Фёдор Романович Козвонин
Шабашник
Глава XI
22.11.201… года. Киров.
Осенняя ночь. Полная, ярко-жёлтая, почти оранжевая луна освещает голые стволы сиротливых осин. Палые листья наполняют воздух медвяным запахом, где-то неподалёку журчит широкий ручей. Я, пригибаясь, продираюсь сквозь осиновый лес и как траву раздвигаю своими длинными и сильными пальцами деревья и гибкие стволы податливо подчиняются, потому что я неотъемлемая часть всего того, что есть и происходит вокруг. Моя левая нога короче правой, поэтому со стороны может показаться, что я хромаю, но на самом деле идти мне удивительно легко. Звук моих шагов одновременно мягкий, как зелёный мох на торчащей среди заболоченной полянки кочки, глухой, как покрытый браслетом ложных опят берёзовый пень, но и бессердечно резкий, как вырываемое бурей с корнем старое дерево, которое, падая, громит собою молодую поросль, но и нежный, как бельчонок со спелой земляничкой в передних лапках. Звук моих шагов – звук леса. Он никогда не прекратится.
Я долговяз и поэтому, проходя опушками, мне приходится держать руки полусогнутыми, чтобы они не волочились по земле. Пролетающая мимо чёрная пустельга удивлена такому соседству. Оказывая почтение, сворачивает со своего пути и, удобно устроившись на ветке, провожает благоговейным взглядом.
Я приближаюсь к мосту через реку, освещённому качающимся на ветру фонарём, хочу моргнуть, но мне это не удаётся, потому что я этого не умею, но это мне совсем не мешает. Своим не моргающим, но ясным взглядом я вижу, что к мосту подходит человек. Чтобы не попасться ему на глаза я перешагиваю через ручей справа от моста. Кажется, он меня не заметил. Я спокойно продолжаю дорогу дальше, потому что…
… спускаюсь с пригорка. Ведь до чего же хорошо в лесу осенью, когда оранжевая луна освещает всё вокруг своим мистическим светом, а медвяный запах листвы кружит голову! При сером свете дня эти голые и сиротливые осины оставляют за собой горестное ощущение забытой и нескошенной пахарем полосы ржи из школьного стихотворения, но теперь, при лунном свете, они кажутся шепчущимися друг с другом трепетными барышнями на светском рауте.
Конечно, приходится внимательно смотреть под ноги, потому что днём прошёл дождь, но от этого так хорош воздух! Лес, кажущийся чёрной и монолитной стеной, на самом деле живёт своей тайной и прекрасной жизнью. Вот на покрытой мхом болотной кочке запел вкрадчивую песенку кулик, а вот повеяло грибным духом от опят, ожерельем опоясавших старый трухлявый пень. А вот от порыва ветра рухнуло огромное дерево, придавив собою несколько молодых собратьев. Это всё звук леса. Таким он был тысячи лет назад, когда тут не ступала нога человека и таким же неизменным он будет через тысячу лет, когда тут снова некому будет ступать. Есть в нём что-то вселенское, бесконечное и светлое.
Проходя по мосту, даже ветер на мгновение прекратился, чтобы я смог насладиться величием и восторгом момента – громокипящей первозданной тишиной бесконечной в своей цикличности природы!
Вдруг яркий, явившийся из кромешной пустоты свет и морозно-бритвенный ветер оглушает меня. Я хочу кричать, но…
Сергей проснулся от того, что его плед упал в проход и свет железнодорожного прожектора светил в лицо. Посмотрев в окно, он увидел здание вокзала Шахуньи, больше похожее на больницу. Значит, ещё пару часов можно поспать. Поплотнее накрывшись одеялом, Сергей повернулся на другой бок, лицом к стене.
Проводница разбудила его уже у Лянгасово. Похороны в девять двадцать, поэтому с поезда придётся сразу ехать на кладбище. Хорошо, что вещей с собой – полупустой рюкзак и спортивная сумка, в которых осталось-то всего лишь полпачки печенья, четыре пакетика чая, зубная щётка, тюбик пасты, почти пустая бутылка геля для душа, две пары носков, полотенце, футболка, тапки-сланцы, трусы-боксеры и полотенце. В отельном кармане лежит шариковая ручка, блокнот, паспорт, а в нём под корочкой заложен полис, номер ИНН и пенсионное страховое свидетельство. Ещё в документах лежат военный билет, московская медицинская книжка и зажигалка с гербом города.
