Генри Райдер Хаггард
Братья
VIII. «Звезда счастья Хасана»
Через час Абдула беспечно шел к палатке, в которой спали братья. Если бы кто-нибудь подсматривал за ним при свете низко стоявшей луны (гроза и ливень прекратились), он мог бы увидеть, что евнух Мезрур, завернувшись в темный плащ из верблюжьей шерсти, прячась за каждой скалой, за каждым кустом и неровностью почвы, крался за предводителем отряда. Мезрур скрылся посреди дромадеров и часовых, заметив, как Абдула вошел в палатку д'Арси. Евнух выждал, чтобы облако затмило луну, никем не замеченный подбежал к палатке, бросился с ее теневой стороны на землю и приник к стене, напрягая слух. Однако толстое полотно отяжелело от сырости, а веревки и канавка, выкопанная вокруг палатки, не позволяли человеку, не желавшему лежать в воде, прижаться ухом к стене. Внутри говорили шепотом, и Мезрур уловил только отдельные слова: «сад», «звезда», «принцесса».
Они показались евнуху до такой степени значительными, что он наконец прополз под веревками и, дрожа от холода, лег в канавку с водой, потом острием ножа слегка надрезал полотно палатки. Мезрур прижался глазом к отверстию, но внутри была полная темнота. Подле него звучали голоса.
– Хорошо, – сказал один из братьев (который именно, Мезрур не мог решить, потому что у них были одинаковые голоса). – Хорошо. Завтра в назначенный час вы приведете принцессу в условленное место и в той же одежде, как сказано. За это я передаю вам талисман Хасана. Возьмите его и поклянитесь, что исполните обещанное, не то звезда не принесет вам счастья: я убью вас, как только мы встретимся.
– Клянусь Аллахом и его пророком, – ответил дрожащий и хриплый голос Абдулы.
– Достаточно. Храните же клятву, теперь прочь, для вас небезопасно оставаться здесь дольше.
Послышались шаги. При выходе из палатки Абдула остановился и, разжав пальцы, посмотрел, не обманули ли его в темноте. Мезрур изогнул шею, чтобы видеть, и разглядел слабый свет луны, мерцавший на великолепной драгоценности, овладеть которой он тоже страстно желал. Его нога ударилась о камень, Абдула посмотрел вниз и увидел, что почти перед ним лежит мертвый или спящий. Быстрым движением он спрятал звезду и сделал шаг вперед, но, решив, что лучше всего удостовериться в том, что этот человек действительно мертв или спит, он вернулся и изо всей силы ударил его по спине. Абдула три раза нанес удар, причинив евнуху ужасное страдание.
– Кажется, он шевельнулся, – прошептал Абдула после третьего удара. – Лучше всего узнать наверное, – и он вынул нож.
Если бы ужас не обессилил Мезрура, он вскрикнул бы, но раньше, чем голос вернулся к нему, нож Абдулы ушел на три дюйма в его толстую ляжку. Усилием воли Мезрур заставил себя вынести боль – евнух знал, что, покажи он хоть признак жизни, следующий удар попадет в его сердце. Абдула решил, что, кто бы ни был лежащий, он или мертв, или без сознания, отер нож о платье своей жертвы и ушел.
Вскоре и Мезрур двинулся к жилищу султана, он стонал от ярости и боли и клялся отомстить. Ему пришлось ждать недолго. В ту же ночь Абдулу схватили и отвели на допрос. Под пыткой мамелюк сознался, что был в палатке братьев и от одного из них получил звезду, которую нашли при нем, данную ему в уплату за то, чтобы он привел принцессу в известный сад за чертой лагеря. Однако Абдула описал другой сад. Дальше, когда его спросили, кто из д'Арси подкупил его, он стал уверять, будто не знает, так как у обоих рыцарей одинаковые голоса и его приняли в полной темноте; он прибавил, что, по его мнению, в палатке был только один из братьев, другого же он не видел и не слышал. По словам Абдулы, в палатку его привел араб, которого он раньше нигде не встречал, сказавший, что если он желает получить то, что нравится ему больше всего на свете, он должен отправиться к д'Арси через час после заката. Сказав это, Абдула потерял сознание, и по приказанию султана его снова отвели в тюрьму.
