Галина Муратова
Прикосновение
Свет
Они появились на улице такими изысканными иностранцами. Стройными, высокими, и в шляпах из плафонов матового стекла, в металлическую сеточку.
Они выстроились вдоль улицы строгим ранжиром как-то очень быстро, в каких-то два дня. Наскочили на неё и замерли, взяв в плен местных жителей надеждой, что они еще и зажгутся.
– Деньги отмывают, – резюмировал сосед Жора их появление. – Поставили чупки, а не подключат. У них завсегда обман.
Он всегда так говорил по поводу ненужных трат местного начальства.
Жора оказался в чем-то прав. Конечно, появление стражей возможного света обрадовало местных жителей, поскольку единственным освещением для них в темные осенние ночи был экранчик собственного смартфона.
Но Жора оказался прав. Прошла длинная темная осень, надвигалась зима, а фонари так и стояли черными палками. И в шляпах их плафонов уже сугробился первый снег.
Жители уже и к этому привыкли, только в темноте молодые мамаши старательно объезжали с колясками новые препоны, да собаки местного значения не забывали в собственную радость отмечать каждый столб поднятой лапой.
Жизнь налаживалась, привыкали и к этому, новой бутафории.
Полина шла с тяжелыми сумками из магазина и, перейдя мрак улицы, поспешно поставила их на низ строительных лесов, чтобы передохнуть. Леса строительные тоже здесь были вечными.
Они выросли много лет назад вокруг красивого исторического, и должны были по срокам уже корни пустить. Поскольку они назывались лесами. Пусть и строительными. Может и пустили. Никто не приглядывался. Нижние доски часто служили нуждам бездомных и кошек и собак, а иногда и подгулявшим удавалось прикорнуть на них не без комфорта.
Полина поставила сумки, распрямила спину, и полезла в карман за носовым платком, очки залепило густыми снежинками. Надо бы протереть.
Тоска, тоска, тоска. Темнота и холод декабря мрачили настроение. Она с грустью рассматривала редких прохожих, с бледно-голубыми лицами от подсветки телефонов, они напоминали ей то ли ангелов, то ли призраков. В зависимости от настроения.
– Ангелы, – решила сегодня Полина, надела очки и тут же передумала. – Призраки!
Подхватив с лесов сумки и глубоко вдохнув с решительностью собралась идти дальше, как вдруг взгляд её споткнулся о женщину.
Она стояла в арке дома, изящно облокотясь о стену дома.
Она была в спецодежде, в каске строительной, комбинезон был обильно испачкан известкой.
Поза в которой стояла она, красивое лицо её, и особенно – взгляд величавых темных глаз, которые казалось освещали и лицо, и комбинезон и всю улицу. Такой исходил от неё свет. Глубинный и непостигаемый. Красоты и любви к кому-то, там! Далеко! Высоко!
Полина не сомневалась, что она правильно почувствовала эту мысль, уловила состояние отдельности и важности этой женщины. Которая смотрела вдаль поверх всех скромных жизней и событий, происходивших на этой темной, заснеженной и чуждой ей улице.
Она смотрела поверх всего и с такой нежностью, грустью и причастностью её к чему-то недоступному и совершенному, доступному только её умным прекрасным глазам, перед которым тушевались и грязный комбинезон и известка на нем.
Полине захотелось подпрыгнуть, чтобы попасть в силу этого взгляда. Но женщина была высокой, и вообще, она как на горе стояла.
И вдруг разом зажглись все фонари на улице.
Вспыхнули ярко и надежно. Теплым почти солнечно-желтым светом. Это получилось вдруг, и так нарядно-празднично, что кто-то из прохожих зааплодировал и крикнул «ура» в конце улице. Идти домой стало сразу быстрее и легче.
Полину встретил Жора прямо у двери.
– Не зря я писал во все инстанции… Испугались. Не зря, – торжествовал он победу.
– Зря, – ответила она соседу.
Она-то знала отчего ожили фонари на улице. Она знала! Знала! И могла только резюмировать не без восхищения. – Надо же!
И она это видела!
Она не могла видеть, что Жора в своей комнате, уже пытался достать шваброй до фонаря из открытого окна.
Уж больно свет обнажил прокуренное запустение его комнаты. Аж слепил этот фонарь, будто прямо в комнате поместился.
Швабра, увы не дотягивалась до плафона чуть-чуть! Но, похоже, фонарь был обречен.
Жора всегда добивался. Не привык отступать.
Засвидетельствовано 15 декабря 2018, бестетрадные.
Пластик
Быть Злой ей было всегда в тягость. Она не любила в себе холодную и острую сталь, от которой шла волна неприятия всего и всех.