Тем временем пассажиры уже выстроились в очередь на выход в узком проходе между коек плацкарта. Было немного грустно от того, что заоконный пейзаж становился до трепета знакомым – вот за этим поворотом сначала будет семафор, затем путепровод, потом за деревьями можно будет разглядеть гладь уже замёрзшего пруда, потом будет переезд, шлагбаум и железнодорожница в жёлтом жилете. Следом будут гаражи, пара послевоенных двухэтажных домов, а после уже сама станция со всеми заборами, невообразимым количеством расходящихся и снова сходящихся путей, депо и восстановительным поездом, который стоял в тупике без движения уже который год. Хоть бы на гараже что-то новое написали! Нет. Город остался таким же, как был.
Покидать вагон и понимать, что на этом путешествие закончилось, было немного досадно, как будто ты что-то упустил, не доделал, недополучил, но пока ты не вышел из вагона, то всё можно ещё исправить, урвать, ухватить… От волнения сердце забилось быстрее и перехватило дыхание. Конечно, грело душу скорейшее свидание с домом, но оно же и тревожило.
Улыбнувшись проводнице, Сергей вздохнул, прыгнул на перрон и пошёл на вокзал через дверь с перечёркнутой надписью «Вход» – остальные пассажиры шли в ту дверь, где надпись не была зачёркнута. Охранник даже не повернул голову в сторону нарушителя, а беседовавшие друг с другом двое полицейских не прервали разговора. Видимо, по походке признали своего, вятского уроженца. Такому можно. У такого незачем досматривать рюкзак и проверять документы – только время зря потеряешь.
Сергей шёл через привокзальную площадь на автобусную остановку, почти пустую в это время, когда граждане в большинстве своём уже корпели на работе, а по своим делам разъезжали теперь самые разнообразные, но немногочисленные свободные от облагораживающего труда люди. Автобус подошёл почти сразу, не заставил себя ждать.
Когда Сергей вышел на остановке «Слобода Томиловы», то у него было два варианта, чтобы добраться до кладбища – либо идти триста метров до пешеходного перехода, а потом делать крюк до главного входа, либо прямо тут же, в самом неположенном месте перейти дорогу и проникнуть на кладбище свозь дыру в заборе, которая находилась ровно напротив остановки, на другой стороне проезжей части… Перекидывая ногу через отбойник, Сергей ещё раз порадовался, что он налегке.
Стоял морозный и солнечный ноябрьский день, как последняя улыбка засыпающей природы, которая ещё не укрылась белоснежным пуховым одеялом до весны. Но десяток автомобилей и несколько дюжин людей, кучковавшихся вокруг ямы в глубине старого кладбища, нарушали идиллию, мешали церемонии отхода ко сну. Прогуливавшийся по серому надгробию большой чёрный ворон недовольно каркнул.
Иваныч всегда казался Сергею нелюдимым, поэтому собравшаяся публика удивила разношёрстностью и почему-то удивила неприятно. Большинство из тех, кто пришёл проститься с покойным, было такого же пошиба, как и сам Иваныч – зажиточные трудяги с пролетарскими замашками на отечественных автомобилях и в болоньевых штанах. Но было и несколько господ средней руки, выходивших из своих очень дальневосточных, но совершенно леворульных средств роскоши передвижения в отглаженных брюках и начищенных до блеска полуоксфордах. О присутствии в рационе Иваныча таких фруктов Сергей не подозревал. Кто были эти люди? Владельцы средних бизнесов, государственные чиновники или силовики полковничьих чинов? Что могло объединять их с дачником-бобылём? Золотое детство, светлая юность, бурная молодость? Как бы то ни было, они спокойно вставали в общую толпу в ожидании похоронного катафалка, переговариваясь с такими же неизвестными Сергею людьми вполне просторечного типа. Вроде вот этого мужика с залысиной в дубленке, которая ему явно велика. На вырост он её брал, что ли?