Утром Абдулу нашли мертвым, он не хотел подвергнуться новой пытке, которая окончилась бы казнью, и затянул на своей шее петлю, сделанную из платья. Предварительно он кусочком угля написал на стене:
Пусть эта проклятая звезда Хасана, которая соблазнила меня, принесет больше счастья другим, и да отправится душа Мезрура в ад!
Так умер Абдула, оставшийся по возможности верным данному слову. Он не выдал ни Масуды, ни своего «сына» и сказал, что только один из братьев был в палатке, хотя отлично знал, что при разговоре присутствовали оба и что именно Вульф говорил с ним и передал ему звезду.
Очень рано утром д'Арси, всю ночь пролежавшие без сна, услышали шум и, выглянув наружу, увидели, что их палатку окружила толпа мамелюков.
– Наш заговор открыт, – сказал Годвин спокойно с выражением отчаяния на лице, – ну, брат, ни в чем не сознавайся, даже под пыткой, чтобы не погубить других.
– Мы будем биться? – спросил Вульф, накидывая кольчугу.
Но Годвин ответил:
– Нет, зачем убивать отважных людей? Это не принесет нам пользы.
В палатку вошел один из предводителей, приказал братьям отдать ему мечи и пройти вместе с ним к Салах ад-Дину. Больше он ничего не сказал. Д'Арси ввели в большую комнату дома, в котором поселился Салах ад-Дин. В конце залы возвышался помост, и братьев проводили до него. Через минуту из противоположной двери вышел султан, а с ним его эмиры и секретари. Бледную Розамунду тоже ввели в комнату, за ней вошла Масуда, лицо которой было, как всегда, спокойно.
Д'Арси поклонились, Салах ад-Дин, в глазах которого сверкало бешенство, не обратил внимания на их приветствие. Несколько мгновений все молчали, потом султан приказал секретарю прочитать обвинение. Не длинно было оно, в нем говорилось только, что рыцари старались украсть принцессу Баальбекскую.
– Какие же улики против нас? – смело спросил Годвин. – Султан справедлив и осуждает людей, основываясь на показаниях свидетелей.
Салах ад-Дин снова сделал знак секретарю, и тот прочитал показания Абдулы. Братья попросили позволения повидаться с Абдулой, но узнали, что он умер. После этого внесли Мезрура, который не мог ходить из-за своей раны. Евнух рассказал, как он заподозрил Абдулу, и все, что случилось дальше. Когда он умолк, Годвин спросил его, кто из них, д'Арси, разговаривал с подкупленным мамелюком, но Мезрур ответил, что он не может этого сказать, так как у них совершенно одинаковые голоса, а в темноте он никого не видел. Розамунде приказали сказать, что она знает о заговоре, и молодая девушка по совести ответила, что ей ровно ничего не известно и что она не собиралась бежать. Масуда тоже с клятвой уверяла, будто она в первый раз слышит о задуманном бегстве. После этого секретарь объявил, что других улик не существует, и попросил султана произнести приговор.
– Над которым же из нас? – задал вопрос Годвин. – Ведь все, и мертвые, и живые свидетели, показали, что они слышали один голос, но чей именно, не знали. По вашему закону, султан, вы не можете осудить человека без достаточных улик.
– Против одного из вас улик достаточно, – сурово отозвался Салах ад-Дин. – Против виновного говорили два свидетеля, как того требует закон. Я давно предупреждал вас, что за такое преступление кара – смерть, и думаю, вы оба достойны смерти. Но вас судили по закону, и, как справедливый судья, я не хочу нарушить его, только одного виновного обезглавят на закате, в тот самый час, когда он думал выполнить свой преступный замысел. Другой может уйти с гражданами Иерусалима, которые отправляются сегодня с моим посланием к франкским правителям святого города.
– Кто же из нас умрет? Ответьте нам, чтобы осужденный готовился к смерти, – настаивал Годвин.
– Скажите сами, – ответил Салах ад-Дин.
– Мы ни в чем не сознаемся, – произнес Годвин, – однако, если одному из нас нужно умереть, я, как старший, требую этого права.
– А я требую его, как младший. Хасан подарил мне драгоценность: кто же другой мог передать ее Абдуле? – заговорил Вульф. И все сарацины, люди храбрые, любившие рыцарские поступки, зашептали от восхищения, даже Салах ад-Дин заметил:
– Оба вы говорили хорошо. Итак, по-видимому, вы оба должны умереть.
