерные черты такой начальной стадии власти. Мне теперешний Кисловодск очень напоминает 1918 год в Москве. Такая же неналаженность, такая же непрочность ещё власти, связанные с покушениями, беспорядками и пр. Только здесь положение труднее, потому что нет пролетариата, который в Москве и Московской губернии являлся всегда в самые трудные минуты надёжной опорой. Здесь пролетариата мало, а в станицах работа проведена ещё небольшая, признаться сказать, не представляю себе, как здесь вести работу.
В станицах много крупных хозяев – богатых крестьян. В горах, по слухам, ещё ходят банды белых. На днях убиты были двое ответственных работников. Некоторые больные, в связи с этим очень волнуются – боятся нападения. Немного боюсь только за Андрюшу – за моего дорогого сынка. Я в этом отношении слабовата – совсем не похожа на римскую матрону, которая легко жертвует своими детьми в интересах республики. Я не могу. Я неимоверно боюсь за своих детей. Я не могу удерживать их от опасности – не имею права их удерживать. Но страдаю от этого и боюсь за них бесконечно. Я никогда не была трусихой за себя, но я большая трусиха, когда дело идёт о моих детях и в особенности об Андрюше. Я не могу даже подумать о том, что придется пережить, если ему придется когда-нибудь пойти на фронт, а боюсь, что ему придётся. Ведь войне ещё долго продолжаться. Когда-то восстанут наши заграничные товарищи.
Да, мы ещё далеки от того времени, когда интересы личности и интересы общества будут вполне совпадать. Сейчас жизнь наша – сплошные жертвы. Нет личной жизни потому, что всё время и силы отдаются общему делу. Или, может быть, это я не умею, другие, может быть, и выкраивают себе всё-таки хоть небольшой уголок счастья? Странные сейчас отношения между людьми. Вот сейчас наблюдаю сцену, правда, не из настоящей жизни, а из жизни курорта. Прежних старых отношений нет – то, что раньше называлось знакомство. Вообще в жизни люди больше не ходят друг к другу в гости. Отношения больше деловые. Здесь в курорте, в особенности в дождливые вечера, друг к другу ходят «просто так». И всё-таки это не совсем то, что было раньше, хотя обывательского в публике, безусловно, ещё много.
И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3
Тов. Инесса в это время физически была сильно истощена и нервно крайне расстроена. Общая обстановка того времени в Кисловодске для отдыха была чрезвычайно неблагоприятна. К тому же высадившийся десант белого партизана полковника Назарова создал в этом районе весьма тяжелое положение. Все было мобилизовано на случай необходимости отражения бандитского нападения отрядов Назарова. Коммунисты и надёжные беспартийные, приехавшие на отдых и лечение, были поставлены под ружьё и несли ночное сторожевое охранение. Вскоре по распоряжению из центра группу ответственных работников направили для лечения и отдыха во Владикавказ. Тов. Инесса очень не хотела уезжать из Кисловодска и, только уступая настойчивости товарищей, приехавших за нами, согласилась поехать во Владикавказ. Наш вагон был прицеплен к воинскому поезду, шедшему во Владикавказ.
И.С. Ружейников. Цит. по: Б. В. Соколов. С. 284
Инесса упорно отказывалась, заявляя: «Если существует опасность, то пусть увезут сначала всех женщин и детей, а я уеду последняя». Но член Терского областного комитета РКП ответил, что в случае отказа ехать добровольно с товарищами в специально назначенном вагоне, будет применена военная сила. И против своей воли тов. Инесса оставила Кисловодск.