Докурив сигарету и бросив окурок под ноги, Сергей с удивлением обнаружил, что щебёнка на кладбищенской дорожке была такой же, как на даче у Иваныча. На одном из неровных зёрен этого перламутрового щебня виднелась какая-то буква… Сергей, плюнув, отступил с дорожки на обочину.
– Здравствуй, Серёжа! – протянул огромную руку всегда улыбчивый и обязательно чем-то довольный Станислав Денисович – одни из тех людей, кого здесь знал Сергей. Дядя Стас, как с малолетства привык его называть Сергей, хотел взять его этой весной к себе в компанию по производству и монтажу пластиковых окон , но что-то тогда не срослось. – Слышал, ты с вахты приехал, с Москвы?
– Да, вот, пошабашил пару месяцев.
– И как? Не обманули?
– Да нет, в общем-то. По договору ведь всё, – Сергею не хотелось прослыть человеком, которого можно провести на мякине.
– Ну, это хорошо, а то разные истории ходят про вахты эти все, сам знаешь. И что теперь? Будешь и дальше кататься в Москвабад?
– Нет, не очень мне там понравилось. Сейчас вот дела в порядок приведу и буду работу искать.
– Это правильно, нечего мотаться. Где родился, там и пригодился, говорят в народе.
– Вот и я об этом же думаю. Тем более, дом один стоит, земля пропадает.
– И это правильно. Сейчас времена такие, что всегда лучше подстраховку иметь. Пара мешков картошки и несколько банок варенья ещё никому не мешали. Ягоды, овощи – у меня всё своё, родное!
– Я малину посадить хочу.
– Кажись, Москва тебя на правильные рельсы поставила, – он радостно похлопал Сергея по плечу и усмехнулся в усы. – Да, ты когда отдохнёшь, то приходи ко мне – у нас как раз недавно ученик пропал, на его место работника ищем. На семьдесят косарей нагрел контору и свалил! Будто за этим и устраивался, честное слово.
– Как же так у него получилось? Из кассы что ли упятил?
– Не, не из кассы конечно. Понимаешь, у нас за установку окон надо платить в офисе. Обычно заказчики, когда договариваются об установке окон, платят только аванс, где-то треть от стоимости, а остальное потом везут в контору. Блин, ну ведь двадцать первый век: мобильные банки, карточки беспроводные, каршеринги… Даже просто телефоном платить можно, а у нас директор – старый параноик, этому всему не верит. Но не в этом дело, а дело в том, что этот наш стажёр Вася приехал с бригадой, окна поставил, а заказчик деньги ему прямо и отдал: без документов, без накладных, без договора. А тот и взял, не будь дураком.
Само собою, что он никому ничего не сказал и домой ушёл, а в понедельник на работу не вышел. Ну, не вышел и не вышел – у нас это по понедельникам бывает. И во вторник его опять нет, но и подобное случается. Но вот в среду уже начальство заказчику звонит, мол, когда остаток завезти изволите, а тот говорит, что я вашему Васе всё ещё в пятницу отдал. Те к Васе, а его и нет! Давай звонить – трубку не берёт: «абонент-не абонент». Они по адресу прописки поехали тогда – мастер и главный инженер: мужики серьёзные, бодибилдеры, чего-то строят из себя… Ну, то есть качаются. Приезжают они, значит, на директорском бумере по адресу, чтоб решить вопрос, а по тому адресу чистое поле, а в нём яма выкопана.
– И что они сделали?
– Ну, как… Вышли из машины, в яму эту посмотрели и обратно уехали.
– И того Васю так и не наши?
– Нет, конечно. Но место его в бригаде свободно, так что приходи – рады будем!
Тем временем подъехал катафалк, Сергей и Станислав Денисович пошли к задней двери. Сперва им подали подставки под гроб, которые почему-то показались Сергею похожими на костыли, на которых уже лишённое души тело пытается удержаться на этом свете. Поставив гроб на подставку, Сергей отошёл в сторону, позволив непонятно откуда взявшимся близким и очень огорчённым родственникам проститься со своим дорогим и ненаглядным, на которого их глаза уже лет десять не глядели. После их очень эмоциональных прощаний с громогласными банальностями, тривиальными заламываниями рук и всхлипываниями, Сергей поймал несколько неодобрительных и удивлённых взглядов, когда в числе последних он просто поклонился облачённому в ни разу не надёванный пиджак кадавру и похлопал его по плечу.