Розамунда упала на колени и вскрикнула:
– Повелитель, мой дядя, вы не прикажете убить двоих за проступок одного, если только был проступок. Вы не знаете, кто из них виновен, а потому, молю вас, пощадите обоих.
Протянув руку, султан поднял ее и, немного подумав, возразил:
– Нет, моя племянница, просьбы бесполезны. Как бы вы ни любили его, дитя мое, виновный должен понести кару. Кто преступник – знает один Аллах, пусть Аллах и решит… – Он опустил голову на руку и смотрел на Вульфа и Годвина, точно желая прочитать в их душах.
Позади Салах ад-Дина стоял тот старый знаменитый мулла, который был с ним и с Хасаном, когда султан отослал братьев из Дамаска. Старик смотрел и слушал, улыбаясь странной улыбкой. Он наклонился, шепнул несколько слов Салах ад-Дину, и тот, подумав немного, согласился:
– Хорошо, делай.
Мулла ушел из залы, но скоро вернулся и принес два ящичка из сандалового дерева; перевязанные шнурами и запечатанные, они были так похожи один на другой, что никто не различил бы их. Шкатулки эти старик несколько раз перебросил из одной руки в другую, потом подал их Салах ад-Дину.
– В одном из ящичков, – объяснил султан, – лежит драгоценность, которую называют волшебной звездой, «счастье дома Хасана». В другой – камешек, одинаковой с ней тяжести. Племянница моя, возьмите эти шкатулки и отдайте вашим рыцарям. Звезда Хасана обладает волшебными свойствами, по крайней мере, так говорят люди. Пусть же талисман выберет тот из них, которому надлежит умереть. Погибнет тот, в чьей шкатулке окажется звезда!
– Теперь, – прошептал мулла на ухо Салах ад-Дину, – теперь мы наконец узнаем, которого из двоих любит принцесса.
– Это-то я и хочу узнать, – ответил Салах ад-Дин тоже шепотом.
Розамунда с ужасом посмотрела на дядю и заговорила:
– О, не будьте так жестоки, молю вас, избавьте меня… Пусть другая рука принесет смерть тому или другому из друзей моей юности. Не превращайте меня в слепое оружие рока, ведь это будет смущать мои сны и всю мою жизнь превратит в печаль. Молю вас, пощадите меня.
Но султан сурово посмотрел на нее и сказал:
– Принцесса, вы знаете, зачем я привез вас на Восток и осыпал почестями, почему сделал вас своей спутницей во время войны. Тем не менее я чувствую, что вы стремитесь бежать от меня, и ради этого составился заговор, хотя вы говорите, что ни вы, ни ваша служанка, – он мрачно посмотрел на Масуду, – ничего не знаете о преступных предположениях. Рыцарям же они известны, и вы, ради которой было задумано преступление, по справедливости, должны принять «награду» за него. Пусть кровь невольно указанного вами падет на вашу голову. Исполните же мое приказание.
Розамунда посмотрела на ящички, потом закрыла глаза и, взяв шкатулки наудачу, наклонилась над краем помоста. Братья спокойно взяли каждый ту шкатулку, которая пришлась к нему ближе: ящичек в левой руке Розамунды достался Годвину, в правой – Вульфу. Она открыла глаза и словно окаменела.
– Кузина, – обратился к ней Годвин, – прежде чем мы разрежем шнурки, узнайте, что мы не будем порицать вас, что бы ни случилось. Вами руководит Бог, и вы так же не повинны в смерти того или другого из нас, как и в том заговоре, за который его казнят.
И он начал развязывать шелковый шнурок на своей шкатулке. Вульф знал, что сейчас решится загадка, а потому до поры до времени не трудился распутывать узел и осматривал залу, мысленно говоря себе, что, останется он жив или умрет, ему никогда не доведется видеть более странной картины. Все смотрели на шкатулку Годвина, даже султан. Впрочем, нет, не все – глаза старого муллы не отрывались от лица Розамунды, и на это лицо было жалко смотреть, вся ее красота исчезла, даже полураскрытые губы молодой девушки приняли пепельный оттенок. Одна Масуда как бы присутствовала при каком-то представлении, но Вульф заметил, что даже ее яркий румянец побледнел и что скрытая под плащом ее рука прижалась к сердцу. Стояла напряженная тишина, ее нарушал только скребущий звук ногтей Годвина, так как, не имея ножа, он терпеливо распутывал шелковый узел.