В такие минуты-часы она не подходила к телефону, взбиралась на антресольную часть комнаты – на свои нары добровольные под потолком. И только тогда ей было уютнее и безопаснее.
И злоба её спрыгивала вниз, и жила отдельно. Хотела – шла на улицу гулять, и там, с прищуром высокомерия, дерзила прохожим. А то, устав от отдельности, возвращалась, и уже взяв жестко так хозяйку под руку, заставляла спуститься с нар в пропасть неуютную дома, где не было никого, ничего, только эхо от вечно лающей соседской собаки. И это было невыносимо.
Она стучала в сердцах соседу в стену, что-то кричала, но злость не отступала. Выхода было два – в окно или в дверь.
Сегодня был выбран второй – дверь. Тяжело гукая металлом, она закрылась за хозяйкой и осталась ей верным сторожем.
Выскочив во двор, и швырнув пакет с мусором в бак, она шагнула за ворота двора.
Шла опустив голову, и старательно прогоняя рапидом и виды улицы и прохожих на ней.
Она знала эту свою асфальтовую тропу, каждую выбоину в ней и разлом. И точно знала что зацепится за «нечто» там, на углу. Это нечто фигой всегда вырастало внезапно перед носком сапога. И тут же пряталось, исчезало.
Потому что она, падала неоднажды, но враждебную к ней зацепину так и не обнаружила. Хотя и смотрела под ноги.
И как было не злиться.
Дул ветер. Резкий и неприятный. Пахло корюшкой. Она терпеть не могла этот запах.
Потом – больше, она увидела этот прилавок, с россыпью серебристых рыбок. Пришлось перейти на другую сторону.
И тут ей навстречу из-за угла вышла невеста. Настоящая, в белом. Высокая и красивая, она шла одна. Шла не торопясь, смирившись с приговором, который, по-видимому, только что вынесла ей жизнь или еще кто-то.
Ляля (так назовем героиню) уступила дорогу широкому подолу платья невесты, а та вдруг, ни с того ни с сего, впихнула ей в руку свой серебристо- белый букет. Он блеснул на солнце крупными ромашками и флердоранжем.
– Живи ! – приказала невеста то ли Ляле, то ли букету. Села в машину и уехала. Ляля заметила, как зажатый дверцой, торчал шлейф от платья, он был похож на флаг капитуляции.
Ляля с букетом немножко постояла на месте прислушиваясь к чему-то. Потом поднесла букет к носу. Цветы оказались фальшивыми. Неживыми. И серебристостью своей напомнили Ляле гору корюшки на прилавке.
Она очень быстро сунула его за ближайшую водосточную трубу. Ей почему-то не хотелось идти дальше по злому своему знакомому маршруту, и она вернулась домой другой дорогой.
Здесь гулял сосед со своей страшной собакой. И Ляля почему-то не стала отпихивать ее от себя ногой, а наклонилась и почесала мрачного кобелька за ухом.
И хозяину его чуть улыбнулась: – Привет, Федя!
Федор был сражен:
– С вами все в порядке ?
И тут же попросил у нее денег в долг. И ей пришлось отказать. Наличных у нее давно не было. Пластиковая карта, как у всех, и к которой она не могла привыкнуть никак. Но ее не спрашивал никто. У всех были карты – удобно.
А она вот, краснея отказала соседу.
– Только на пластике.
– Оно понятно. – вздохнул Федя. – А! Жаль, – искренне огорчился он.
Огорчилась и Ляля. И на пластик, и вспомнила брошенную невесту. И вдруг остро почувствовала ее беду.
Невесте было еще хуже чем ей. Но почему-то это не радовало.
А вечером, когда к ней заехали сын с невесткой на высоком, как её нары, джипе, она раздраженно почти приказала сыну.
– Оставь мне наличных денег немного.
Сын удивленно поднял брови.
– С пластика милостыню не подать, – объяснила она и зло хлопнула дверцей отъезжающего джипа. И ей очень хотелось пнуть этот металлический зад.
18 мая 2020, Цветочная тетрадь.
Не туда
Она не любила лето по странной причине – к ней с вопросами «как» и «куда» постоянно приставали туристы. Они принимали её за местную старую жительницу, которая вполне могла заменить карту. И то. Вопрос – ответ. И счастливый турист шагает весело дальше, вооруженный обстоятельным ответом на правильном русском языке.
Она всегда вызывала у туристов, и в том числе иностранных туристов, доверие. И совершенно напрасно.