Потом подняли гроб, понесли его в глубину кладбища: мимо могильных камней, крестов, перешагивая через декоративные, чуть выше щиколотки, оградки и поднимая его высоко над несусветными оградами-заборами. Пару раз чуть не споткнулись, но без происшествий донесли гроб до свежевырытой могилы. На её дне лежало несколько дубовых листьев, которые непонятно откуда взялись, ведь никаких дубов на кладбище не было. На эти самые листья и опустили на верёвках гроб. Может быть, так ему будет мягче лежать. После того, как каждый бросил по горсть земли, Сергей не оборачиваясь пошёл от могилы.
– Эй, ты что, не пойдёшь на поминки?
– Да я ведь, это… Не родственник. Неловко будет.
Денис Станиславович хитро улыбнулся:
– Ну, как знаешь. Но всё равно – ты с вахты приехал и тебе отдохнуть надо, душу отвести. Держи вот два пузыря, – он прямо вставил под мышки опешившему Сергею две бутылки водки. – Да не отказывайся – на крайний случай на компрессы изведёшь.
– Да нет, спасибо…
– Блин, хошь-как хошь, а выручай. Поминальщики просто не скоординировались – и мы водки купили, и они. Не возьмёшь – перепьёмся.
– Ладно, спасибо…
Сергей пошёл по алее кладбища. Хорошо, что снега ещё нет, не успело навалить сугробов и ходить можно, где вздумается. Наверное, поздняя осень – самое лучшее время для ухода. Сергей не пошёл до ворот кладбища, он решил пролезть сквозь дыру в железобетонной ограде и налетел на ветку ясеня. Сергей очень удивился – ещё весной он тоже тут срезал дорогу и никакая ветка не мешалась. Вроде бы даже и рядом тогда ничего не росло. Глаз защипало, хотя ни соринки, ни царапины, но слезилось так, что защипало в носу.
Гена ждал Сергея на автобусной остановке, и они подошли в деревню мимо бетонного забора электроподстанции. Когда подходили к дому, Сергей немного отстал, осматривая оставленные на эти долгие два месяца владения. Тёмные зашторенные окна глядели на него с усталым укором, покосившийся забор будто нарочно наклонился в противную Сергею сторону, чтоб тому стало стыдно. Сергею было совестно, как будто встретил давнего товарища, которому когда-то обещал повидаться, и вот когда тебе стало надо, когда прижало, когда приспичило, ты к нему пришёл, и теперь боишься, что тот не пожмёт протянутой руки, отвернётся, уйдёт и захлопнет дверь. Было страшно, что они с домом стали друг другу чужими…
Пока Сергей стоял в растерянном замешательстве, Гена ушёл вперёд и отпер дверь. От докучных мыслей, от гнетущего настроения этого даже щелчок родного замка показался Сергею не надёжно-нежным, к какому он привык за последние пятнадцать лет, а новым и неожиданным, чужим и сухим, резким. Наверное, дело в том, что мне совестно перед домом и грустно после похорон, подумал Сергей.
Пройдя оградой, они вошли в избу. Сергей ощутил запах родного дома и понял, что старый друг пожал протянутую руку, даже радушно потряс её и после заключил в свои добрые, но пока ещё не протопленные объятия.
Гена поставил чайник, и, пока Сергей оглядывал дом, собрал на стол сахарницу, печенье, чашки и блюдца. Когда душистый чай с бергамотом был разлит по чашкам, Гена, боязливо-оценивающе поглядев на Сергея, начал:
– Я всегда знал тебя, как человека разумного и уравновешенного, поэтому пообещай мне выслушать до конца без истерики, хорошо?
Рука, державшая в этот момент чашку чая, дрогнула, поэтому горячая жидкость обожгла Сергею губы, потекла по краю рта на левую щеку. Сергей поставил чашку на место и утёр губы:
– Ну ты вообще, Гендос, блин. Говори, что случилось, не томи.