– Слишком много хлопот из-за жизни человека в той стране, где жизни столь дешевы! – вскрикнул Вульф, вслух высказав свою мысль, и при звуке его голоса все вздрогнули, точно в летнем небе грянул гром. И со смехом он сильными пальцами разорвал шелковый шнурок на его шкатулке, сорвал с нее печать и вытряхнул то, что лежало внутри. Сверкая зелеными и белыми лучами, изумрудная и бриллиантовая, зачарованная звезда Хасана упала к его ногам.
Масуда увидела, вздохнула, и румянец вернулся на ее щеки. Розамунда тоже увидела и не выдержала, из ее губ вырвался отчаянный крик, который показал ее чувства.
– Нет, не Вульф, не Вульф! – простонала она и упала без чувств на руки Масуды.
– Теперь, повелитель, – с легким смехом сказал мулла, – твое величество знает, которого из двух рыцарей любит она. И как женщина она сделала дурной выбор, потому что у того, у другого, душа гораздо чище и выше.
– Да, я знаю, – согласился Салах ад-Дин, – и очень рад. Неизвестность раздражала меня.
Вульф, на мгновение побледневший, вспыхнул от радости.
– Правильно назвали эту звезду талисманом счастья, – произнес он, поднимая драгоценность и пристегивая ее на свою тунику повыше сердца, – я считаю, что не слишком дорогой ценой плачу за нее. – Потом обратился к брату, который, бледный и молчаливый, стоял подле него: – Прости меня, Годвин, но таковы случайности в любви и на войне. Не сердись, потому что, когда я сегодня вечером умру, и «счастье Хасана», и все, что зависит от него, перейдет к тебе…
Так окончилась странная сцена.
Подходил вечер, Годвин стоял перед Салах ад-Дином в его комнате.
– Что вам еще нужно, рыцарь? – сурово спросил султан.
– Милости, – ответил Годвин. – Мой брат должен умереть на закате, я же прошу, чтобы вместо него казнили меня.
– Почему, сэр Годвин?
– По двум причинам, султан. Как вы уже узнали сегодня, загадка разрешилась. Наша дама, Розамунда, любит Вульфа, а потому было бы преступно убить его. Потом, евнух слышал, что я, а не он торговался с капитаном Абдулой в палатке. Клянусь в этом. Обрушьте же вашу месть на меня, а его предоставьте судьбе.
Салах ад-Дин дернул Себя за бороду, потом заметил:
– Если так, то времени осталось мало, сэр Годвин. С кем хотите вы проститься? С моей племянницей Розамундой? Нет, принцессу вы не увидите. Она лежит без чувств в своей комнате. Может быть, вы хотите в последний раз повидаться с братом?
– Нет, султан, потому что тогда он угадает правду и…
– Откажется от вашей жертвы, сэр Годвин.
– Я хочу проститься с Масудой, служанкой принцессы.
– Этого сделать нельзя, я не доверяю больше Масуде и думаю, что она была в заговоре. Я разлучил ее с принцессой и высылаю из своего лагеря. Вероятно, она уже уехала или скоро уедет с рабами своего племени. Если бы не ее заслуги в стране ассасинов и позже, я приказал бы убить ее.
– Тогда, – вздохнул Годвин, – мне хотелось бы повидаться с епископом, чтобы он напутствовал меня и выслушал мои последние желания.
– Хорошо, его пришлют к вам. Я принимаю ваше признание, считаю, что виновны вы, а не сэр Вульф, и беру вашу жизнь. Уйдите, другие, более важные дела занимают меня. В назначенный час стражи придут за вами.
Годвин поклонился и твердыми шагами вышел из комнаты, Салах ад-Дин посмотрел ему вслед, прошептав:
– Жаль. Было бы жаль, если бы мир потерял такого отважного и хорошего человека!
Через два часа стражи пришли за Годвином вместе со старым епископом, причастившим его. Д'Арси вышел из дверей тюрьмы со счастливым выражением лица, точно жених, идущий на свадьбу. И действительно, он был счастлив в некотором смысле, он понимал, что все затруднения и печали окончились для него, у него почти не было грехов, верил он, как ребенок, и отдавал свою жизнь за друга и брата. Годвина провели в сводчатое подземное помещение большого дома, в котором жил Салах ад-Дин. Темную комнату освещали факелы. Тут его ждали палачи с помощниками. Вот вошел и Салах ад-Дин, с любопытством посмотрел на Годвина и спросил:
– Вы не переменили намерения, сэр д'Арси?