Хоть и жила она в центре города и давно, но центр этот знала мало. Он всегда давил на нее имперской своей значительностью. От робости перед этим великолепием она путала названия дворцов, улиц и мостов. Тушевалась и стыдилась этого, и поэтому, как только очередной турист спрашивал её о чем-то, она сразу пугалась, чувствовала ответственность и спеша, торопливо как первоклассница на уроке, отвечала туристу. Ее благодарили.
Она шла дальше и с ужасом понимала, что отправила людей совсем не туда. И более того – совсем в противоположную сторону. Как будто в этот самый ответственный момент кто-то нарочно, в насмешку выкладывал неверный маршрут.
И каждый раз этот таинственный кто-то подсовывал эту путаницу в её ералашную голову. И она страдала и жалела этих людей, которых угораздило задать ей этот вопрос – Куда? Главное непонятное было в том, что потом она четко знала куда нужно было указать идти. Но это было потом. И так легко и рядом.
А бедолаги, которые у неё спросили, наматывали лишние километры по городу. И наверное ругали её за враньё. И думали о всех горожанах по примеру её дремучести или вредности.
Одно было в утешенье, Город был настолько красив, что лишние километры должны быть приезжим людям в радость.
Вот и сейчас, рассказав двум милым женщинам и подробно и уверенно как пройти к Михайловскому замку, она вдруг через несколько минут поняла, что дойдут они туда не скоро. Хоть и ориентир она дала им правильный, но можно было дойти до нужного места вот прямо здесь. По набережной.
Досадуя сильно на себя, она шла в раздумье. Что же с ней такое и не так.
Все едут сюда, в эту красоту, таща детей и чемоданы. Увидеть чуть, восхититься, посэлфиться в обнимку с Казанским собором и уехать победителем этой красоты.
Она же, живя в ней, в этой самой красоте чувствовала себя дочкой прислуги, которую в тихую пустили в господние покои. И она, робея, держалась одной рукой за бархатную занавеску над барской дверью, боится пройти дальше, в комнаты. Потому что ее не звали.
Она никому не рассказывала об этом почтительном страхе к этим адресам, о которых у неё спрашивали постоянно.
Как-то не держались в системной карте все маршруты, которые хоть и были на слуху, но не стали ей близкими родными. Она чуралась лишних знаний об этом царёвом городе. Жила скромной приживалкой и даже об этом молчала.
Чтобы скрыть досаду, которая влетела нее от неправильного очередного ответа, она хотела догнать женщин, но тут ее грубо толкнул в плечо проходивший в отель хозяин номера в нем. За ним, ряженный в обветшалую ливрею лакей, тащил чемодан.
И сразу ушла досада.
Она потерла ушибленное туристом плечо и тихо выругалась.
– О! Б-С-Е!
Она не выносила матерных слов и поэтому давно выучила аббревиатуры современных названий. И применяла их исключительно как ругательства.
– П-А-С-С! Е! – тоже подошло, когда она смотрела на прислугу, взявшего чаевые и глядевшего на хозяина чемоданов собачьим взглядом.
– О-Б-С-Е! – повторила она притормозившим возле нее туристам
– О-Б-С-Е…, – она развела руками.
Они поняли что им отказали в культурной форме и пошли дальше. Она же, чуть успокоившись и остыв, подумала вдруг о себе хорошо. Что бывало редко. Отличная идея была заменить грубый мат аббревиатурами. И никто- никто этого не понимает.
Она перешла на другую сторону подальше от отеля, туристов и всякого ОБСЕ.
Наверное, она произнесла последнее слово по неосторожности вслух и громко. Потому как встречный прохожий, пожилой вальяжный в белоснежных шортах мужчина, ответил ей как на приветствие.
– Гуттен таг ! – и приподнял козырек бейсболки. И широко улыбнулся ей, как бы извиняясь за всех туристов и прощая ей все ложные отсылы, которые она делала не от зла, а по незнанию. Что на самом деле было непростительно. И она это понимала.
И поэтому приветствовала немца на прекрасном русском языке.
– Рада видеть вас. Хорошего дня.
Сразу сбежали из нее досада и она пообещала себе выучить и запомнить названия всех дворцов и мостов в округе. А если не получится, всем туристам отвечать честно – «Не знаю».
Не знаю. И при этом для понимания широко разводить руками. А не ругаться при этом даже красиво-загадочно по аббревиатуре.
Но еще она понимала про себя и этот город, что она так и не перешагнула порога господского дома, так и будет держаться за тяжелую занавеску над дверью, и навсегда в ней останется робость перед этой роскошной анфиладой чужого дома, куда её не приглашали, не звали. Никогда.
7 сентября 2020, Цветочная тетрадь.