Недовольно сморщившись, словно ожидая чего-то другого, Гена начал:
– Короче, дело вот в чём. Кота я приехал кормить на следующий день после твоего побега, а ещё через день совсем забрал к себе – оно и мне не мотаться, оно и животное пристроено. Потом я ещё пару раз ездил, но после забросил – чего глядеть на одно и то же, правильно? Месяц меня тут не было, а потом страшно стало отчего-то, тревожно. Даже сон приснился, как будто у твоего дома крыша обвалилась и из образовавшейся дыры вороны летят. Испугался, думал, вдруг там воры забрались или ещё чего: стал мерещиться невыключенный чайник, хотя точно помнил, как пробки не просто вырубил, а даже выкрутил. Короче, приехал. И что думаешь, когда я попытался дверь открыть? К ней ключ не подошёл! Вообще другой системы замок стоял!
У Сергея в волнении забегали глаза, а Гена достал из кармана связку ключей, демонстративно потряс ими и положил на стол:
– Представляешь, как я охренел, когда это всё обнаружил? Весь, блин, дом обошёл, во все двери заглянул – всё в порядке. Даже подумал, что просто не тот ключ с собой взял – ну, мало ли вдруг перепутал, да? Успокоился, но на всякий случай пошёл к тёте Тамаре и она мне рассказала, что Иваныч у дома и по огороду с какими-то людьми ходит и всё им показывает. Ей он сказал, что ты хочешь дом продать, и он тебе покупателей ищет. Ну, думаю, ничего себе поворот – почему же ты мне ничего не сказал?
– Поэтому тогда и спросил меня, не планирую ли в Москве остаться?
– Типа того. Но когда ты мне однозначно: «Нет!», тогда я и понял, что дело тут нечисто. Вызнал, что он обычно ездит с утра, видимо, чтобы свидетелей меньше было. Я просто взял, дверь заднюю выставил, сел в ограде на кресло, и жду.
Недолго ждать пришлось – слышу, машина подъехала. Выходят трое – Иваныч и какие-то юнцы совсем, парень с девушкой, едва ли двадцать лет обоим. Слышу, как он им рассказывает, мол, вот, смотрите, какой дом у меня, какой участок большой, как инфраструктура вокруг развивается: магазин рядом, дорога хорошая и скоро газ проведут. Заливается, как он дом продавать не хочет, но жена умерла, детей и родни нет, а ему одному хозяйства не потянуть, поэтому он лучше в городе свой век доживёт, где и магазины, и больницы, и отопление. А те только уши развесили, слушают. Потом он стал о жене рассказывать и о сыне непутёвом, который в столицу уехал, да там и пропал, связавшись с бандитами в конце нулевых, а какой ведь парень был, олимпиаду в пятом классе выиграл по истории… И с этой ноты он мигом съезжает, и просит, чтоб эти лопухи выдали авансом тысяч пятьдесят по предварительному договору купли-продажи, чтоб он документы советские поскорее переправил на современный лад. Они уже чуть ли не в карман за кошельком полезли, но тут Иваныч своим ключом открывает дверь, а здесь я сижу. Говорю нежно так, проникновенно: «Здравствуй. Андрей Иваныч, дорогой. Я вот как раз от сына твоего погибшего прибыл, посмотреть, как его родитель названый за хозяйством следит». Он побледнел, как извёстка, и стал какую-то чушь городить про то, что с тобой всё согласовано и никаких накладок быть не может, потому что ты умер. Он даже парочке той обещал справку показать, а это, говорит и на меня пальцем показывает, местный сумасшедший, который пробрался в дом и он сейчас милицию вызовет. Тогда я сказал, что это очень даже хорошо и сейчас мы вместе с ним пойдем в полицию и я расскажу, как он свою дачу поджёг два месяца назад. Парочка тихонько слиняла и Иваныч уже в пустоту кому-то за своё правое плечо рассказывал, каким непутёвым был его сын и какие у него друзья все поголовно наркоманы и уголовники. А я сижу себе в кресле, на него гляжу. Он на лавочку осел, сказал, что я всё испортил, что он хотел, чтобы всем хорошо было, потом встал и ушёл. Через три дня я узнал, что он умер… Уж ты меня извини, что сразу обо всём не рассказал – ты бы извёлся, да и всё равно ничего бы поправить не получилось – уже всё сделано.