– Нет.
– Хорошо. Но мои намерения изменились. Вы проститесь с вашей двоюродной сестрой, как желали. Приведите или принесите сюда принцессу Баальбека, здорова она или больна. Пусть она увидит дело своих рук.
– Султан, – с мольбой в голосе произнес Годвин, – избавьте ее от такого зрелища!
Но он просил напрасно, Салах ад-Дин ответил только:
– Я сказал.
Прошло несколько минут, наконец послышался шелест платья. Годвин поднял голову и увидел высокую фигуру закутанной женщины, стоявшей в глубине подземелья; там было так темно, что свет от факела слабо мерцал на ее царственных украшениях.
– Мне сказали, что вы больны, принцесса, больны от печали, и немудрено, потому что человек, которого вы любите, был готов умереть за вас, – медленно заговорил Салах ад-Дин. – Теперь я сжалился над вами, и его жизнь куплена другой жизнью, вместо него умрет рыцарь, стоящий перед вами.
Женщина в покрывале страшно вздрогнула и отшатнулась к стене.
– Розамунда, – обратился Годвин по-французски, – молю вас, молчите и не отнимайте у меня сил слезами. Так лучше, вы сами знаете. Вульфа вы любите, и он любит вас, я верю, что со временем вы будете вместе. Меня вы любите только как друга. Кроме того (я скажу это, чтобы успокоить вас, а также и мою совесть), моя невеста – смерть, и я не хотел бы теперь видеть вас своей женой. Пожалуйста, передайте Вульфу, что я его благословляю и люблю, скажите также Масуде или напишите ей, этой самой верной, самой прелестной женщине, что я приношу ей в дар мое сердце, что я думал о ней в последние мгновения, что я молю Небо позволить мне снова встретиться с ней там, где все неровные пути делаются гладкими. Прощайте, Розамунда, да будет с вами мир и радость всю вашу жизнь, с вами и с детьми ваших детей… Прошу вас, помните о Годвине только, что он служил вам при жизни и слугой умер.
Она услышала, протянула руки, и, так как никто не удерживал его, Годвин подошел к ней. Не поднимая покрывала, она наклонилась и поцеловала его, сначала в лоб, потом в губы и с тихим стоном выбежала из темной комнаты. Салах ад-Дин не остановил ее. Только в глубине души султан удивился, почему, любя Вульфа, Розамунда так нежно поцеловала в губы Годвина? И, подходя к плахе, Годвин тоже спросил себя, почему Розамунда не сказала ему ни слова и почему она так горячо его поцеловала? Он почему-то вспомнил безумную скачку в горах Бейрута, прикосновение губ к его щеке над пропастью и запах волос, коснувшихся тогда его лица. Он прогнал эти мысли и вспыхнул, удивляясь, что такие воспоминания пришли на ум в ту минуту, когда он покончил с земным счастьем, потом рыцарь опустился на колени перед палачом и сказал епископу:
– Благословите меня, отец, и попросите нанести удар.
И вдруг Годвин услышал знакомые шаги и, подняв голову, увидел Вульфа, который смотрел на него.
– Что ты тут делаешь? – спросил Вульф. – Разве эта лисица, – и он кивнул головой в сторону Салах ад-Дина, – поймала нас обоих?
– Дайте сказать слово лисице, – с улыбкой промолвил султан.
– Узнайте, сэр Вульф, что ваш брат по собственному желанию хотел умереть вместо вас. Я отказываюсь от такой жертвы, я только желал показать моей племяннице, принцессе, что, если она будет продолжать устраивать заговоры для бегства или позволит вам искать возможность украсть ее, это, конечно, приведет к вашей смерти, а в крайнем случае – и к ее гибели. Рыцари, вы храбры, и я предпочитаю убить вас во время сражений. У дверей моего дома стоят добрые кони, возьмите их от меня в подарок и поезжайте с этими безумными гражданами Иерусалима, с этим посольством, явившимся ко мне. Может быть, на улицах святого города мы встретимся опять. Нет, не благодарите. Я благодарю вас за то, что вы показали Салах ад-Дину, как совершенна может быть братская любовь!