Цивилизация
Ее пригласили в ресторан. Итальянский. Она не раз проходила мимо его зеркальных витрин и внутри всегда был народ. Она могла наблюдать и кожаные диваны и удобные столики, и уютный свет свисающих доверчиво низко ламп.
Даже через стекло витрин просачивалась роскошь, пополам с ароматами.
Ленок была девушкой приезжей, работала курьером при крупном гостиничном комплексе. Много ходила пешком, но никогда не вводило ее в смущение её провинциальное происхождение и низкий финансовый достаток.
Отсутствие финансов корректировалось силой молодости, озорства прически и знанием польского языка. Он был почти родным, он знала его с детства и умела этим пользоваться, щеголяя польским акцентом. А впридачу к нему у нее еще был роскошный смартфон, который перед отъездом из их городка, купил ей один поклонник, с условием, чтобы она не звонила, а настраивалась на новое счастье по новому месту жительства.
Подарил смартфон и вернулся к жене и детям.
И она уехала в новую жизнь. Город встретил ее появление равнодушно. Она как-то быстро узнала его улицы и освоилась в метро. И по легкой уверенной ее походке, никто не сомневался в ее местном происхождении.
Она держалась всегда чуть горделиво и независимо. Чувствовала себя современной девчонкой, дружила в интернете. И вообще – жизнь налаживалась, особенно когда программист Юра неожиданно пригласил ее отобедать.
– Здесь рядом, в итальянском. Там баклажаны ну, очень, – поведал он Ленке. Так она узнала, что он вегетарианец. И дала согласие.
– Созвонимся.
Благо было лето. Ленка, не думая, надела светлый нейтральный с бантиком сарафанчик. Волосы убрала в длинный тяжелый хвост. Это был главный аксессуар. Волосы у нее были длинными, светлыми и какими-то вздернутыми.
Она очень радовалась встрече с Юрой. Таким умно-недоступным. Она иногда слышала его разговоры с коллегами. И лексика этих диалогов была ей недоступна.
Но она этого не стеснялась. Она повторяла про себя мамины слова «маленькая ты еще очень». Всё узнается, все уразумеется.
Ленка всегда могла найти слова, чтобы взбодрить и утешить себя.
Юра ждал ее у ресторана как-то по-деловому, без цветов и улыбок, взял под локоток и провел в зал. Ленок едва не задохнулась от ароматов, полных дивных, каких-то новых оттенков другой жизни.
Ленок смутилась чуть, потом достала из сумочки смартфон и несла его в руке – как пропуск дозволенности этой смачной жизни.
Они сели за столик, им принесли меню, и Ленок стала вникать в новые для себя названия блюд. Юра тоже молчал и выжидательно смотрел на нее.
Она вдруг увидела знакомое название и иллюстрацию к ней. Узнала.
– Это! Баклажаны!
Юра улыбнулся и кивнул.
– Мне тоже.
Официантка отошла а Ленок поняла что ей хочется вымыть руки, успокоиться. Она на этой встрече с Юрой, чувствовала что ей, как альпинисту, трудно тяжко идти к этой вершине интеллектуализма и амбиций.
Она не была к этому готова, стушевалась, и чтобы никто не заметил поднялась с удобного диванчика.
– Руки помыть, – Юра догадался. – Найдешь.
Он указал направление рукой. И Лена поняла, что он здесь бывал часто. Ленок, впрочем и сама нашла. Она зашла в зеркальную комнату с белоснежными раковинами и сиятельными над ними кранами.
Она глянула на себя в зеркало, поправила слегка свой хвост, укрепив его завязкой.
И тут обратилась к крану. Вместо кранов она увидела какие-то кнопки на маленьком табло.
Ленок наугад стала нажимать каждую из них, потом обе сразу вода так и не потекла.
Ленок слегка растерялась. Она уже повнимательнее присмотрелась к незнакомцу – крану. Опять пощелкала какой-то кнопкой сбоку, потом нажимала все сразу кнопки.
Вода не шла.
Ленок вдруг почувствовала, что ей не справиться с этим чужаком- иностранцем. Что он уже был представителем другого, будущего мира, до которого Ленке еще долго жить.
Нет, она прекрасно ориентировалась в современной технике. Она так думала. Где там! Она не справилась с сантехникой. Чертов кран! Хоть бы кто зашел, она подсмотрела бы как действовать. Но в комнату никто не заходил.
Ленок осмотрела всю туалетную комнату и обнаружила в ней много других пределов и кнопочек, неведомых совсем ей. А еще глаз видеокамеры, которая безжалостно наблюдала за её конфузом. Она почувствовала себя совсем чужой в этом зазеркалье.