Л. Сталь. Там же, с. 280
Мне кажется, что я хожу среди людей, стараясь скрыть от них свою тайну – что я мертвец среди людей, что я живой труп. Как хороший актёр, в который раз повторявший сцену, которая уже перестала его волновать или вдохновлять, я повторяю по памяти соответствующие жесты, улыбку, выражение лица, даже слова, которыми я пользовалась раньше, когда действительно испытывала чувства, которые они выражают. Но сердце моё остается мертво, душа молчит, и мне не удаётся вполне укрыть от людей свою печальную тайну. От меня всё же веет каким-то холодком, и люди это чувствуют и сторонятся меня. Я понимаю, что явление это коренится в физиологических причинах – переутомление нервов? неврастения? Что-нибудь в этом роде. Но едва ли это излечимо. Я теперь уже больше не устала, мне надоело уже бездействие, но внутренняя мертвенность осталась. И так как я не могу больше давать тепла, так как я это тепло уже больше не излучаю, то я не могу больше никому дать счастья…
И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3
Для того, чтобы попасть в Нальчик, ей пришлось проехать через Владикавказ и ту часть Владикавказской железной дороги, где было наибольшее скопление беженцев из Грузии. Это были революционные крестьяне, спасавшиеся в пределы Советской России от прелестей меньшевистского «демократического» террора (на самом деле здесь речь идёт об участниках неудачного восстания, организованного грузинскими коммунистами при советской поддержке. – Б. С.). Среди них свирепствовала холера. И тов. Инессе не пришлось уже закончить своего лечения в живописном Нальчике.
Л. Сталь. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 280
10 сентября. Вчера читала отчёт о съезде народов Востока и очень волновалась. Это важнейшее событие – этот съезд, точно так же, как съезд III Интернационала, – удивительно спаяло движение рабочих различных стран, спаяло не революцией, а действительно в действии, точно так же, я думаю, и съезду народов Востока удастся спаять в действии выступления этих народов. Интересно только, насколько удастся постановления съезда действительно сделать достоянием широких масс восточных народов. Мне как-то не верится, чтобы это было возможно. Ведь там ещё все так дико, так темно…
И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3
По приезде в г. Нальчик тов. Инесса первый день себя чувствовала нормально. Ходили по городу и ездили осматривать дачу, где намерены были поселиться для отдыха, а вечером были на партийном собрании местной организации. Вечером, часов в 9-10, возвращались в свой вагон на вокзал пешком, делясь впечатлениями о постановке партийной работы в г. Нальчике и говоря о положении дел на врангелевском фронте. Тут же тов. Инесса затронула вопрос о вышедшей тогда брошюре Владимира Ильича «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», говорила долго и восторженно.
И.С. Ружейников. Цит. по: Б. В. Соколов. С. 285
Перечитала только что «St. Mars» (роман французского писателя-романтика Альфреда Виктора де Виньи «Сен-Мар». – Е.Г.) – поражает меня, как мы далеко ушли благодаря революции от прежних романтических представлений о значении любви в человеческой жизни. Для романтиков любовь занимает первое место в жизни человека, она выше всего. И ещё недавно я была гораздо ближе к такому представлению, чем сейчас. Правда, для меня любовь никогда не была единственным. Наряду с любовью было общественное дело. И в моей жизни, и в прошлом было немало случаев, когда ради дела я жертвовала своим счастьем и своей любовью. Но всё же раньше казалось, что по своему значению любовь имеет такое же место, как и общественное дело. Сейчас это уже не так. Значение любви по сравнению с общественной жизнью становится совсем маленьким, не выдерживая никакого сравнения с общественным делом. Правда, в моей жизни любовь занимает и сейчас большое место, заставляет меня тяжело страдать, занимает значительно мои мысли. Но всё же я ни минуты не перестаю сознавать, что как бы мне ни было больно, любовь, личные привязанности – ничто по сравнению с нуждами борьбы. Вот почему воззрения романтиков, которые раньше казались вполне приемлемыми, теперь уже кажутся…
И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3
На этих словах запись драматически обрывается. Арманд так и не успела её закончить. Дела, связанные с угрозой нападения белых и спешной эвакуацией из Кисловодска, а потом болезнь отвлекли её от дневника.
Б.В. Соколов. С. 272
Она заболела ещё в вагоне, рано на рассвете. Но по природной своей деликатности она не решилась разбудить товарищей, чтобы получить своевременную помощь.