Сергей, закрыв лицо руками, глубоко вздохнул, а потом выдохнул:
– Так да, всё правильно. Я бы домой сорвался и без зарплаты остался. Разве что Иванычу в глаза посмотреть успел…
– Одно только, что тебе сейчас разгребать придётся, так это тех, кого он тут нагрел. Минимум два раза он до меня сюда людей водил, а дали они ему аванс или нет – один Бог знает.
Сергей почесал в затылке, нахмурился:
– Блин, мне даже не столько интересно, сколько он народу облапошил, а интересно, какие это он им документы им показывал и где их взял? Ведь не хухры-мухры всё же…
– Ты ведь видел на похоронах, какие друзья у него? И если документы «советские», то это такая филькина грамота – только держись. Считай, альбомный лист, на котором невнятная подпись и расплывчатая печать. Одно что бумага старая, так её за пару дней под лампой настольной состарить можно.
– Тоже верно. У них одна и ценность, что в архивах значатся.
– Кстати, гляди, что этот мошенник ещё раздобыл, – Гена принёс из другой комнаты фото в деревянной рамке. – Смотри, какую фотку на стол поставил! Где и надыбал, паразит старый? Это ведь ты с мамой, да? А он откуда рядом?
Сергей раскрыл рамку и достал из неё фотографию. На ней маленький мальчик в шортиках держал за руку молодую и счастливую женщину в летнем платье. Рядом с женщиной, придерживая её под локоть, стоял с солидным выражением лица молодой Андрей Иваныч, а за их спиной громадиной нависал паровоз. Каким-то угасшим голосом, как будто последние угли костра, затушенного в чистом поле ночной метелью, Сергей громко прошептал:
– Фото вроде настоящее, не фотошоп…
– Какой тут год?
– На обороте написано, что девяносто первый… Как же так? Совсем не помню этого фото…
– Это твой отец снимал что ли?
Ничего не сказав, Сергей встал и пошёл в дровяник. Вернувшись, он сел у печки, разжёг огонь и, не закрывая створки, смотрел на разгорающееся пламя. Густой дым заполнил собой кухню, но Гена решил не тревожить друга: он открыл входную дверь и сквозняк быстро вытянул всю тьму – воздух снова стал тих, прозрачен и свеж. Сергей продолжил сидеть у открытой печки и отблески пламени плясали на его лице. Потом он встал, закрыл створку и образовавшаяся в печи тугая тяга быстро разожгла радостно затрещавшие поленья. В окно постучала потревоженная ветром сирень.
Молча расстегнув рюкзак, Сергей поставил на стол две бутылки водки. Налил «на два пальца» себе и Гене и, не говоря ни слова, пошёл на кухню, где загремел соленьями, и будто даже нарочито громко стал искать в ящике открывашку для банки с огурцами.
– Слушай, давай хоть музыкупоставим, а то ты какой-то грустный совсем? – Гена включил стоявший на столе ноутбук. – Помнишь, классе в восьмом жуткую пиратку Нирваны переписывали друг у друга на кассеты? «Оригинальная» была у тебя, а мне какой-то белый шум достался.
Отвлёкшись от совсем других мыслей, Сергей будто проснулся – немного вздрогнул, удивлённо посмотрел на Гену, утёр всё ещё слезящийся глаз:
– Помню. Там были два альбома вперемежку и несколько каверов.
– Да, именно. И Курт на обложке такой пафосный сидел и смотрел, будто следит за тобой. Короче, давай теперь в нормальном качестве слуханём. Я специально те песни собрал именно в том порядке, в каком они были записаны. По памяти, конечно, но, надеюсь, не ошибся.
– Здорово, чо. Включай. Мне этот сборник больше официальных альбомов даже нравился.
Усталый и проникновенный голос из колонок пропел:
We passed upon the stair
We spoke of was and when.