У нее горели щеки, как будто она получила пощечину от этого сиятельного крана.
К Юре в зал она не вернулась, а прошла через другой выход в какой-то двор-колодец с узнаваемой помойкой и – бегом домой.
Ей было стыдно за себя, за высокомерный кран и равнодушного Юру… Интересно ей было только, как она объяснит ему свое бегство.
«И чего я сбежала. Соврала бы, что вымыла руки, сделала вид, что вытирает их платком. Притворилась бы».
Но ни врать, ни притворяться Ленок не умела.
Поэтому она шла быстрым шагом, и ей казалось, что она сейчас побежит к себе домой, где был простой рыжий от старости кран, который ей никогда не отказывал в звонкой сильной струе воды. Он был прост и надежен.
А Юре завтра она скажет правду.
14 сентября 2020, Цветочная тетрадь.
Профессорша
Вера не понимала, почему ее так растревожил этот звонок. Звонок был очень доброжелательный, от их старой знакомой, которая давно живет в столице, и отлично живет замужем, за очень известным человеком. Но Вера не только растревожилась, но не позвала супруга своего к телефону. Страх непонятный и глупый удерживал её. Муж в соседней комнате сидел за своим ноутбуком и вряд ли слышал звонок. И она воспользовалась этим и соврала, что Геннадия Николаевича нет дома. Он на даче, а там нет связи.
Соврала, положила трубку и осталась собой недовольна.
Не нужно бегать от этой женщины. Она не страшна больше, никакой угрозы семейному благополучию она не несет. У нее все хорошо.
Но если так, зачем звонить, что за наглость. Или она думает что Вера все забыла. Должна бы. Но не забывалось.
– Кто звонил? – вошел на кухню муж. – Кто это помнит об этом телефоне.
Вера молчала долго. А потом сказала:
– Она звонила.
Вера даже имени не назвала. Это было излишне.
– Что хотела?
– Сказала что-то про курьерскую почту. Адрес уточняла.
Гена сел тяжело в кресло. Закурил. Жена вздохнула.
– Так я и знала. Ты никогда не бросишь.
– Курить?
– Её. Все помнишь.
Наступила затяжная пауза. Гена докурил встал и сказал.
– Курьерская почта? Это интересно.
Вера стояла у окна и тихо плакала. Все было странно и как-то вне морали. Вне ее, Веры, понятий.
Она разлучила этих двоих десятки лет назад. Тогда помогло ей наличие дочери, которая давно уже живет на другом континенте, обходясь без родителей. Гена остался с дочерью и с ней. И Верой.
Казалось тогда, что она сделала всё правильно, сохраняя семью. Муж защитился, стал профессором. А она – профессоршей. Но этот разрыв – из каната связи превратился в тонюсенькую паутинку. И она оказалась живее канатов семейных уз. И подлость ее казалась в её невидимости. Она, паутинка, видна только на солнце. А солнце в их жизни потом и было только от ее звонков и визитов в этот родной город.
Они были редкими, эти визиты. Но Вера видела, как сиял Геннадий. И видела паутинную эту связь. И это было невыносимо и стыдно явного своего недоброжелательства злобы и нелучших пожеланий.
Вера всё смотрела в окно. Там шел дождь, который зарядил так некстати с самого утра. А то уехали бы они за город и не было бы никакого этого звонка. Она всегда звонила на стационарный аппарат.
Мобильного номера муж ей не дал. И это чуть радовало. Может у них и закончилась эта странная долгожизненная связь.
А еще ей подумалось, чего она сейчас боится, ведь не сбежит ее профессор уже никуда. После тяжелой травмы он плохо ходил. Как-то искривился.
Но это не успокаивало Веру. Она посмотрела на спину сидевшего за компьютером мужа, подошла к нему со спины, обняла его за шею, прижалась к его щеке.
– Ты меня все-таки зови к телефону, – Гена без улыбки глянул на ее. – Мало ли что…
Вера поняла, что правильно ей тревожится.
Мается всю жизнь. Она понимала и уже давно точно знала, что есть связи, которые навсегда, даже если они не подтверждены номером мобильного.
И адрес она соврала напрасно курьерской почте. Это надежно.
Профессорша знала об этом не по наслышке. Пользовалась, если срочно нужно переслать дочери на другой материк.
Вера вздохнула привычно, вжав голову, закрывая форточку. Начала готовить ужин.
И привычно и смиренно подумалось ей.
– Что ж ! будем ждать курьера, – сказала она вслух.
И Вера сразу переключилась, стала привычно греметь кастрюлями. И это означало, что надвигалось время семейного ужина.
14 сентября 2020, Цветочная тетрадь.