Л. Сталь. Там же, с. 281
После последней записи было ещё последнее письмо к дочери Инессе, отправленное в середине сентября: «Дорогая моя Инуся, может быть, ты теперь уже вернулась из своей экспедиции и находишься в Москве. На всякий случай пишу тебе. Мы уже 3 недели в Кисловодске и не могу сказать, чтобы до сих пор мы особенно поправились с Андреем. Он, правда, очень посвежел и загорел, но пока ещё совсем не прибавил весу… Я сначала всё спала и день и ночь. Теперь, наоборот, совсем плохо сплю. Принимаю солнечные ванны и душ, но солнце здесь не особенно горячее, не крымскому чета, да и погода неважная: частые бури, а вчера так совсем было холодно. Вообще не могу сказать, чтобы я была в большом восторге от Кисловодска…
Проскочили мы довольно удачно, хотя ехали последнюю часть пути с большими остановками, и после нас несколько дней поезда совсем не ходили. Слухов здесь масса – не оберёшься, паники тоже. Впрочем, теперь это всё успокоилось более или менее… Временами кажется: не остаться ли поработать на Кавказе? Как ты думаешь?»
Это письмо дочь прочла уже после смерти матери.
Б.В. Соколов. С. 272-273
Через несколько дней Инессы не стало. Ослабевшее сердце не выдержало борьбы. Инесса сознавала, что она умирает. Последние слова её были: «Тов. Ружейников (доктор, который был у постели умиравшей Арманд. – Е.Г.), я чувствую, что я умираю. Оставьте меня: у вас есть семья, вы можете заразиться». Так с мыслью и с заботой о других ушла из жизни т. Инесса…»
Л. Сталь. Там же, с. 281
В течение 8 дней тело тов. Инессы стояло в мертвецкой и не издавало почти никакого зловония. Как будто это был не труп. Так истощена была тов. Инесса.
Котов Г.Н. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 278
Вне всякой очереди. Москва. ЦеКа РКП, Совнарком зпт Ленину. Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка кончилась 24 сентября точка тело препроводим Москву Назаров.
Телеграмма от 24 сентября 1920 г. Соколов Б. В. «Арманд и Крупская: женщины вождя». С. 59
Но похороны состоялись не скоро: чтобы доставить гроб с телом Инессы из Нальчика в Москву, потребовалось без малого две недели.
Е.Я. Драбкина. Зимний перевал. – М.: Политиздат, 1990, с. 28
В ночь на 11-е октября прибыл в Москву с Юга гроб с телом скончавшейся тов. Инессы. Для встречи гроба на Казанском вокзале собрались делегации от Центрального и Московского отделов работниц и райкомов Москвы, были также родные и друзья покойной, среди них тов. Ленин и Н. К. Крупская. С вокзала траурная процессия направилась к Дому Союзов и там, в Малом зале, убранном цветами и траурной материей, установлен был гроб, который утопал в цветах и многочисленных венках с надписями, среди которых особенно выделялись надписи: «Старому борцу за пролетарскую революцию и незабвенному другу от ЦК РКП» («старому борцу» было всего-то 46 лет! – Б. С.); «Стойкому борцу за освобождение рабочего, т. Инессе Арманд от МК РКП»; «Верному другу работниц и борцу за их освобождение» от Отдела ЦК РКП по работе среди женщин; венки от районов Москвы и т. д. Весь день и всю ночь 11 октября у гроба находился почётный караул из представительниц Центрального и Московского отделов работниц и от районов. В 12 часов дня 12 октября к Дому Союзов постепенно прибывают представители всех районов города Москвы, Московского Совета, ЦК РКП и т. д. Оркестр красных курсантов играет траурные мелодии, и почётный караул курсантов выносит гроб, который устанавливается на катафалк, и похоронная процессия медленно направляется по Театральной площади и площади Революции, вдоль Кремлевской стены, на Красную площадь. У свежей могилы тов. Инессы собрались представители рабочих и работниц Москвы отдать последний привет покойной.