Братья стояли как во сне. Всегда странно внезапно вернуться от смерти к жизни. Оба д'Арси готовились умереть, пройти через тьму, которая окружает человека, чтобы встретить неизвестное. Они не боялись и хорошо приготовились к концу, а между тем в каждом из них зашевелилось приятное сознание, что он еще может надеяться пожить. Немудрено, что у них перед глазами потемнело. Первым заговорил Вульф:
– Благородный поступок, Годвин, но, доведи ты его до конца, я не поблагодарил бы тебя. Султан, мы благодарны вам за дарованную жизнь, хотя, если бы вы пролили эту невинную кровь, вы, конечно, запятнали бы свою душу. Можем мы проститься с нашей кузиной Розамундой перед отъездом?
– Нет, – ответил Салах ад-Дин, – сэр Годвин уже простился с ней. Этого довольно, завтра она узнает истину. Уезжайте и не возвращайтесь больше.
– Будет то, что велит судьба, – произнес Годвин.
Д'Арси поклонились и ушли.
У дверей мрачного подземелья им отдали их мечи и подвели двух хороших лошадей. Воины проводили их к посольству Иерусалима, которое с восторгом приветствовало славных рыцарей. Д'Арси простились с епископом Эгбертом, и старик заплакал от радости, видя, что они освобождены, хотя сам он остался в плену. С наступлением ночи члены посольства, братья и эскорт из воинов султана уехали из-под стен Аскалона. Д'Арси рассказали друг другу все, что случилось с ними, и, услышав о печали Розамунды, Вульф с трудом удержался от слез.
– Нам дарована жизнь, – сказал он, – но как мы спасем ее? Пока с ней была Масуда, мы все-таки могли надеяться, но теперь, мне кажется, все пропало.
– Нужно надеяться на Бога, – возразил Годвин. – Он все в силах сделать, даже освободить Розамунду. А если Масуда на воле, мы вскоре услышим о ней, поэтому не будем унывать.
Однако, несмотря на эти бодрые слова, душу Годвина давила тяжесть, он боялся, сам не зная чего. Ему чудилось, что какой-то ужас подходит к нему или к кому-то, кто ему близок и дорог. Все глубже и глубже погружался он в эту бездну страха, наконец чуть не закричал громко, и холодный пот выступил на его лбу. Вульф увидел его лицо при свете луны и спросил:
– Что с тобой, Годвин? Нет ли у тебя тайной раны?
– Да, брат, у меня душа болит. Несчастье, большое несчастье грозит нам.
– Это не новость, Годвин, в стране крови и печали. Встретим его, как встречали прежде.
– Ах, нет, – прошептал Годвин, – я боюсь, что опасность грозит Розамунде или Масуде…
– Тогда, – предложил Вульф, бледнея, – раз мы ничего не можем сделать, помолимся, чтобы ангел послал спасение…
– Да, – согласился Годвин. И, двигаясь посреди песков пустыни, под светом молчаливых звезд, они молились Божьей Матери и своим святым Петру и Чеду.
Занималась заря, и при виде первых лучей воины Салах ад-Дина поехали обратно, сказав братьям, что теперь они в своей собственной стране. Целую ночь скакали д'Арси. Низменность осталась позади, теперь перед ними вилась дорога среди холмов, вдруг она сделала поворот, и в горячем, пламенном свете поднимающегося солнца перед д'Арси явилось зрелище до того прекрасное, что братья, опередившие весь остальной отряд посольства, остановили своих коней: вдали, раскинутый на холмах, виднелся святой город Иерусалим; красный в лучах рассвета, точно омытый кровью своих поклонников, высился большой крест над мечетью Омара, крест, которому вскоре предстояло пасть.
На предложение Салах ад-Дина пощадить всех граждан святого города, если они сдадутся, посольство привозило ему отказ. Теперь, возвращаясь в Иерусалим и взглянув на город во всем его величии, послы громко застонали, предчувствуя его судьбу.
Годвин тоже застонал, но не из-за судьбы Иерусалима. Его охватил последний ужас. Ему показалось, что все стемнело кругом, только мечи блеснули во мраке, и женский голос прошептал его имя. Схватившись за луку седла, он качнулся взад и вперед… И внезапно страдание исчезло. Ему почудилось, будто странный ветер пронесся мимо него и коснулся его волос, глубокий, неземной покой охватил его душу, весь мир как бы отошел, а небо приблизилось.
– Кончено, – сказал он Вульфу, – боюсь, что Розамунда умерла.
– Если так, мы должны поспешить за ней, – со слезами ответил Вульф.