Although I wasn't there
He said I was his friend…
– Ну, вспомним детство золотое, юность нашу непотребную!, – Гена поднял свой стакан и чокнулся со стоявшим на столе стаканом Сергея. Тот будто нехотя взял его обеими ладонями, как в морозный зимний вечер девушки в свитерах берут чашку с горячим какао.
Выпили, с хрустом закусили. Смачно крякнув, Сергей утёр губы рукавом:
– Вот, знаешь, Гендос, что мне больше всего в этой истории не нравится? Что я ещё лёгким испугом отделался, мать его так! Понимаешь, ведь на эту самую вахту не я отправился, а меня отправил Иваныч тогда со своим билетиком грёбаным, он рекламкой той меня подтолкнул, а если бы я на вахту сам не уехал, то он бы меня под страхом тюрьмы всё равно бы сбагрил с рук. И ещё неизвестно куда и на какой срок.
– Ловко он тогда с моментом угадал, словно знал, что в душе твоей творится – да и не мудрено ему было знать! Парень сидит без работы, денег нет, а тут ему показываешь билет в счастливую жизнь, не отговаривая от последствий. Если бы тогда ещё с кем-то посоветовался, со мной, например, то любой спокойный и здравомыслящий человек тебя бы образумил. Но Иваныч тебя ещё и с пути той тридцаткой сбил. Интересно, он эту многоходовочку заранее придумал или действовал спонтанно?
–Ну да?.., – как-то вопросительно согласился Сергей. – Эх… Он ведь знал, какие рычаги повернуть надо, потому оно и получилось толкнуть так, чтоб покатилось…
Сергей второй раз плеснул водки в стаканы. Гена невесело улыбнулся:
– Ну как? Поедешь ещё на вахту-то?
– Прикалываешься? – Серёга грустно вздохнул. – Нет, теперь понятно, что этот вариант не для меня. По большому счёту, он вообще возможен, только когда у тебя уже дом – полня чаша с любящей женой и детишками. Когда ты знаешь, что и без тебя всё будет в порядке и покое и ты можешь довериться тем, кто стоит у тебя за спиной. Хотя вот от того же Андрея я как мог такой подлости ждать, а?
– Да ладно уж, о мёртвых, как говорится…
Гена поскорее налил в третий раз. Незамедлительно выпили.
Широко выдохнув во весь рот, Сергей зажмурился. Утёр слёзы двумя пальцами к переносице и потряс рукой с открытой ладонью:
– Ну ладно, хорошо. Допустим, у меня за спиной мой дом, который крепость. Тогда зачем ехать куда-то от такого счастья? Разве если за деньгой большой, так ведь дело в том, что нету там никакой такой деньги! То есть может быть и есть, но не там, где я был.
– Ты бы здесь бы больше заработал, если бы даже на самую примитивную работу устроился.
– А теперь, учитывая, сколько разгребать придётся…
За окном порыв ветра оторвал с соседского сарая лист профнастила и теперь тот жалобно бился по обрешётке, словно рука побеждённого борца. Налили, выпили.
Sit and drink pennyroyal tea
Distill the life that's inside of me
Sit and drink pennyroyal tea
I'm anemic royalty.
Сергей, безрезультатно пытаясь выловить вилкой одинокий зелёный помидор из банки, наконец достал его рукой и со смачным хлюпаньем закусил:
– Нет, конечно, очень здорово, что я посмотрел на Бородинское поле, до которого бы ни при каком другом раскладе я бы в жизни не добрался. Хорошо и то, что увидел и понял до чего доходят люди, не сумевшие себя найти, которые слишком уж рассчитывают на сильную руку, которая их вытащит и поведёт за собой. Штука в том, что такая рука найдется обязательно. Эта рука и поведёт, и вытащит… Мля.. Она вытащит из уютного мирка, где человек в себе уверен, где он родился и вырос, где знает входы и выходы, где у него связи, друзья и родственники. Эта рука хорошенько встряхнёт за шкирку, на колени поставит и подняться не даст… Нет бы понять, что не место красит человека, а только человек может улучшить место, в котором родился… Чего-то я.. это. Того. Давай лучше ещё выпьем?