Из официального отчета о похоронах И. Ф. Арманд. Напечатано во всех тогдашних газетах.
Уже почти рассвело, когда, дойдя до Почтамта, мы увидели двигавшуюся нам навстречу похоронную процессию. Чёрные худые лошади, запряжённые цугом, с трудом тащили чёрный катафалк, на котором стоял очень большой и поэтому особенно страшный длинный свинцовый ящик, отсвечивающий тусклым блеском. Стоя у обочины, мы пропустили мимо себя этих еле переставлявших ноги костлявых лошадей, этот катафалк, покрытый облезшей чёрной краской, и увидели шедшего за ним Владимира Ильича, а рядом с ним Надежду Константиновну, которая поддерживала его под руку. Было что-то невыразимо скорбное в его опущенных плечах и низко склонённой голове. Мы поняли, что в этом страшном свинцовом ящике находится гроб с телом Инессы.
Е. Я. Драбкина. С. 29
Анжелика Балабанова, в то время бывшая секретарем Третьего Интернационала, в своей книжке воспоминаний также оставила описание Ленина на похоронах Инессы. «Не только лицо Ленина, но и весь его облик выражал такую печаль, что никто не осмеливался даже кивнуть ему. Было ясно, что он хотел побыть наедине со своим горем. Он казался меньше ростом, лицо его было прикрыто кепкой, глаза, казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах. Всякий раз, как движение толпы напирало на нашу группу, он не оказывал никакого сопротивления толчкам, как будто был благодарен за то, что мог вплотную приблизиться ко гробу».
Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 124
Из венков у гроба Инессы обращал на себя внимание один – из белых живых роз. На ленте надпись: «Товарищу Инессе от В. И. Ленина». Заглянул в старинный «Язык цветов», который вполне мог побывать и в руках пролетарского вождя. «Поднесенные вам белые розы означают невинность, чистую, незапятнанную любовь», растолковано там…
В. Брусенцов. Ленин. «Простор», 1993, № 11, с. 165
Марсель И. Боди служил в советском представительстве первым секретарём и почти ежедневно встречался с Коллонтай. Его статья в «Preuves» представляет собою воспоминания о Коллонтай. Она и Боди часто вместе гуляли в окрестностях Осло. Однажды речь между ними зашла о ранней смерти Ленина. «Он не мог пережить Инессу Арманд, – сказала Коллонтай. – Смерть Инессы ускорила его болезнь, ставшую роковой». «Инессы?» – воскликнул Боди, никогда прежде не слыхавший этого имени.
«Да, – подтвердила Коллонтай, – в 1921 г., когда тело её привезли с Кавказа, где она умерла от тифа, и мы шли за её гробом, Ленина невозможно было узнать. Он шёл с закрытыми глазами, и казалось – вот-вот упадёт».
Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 123
Англичанка Клэр Шеридан, скульптор, лепила ленинский бюст как раз в те октябрьские дни. Вот что она запомнила: «В течение всего этого времени (сеанса, продолжавшегося с одиннадцати утра до четырёх вечера. – Б.С.) Ленин не ел, не пил и не выкурил ни одной папиросы… Мои попытки завязать с Лениным разговор не встретили одобрения, и, сознавая, что своим присутствием я и так докучаю ему, я не посмела настаивать. Сидя на подоконнике и отдыхая, я не переставала твердить себе, что это происходит на самом деле, что я действительно нахожусь в кабинете Ленина и выполняю свою миссию… Я без конца повторяла про себя: “Ленин! Ленин!” – как будто никак не могла поверить, что окружающее меня – не сон.
Вот он сидит здесь, передо мной, спокойный, молчаливый, небольшого роста человек с огромным лбом. Ленин, гений величайшей революции в истории человечества, – если бы он только захотел поговорить со мной. Но… он ненавидел буржуазию, а я была её представительницей. Он ненавидел Уинстона Черчилля, а я была его племянницей… Он разрешил мне работать у себя в кабинете, и я должна была выполнять то, зачем пришла, а не отнимать у него попусту время; ему не о чем было говорить со мной. Когда я, собравшись с духом, спросила, какие новости из Англии, он протянул мне несколько номеров “Дейли геральд”».
Соколов Б.В. С. 291
Дети Инессы Арманд обращаются ко мне с просьбой, которую я усердно поддерживаю:
Не можете ли вы распорядиться о посадке цветов на могиле Инессы Арманд? То же – о небольшой плитке или камне?
Если можете, черкните мне, пожалуйста, через кого (через какие учреждения или заведения) это Вы сделали, чтобы дети могли туда дополнительно обратиться, проверить, дать надписи и т. п.
Если не можете, черкните тоже, пожалуйста: может быть, можно приватно заказать? или, может быть, мне следует написать куда-либо, и не знаете ли, куда?»
Ленин – Л. Б. Каменеву. 24 апреля 1921 г. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 299-300
Она похоронена в кремлевской стене, недалеко от Джона Рида и по соседству с могилами Жданова, Фрунзе, Свердлова, Дзержинского и Сталина. Инесса не была столь значительной фигурой, но Ленин, как видно, придавал ей очень большое значение.
Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 124
Не забывал Ильич и детей Инессы. Например, 11 июля 1921 года дал рекомендательное письмо к советскому послу в Персии Ф.А. Ротштейну: «Рекомендую Вам подателя Александра Александровича Арманд и его сестру Варвару Александровну. Я этих молодых людей знаю и сугубо о них забочусь. Чрезвычайно был бы Вам обязан, если бы Вы на них обратили внимание и помогли им всячески».
Соколов Б.В. С. 300
Могила её теперь в тени его мавзолея.
Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 124
Приложение
Читая килограммы написанного о Ленине, имел ещё я вот такую подспудную мысль. Никто при жизни не задал ему главного вопроса, ответ на который избавил бы исследователей от многих трудов. Что же ему нужно было для полного счастья? Чего он хотел больше всего?
Впервые громогласно он озвучил это с пресловутого броневика в апреле 1917 года.
Вот кучка отчаянных эмигрантов уже подъезжает в пломбированном немецком вагоне к Финляндскому вокзалу, а Ленин всё паникует – не прямо ли в Петропавловскую крепость ведёт этот путь. Страшно волнуясь, он спрашивал ежеминутно: «Не арестуют ли нас сразу же по приезде?». Это – одно воплощение Ленина. В одиннадцать часов десять минут вечера он неуверенно ступит на питерский перрон. И уже полчаса спустя понесётся на броневике через весь Петроград, ошарашивая встречных неслыханным: «Да здравствует мировая социалистическая революция!». Это – совсем другая его ипостась.
«Лозунг мировой революции, брошенный им тогда, буквально ошпарил делегатов Исполнительного комитета и другие соглашательские элементы», – выразится будущий Нарком труда в первом Советском правительстве Александр Шляпников. А Плеханов назовёт эту речь «бредовой». И такой действительно показалась она многим тогдашним его слушателям.
Никто не понял тогда, что говорил он о новой революции, которая дала бы беспримерную, неслыханную власть именно ему. Та революция, которая уже произошла, была ему чужой, при ней он бы всегда чувствовал себя бедным родственником, прихлебателем. Он говорил о революции, которая не закончится до той поры, пока не даст результата, нужного именно ему, Ленину. Много говорят, что идею этой бессрочной (перманентной) революции, которая оставила бы от всего существующего мира руины, из которых именно ты волен строить собственную вселенную, придумал не Ленин. Но это не важно. Умопомрачительный коктейль из фантазий, иллюзий, сладострастных амбиций и вожделений выглядел так: «Грабительская империалистская война есть начало войны гражданской во всей Европе… Недалёк час, когда по призыву нашего товарища, Карла Либкнехта, народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов… Заря всемирной социалистической революции уже занялась… В Германии всё кипит… Не нынче завтра, каждый день может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершённая вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Но надо идти дальше и до конца. Да здравствует всемирная социалистическая революция!..».