Он открыл вторую бутылку с уже тёплой водкой. Пятая стопка зашла очень хорошо, не потребовав никакой закуски. Сергей продолжал:
– Но вот тем, кто всех этих несчастных без разбора в загоны собирает и как лимоны выжимает, как виноград давит, а жмых – в канаву, таким не может быть прощения. Это же какой сволочью надо быть, чтобы из людей последнее высасывать? Содержать людей чуть лучше, чем в концлагере для того, чтобы человек подольше протянул, потому что за пару лет больше высосешь, чем за пару месяцев. Таких паразитов самих давить надо! Нет, я когда в офисе стоял и зарплату получал, то такое было желание вот просто взять топор… Но ведь посадят же, мать-перемать!
– Поэтому таких вурдалаков просто избегать надо. Не надо с шулерами садиться играть. Глядишь, если они не найдут больше таких дурачков, то волей-неволей, а придётся заняться каким-нибудь честным делом?
– Ну, ты сейчас до того договоришь, что эти шулеры сами жертвы обстоятельств? «Не мы такие, жизнь такая», да? – Сергей облокотился на руку, грозно посмотрел на Гену, но тут же осел обратно. – Ты в том прав, что надо избегать ходить по грязной дороге – обязательно поскользнёшься, упадёшь и завязнешь, весь вымажешься и ещё ладно, что сам чумазым останешься, но и других заляпаешь. Тот же Саша-бригадир… Он же нормальный человек, но собой доволен, рожа грёбаная… Вот как его судьба сложится, когда он наконец врубится, что к чему…Не знаю.
Шестую порцию Сергей принял залпом, уже не думая о закуске – наклонился на согнутые руки и ладонями размял лоб над бровями. Гена в это время свою водку незаметно вылил под стол. Сергей закурил:
– За чёткое понимание всей этой скотобазы, конечно, большое спасибо, весьма благодарен этим козлам, что лицом в дерьмо макнули, но не слишком ли дорого мне досталось это знание? Хочу ли я теперь преображать вот это всё, испохабленное подлостью, несчастьем и предательством, а? – он посмотрел на Гену ошалело открытыми глазами, раскинул руки в стороны, указывая на окружающую действительность со всеми её противоречиями, пошатнулся и, сохраняя равновесие, рукой ухватился за край стола: – Какие можно делать дела, когда тебя самые лучшие и близкие люди хотят ободрать и поиметь?
– Ну, ведь ты и приличных людей встретил, не только негативный опыт приобрёл?
– Нет, ну само собой, я встретил и неплохих людей, но где они все – в Череповце, Вологде, Кингисеппе, Волгограде… Точно не поеду к ним в гости, да и я им нахрен не нужен. Через месяц забудут кто я такой вообще и был. И я их имена забуду, потому что они-то все где-то там, а я-то здесь…
Из колонок ноутбука звучало какое-то монотонное и отрешённое кантри с убитой, какой-то настоящей русской улыбкой на пороге гибели:
When you've finished with the mop then you can stop
And look at what you've done
The plateau's clean, no dirt to be seen
And the work it took was fun
В седьмой раз разливать водку стал Гена. Налил совсем чуть-чуть, чтоб только дно прикрыть. Сергей недоверчиво заглянул в стакан, пренебрежительно выпил, а потом с хитрецой посмотрел своему другу в глаза:
– Знаешь, я когда-то хотел тут ремонт сделать, потолок натянуть, чтоб красиво было. Чтоб этого угла, где божница была, больше не было – убрать эту нишу нафиг – и всё. Но я бы тогда и вот тот крючок, на который лампаду вешали, тоже бы убрал, а теперь…
Он поднялся со стула и шатаясь из стороны в сторону, дошёл до угла, крепко взялся за крюк и подёргал его из стороны в сторону, потом отступил и оценивающе поглядел на него:
– Нет, он человеческого веса не выдержит… Да и без меня тут всё развалится: огород зарастёт и не угадает потом никто, что я тут горбатился… Ну и где справедливость-то в этом мире, а?
Сергей вылил оставшуюся водку в свой стакан, который наполнился почти до края, выпил его залпом и упал. Из колонок донеслось грубое, как кирпич, но свежее, как окунуться в прямо с мостика в озеро июльским утром:
